Текст книги "Цареубийство в 1918 году"

Автор книги: Михаил Хейфец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 27 страниц)

Глава 29
ТРАНСМИССИЯ ВЧК: ПЕРМСКИЙ ПУНКТ

Инсценируя побег из Алапаевска, организаторы убийства перестарались. В официальных сводках о похищении Романовых говорилось про бой за школу: «Имеются жертвы с обеих сторон».

Это и послужило следом для раскрытия их тайного центра управления.

Но сначала – о жертве «боя за школу». Вот что сказано о нем у Соколова: «Мнимый бандит, труп которого был найден у школы после увоза заключенных, оказался крестьянином Салдинского завода. Он заранее был схвачен чекистами и несколько дней содержался в алапаевской Чека».

Безымянный труп вызвал тревогу в Кремле. Свердлов забеспокоился: а вдруг рыцарей незримого фронта кто-то опередил и еще до них похитил великих князей.

20 июля он вызвал к прямому проводу Уралсовет. По неизвестной причине некто, присутствовавший при разговоре глав советов, сделал протокол их беседы, набрасывая его на телеграфных бланках, валявшихся в комнате.

Москва – Екатеринбург:

Свердлов: Прежде всего, сообщи: работа Алапасхи – Комисл. К-та (пропуск) или нет?

Ответ: Сейчас об этом ничего неизвестно. Производится расследование.

Свердлов: Необходимо немедленно запросить Мотовилиху и Пермь, примите меры к скорейшему оповещению нас. Что у вас слышно?

Ответ: … противник оголил все фронты и бросил все силы ни Екатеринбург… Все лишнее из Екатеринбурга эвакуировано.

Вчера выехал к вам курьер с интересующими вас документами. Сообщи решение ЦИК, можем ли мы оповестить население известным вам текстом?

(Далее Свердлов передал текст будущей правительственной публикации о казни царя по решению Уральского областного совета.«Жена и сын Ник. Ром. отправлены в надежное место».)

Эту запись Соколов сопроводил таким комментарием:

«В вопросе Свердлова относительно алапаевского убийства (видимо, именно об этом запрашивает Белобородов) не совсем ясно написано только одно слово: «Комисл». Но, тем не менее, его удалось разобрать. Вопрос Свердлова, очевидно, следует читать так, в более подробном изложении: «Прежде всего, сообщи, работа Алапаехи (есть ли) дело рук Следственной комиссии или же Исполнительного Комитета, или нет?» (вернее, конечно, читать – Следственной комиссии Исполнительного комитета, – так именовались в официальных документах низовые органы ЧК. – М. X.)

В какую неистовую ярость впал бы Бруцкус, получи он возможность прочитать у Соколова эту фразу!

Ибо главная улика, предъявлявшаяся следователем для подкрепления его обвинений в адрес Голощекина, – вот эти самые записи: в своей книге следователь назвал человека, говорившего со Свердловым, не Белобородовым, а Голощекиным!

Доказательства были таковы. Во-первых, как упоминалось, Голощекин, мол, был на «ты» со Свердловым, и представитель Екатеринбурга в этом разговоре – тоже на «ты». Во-вторых, речь шла о военном положении (а кто в городе облвоенком?).

В-третьих, Свердлов передал ему текст правительственного сообщения о цареубийстве, значит, Шай Ицкович и пойдет у нас вслед за паровозом Янкелем Свердловым главным вагоном по делу!

Бруцкус, возражая, напомнил, что даже Дитерихс считал: собеседником председателя ЦИКа был не Голощекин, а Белобородов. И теперь выяснилось: в потаенных комментариях, написанных для себя, для собственного понимания ситуации, Соколов тоже назвал собеседником Свердлова Белобородова, а не Голощекина, Но для публичной версии, для книги, первая фамилия ему не подходила.

…Еще один специфический вывод сделал Соколов из текста найденных бланков: Белобородов ведь не знал, кто убил Романовых в Алапаевске. Следовательно, подчиненный ему Сафаров творил преступление втайне от русского рабочего, игравшего для заговорщиков-евреев и масонов роль национально-социальной декорации. (Может быть, Соколов потому и вписал в свой текст Белобородова: в этаком сценарии ему нужен был как раз не еврей, а русский рабочий.)

Но ведь Свердлов тоже не знал, кто и как совершил алапаевское преступление. Он не знал даже, как ему связаться с убийцами! Зато посоветовал Белобородову, куда тому надо обратиться – в Мотовилиху и Пермь, – и был уверен, что все-уральский вожак знает, с кем и как надо вступить в контакт.

(Попутное замечание: думаю, Соколов переоценил и само незнание Белобородовым происходящего во вверенной ему области. Неясно, правда, почему уралец неопределенно ответил Кремлю – «сейчас об этом ничего неизвестно», – может быть, не рисковал говорить открытым текстом в присутствии того, кто записывал беседу, а может быть, заопасался, как и Свердлов, а вдруг там, на месте, получился какой-то прокол… Но поверить, что он в самом деле был не в курсе дела, психологически трудно.

Представьте уральского лидера, пришедшего на телеграф сообщить в Петроград (похищенные ссыльные числились за ПетроЧК):

«Зиновьеву, Урицкому. Несмотря на сопротивление стражи, князья похищены. Точка. Есть жертвы с обеих сторон, поиски ведутся, точка».

Поскольку он все равно пришел на телеграф, все равно говорит с Петроградом, то череэ минуту отправил Зиновьеву еще депешу: сотрудницу последнего, Костину, Уралсовет решил оставить на специальной ответственной работе на Урале. «Передайте Молотову то же о Боголепове» (Молотов был одним из верных зиновьевских комиссаров). Мог ли предсовета, у которого белые похитили особо важных государственных узников, в эту же минуту забеспокоиться о трудоустройстве тт. Костиной и Боголепова?)

Упоминание Мотовилихи и Перми заставило обратить внимание на такую телеграмму (19. VII в 12 часов):

«Пермь, военком, Лукоянову. Прошу пригласить немедленно аппарату Сыромолотова для важных переговоров. Белобородов.

Кто такой адресат, Лукоянов?

Соколов назвал его одним из следователей уральской областной чека (стр. 266), что можно объяснить только поэтической необходимостью произвести именно еврея Юровского в предоблЧК (вслнд за Соколовым сей титул присвоили Юровскому многие).

Упомянутая выше свидетельница Вера Карнаухова показала:

«Федор Николаевич Лукоянов – мой родной брат. Он был большевик. На него было возложено организовать Уральскую областную чрезвычайную комиссию… что и было им сделано. Позже он был председателем этой комиссии».

Таким образом, в момент пребывания в его области экс-императора официальный руководитель местных чекистов переместился из Екатеринбурга в другой город, в Пермь.,

А кто же был вызываемый через него к аппарату Сыромолотов?

Этот вопрос отсылает нас к другой важнейшей улике против Свердлова и Голощекина.

4 июля 1918 года Белобородов отправил Голощекину, находившемуся в тот момент в Кремле, телеграмму, которую следователь Соколов цитирует в книге так:

«Москва председателю ЦИК Свердлову для Голощекина

Авдеев сменен его помощник Мошкин арестован вместо Авдеева Юровский внутренний караул весь сменен заменяется другим точка Белобородов».

Так же процитировал ее Бруцкус, не обратив внимания на спрятанное внизу примечание: «Первая часть текста телеграммы не имеет значения для дела. Точно установлено, что в ней речь идет о вывозе денег из Екатеринбурга в Пермь, куда для этой цели и ездил комиссар финансов Сыромолотов».

Поначалу я думал так же, как Соколов и Бруцкус, хотя видел ошибку: речь шла не о деньгах, вывозимых из Екатеринбурга в Пермь, а о вагонах с золотом и платиной, уже стоявших на колесах в Перми и готовящихся к эвакуации в центральную Россию. (Н. Росс расшифровал еще одну телеграмму:и Наш комфин выехал в Пермь для организации отправки груза в Ярославль».)

Лишь после того, как Свердлов упомянул Пермь как источник информации для Екатеринбурга, а Белобородов пригласил Сыромолотова – из Перми – на конфиденциальные переговоры, причем таинственно, не прямо, а через председателя ЧК, меня заинтересовало прошлое комиссара финансов Федора Сыромолотова.

Вот что он сам о себе рассказал в энциклопедии Гранат:

«Во время революции 1905 и части 1906 года я состоял в Екатеринбурге начальником сводной боевой дружины: нашей, эсеровской и анархистской… По март 1906 г. участвовал в некоторых революционных мероприятиях Екатеринбурга… Перебравшись в Москву, получил известия с Урала, что против меня и других товарищей создается дело в связи с эксами. Еще через несколько лет, живя в Томске, помогал бежать Я. М. Свердлову, но дело не выгорело».

Перед нами не финансист, а начальник экспроприаторов, т е. банковский или поездной вооруженный грабитель, старый большевик, издавна связанный со Свердловым.

После убийства Романовых с сентября 1918 года отозван в Москву, введен в коллегию наркомата финансов, в апреле 1919 года был назначен членом Президиума Высшего совета народного хозяйства, заведующим финансами ВСНХ, членом Малого Совета народных комиссаров, членом президиума Госплана.

Головокружительная карьера уральского комфина, начавшаяся сразу после цареубийства, не могла не привлечь внимания. Особенно после того, как в книге мемуаров лично знавшего его по работе на Урале инженера Моше Новомейского я прочел, что марксист Сыромолотов запомнился ему парадоксальной для человека таких убеждений жестокостью к рабочим, которая заставила Новомейского заключить: «Когда я потом услышал о его участии в убийстве царской семьи, то не был удивлен… Говорят, Романовых убили евреи. Чепуха, я лично знал Белобородова и Сыромолотова, оба русские».

Но откуда он знал об участии Сыромолотова в цареубийстве, если об этом до сих пор не упоминалось ни в одном источнике?

Тогда-то новыми глазами я взглянул на полный текст телеграммы Белобородова Голощекину (не ее ли имел в виду Н.Росс, упрекая Соколова: «Опущены те следственные документы, что не подтверждают его точки зрения на дело!?):

«Москва председателю ЦИК Свердлову для Голощекина

Сыромолотов как раз поехал для организации дела согласно указаний центра опасения напрасны точка Авдеев сменен его помощник Мошкин арестован вместо Авдеева Юровский внутренний караул сменен заменяется другим точка Белобородов.»

Разница с процитированным Соколовым текстом всего в одном отсутствующем – первом – предложении. Но какие были основания у Соколова отделять его от остального текста? Если телеграмма должна осведомить находившегося в Кремле Голощекина, что какие-то опасения центра насчет подготовки екатеринбуржцев к исполнению убийства напрасны, что в ДОНе заменили непригодных лиц подходящими, то зачем нужно предполагать, что первое предложение, о Сыромолотове, относилось якобы к другому делу? Наоборот, с этого Белобородов начал отчет о подготовке на месте: Сыромолотов, лично известный Свердлову, выехал в Пермь, чтобы организовать все согласно указаниям центра.

Косвенные эти соображения могли бы легко подвергнуться сомнению, но в 1989 году была опубликована «Записка» Юровского – и в ней не оказалось упоминаний о «приговоре Уралсовета», в существовании которого нас пытались убедить, начав это при Свердлове и Дитерихсе и кончив Касвиновым и Иоффе. А сказано в «Записке» следующее:

«16.VII была получена телеграмма из Перми на условном языке, содержащая приказ об истреблении Р-х (Романовых).»

«Почему из Перми? – спрашивает Г. Иоффе – Не было прямой связи с Екатеринбургом? А может быть, он чем-то руководствовался спустя четыре года после расстрела? Была уже совершенно иная обстановка, иные политические намерения. Может быть, он уже не хотел возлагать ответственность за содеянное только на уральцев, только на себя? Впоследствии в своих неизданных воспоминаниях о расстреле Романовых

Юровский никогда не упоминал пермской телеграммы. Так или иначе, одна записка Юровского, не подкрепленная более достоверными документами, вряд ли может рассматриваться как прямое свидетельство того, что судьба Романовых была решена не в Екатеринбурге. Между прочим, в воспоминаниях другого участника расстрела, помощника Юровского – Г.Никулина, прямо утверждается, что постановление о расстреле было принято Уралоблсоветом самостоятельно, на свой страх и риск».

Рассуждение историка поражает не в меньшей степени, чем, скажем, сочинение юриста Соколова, хотя оно направлено на обеление или обвинение совсем других исторических субъектов.

Почему из Перми? Не было прямой связи с Екатеринбургом? Какая, по мнению Иоффе, нужна особая прямая связь, если Ипатьевский дом стоял в центре города Екатеринбурга?

Может быть, он уже не хотел возлагать ответственность за содеянное только на себя, только на уральцев? Почему? В следующем предложении он пишет: «16-го в 6 часов вечера Филипп Г-н (Голощекин. – М. x.) предписал привести приказ в исполнение». То есть он вовсе не скрывает, что получил приказ от члена президиума местного совета Голощекина. Только вот сочиняли этот приказ, по его словам, не Голощекин с Белобородовым, Дидковским, Сафаровым, Толмачевым, как нас уверяли: ибо члены президиума были, как и он сам, лишь исполнителями полученного из Москвы через Пермь приказа.

Еще страннее звучит, что, может быть, он избегал личной ответственности. В «Записке» палач уверяет, что из собственного кольта застрелил царя – куда уж большая ответственность за содеянное? И зачем ему перелагать ответственность за приказ на какую-то несуществующую инстанцию «в Перми», если в принятии рокового решения его не обвинял даже Соколов.

Григорий Никулин, естественно, не знал авторов приказа: он был палачом-исполнителем, для таких, как он, Юровский и объявлял, что «Уралоблисполком постановил вас расстрелять.

«Записка» Юровского пока одна, не подкреплена более достоверными документами? Странно это звучит в устах автора, который оспаривал в той же статье – и с той же степенью убедительности – дневниковую запись Троцкого:

«Решение было принято в Москве, а не на Урале».

…Переговоры с Белобородовым дают дополнительную возможность определить, кого Свердлов считал в это время «оком государевым» в регионе, кремлевским человеком в местном руководстве. Соколов выбрал Голощекина на эту роль лишь потому, что ему нужен был еврей, связанный с евреем в Кремле. Но и тогда, когда Голощекин вернулся из Москвы, т е. после 12 июля, екатеринбуржцем, который должен был связать Свердлова с пермскими плановиками, являлся Александр Белобородов.

Человек, которого в награду Свердлов заберет в Москву. Ближайшим своим помощником – членом Оргбюро ЦК.

* * *

В завершение главы, целиком построенной на гипотезах, предлагаю вашему вниманию еще одну – совершенно фантастическую, даже на мой собственный взгляд.

Вначале процитирую документ из дела: проект обвинительного заключения, набросанный генералом Дитерихсом в момент передачи следствия Соколову, резюме политического руководства.

«На основании детального ознакомления со следственными материалами и посещения места преступления, обстоятельства убийства царской семьи представляются следующими: около двух часов ночи с 16 на 17 июля 1918 года в Ипатьевский дом прибыло пять главных комиссаров Областного уральского совета. В два часа ночи члены царской семьи были разбужены, и им объявили, что их сейчас повезут. Члены царской семьи встали, умылись, оделись. В три часа ночи их всех вместе свели вниз и привели в указанную выше комнату…

Против них выстроились в центре Юровский с двумя своими помощниками (из коих один был еврейского типа), по сторонам его главные, по сторонам их 10 латышей, составлявших за последнюю неделю внутреннюю охрану и нанятых для сего Юровским, из коих фамилия одного Пашка Берзин.»

Н. Росс в комментарии написал: «Наряду с фактами, действительно установленными следствием, в этом документе немало и бездоказательных домыслов (например, об участии в расстреле Берзина)».

Мне трудно вычленить в этом тексте действительно установленные факты (указано не то время, не то количество комиссаров и палачей, не та национальность и расположение их в комнате, помощником еврейского типа назван Петр Ермаков.)

Но откуда Дитерихс все-таки взял фамилию «Пашка Берзин»?

Из показания некоего проживавшего в Перми студента-грузина Самсона Ильича Матико:

«В этой же квартире проживал помощник начальника военных сообщений 3-й армии Георгий, кажется, Николаевич Бирон.

Бирон в виде хвастовства рассказал, что он принимал участие в убийстве Николая II при следующих обстоятельствах:… явились в дом, где был Николай с семьей, в количестве приблизительно восьми человек и, прежде, чем войти, кинули жребий – кому кого убивать, кроме Николая II, которого взял на себя латыш матрос Пашка Берзин.

Когда вошли в комнату, Николай сидел за столом и пил чай и, как видно, не подозревая о готовившемся, говорил: «Жарко, душно, выпить бы хорошо». А когда увидел у вошедших в руках обнаженные револьверы, то замолчал… задрожал и… пал на колени и стал молить о пощаде, просил, ползал, плакал, а Берзин издевался, отвечая пинками и смехом. И в заключение Берзин выстрелом из револьвера системы Кольта выстрелил в Николая II в лоб и убил его наповал. После этого убийства была приведена в эту же комнату императрица Александра Федоровна. По виду она, как видимо, была изнасилована… Что государыня была изнасилована, я заключаю по тому, что, по словам Бирона, «она была обнажена, и тело у нее очень красивое». В Государыню было произведено два выстрела, и она оказалась лежащей на теле мужа».

Такое показание либо бред душевнобольного, либо, – что представляется более вероятным, пересказ мечтаний одного из пермских центровиков, как бы они, мол, уничтожали царскую семью, если бы им доверили исполнить, а не только подготовить акцию. Заслуживает оно внимания по одной-единственной причине: Пашка Берзин существовал в истории и, что важнее, – вполне подходил на роль организатора политической провокации.

БСЭ и Военно-исторический журнал сообщают: Ян Карлович Берзин (Петер Карлович Кюзис), партийные псевдонимы «Папус», «Павел Иванович», (1889—1938), член РСДРП с 1905 г., осужден к казни (заменена в виду несовершеннолетия), в 1917 – в Петрограде, в начале 1918 г. партия направила Берзина на работу в органы ВЧК, в «аппарат рабоче-крестьянского Советского правительства» (!), с 1919-го начальник Особого отдела (контрразведки) 15 армии, с 1920 служба в Разведывательном управлении РККА (писатель Юлиан Семенов сообщает, что, по сведениям личной секретарши Дзержинского, именно ее шеф рекомендовал Павла Берзина в ГРУ). С 1924 по 1935 и с 1937 по день ареста – начальник ГРУ, превративший его в одну из лучших разведывательных организаций своей эпохи. (Знаменитый Рихард Зорге, например, его воспитанник; «Красная капелла» – его создание, Берзина.)

А если не случайно это имя возникло на периферии следственных документов? Если его действительно видели в Перми и кто-то, зная специфические таланты Пашки Берзина, сочинил о нем эту легенду? Не там ли, в Перми, началась карьера профессионала тайных служб Советского Союза?

Глава 30
ЗУБЧАТОЕ КОЛЕСО: ЕКАТЕРИНБУРГСКИЕ КОМИССАРЫ

Первоначально этот фрагмент рукописи начинался с анализа текста писем на французском языке, полученных семьей в июне 1918 года. Доказывалось, что письма были чекистской провокацией: их отправители должны были похитить Романовых, после чего тех убили бы «при попытке к бегству», а рядом с жертвами нашли бы мертвые тела в офицерских мундирах с письмами от царя по-французски в карманах.

Доказательства были психологическими (с какой стати было разрешено передавать узникам продукты из монастыря? Этакая гуманность к арестованным вовсе не в обычае ни у органах, ни лично у граждан Авдеева с Юровским. А вот подключить к монархическому заговору еще соучастников, «православный канал связи белого подполья», то есть монахинь, обманувших доверие благородных чекистов, – это вполне в стиле конторы.)

Имелись филологические улики: настоящий офицер-монархист подписывался бы не «преданный Вам», а «преданный Вашему Величеству» (это приметил еще Дитерихс).

Наконец, доказательства, так сказать, по сути ситуации: план операции «Побег» составил несомненный идиот, если только кто-то отнесется к нему всерьез: «С Божией помощью и Вашим хладнокровием надеемся достичь цели, не рискуя ничем»; «Не беспокойтесь о 50 человеках, которые находятся в маленьком домике, напротив ваших окон»; «Никакая попытка не будет сделана без совершенной уверенности в результате».

Все эти рассуждения потеряли смысл после того, как Гелий Рябов опубликовал письма офицера в журнале «Родина».

«Внимание, читатель, – воскликнул он. – Эти документы… никогда и нигде не публиковались! Они плод блестяще (если это слово уместно здесь) спланированной и столь же блестяще выполненной оперативной комбинации».

Думаю, что плод действительно блестяще сделанной комбинации был бы уже в 1918-м опубликован. (И не в жалких фрагментах, дарованных тогда историком М. Покровским американскому журналисту Исааку Дон Левину.)

Но письма приходилось держать в сугубом архивном секрете Музея революции, иначе каждый интересующийся делом пришел бы к тому же выводу, что и Гелий Рябов: «Предположим: послано письмо и получен ответ, то и другое перехвачено, прочитано и передано по назначению. И тогда один офицер посылает следующее письмо… В этом случае в руках Совета могли остаться только копии переписки, сохранилась же вся переписка:четыре неразделенных листа, на которых написаны и письма офицера, и ответы Романовых, Это означает: письма офицера писал некто, знающий иностранный язык, и писал он их скорее всего под диктовку работников Уралсовета…Письма Романовым передавал солдат охраны… несомненный участник операции или комбинации. В данном случае это все равно.

Если же быть абсолютно точным – это провокация».

(Согласно сведениям, опубликованным писателем Э. Радзинским в журнале «Огонек», автором французского текста оказался комиссар снабжения Уралсовета, бывший французский студент Войков, а начисто переписывал их чекист Родзинский.)

Другой эпизод «комбинации». Свидетельница Агафонова, сестра разводящего Анатолия Якимова, показала: «Брат мне передавал … царский лакей нашел в занимаемых царской семьей комнатах две бомбы. Бомбы лежали где-то не то на шкафу, не то на буфете и были покрыты пылью. По приказанию Николая II эти бомбы были переданы коменданту». А вот бумага из семейного архива Юровских: «Около часу дня поступило заявление повара Харитонова о том, что что-то лежит в комнате, где раньше помещались граждане Седнев и Нагорный. По приходе моем туда оказалось, что на указанном Харитоновым шкафе лежат восемь заряженных бомб… о чем было сообщено коменданту Дома особого назначения т. Авдееву, а им, в свою очередь, председателю Областного совета т. Белобородову».

– Но ведь перед тем, как поселили в этом доме семейство, все осмотрели, проверили? – спросил Рябов сына Юровского

– Несомненно.

– Каким же образом?

– Думайте, – прерывает меня Александр Яковлевич Юровский.

Что тут ломать голову, слишком все ясно и очевидно… Не вовремя нашел Харитонов бомбы. Не вовремя. Нашел и оттянул на какой-то срок неизбежное. Так ведь просто все: очередная проверка, обход, обнаружены бомбы – и всем пулю в лоб в порядке самозащиты».

Чем хорош Гелий Рябов: пониманием психологии и терминологии противника. И я, прочитав показания Агафоновой, понимал, что бомбы были подброшены чекистами. Если бы по невероятной небрежности кто-то пропустил их при обыске накануне вселения Романовых, то потом инженеру Ипатьеву свернули бы голову с беспечных плеч. Между тем, после цареубийства частный дом ему вполне корректно вернули… Но план замысла с бомбами выглядел для меня неопределенно, а Г. Рябову незачем ломать голову, «все ясно и отчетливо». Ясно-то и отчетливо выглядит лишь для тех, кто знал правила карательной службы изнутри, а вот написал о них снаружи.

…Как предупреждалось, сейчас начнутся гипотезы.

Мне кажется, авторы первоначального плана убийства вдохновлялись историческим прецедентом (они были людьми, начитанными в европейской истории) – казнью шотландской королевы Марии Стюарт. Елизавета Английская, заточив опасную соперницу в тюрьму, не решалась прямо расправиться с ней. Но с Марией вступил в контролируемую секретной службой переписку дворянин-заговорщик Бабингтон. В его письмо «промежуточной инстанцией» был вписан вопрос о судьбе Елизаветы, и шотландка попалась на провокацию: распорядилась покончить с хозяйкой королевства. Что было потом ей инкриминировано и сочтено достаточным основанием для казни пленницы.

А если составители «писем офицера» тоже рассчитывали на кровожадные ответы и советы Романовых? Человеку ведь свойственно считать себя мерой вещей. Но царь и его дочь, писавшая ответы, безусловно настаивали на двух пунктах: «Это будет неблагородно с нашей стороны… оставить их (доктора и слуг. – М. X.) одних после того, как они последовали за нами в ссылку… хотя доктор Б. умоляет не думать о нем и других людях, чтобы не делать вашу задачу еще более трудной» – и второе: «У коменданта много помощников, они часто меняются и в последнее время стали весьма нервными… Мы не хотим, чтобы они из-за нас или вы ради нас страдали. Самое главное, ради Бога, не проливайте крови».

Такие письма не годились – ни екатеринбургским авторам, ни пермским плановикам. В программу стали вносить исправления.

Другое обстоятельство, заставившее отказаться от инсценированного побега, – это, думается, сопротивление задуманному в Москве плану убийства при попытке к бегству, сопротивление со стороны местных, екатеринбургских комиссаров.

Что мы о них знаем?

Как упоминалось, областью полусуверенно управляла пятерка президиума Исполкома: Белобородов, Голощекин, Дидковский, Сафаров и Толмачев.

«Сейчас нам непросто понять психологию этих людей, – пишет Г. Иоффе. – В большинстве своем это были еще молодые люди, уже прошедшие через царские ссылки и тюрьмы», Действительно, Белобородову и Сафарову было 27 лет, Толмачеву – 23.

35-летних Дидковского или, скажем, Авдеева даже наш современник, Н. Росс, называет «людьми уже немолодыми».

Как многие их сверстники, они щеголяли беспощадной решительностью, не догадываясь, чем она обернется в их собственной жизни… Посчастливилось лишь Толмачеву, его убили на войне через год. Белобородова в награду за Ипатьевский полуподвал сделают в 1919 году членом нового ЦК, он помчится на Дон осуществлять директиву о расказачивании, одну из самых страшных ленинско-свердловских инструкций террора. Когда посланный в тот же край другой член ЦК Григорий Сокольников (Бриллиант), воспользовавшись смертью Свердлова, добьется ее отмены, то и тогда, уже получивши новые распоряжения ЦК, Белобородов будет настаивать на «линии В.И.» – на расказачивании:

«Основное правило при расправе с контрреволюционерами: захваченных не судят, с ними производят массовую расправу».

Потом его полюбил Дзержинский и взял к себе замом. Когда «железный Феликс» оставил один из своих постов, наркома (министра) внутренних дел, то передал его Белобородову. Говорят, беспощадностью тот смущал даже привычных московских коллег. Во всяком случае, запомнилась мне его фамилия после чтения одной из речей тов.Сталина, где вождь партии издевался над жалобами на отсутствие внутрипартийной демократии со стороны «таких людей, как Белобородов, «демократизм» которого до сих пор в памяти у ростовских рабочих; Розенгольц, от «демократизма» которого непоздоровилось нашим водникам и железнодорожникам; Пятаков, от «демократизма» которого не кричал, а выл весь Донбасс».

Не сумел я разузнать, что там вышло у Белобородова с ростовскими рабочими, но если даже на товарища Сталина произвело впечатление…

Сафаров был фигурой едва ли не столь же страшной: заведующий Восточным отделом Коминтерна, потом ближайший помощник Зиновьева в Петрограде (официально он занимал пост главного редактора «Ленинградской правды»), пал вместе с шефом и впоследствии вел себя в заключении таким образом, что ему долго сохраняли жизнь (расстреляли только в 1942 году), зато по делу он, единственный, остался до сих пор не реабилитированным: у собиравшихся комиссий не поднималась рука реабилитировать и объявить просто жертвой столь старательного сотрудника собственных палачей.

О том, что Дидковский был едва ли не активнее коллег, поведали нам Николай II в дневнике и Яковлев-Мячин в мемуарах.

Эти молодые люди страдали комплексом Герострата. Не хотели тайных расправ – жаждали открытых. Снисходили с улыбкой к лукавству своего вождя: «детской болезнью левизны» назовет он потом их поведение. Жаждали открытых убийств, понимая, что останутся в истории – и ошибочно полагая, что героями. Зачем Ильич с побегом историю крутит? Кайзера старик опасается?

Лишь 42-хлетний Голощекин, несомненный их единомышленник, отличался «обычным благоразумием» (В. В. Яковлев), возможно, потому, что лично знал нрав и гуманизм Ильича. Вот его-то они послали в Кремль с политическим заданием: добиться отмены плана инсценированного побега и заменить его официальной казнью по приговору Уралсовета.

(Г. Иоффе, ссылаясь на неопубликованные воспоминания чекиста Медведева (Кудрина), пишет, что Голощекин выпрашивал в Кремле разрешение на расстрел. При этом историк цитирует: «Голошекин не получил в Москве официальную санкцию на расстрел Романовых», толкуя цитату так, что Москва якобы отказала ему в самом акте убийства. Все проще: Москва отказала в передаче екатеринбургским комиссарам своего права – права ЦК – вынести приговор. В Кремле екатеринбургский план, предложенный Голощекиным, приняли, но не предоставили Уралсовету автономии при его выполнении: решение оставили за собой.)

Когда Голошекин распорядился привести приказ в исполнение, он действовал не от своего или Уралсовета имени, а в качестве связника Перми, т е. фактически Кремля и Лубянки.

Таким образом, он играл в екатеринбургской головке роль своеобразного министра иностранных дел Урала.

Ильич не любил функционеров, лезших к нему с подозрительными инициативами, и Голощекин потом заплатил нужную цену за свою хлопотливость. Пока крутые исполнители вроде Белобородова, Сыромолотова, Юровского и других взмывали вверх, он после расстрела спускался в политическое ущелье: его отправили в Туркестан, оттуда – председателем совета в… Кострому. Только после ухода с исторической сцены «друзей» – Ленина, Свердлова и Зиновьева и окончательного утверждения нового хозяина – Сталина – заново взлетела дугой политическая карьера товарища Филиппа.

Но как все-таки смог он выполнить задачу уральцев – добиться отмены ленинского плана побега, отрепетированного на великом князе Михаиле, и заменить его приговором Уралсовета?

Кремлевскими лидерами руководила не зоологическая жажда убийства во что бы то ни стало. Ленин, например, насколько можно судить по воспоминаниям, был не жестоким садистом, а человеком, поразительно равнодушным к людским страданиям. Убийство для него являлось вопросом политической целесообразности, как, например, для шахматиста жертва своей или снятие вражеской пешки. С этой точки зрения, убийство Романовых являлось для политики большевиков полезным делом. В условиях мирного развития страны партия, имевшая в конце 1917 года поддержку примерно четверти избирателей (в Учредительное собрание), через полгода стала стремительно терять опору в массах. Заключив мир («Декрет о мире») и объявив о национализации земли с передачей ее крестьянам («Декрет о земле»), эти левые экстремисты выполнили в глазах населения ту общественную задачу, для которой их призвали избиратели, а дальше… Кто будет следующий в очереди на власть в России?