Текст книги "За Великой стеной"

Автор книги: Михаил Демиденко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

– Я не помешал? Я тот самый человек, который сопровождает Жаклин в Европу, чем очень доволен, – процитировал я слова покойного Джона Кеннеди, произнесенные им по прилете в Париж.

– Бюдль-удль, наконец-то! Ты несчастье для своих друзей. Привет, Арт! Я развлекаю твою невесту как могу.

Боб поднял бокал и выпил за мое здоровье. Он изменился за два месяца, что мы не виделись. Похудел, отпустил роскошные усы. Усы ему шли.

– Дорогой! – Клер поднялась с диванчика, подошла ко мне, приподнялась на цыпочки и поцеловала в щеку. – Я очень волновалась... Ты всегда исчезаешь так неожиданно, тем более в такой момент.

– Прости, в какой момент?

– Ну в такой... Вот ты вызвал друга, и я вынуждена была развлекать его.

– Я рад тебя видеть, Боб, ты мне очень нужен.

– Разумеется, если позвал меня в бухту Чжуц-зян-коу. Я уже осмотрел свадебное платье твоей невесты. Тебе тоже придется взять напрокат фрачную пару.

– Перестань, не до шуток. Платье... Дурацкие шутки.

– А что случилось, милый? – спросила Клер.

Тон ее вопроса чуть не сбил меня с ног. Сюрприз за сюрпризом! Черт разберется в этих женщинах. А что, если она действительно ждала моего предложения? Кажется, я влип в пренеприятнейшую историю!

– Дайте-ка чем-нибудь промочить горло, – ответил я, чтобы выиграть время.

– Все-таки где ты был? – опять спросила она, наливая мне бокал путаоцзю, виноградного вина.

– Клер, раньше я тебе никогда не давал подобных отчетов.

– Раньше – да, но теперь придется, – сказала она мягко, но твердо, поставила бокал и вышла.

– Арт, зачем ты ее обидел? – нахохлился Боб. – Она так ждала тебя, так волновалась. Столько о тебе хорошего наговорила, что я стал сомневаться – не ошибся ли адресом, и ты ли пригласил меня на свадьбу.

– Хватит тебе молоть чепуху! – фыркнул я, чуть не захлебнувшись вином. – Черт, не в то горло попало. Стал бы я тебя тревожить из-за такой мелочи, как свадьба.

– Мелочи? А что может быть более серьезного в жизни перезревшего холостяка?

– Может быть кое-что другое. Она действительно показывала тебе свадебное платье?

– Да... Довольно милое. Тут, значит, испанские кружева, белое...

– Где джин? Содовой не надо! Помолчи! Я влип... Нет, причина не Клер. У меня есть шанс расстаться с жизнью, и довольно верный шанс. Сядь! Наберись терпения. Я тебе вкратце обрисую...

И я ему поведал то, что прочел в тетрадях.

Боб моментально стал трезвым как стеклышко, это он умел. Точно у него был клапан, и, когда дело доходило до серьезного, он нажимал на клапан, пары алкоголя улетучивались, и его сознание становилось ясным.

– У тебя есть фотоаппарат? – спросил я.

– Как всегда... Я прилетел со всеми доспехами.

– Пошли. Займемся работой!

Прежде чем подняться, я зашел в прихожую, отодвинул ящик для обуви, вынул дневник Пройдохи, затем мы забаррикадировались на втором этаже, завесили окна и начали работать.

Миниатюрный фотоаппарат Боба щелкал беспрерывно. Мы его закрепили на перевернутой скамейке. Я листал страницы... Получилось двадцать кассет.

– Куда ты их спрячешь? – спросил я.

– Положу среди неиспользованных.

– А как потом найдешь?

– Найду, если довезем до редакции.

– Нужно довезти. – Я не договорил. За дверью послышался чуть слышный шорох.

Я бросился к двери, повернул ключ... В конце коридора мелькнула тень.

– Кто там?

Я бросился следом, перепрыгивая через ступеньки, скатился вниз. В холле служанка обтирала пыль с полок щеткой из перьев птиц.

– Кто здесь прошел? – набросился я на нее.

Служанка улыбнулась и пожала плечами:

– Никого не видела...

– Ты здесь давно? Что ты тут делаешь так поздно?

– Вы накурили. Убирала окурки и бутылки.

Я вернулся к себе.

– Что случилось? – спросил Боб, рассовывая кассеты.

– Мне показалось, что кто-то нас подслушивал.

– Ну, это уж мания преследования, – ответил Боб. – Какие будут приказания?

– Слушай, Боб, – вместо этого сказал я, – тебе нравится служанка?

– Ничего, – ответил он и покрутил ус. Почему-то те, у кого есть усы, при подобном вопросе обязательно крутят их.

– Я не рассчитал размеры опасности, – объяснил я ситуацию. – Займись-ка служанкой, проконтролируй ее с час, если она не уйдет спать.

– Зачем?

– Требуется сжечь переводы, что я отстучал на машинке. Я без тебя не сориентировался. Сутки стучал на машинке, настучал три экземпляра. С ними как с горбом.

– Ладно, – рассмеялся Боб.

11

Кухня характеризует женщину и эпоху. Недаром археологи ищут «кухни» первобытных людей. Радиоактивный анализ золы костра указывает время, а битые горшки и остатки еды свидетельствуют об уровне развития цивилизации.

Про нашу цивилизацию я бы сказал, что она «пенальная». Мы с нарастающим упорством создаем «пеналы» – дома, квартиры, машины, каюты на кораблях, салоны в самолетах. Житель современного города с завидной точностью расскажет, сколько дверей в квартире у соседа, но не вспомнит, какого цвета утром было небо.

Возможно, я ошибаюсь, но доля истины в моих рассуждениях есть.

Подобная кухня могла быть только у Клер, дочки покойного портового врача-эпидемиолога. Он когда-то вводил карантины в порту. И может быть, на его совести числится не один «Летучий голландец», на котором от чумы вымер экипаж, но не жители континента. На кухне был коктейль из современных и старинных вещей. Плита на сжиженном газе – он стоит здесь очень дорого, но тем не менее Клер обзавелась подобной плитой, хотя, как я понял, пища готовилась на обыкновенном бензине или электричестве. Всевозможные кофеварки, старинные весы-коромысла, массивные ступки, поварешки с инкрустированными ручками. Полочки, коробочки. И камин. Почему именно на кухне у нее был камин, загадка. Хотя он-то мне и требовался. Широкий старинный камин, в который можно было сунуть мачту клипера.

Я бросил рукописи на пол, прислушался – тихо. Боб, видимо, выполнял возложенную на него миссию с энтузиазмом.

Я проверил, есть ли тяга. Тяги не было. Пришлось лезть за чугунную решетку, просунуть руку в дымоход. Дымоход был заткнут пробкой из рисовой соломы.

Я разжег огонь. Листки бумаги горели быстро, часть золы вылетела в трубу, что меня радовало, – меньше придется пепла убирать.

Жалко было сжигать текст. Вначале я рассчитывал, что есть шанс предложить его португальской полиции. Она обещала тысячу долларов за одну лишь фотографию знаменитой пиратки. Но визит господина Фу, второразрядного гангстера по сравнению с мадам Вонг, заставил меня изменить решение. Если плебс гангстерского мира свободно получает справки в местной полиции, как в личном оффисе, то у мадам связи, безусловно, более прочные и надежные. Неудивительно, что ни фотографии, ни даже точного словесного описания портрета преступницы нет ни у одной полиции мира. Решение однозначно – либо полиции этого не требуется, либо у мадам Вонг сильные покровители. Глупо лететь на огонь как бабочка. Я не имел гарантии, что обещанная сумма не являлась тем огоньком, на который летят легковерные.

Подозрение возникло еще при переводе тетрадей Пройдохи. Теперь я был уверен, что не ошибся. Нечего было думать, что мой шеф в «Гонконг стандард» Павиан рискнет опубликовать что-либо подобное. «Гвоздь» возьмет газета, которая стоит на грани банкротства, – ей терять нечего, а сенсация – шанс на выживание.

В начале шестидесятых годов ходили слухи, что при таинственных обстоятельствах было открыто лицо «королевы пиратов». И сделал это некий Корнхайт, так он себя назвал, якобы австрийский турист. Его следы затерялись где-то на Филиппинах, на вилле какого-то полковника ВВС США. Был еще слух, что некий филиппинец выдал ее резиденцию здесь, в Макао, недалеко от дома Клер. Но арест подозрительной «одинокой» женщины не состоялся. В печать просочились подробности загадочного происшествия. Я слишком хорошо помню участь незадачливых журналистов. Один исчез, двое улетели в метрополию и прозябают по сей день в провинциальных газетенках. «Спящую собаку лучше не будить» – так гласит пословица. В общем, сплошные «пчелки в чепчике». С другой стороны, без «паблисити нет просперити» (без рекламы нет процветания). Раз я влез в историю и втянул в нее друзей, я должен довести ее до конца. Боб поможет пристроить дневники Пройдохи. У него нюх как у сеттера. Иначе бы не пошел за мной в страну Шан-Гри-Ла, сам не зная зачем: он слишком практичный малый. И что самое главное, не трус. Правда, Боб склонен к компромиссам. Взять хотя бы песню «йети», одичавшего солдата микадо, которую он записал на пленку и выгодно продал японским военным, чтобы звуки голоса японского «героя» не распугали на островах Восходящего солнца новобранцев. После подобной песни трудно вбивать в молодые головы идею невиновности в агрессии. За эту песню моментально бы ухватились пацифисты и активные противники возрождения армии, а их в Японии, с точки зрения поклонников Бусидоо (правила поведения самураев), больше чем достаточно.

Грустно сжигать рукописи. Листочки как живые сжимались, расцветали язычками пламени, а я глядел на огонь, и мысли мои витали в заоблачной дали, где никогда не заходит солнце и в то же время не бывает испепеляющей жары...

Это горела не бумага, а жизнь миллионов пройдох, дин, мын, толстых хуанов... Хороших и плохих, добрых и злых... За каждой исчезающей строчкой стояли страдания и надежды людей из плоти, которых ударь по щеке, и им станет больно, оскорбительно, и слезы потекут из глаз, и они испытают обиду, незаслуженную и незабываемую. И никто из них не захочет подставить вторую щеку.

«И принесет священник одну из птиц в жертву за грех, а другую во всесожжение, и очистит его священник перед господом от истечения нечистоты ее...»

В Библии проще. В жизни куда сложнее!

12

Остался последний тусклый экземпляр, я свернул его трубкой. В дальнем конце дома что-то загремело со звоном, как будто опрокинули старинные часы с маятником или щит воина. Я не стал затыкать трубу пучком рисовой соломы – она слишком нагрелась от сгоревшей бумаги, бросил рукопись в камин и вошел в холл. Там стоял Боб. Он, кисло улыбаясь, тер щеку, горевшую, как красный сигнал светофора.

– Что стряслось?

– Отбрила,– сказал уныло Боб, точно нашкодивший школяр.

– Ты, наверное, слишком увлекся, – сказал я.

– Что такое увлекся? – обиделся Боб, приводя в порядок усы. – Разве при такой миссии, которую ты возложил на меня, можно не увлечься?

– Донжуан, – рассмеялся я. – Больно?

– Попробовал бы сам. Повилял бы хвостом.

– Во всяком случае, ты не в родном Техасе, – сказал я.

– Я из Флориды, – возразил Боб.

Он поднял с пола опрокинутый стул.

– Не нужно было увлекаться, – повторил я. – Неприлично в чужом доме затевать шашни с прислугой.

– Демагог! – взорвался Боб. – А как там твои дела? Справился?

– Сжег.

– Прекрасно. Чем меньше несешь, тем легче идти. Что будем делать дальше?

– Убираться отсюда, и как можно быстрее.

– Как ты это себе представляешь?

– Отсюда один выход, – сказал я, – морем. Тебе купим билеты на «трамвай», ты вечером будешь в Гонконге. Я выберусь самостоятельно. А там решим, что делать с материалом. Я надеюсь на тебя. Ты более расторопен, чем я.

– Это ты подметил верно, – согласился Боб. – Но в порту нас перехватят. И в море могут перехватить. У тебя есть второй паспорт?

– Никогда не было.

– Да! Вместе нам, конечно, не стоит ехать, – размышлял Боб. – С пленкой поеду я. Первым же рейсом. На меня не объявлена свободная охота, я в стороне – проскочу. Потом поедешь ты. Но я бы посоветовал тебе... Я бы сжег и дневник.

– Фотокопиям без оригинала два пиастра цена. Я его привезу с собой, – возразил я. – А то еще скажут, что это фальшивка.

– Подобное может тебе стоить очень дорого.

– Знаю.

– Ну а как ты думаешь обойти офицера по фильтрации? – спросил Боб.

– Кого? – не понял я сначала.

– Дуппель М.

– А какое он имеет отношение к тетрадям? Я раздобыл их, считай, в Португалии, а не во Вьетнаме или в Корее.

– Но там есть факты, компрометирующие военных, этих всесильных ящеров. Молчаливый Макс...

– Он же Милитери Макс, или Дуппель М. Огромный, как шериф в Калифорнии, мрачный, как гриф в Скалистых горах.

Вопрос Боба был не так прост. Дуппель М – офицер армии США по фильтрации информации. Эта должность была введена Макартуром во время корейской войны, когда он приказал выгнать из Кореи всех журналистов, многие не смогли зацепиться даже за Японию. Объяснялось это «особыми интересами национальной безопасности». В Штатах по этому поводу в конгрессе был поднят шум. Макартуру пришлось пойти на кое-какие уступки, и как компромисс ввели должность цензора. Эта должность сохранилась по сей день. Теперь в зоне действия вооруженных сил США от него зависело, кого пускать в Сайгон, на передовую и т. д.

– Он, кажется, из ЦРУ, – сказал Боб, – черт его разберет, откуда. С подобными организациями шутки плохи.

– А, – махнул я рукой. – Помнишь историю про Тайвань, ее изучают во всех университетах как классику.

– Ты что имеешь в виду?

– Имя журналиста, к сожалению, забыл, – сказал я. – Ну, купил у какого-то чанкайшистского генерала план вторжения на континент. Да знаешь ты эту историю. Вот это работа! И ведь был корреспондентом калифорнийской газетенки. Газету скупили... Весь тираж. Повезло газете! Бояться Дуппель М, лучше в газете не работать. Информацию я получил вне его владений и не из его источников. Это мой бизнес. Плевать я на них хотел!

– И все-таки надо как-то подстраховать материал, – сказал Боб. – Как ты рассказал, разговор идет о торговле наркотиками, а этим и занималась, как тебе известно, даже мадам Ню, жена брата бывшего «президента» Южного Вьетнама Нго Динь Дьема, и еще раньше Бао Дай, а потом Ки и теперешний «правитель», контрабандистов опиума прикрывают даже в конгрессе Штатов «китайские лобби», как Анна Шенно. С тобой может случиться то, что случилось с беспокойным идеалистом Хоукриджем[30]30
  Корнелиус Хоукридж – сотрудник «Эй-ай-ди» – управления международного развития. Вскрыл коррупцию, хищения и спекуляцию валютой членов правительства. На него было устроено покушение в США, погибла жена, он чудом остался в живых. (Примеч. авт.)


[Закрыть].

– Перспектива не радужная, – согласился я и попытался «передвинуть фишку на цвет, после того как его назвал крупье». – Но существует же наконец свобода слова. Или первая поправка к конституции Штатов уже отменена?

– Перестань паясничать, – сказал Боб. – Я говорю с тобой серьезно. По-моему, ты сам не понимаешь, какая мина замедленного действия оказалась у тебя в руках. Никто не знает, когда сработает взрыватель, дай бог, чтобы ты в этот момент был от нее подальше.

Мы замолчали. Я еще не представлял подлинной цены дневников. Цена взвинчивалась как на аукционе. Третий удар молотка я услышал буквально через несколько секунд.

– Руки вверх! – раздался сзади голос с хрипотцой. И по тому, как это было произнесено, я понял, что тот, кто стоит за моей спиной, не шутит.

– К стене! – следовали четкие команды. – Опереться руками о стену, ноги шире! Шире, тебе говорят! Не оборачиваться. Стреляю без предупреждения. Сделаю дырочку в твоем дурацком черепке.

– Длинный, пошарь за пазухой, – раздался тихий, спокойный голос.

Потные шкодливые руки профессионально заскользили вдоль моего тела.

– Нет у него ничего, шеф – сказал Длинный. – Абсолютно ничего.

Мозг лихорадочно работал. Кто это свалился как кошка на голову? Конечно, люди господина Фу. У него был телохранитель по имени Длинный. Господин Фу взъярился, услышав, что Пройдоху Ке вывела на меня его собственная дочь. Он потерял голову. И вот пришли его люди. Неужели он знает, что у меня дневники? Может, ему поступил новый сигнал? От кого?..

– Повернитесь! – последовала команда. – Можете опустить руки.

В комнате оказалось трое «гостей». Первым стоял Длинный, разжалованный телохранитель господина Фу. Это он шарил у нас по карманам, выискивая оружие. Напрасно старался. Я неукоснительно придерживался правила Миклухо-Маклая – не брать на встречу с коренным населением страны, где аккредитован, оружия.

– Присаживайтесь, господа! – последовало предложение на английском языке с легким японским прононсом. Но и без этого достаточно было взглянуть на человека, уютно усевшегося на циновке, чтобы по тому, как он сложил ноги, и по лицу, глазам, несколько навыкате, по очертанию рта безошибочно узнать японца. Лишь для новичков, приехавших в беспокойную Юго-Восточную Азию, все национальности на одно лицо.

Я сел. Боб, расправив усы, ни на кого не глядя, тоже сел, закинул ногу на ногу, вид его был воинственным и нагловатым. Конечно, Сом тоже явился сюда во всем блеске – соломенной шляпе, рубашке цвета хаки навыпуск, с узкими погончиками, в тщательно отутюженных шерстяных брюках и с неизменными темными очками на носу. Я его сразу узнал по описаниям Ке. Сом был пижон, телохранитель господина Фу, антиквара, преподавателя каллиграфии в Гонконгском китайском университете, торговца наркотиками, контрабандиста, в общем, дельца, которых тысячи от Цейлона до Филиппин и даже до Сан-Франциско и Гаити. Сила подобных пиявок, как господин Фу, в широкой, разветвленной сети деловых отношений. Конечно, миллионы китайцев, хотя бы в том же Сингапуре или Гонконге, влачат жалкое существование, немногим из эмигрантов удалось «выбиться в люди», и именно поэтому выбившиеся «в люди» необычайно живучи, цепки, изворотливы и безжалостны, хотя подобные понятия в их лексиконе отсутствуют. Кули, китаец с набережной чужого порта, двенадцать часов таскавший на спине корзины с рисом, вечером съедал в лучшем случае миску жидкой каши, приправленной вялыми овощами. Кули работал на земляка, главу клана, которого считал благодетелем, – господин предоставлял работу, пустил в ночлежку, дал ссуду, когда заболел ребенок (пусть под дикие проценты, но все же дал). К своему господину китаец обращается и в моменты взрыва национальной резни, часто возникающей то в одном, то в другом уголке Тихоокеанского бассейна, куда континент выплеснул миллионы ли, ванов, чжанов, фу.

Я знал, что главы кланов исподволь разжигали подобные расовые страсти. Это была своеобразная китайская круговая порука, имеющая многовековую традицию, возникшая в глубокой древности среди обездоленных крестьян Срединного государства, объединившихся когда-то против беспредельной власти помещиков и государственных чиновников. Китайские миллионеры наподобие сорняков душили местную национальную буржуазию, за что расплачиваться приходилось ежедневно миллионам простых ли, ванов, чжанов... За ними, как за Великой стеной, прятались ростовщики, перекупщики, банкиры, контрабандисты, чьи фамилии были тоже ли, ван, чжан.

Последнее время, после резни в Индонезии, «люди» начали перестраивать структуру кланов и, главное, менять методы «работы», американизировать тактику и организацию кланов. Тому примером было хотя бы то, что телохранителями господина Фу командовал Комацу-сан, или, как его называл Ке, Комацу-бака.

Комацу сидел на циновке, сняв, по древнему обычаю, обувь у порога, подложив под себя аккуратно ноги, большие пальцы на ногах были далеко отставлены, почти как на руке. Комацу точно собирался молиться духам предков или продиктовать лучшему другу «хоосе»[31]31
  Xоосе – завещание, которое пишет самурай перед совершением харакири.


[Закрыть].

– Здравствуйте, господин Кинг! – улыбнулся Комацу-бака. – Очень рад с вами познакомиться. Я, надеюсь, не ошибся, вы господин Кинг? – Он сделал легкий поклон в мою сторону.

Я не ответил.

– А вы кто такой? Тоже журналист?

– Что вам нужно? – зло спросил Боб. – Если пришли грабить, то ошиблись адресом. Как бы я сам тебя не ограбил...

– О, значит, вы тоже журналист, – сделал поклон в сторону Боба якудза[32]32
  Якудза – гангстер (японск.).


[Закрыть] Комацу. – Очень хорошо! Будем проводить пресс-конференцию. Только прошу вас не делать резких движений. Мои мальчики плохо обращаются с оружием и могут нажать с перепугу не на тот рычажок. И будет большая неприятность. И для вас, уважаемые господа, и для меня. Я отнюдь не хочу портить отношения с заморскими... друзьями.

– Кончай дергать за ногу, – не выдержал Боб. – Зря тратишь время. Если вы снимете с меня часы, вам на троих мало достанется. Смывайтесь, я сделаю вид, что вас не заметил. Убери!.. – Он привстал и оттолкнул ствол пистолета, который направил на него Длинный. – И будем считать, что мы незнакомы. Обещаю не сообщать о вашем визите в полицию. Горе-грабители! И это потомок богини Амотэрасу Омиками! Связались с подобной шушерой.

– Заткнись! – привстал Сом. Он не любил неуважительного к себе отношения.

Боб не обратил на его реплику внимания. Мой друг не терялся ни при каких обстоятельствах, моментально нащупывал главную нить. Подонки, разумеется, не тронут нас пальцем, пока им не даст команду главный. Ну а если он даст команду?.. Не имеет никакого значения, в какой момент гангстеры придут в ярость. На несколько минут раньше или позже... Если начнут бить, то ошалеют от запаха крови и возможности мучить безнаказанно.

– Мои мальчики не умеют подобающе вести себя в приличном обществе, – сказал Комацу. – Я приношу извинения.

Комацу закрыл глаза: лицо его было печальным. Ох эти самураи! Обожают мистику. Все у них идет по ритуалу. Даже когда варили китайцев живьем в котлах, они делали это с серьезным видом.

– Кио ку мицу! – произнес как молитву Комацу.

У меня по спине побежали мурашки... «Кио ку мицу» – гриф, его ставили во время прошлой войны на документах. «Совершенно секретно, при опасности сжечь»!

Комацу не забыл старого и ничему не научился новому. Он действовал по раз и навсегда заложенной в нем программе. Комацу... Бывший офицер божественного микадо. Возможно, военный преступник, сумевший избежать возмездия. Так или иначе, он не вернулся на родину, затерялся среди чужих островов, став слугой мадам Вонг.

А может, и не только мадам?

Может, он связной кемпейтай?[33]33
  Японская контрразведка.


[Закрыть] Был же случай, когда на японскую уголовную полицию вышел бывший «сотрудник» мадам, но не дошел до явки – кто-то предупредил гангстеров о предателе. Возможен и такой вариант. Вполне возможен. Густой замес... И мне почему-то уже не хотелось разбираться, что на чем заварено.

13

Тетрадь

«...Это он! Я почувствовал его приближение, как птица приближение змеи. Богам было угодно, чтобы наши пути опять перекрестились...»

«...Если со мной что случится в ближайшие часы, это значит – он узнал меня. Будь проклят, отравитель! Пусть у него растут воловьи копыта, лицо обезобразит проказа; суставы распухнут от ревматизма, а черви источат его тело, как старую тутовницу!..»

«Кажется, пронесло! Он не узнал меня. Надо бежать. Я убегу подальше от моря, потому что море стало дорогой, на которой мы встречаемся. Я спрячусь в маленькой деревне. Мы убежим с Дин. Прежде всего я должен спрятать ее. И спрячу дневник, потому что, если со мной что случится, тетради будут жить среди людей и, может быть, найдут того, кто их прочтет. Дин уйдет с работы и поселится у старого Томаса. Он нам будет отцом...»

Нет смысла приводить на память все выдержки из дневника Пройдохи. Они сумбурны, отрывисты, порой противоречивы – видно, парень последние дни жил напряженно, нервно, тыкался по углам, как загнанная мышь. Проанализировав записи, кое-что дорисовав, я так представил себе порядок происходивших событий.

Новая встреча Ке с Комацу произошла случайно. Меньше всего о ней предполагал сам Комацу. Произошла она здесь, в Макао, при весьма щекотливых обстоятельствах. Пройдоха не смог полностью разобраться в загадках, которые поставила перед ним жизнь, и винить его в этом было несправедливо. Для того чтобы найти правильный ответ даже на элементарную задачу: «Сколько будет дважды два?» – нужно уметь считать хотя бы до четырех. Многое осталось неразгаданным и для меня, хотя запас информации у меня намного богаче, чем у вьетнамского парня, поэтому буду рассказывать о фактах лишь с приправой домысла, если читатель позволит так осторожно назвать мои расшифровки к тексту дневника.

В Макао проводилось совещание гангстеров. Весьма своеобразное. Колониальные португальские власти, безусловно, знали о нем, так как на совещании присутствовал господин Лобо, фактический финансовый директор португальской колонии, владелец четырех банков, пяти отелей, двух газет, таксомоторной компании, пяти школ, больницы, всех кинотеатров Макао, король контрабанды золотом, доктор экономических наук, глава компании «Лобо энд компани лимитэд», он же товарищ Хо Ин, член КПК, депутат Всекитайского собрания народных представителей, то есть член правительства маоистского Китая. Его присутствие на совещании гангстеров говорило само за себя. Смешно думать, что правая рука не знала, что творит левая. Встреча произошла в праздник весны, когда в колонию разрешен въезд с континента. А это тоже не может быть весомым прикрытием визита трех пекинских «кадров», тем более что приехали они на своей машине с опознавательными знаками, одетые в шерстяную униформу, в которой ходит сегодня весь Китай (разумеется, не в шерстяной, униформа из шерстяного материала открыто подчеркивала большие полномочия эмиссаров). Глупо предполагать, что португальская полиция и ПИДО [34] 34
  ПИДО – тайная полиция фашистской Португалии.


[Закрыть] , ведущие неусыпную слежку за всеми подозрительными лицами, не проследили маршрут машины, которая беспрепятственно прошла КПП, промчалась по улицам Макао и остановилась у небольшого особнячка, утопающего в зелени, недалеко от единственной достопримечательности колонии – грота Камоэнс с памятником поэту.

Вилла тщательно охранялась. Разумеется, не силами колониальной полиции. В состав охраны угодили Сом и Пройдоха. К. этому времени Пройдоха не имел иллюзий, знал, на кого работает. К, его ужасу, он убедился, что опять имеет дело не только с контрабандой золота, но и с почти легальным вывозом на мировые рынки – в Европу и США – Белой Смерти, как он называл наркотики. Одна из фабрик по производству героина (по его записям) находилась в восточной части улицы Победы, в заднем дворе мастерской по ремонту автомашин. Вывеска мастерской служила прикрытием. Фабрика среди гангстеров называлась «Кукарача», туда отправляли в наказание провинившихся; технология производства героина весьма простая, но несовершенное оборудование, кустарщина, теснота грозили опасностью взрыва, который мог произойти каждую минуту. «Работникам» запрещалось покидать задний двор, а «легальные рабочие» были, по сути дела, охраной, напоминающей ту охрану, с которой столкнулся Пройдоха на строительстве секретной базы пиратов. Они, не задумываясь, пристрелили бы 'любого, даже вчерашнего друга, памятуя, что завтра их роли могут перемениться. Круговая порука и садизм были цементом, скрепляющим «братство».

Когда по гравию дорожки к особняку прошел Комацу, Пройдоха настолько оторопел от неожиданности, что стоял как столб, нелепо высунувшись из-за зеленой изгороди, подстриженной на английский манер. Нужно было быть слепым, чтобы не обратить внимание на перепуганного парня.

И все же Комацу не сразу вспомнил, где он видел нелепого вьетнамца с бледными, точно обмороженными ушами. Для этого потребовалось время.

Я могу более или менее представить, как происходила та теплая встреча рыцарей удачи Южно-Китайского моря, – церемонии, безусловно, были, ведь респектабельность ценится выскочками намного выше, чем истинными аристократами.

Существует три типа приемов – на английский манер, на русский и на китайский. Остальное – вариации трех основных видов. При рандеву в английском духе у входа стоят хозяин с хозяйкой, они пожимают руки входящим. Приглашенные скапливаются в просторном зале, уставленном столиками, на которых разложены сандвичи, маринады, прочая закуска. Лакеи обносят гостей подносами, на которых выстроены бокалы со спиртным. Начинаются индивидуальные тосты, толпа перемешивается, все говорят одновременно, большинство нажимает на напитки, потому что плотно пообедали предварительно дома. Бывает, где-то в середине раута выступает знаменитость, раньше, в доброе старое время, у пианино появлялась хозяйка дома или ее дочь, которая исполняла модную сентиментальную песенку о барашках. Гости слушали внимательно и восхищенно.

По-русски прием происходит совершенно иначе. Здесь главное – застолица. Гости садятся за столы, которые ломятся от яств. Выставляется все сразу и в неограниченном количестве. Очень много значит, кто с кем сядет. Затем провозглашаются тосты за присутствующих. Недопитая рюмка считается явным знаком оскорбления того, за кого в данный момент пьют.

И третье – китайские чифаны – вещь совсем своеобразная. Гостей долго томят в холле, где их насыщают зеленым чаем, легкими сладостями и обворожительными улыбками. Затем мужчины проходят в зал, где стоят столы, женщины остаются в холле, продолжая наслаждаться приятным обществом. Во время банкета тоже произносятся тосты, но с той лишь разницей, что, наполнив свой бокал гремучей смесью, каждый норовит передать его соседу, себе взяв рюмку с лимонадом. Закуски меняются беспрестанно, понемногу, но в бесконечном разнообразии. И чем бесконечнее смена блюд, тем прием считается лучше.

В заключение мужчины возвращаются к женщинам. Появляются сласти, фрукты и музыканты. Разъезд гостей происходит, как везде, в зависимости от личных физических качеств каждого и общественного положения.

Чифан у гангстеров прошел в китайском стиле.

Как отметил в дневнике Пройдоха, сводный отряд телохранителей нес службу бдительно: в штабе у телевизора сидели операторы, наблюдая на экране за поведением гостей. Малейшее подозрительное движение фиксировалось. На инструктаже охранникам особо подчеркнули, чтобы они немедленно докладывали командиру десятки, если заподозрят кого-либо из присутствующих в записи на миниатюрный магнитофон разговора или заметят движение, похожее на фотографирование, то есть слишком частое прикасание к заколке на галстуке, манипуляции с зажигалками, нервное застегивание и расстегивание пуговиц и т. д. Подозрительного было приказано не выпускать из поля зрения и в случае неожиданного его желания скрыться, стрелять без предупреждения и без промаха – лучше в ноги.

Пройдоха и Сом были назначены во внутреннюю охрану на участке от гравийной дорожки до высокого каменного забора.

14

Тетрадь

«...Уши – предатели, зябнут и бледнеют, когда я хочу быть мудрым и спокойным.

...Сейчас у нас под Сайгоном крестьяне высаживают рассаду риса... Суан-хао, «добрая весна». Женщины несут домой ветки цветущих персиковых деревьев...

...Я обязательно подарю Дин красный шелк, и она не откажется от подарка...

...Успею ли я преподнести ей кусок красного шелка? Или меня по приказу Комацу-убийцы сбросят со скалы в бухту Акулья пасть?

Я стал читать нараспев стихи из «Киеу». Они помогают укрепить дух.

 
Скоро с победой вернусь я домой,
Тысячи воинов будут мчаться послушно за мной
Пыль от копыт хлынет розовой тьмой,
Гонгов ударит неслыханный гром,
Тени знамен моих славных землю оденут кругом.
 

И древние слова помогли. Они волшебные, в них таится сила предков.

– Нет! Я не убит, я еще могу бороться. Миллионы комацу вторгались на мою родину. И мы их побеждали.