Текст книги "Страсти по Михаю (СИ)"

Автор книги: Михаил Корешковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

   Не все, однако, знали о присутствии Иван Иваныча. Зрители переговаривались, елозили на стульях, но, казалось, какой-то нерв в зале чувствуется. К счастью, на сцену поднялся подтянутый Монтяну в голубой рубашке и коротко сказал – мы сняли такой-то фильм, нам помогали такие-то люди – большая им благодарность, съёмочная группа сделала всё, что могла, а о результате судить вам, сидящим в зале.

   Мастер лукавил. «Цыганская рапсодия» за день до этого получила Гран-при Каннского кинофестиваля, но мы об этом ещё не знали. Уже позже понялось присутствие Бодюла. Это был партийный контроль в действии – наподобие того, как неблагонадёжный подводник Маринеско уходил в свой легендарный поход с сотрудником «Смерша» Балтийского флота на борту.

   Фильм захватил. Это было то, что ему удавалось – завораживающая красота жизни при всей её трагичности. Аплодисменты в нашей претендующей на элитарность среде были не приняты, считалось, что художественный уровень – неотъемлемое свойство мастера.

   На выходе из зала мы столкнулись с Монтяну, разговаривающим с кем-то по-румынски. Он оказался среднего роста, приятного пропорционального сложения, с матовой, чуть смугловатой кожей. Ручки были при нас, в карманах всегда лежали бланки требований в фонотеку, и мы запросто могли получить автограф. Но в нашей организации это считалось не комильфо, следовало уважать себя и соблюдать право частной жизни. C великими дозволялось только здороваться. Жаль, что не нарушили неписанные правила.

   Толпа растекалась по внутреннему двору телецентра. Мы шли к себе в технический корпус. Какая-то женщина обогнала нас и, глядя в лицо сослуживца – он был кудрявым и кареглазым шатеном, спросила, не он ли снимался в этом фильме в сцене погони. Она была раза в полтора старше нас, и сослуживец, после секундного колебания, сказал – нет. При другом раскладе и ответ мог быть иным. Такова волшебная сила искусства.

   IV. Московские окна

   По Москве прошел слух – Михай Монтяну женится.

   – Неравный брак, – хмыкнул выдающийся режиссёр-комедиограф в ресторане Дома Кино, – получит женишок по ушам.

   – Жениться на малолетке? – удивился директор фильма, многократный отец от нескольких жён. – Они же ни на кухне, ни в постели ничего не умеют.

   – Главное, совпасть. Такие глаза у девчонки, – с восторгом произнёс художник-постановщик, – только стихи и писать. Повезло человеку.

   – С такой натурой я бы взял её к себе натурщицей, – скабрёзно пошутил известный скульптор-ловелас.

   Комедиограф усмехнулся. Гениальный Николай Гриценко за соседним столиком, предпочитающий приходить в ресторан с молодыми спутницами, сказал:

   – Это вы себе живите со своими грымзами. А он хочет жить как человек.

   Действительно, казалось, негоже сорокалетнему холостяку жениться на молоденькой актрисе, почти девочке.

   Конечно, своими амурами член партии Михай Монтяну мозолил глаза начальству, и надо было остепеняться. Он числился морально неустойчивым. Его не пустили получать Гран-при Каннского кинофестиваля, и получала его одна Ольга. А то вдруг коварные буржуины подошлют женолюбивому Монтяну обольстительную агентессу.

   Говорят, он ошибся в выборе.

   Нет! Он был из визуального искусства, он видел человека сразу. Он не ошибся в этой нежной, очаровательной, пленительной девочке. Она могла быть и трогательно женственной, и девичьи-шаловливой, блистательно играя саму себя.

   Он искал и выбрал лицо, на котором, шекспировски говоря, – достоинство могло короноваться! Он видел её невыразимое обаяние. Её уникальный облик успешно использовали потом сторонние режиссеры.

   У этой изящной леди сонетов оказались характер и воля, как у многих девочек, закалённых годами подросткового спорта или балета.

   Он требовал отдачи перед камерой, а она считала, что он, конечно, очень умный, но всё-таки муж, и мог бы поменьше давить на неё на съемочной площадке. А дома, где ему, в общем-то, было всё равно, она потихоньку становилась главной.

   Он был аккуратист – листок к листку на письменном столе, а она говорила – завтра придет домработница. Он был щёголь – ему нужны были глаженые брюки, а она полагала, что мужские носки не её проблема.

   Еще пару лет назад она каждый вечер стирала спортивную одежду, чтобы к утру она уже просохла, а здесь получила возможность тратить, сколько считала нужным.

   Он пришел как-то с ней к Фане Абрамовне в гости, посидел и пошёл на «Мосфильм», попросив вызвать для Нины такси. Фаня Абрамовна лепила с ней на кухне вареники с картошкой:

   – ...У Миши никогда не было семьи. Он не знает, что это такое. Создайте ему, Ниночка, семью. Семья держится на женщине, а не на мужчине. Да, у вас есть домработница, но если вы сами для него что-нибудь сделаете, он будет признателен, почувствует, что близок вам. Мой муж тоже не самый простой. Быть женой не всегда приятно и сладко. Но она и пожинает все плоды. Мише ведь много не надо – поесть да чистую рубашку, и чтобы он мог работать. Чуть-чуть внимания, и он это оценит. Он будет знать, что у него есть дом.

   И, о чудо – Нина начала готовить по выходным.

   Да, она хотела быть актрисой.

   – Хотелка моя, – подшучивал Михай, – хотеть это ещё не профессия, надо мочь.

   Трудности начались с героинями взрослыми – её возраст и ощущение жизни противоречили страданию, глубинным переживаниям, переходам настроения, которые надо передать.

   У нее появилась слава и известность, но это надо было подтверждать. Девочка-очарование с нежным голосом никак не подходила на роли горячих смуглянок-молдаванок. Требовался большой заметный фильм. Им должна была стать «Айседора».

   На киностудии «Молдова-фильм» существовал невинный трюк – в сценарий любого фильма вставлялся эпизод с видом на море. Это давало съемочной группе возможность пробыть летом недели три в Одессе. А «Айседора» снималась в столицах мира. И можно было убить двух зайцев, соединив приятное с полезным. Это был шанс.

   За столиком в Центральном Доме Журналистов выпивала компания.

   – Проталкивает жену, – сказал о Монтяну большой режиссёр с уменьшительной фамилией. – А кто у них главный? Если баба рулит, то и результат будет бабский.

   – Было у меня с ней интервью, – иронически произнёс столичный журналист, – там ума палата.

   – Ему даже на выезде необходимо щупать женскую грудь, – ядовито вставил редактор «Мосфильма», – иначе он творить не может.

   – Режиссер не может не любить свою актрису, она его продолжение, лучшее, что в нём есть, – заметил молодой сценарист, сейчас он работает в Голливуде. – Это как Пигмалион. Это он себя любит.

   Всем, кто смотрел неудавшуюся «Айседору», казалось, что эту картину делал совсем другой человек. Было даже непонятно, зачем вообще понадобилось снимать этот громоздкий нудный фильм. Конечно, мастер подстраховался – в кадре была жена, озвучивала её большая актриса, а танцевала за неё большая балерина. Но заложенные поначалу меркантильные моменты расходились с его естеством, и фильм не получился. Она действительно старалась. А уж он, как ни старался...

   Один из бывших однокурсников Монтяну, склонный к язвительным экспромтам, тут же пустил по кругу стишок:

   Эх, Михась,

   Краса и гордость края.

   Тебя сгубила

   Дева удалая.

   Валюты было потрачено немеряно, а зритель зевал и уходил. Ермаш гневался:

   – Я в ваших тонких материях не понимаю. Мне важно, в чем причина и кто виноват.

   Павленок вынужден был высказаться, потому что тень ложилась и на него:

   – Он при рыхлой сюжетной линии взял на главную роль неопытную актрису.

   И Ермаш сказал:

   – Кукиш ему! Больше он ничего не снимет!

   Всё! – Михай попал в опалу.

   Потом мама Нины, уже перебравшаяся в Москву, рассказывала многим, что Монтяну страшно ревнив, и ударил дочь, и, дескать, поэтому дочь и разводится. Выпивающие кинематографисты понимающе кивнули – значит, допекла мужика...

   Вранье! Он не мог поднять руку на женщину. Он, любимец женщин, был ревнив? Он, который был в себе уверен, как никто другой? Михай хотел сделать её хорошей актрисой, а Нина собиралась его правильно воспитать.

   Монтяну пошёл к Фане Абрамовне за пониманием и мудростью – вдруг она скажет что-нибудь волшебное, и всё наладится. Там в гостях сидел Норштейн, которого Фаня Абрамовна звала, конечно, Юрочкой. Пили чай с печеньем и малиновым вареньем. Михай, кстати, принес торт и молдавские конфеты «Вишня в шоколаде».

   Норштейн тоже был обладателем международных премий, но Михай относился к его ремеслу, мультипликации, скептически: малюют себе люди на целлулоиде. Что они понимают в монтаже, ракурсе, актерской игре.

   Муж Фани Абрамовны, театральный критик, стал восторгаться фильмами Михая:

   – Какие у вас герои! Какая у всех органичность! А женщины – цельные и страстные! Молдаване – прирождённые актеры!..

   Михай терпеливо ждал, и Фаня Абрамовна спросила:

   – С сыном видитесь?

   – Не часто. Нина злится и нервничает.

   – Мишенька, вы взрослый мальчик. Самолюбие надо спрятать. Вы не виноваты, и она тоже. И ей плохо. Каждый такой, какой есть. Берегите связь с сыном. Сын – это такое счастье.

   Норштейн, непосредственный как ребёнок, вставил невпопад:

   – Нина красивая женщина.

   Монтяну посмотрел ему в лицо, подумал и сказал:

   – Очень.

   Потом делил с Ниной славу, квартиру, деньги, сына. Он его любил – копия Михай, но понимал, что как каждодневный папа он плоховат.

   Народная судья по семейным делам лаконично записала в блокнот – разница в возрасте и интересах оказалась непреодолимой.

   А что за записка белеет на столе?

   «Благодарю за все, что было. Ты по-прежнему мой милый и верный друг. Прости».

   Его звала утренняя звезда. Он вспоминал, как смотреть в глаза женщинам.

   V. Марш одиноких

   С дистанции времени заметно – режиссёр Монтяну делал понятное, советское кино: с первого кадра ясно, кто есть кто; и никаких разночтений и двойных толкований – всё разжёвывалось и вставлялось в рот зрителю. Зато он мог заставить удивляться, печалиться и радоваться чуду жить.

   Как-то в беседе без посторонних с Михаилом Козаковым Монтяну назвал себя румыном, а не молдаванином, как по паспорту.

   И будет время, когда откроются документы и свидетельства, и молодой румынский писатель напишет книгу «Разгадка Михая Монтяну», поставит точку и задумчиво откинется в кресле.

   А наш герой по-прежнему в пути.

   Года полтора спустя Монтяну через молдавские профсоюзы достал санаторную путевку на Днестровский лиман для дочери Фани Абрамовны и внучки. Михай встречал их, чтобы отдать путевку, в Кишинёвском аэропорту. Она оказалась полногрудой, яркой, заводной – центр любой компании. Михай показывал им Кишинёв, перед ним открывались все двери. Валя находилась в разводе, но была дочерью Фани Абрамовны, и он не стал за ней ухаживать.

   Он же их и встречал, когда автобусом возвращались они из санатория – хотел передать подарок Фане Абрамовне. У Вали синюшно нарывала голень – поцарапалась, лазая в камышах. Михай изменился в лице – он вспомнил фильм Кинга «Снега Килиманджаро». Валя пыталась его успокоить – ничего страшного, в Москве подлечат. А он знал, что начальник осветительного цеха, купаясь в пригородном озере, напоролся на дне на стекло, и умер от заражения крови.

   Он повез их – а ну гони! – на такси в Лечсанупр, в больницу для номенклатуры:

   – Вы знаете, кто эта женщина? Она из Москвы. С инспекцией.

   И все забегали.

   Он присутствовал при всём, что делалось – давил собой. Валя, чтобы отвлечься от боли, травила анекдоты про врачей и пациентов. Медики надрывали животики. Ему был по нраву её спонтанный дивертисмент. Он не выносил скучных. У неё было красивое тело и приятный запах. Но он уже решил никого брать в своё плавание.

   Завхирургией сказал Вале напоследок:

   – Заходите к нам почаще. Еще что-нибудь расскажете...

   Его сценарии отклонялись один за другим. Земной шар спешно учил слово Чернобыль. У Монтяну не было денег. Он никогда их не копил. Заработать он мог только в Молдавии. Там он был первым, он был мэтр. Ему нужно было просто существовать. И попробовали бы ему не заплатить. Он подался в Кишинёв. Вначале казалось, это ненадолго.

   Кино было для него закрыто. Он ставил на телевидении, писал, занимал должность в сфере культуры, обличал засилье русского языка, преподавал театральное мастерство. На его лекции ломились – он сам был как театр. Студентки его обожали. Он поехал в южную Францию на выбор натуры, попал в Париж, потратил всё, что было, и слал телеграммы – вытаскивайте. И его вытащили.

   «Я слышала, молдаванки замечательные жёны. Вот у Александра Николаевича Яковлева невестка молдаванка, он в ней души не чает».

   "Ну не оценила, так что на себе волосы рвать? Бабам у нас конца и края нет. Бери не хочу ".

   "Миша, вы никуда не торопитесь? "

   «На свете ещё много хороших женщин. Главное совпасть. Вы похудели, Мишенька. Правда, Аурика совсем взрослой стала, вчера еще девчонкой была...»

   "Михаил Александрович, ассистентка принесла вам чай и бутерброд ".

   Его активно пытались женить. Он был такой светский лев. Но обжёгшись на молоке, он дул на воду – заведёшь супругу, и сразу столько проблем на ровном месте. Он знал свой неведомый шарм. И смутно понимал – счастье не снаружи, счастье внутри.

   – Монтяну всегда придерживался принципа «не ссать против ветра», – говорил автору старый знакомец, журналист газеты «Независимая Молдова». – От него кое-что зависело, и организаторы еврейского культурного общества попросили у него зал для учредительного собрания. Он согласился. КГБ мог этих высунувшихся людишек похватать, но перестроечные времена мешали. КГБ стукнул в ЦК, ЦК нажал на начальство Монтяну, начальство нажало тоже. И тут Монтяну отправляется будто бы в командировку, а директор зала, его прямой подчинённый, как бы самовольно отказывает просителям накануне собрания. И тем пришлось срочно договариваться с Дворцом профсоюзов...

   А ведь как режиссёр Михай знал, что боязливый никогда не сможет сыграть смельчака. Впрочем, надо учитывать – за его «нет» начальству он потерял бы должность.

   Заглядывая вперёд – судьба Михая Монтяну напоминает нам о прошедшей эпохе, жестокой и противоречивой. Он родился как поданный румынского короля, прославился в СССР и оказался не у дел при капиталистической реставрации. Он выбрал когда-то, не без влияния матери, себе родину – Советский Союз. Это он должен был первым пойти на баррикады и биться за прекрасный и недостижимый социализм. Это ему вдалбливали в гимназии французский вместе с удивительными лозунгами Французской революции. Это ему надлежало захватывать телеграф, телефонную станцию и Дом правительства. Но, как всегда, не оказалось на рабочем месте дежурного пророка...

   Нет, нельзя сказать, что он не подходил нормальной женщине. Например, он подошёл к художнику-постановщику Надежде, красавице славянского типа, не согласится ли она поужинать с ним в гостинице «Кодру». Надежда была ироничной, независимой и непретенциозной. Ей принадлежали устные афоризмы, иногда удачные:

   «Ум женщину красит, но краска обладает свойством смываться». «Не отдам поцелуя без предъявления паспорта». «Слушай мужика, дура – прослывёшь женой».

   Но тут остроумие её покинуло. Она только кивнула.

   Наверное, ему хотелось её легкости и непритязательности. Доносов он не боялся, он разведён, Надя не замужем, за его спиной «Музыканты» и «Цыганская рапсодия», и ни единого слова против Советской власти. Эта власть дала ему всё, потребовав взамен лишь одно – лояльность.

   Но Надя в ресторане его не застала – Монтяну, узнав, что Ермаш уехал в санаторий в Сочи, срочно вылетел в Москву проталкивать новый сценарий – надеялся договориться и преодолеть накопившееся недоверие.

   Он появился через четыре месяца и без особых успехов. Перед Надей он извинился, но продолжения не последовало. Он никогда не возвращался. А Надя выпустила новую стрелу – «смейся, заяц, над брюхатой лисою».

   Скоро Монтяну избавится от тяжёлого взгляда председателя Госкино:

   – Я тебе покажу, если у тебя в фильме не будет молдавских пейзажей...

   Так боролись за национальное кино. К тому же председатель недолюбливал румын, и знал, что те считают молдаван румынами сортом пониже.

   Снимать независимое кино Михай не мог, на это не было денег. Но денег не было ни у кого.

   За всю историю советского кинематографа «Цыганская рапсодия» была самым успешным фильмом – её купила едва ли не половина стран мира. Монтяну, не будучи цыганом, снял фильм, в достоверности которого не сомневались сами цыгане. Его цыгане это не «воруй, пой, пляши», а вольнолюбивый самобытный народ, бережно несущий свои меланхоличные и в то же время жизнерадостные мелодии.

   Никто не помнит, чтобы Монтяну о чем-то жалел. Он не был образцовым конформистом. Как и его цыгане, он подчинялся обстоятельствам. Как и они, оставался внутренне свободен. Ему некогда было приспосабливаться. Его несла энергия творения. Поток времени был для него временем жить.

   «Любимая из будущих времен...» – ранняя строка Михая. В последних его стихах прозрачность и простор. Одна петербургская поэтесса любила и любит его, дружески-нежно и беззаветно, как и надлежит любить поэтов.

   Михай написал ей на своём сборнике – «Непостижимой и чарующей Т. с преданностью».

   Она слала ему письмо – «Друг, значимый и любимый. Мне жаль с вами расставаться».

   Почему она так написала? Предчувствовала что-то? Она видела его прекрасным, и он таким становился. Мы такие, какими нас любят.

   – Вспыхнут другие звёзды, – писала она автору этих строк, – но не будет похожих. Почему не дождался исполнения своего заветного желания (завершения нового фильма – М. К.) этот светлый, тёплый, блистающий человек? Он смотрит на меня – живой, вдохновенный, незабываемый...

   Он был серьёзный и весёлый. Ему просто нравилось жить.

   В иные времена он мог стать военачальником, политиком, большим менеджером – его бы хватило на всё. А он считал, что делает лучшее в мире дело. Он жил тогда, когда жил. Говорят, он скончался от рака.

   Неправда!

   Он умер, потому что кончилось его время. Потому что никому не стало нужным романтически-приподнятое поэтическое кино. Потому что закончились русские деньги. Потому что из всех щелей полезла жёсткая правда жизни.

   Он ещё пытался бороться. Его последний фильм о любви юной цыганки и молодого композитора, который он уже начал снимать, был отчаянной попыткой повторить успех, окунуться в ту стихию, в которой он так легко и вольно летал...

   Но небеса дали знак – the game is over! И перевели – второго шанса не будет!

   И очарованный странник ушел. Он не боялся пути.

   Он ещё вернется.

   Любимая из будущих времен, прими его.

14

   Михаил Корешковский

   Страсти по Михаю

   I. Человек ниоткуда

   Жил-был мальчик, хаживал в какие-то сельские школы, был актером средней руки, и нежданно превратился в яркого деятеля кино.

   Один румынский писатель недавно сокрушался в интернете – вот, не приняли парнишку, не окончившего даже гимназию, в Академию Театра и Кино в Бухаресте (он провалился на вступительных театрального отделения), и страна потеряла своего величайшего режиссёра.

   Человек знает, о чём речь, потому что парень, нигде толком не учившийся, не читавший ни Пушкина, ни «Как закалялась сталь», в семнадцать лет едва начавший говорить по-русски, вдруг становится Михаем Монтяну – гордостью молдавского и знаковой фигурой советского кинематографа.

   Его младший брат Лука не без доли модной в Румынии русофобии в своих воспоминаниях иронически отмечает, что Михай фактически на русские деньги снимал фильмы о романской культуре.

   Мы любим талантливых людей из мира визуальных искусств – у них особое обаяние. Человеческому гению вообще невозможно завидовать. И загадочен мир, который создает художника, вращается им, окутывает или превращается в него. Каким же был этот неординарный человек? Спина прямая, благородная осанка, во взгляде твердость и решимость?

   Мы обратились через знакомых журналистов к любимой актрисе режиссера Ольге с просьбой об интервью. Представитель Ольги также устно ответил – интервью были даны уже достаточно, и всё уже сказано.

   Автор читал большинство из них, если не все. Сказано, действительно, с повторами, много, кроме одного – о чувствах: как говорил, что дарил, как смотрел...

   Автор этих строк встречал Ольгу в давние времена в кафе «Ынгецатэ» в Кишинёве. Она приходила туда с матерью. Ольга была в облегающем талию цветастом платье с юбкой-колокол. У неё была слава, любовь, молодость. Она вся, казалось, светилась. Официантки, наверное, узнавали её, но дисциплинированно молчали.

   Автор был со школьной подругой, и не знал тогда, что должен поговорить о Михае. Спустя время увиделось, что, кроме молодости, объединяет героинь Монтяну – чистое лицо, непокорный гордый лоб и прорывающаяся страстность.

   О Монтяну сказано уже столь много, столь противоречиво, причем, случается, одними и теми же людьми, что отделить действительность от версии не представляется возможным – правду знает лишь тот, кого уже с нами нет. Сам Михай.

   Да, властно стучал в двери, и они отворялись... Вельветовая куртка с карманами на молниях... Нежный, открытый и легкий... Угощал за свой счет зал ресторана, шутил и радовался веселью... Жёсткий и упрямый... Красивый, щегольски одетый и дерзкий...

   Кто-то собирался за него замуж, но передумал, кто-то был приглашен им писать музыку к фильму, но отказался, якобы, из-за принципиальных разногласий, кто-то был с ним неразлейвода, хотя Михай, возможно, об этом и не подозревал. У него было немного друзей-мужчин, видимо, он выбирал одной с ним творческой породы, а может, любил, потому что любили его. Иначе, наверное, не бывает.

   И собираются штрих к штриху черты человека. Вот он, узнаваемый, похожий на себя. А вот герой книжной серии ЖЗЛ – «Жизнь замечательных людей». Ещё не утихла боль утраты. Ещё не смолкли споры и пересуды. Поэтому автором изменены имена, но неизменной оставлена жизнь.

   Да, нас томит его загадка. ...А давайте-ка снимем фильм о Михае Монтяну, пришедшем к нам из Иноземья. И назовем его, пусть неоригинально, но верно – «Очарованный странник».

   Are you ready? Action!

   Поплывут титры:

   «Семидесятые годы прошлого века – жизнерадостно-суровое, намешанное время: казарменный социализм, контроль за всем и каждым, экспорт революции, с другой стороны – бесплатные образование и медицина, равенство, братство, наследование культурно-гуманистической традиции».

   В Монтяну всё не доказано и недосказано. Удивительно, например, что молодой здоровый парень не отдал долг социалистической родине – не служил в армии, из него не вышибали гражданский дух на военной кафедре и не таскали в лагеря на сборы.

   У него был, говорят, только вид на жительство, и, как иностранец, он не подлежал призыву. Во всяком случае, один кинематографический чиновник в воспоминаниях о Монтяну использует выражение «эмигрировавший к нам из Румынии».

   Другие утверждают, что поначалу его не брали – он не знал русский, а потом болтался на курсах в Москве – это считалось образованием и подготовкой национальных кадров, а там и призывной возраст вышел. Возможно, Михай решил (заставили?) принять советское гражданство для пути наверх.

   В свете нынешней демократии в Республике Молдова интересовался автор этих строк, нельзя ли посмотреть «досье» Монтяну в организации, где люди всё слышали и всё знали. Оказывается, нет, нельзя. Для лиц, не связанных родством. По закону о защите персональных данных.

   С Михаем многое непонятно.

   В тринадцать лет после смерти отца он переходит румыно-молдавскую границу, и оказывается в Бричанах у дедушки с бабушкой. Был по доносу выявлен участковым, этапирован и передан на руки матери в Бухаресте. Перейти советскую границу, которая «всегда на замке»?

   В семнадцать парень с улицы, не имеющий ни жилья, ни знакомств, заявляется к директору молдавского драматического театра в Кишинёве и поступает в труппу. Несмотря на крошечные роли в эпизодах недоросль ликует – он уже артист и живёт в самой лучшей стране, где все люди братья.

   Уже скоро он понял, что окружающие считают его славным парнишкой, но ничего более чем участие в массовке и реплики 'Кушать подано!' не заслуживающим. Я вам покажу – кушать подано! Позже выяснилось, что весь филигранный рисунок актёрской игры в фильмах его рук дело. И когда актриса в цветущем саду щемяще-трогательно раскрывает объятия возлюбленному, она повторяет движение и чувствование человека стоящего слева от кинооператора – Михая.

   А пока посланный в Москву на актёрские курсы Михай вдруг узнаёт, что в соседнем помещении учат на режиссёров, по сравнению с которыми актёры просто мелкая сошка. И становится слушателем Высших режиссёрских курсов, а затем перебирается во ВГИК. Его не должны были принять – он не окончил школу, у него не было свидетельства о среднем образовании. И как он прошёл конкурсный отбор? Правда, и Иосиф Бродский как-то обошёлся семью классами, но он не стремился поступать в Литературный институт.

   А не представил ли Монтяну во ВГИК направление от Министерства культуры Молдавии: каждая союзная республика имела квоту в высших учебных заведениях Москвы? Не освободило ли это его от входного контроля – творческого конкурса? Но дальше-то надо было не вылетать...

   Об этих важнейших годах в Москве почти ничего не известно – с кем дружил, переписывался, любил. В скупых воспоминаниях однокашников – Монтяну со стипендии играющий на бегах, и какая-то девушка, плавающая за сборную России. Читатель, верно, уже включил воображение – Михай, сидящий у бортика бассейна, когда эта красавица с идеальной фигурой в мокром обтягивающем купальнике, как нимфа, выходит из воды.

   И ничего о его университетах, через которые он продирался, о том периоде, когда он мало что знал и многое не умел. Не сохранился дипломный фильм – кто же хранит студенческие работы. А может, мастера, его наставлявшие, а он учился у Ромма и Герасимова, считали его посредственностью? Ни один них не отзывался о нём с гордостью. Вот запись экзаменатора – «Автор этюда обнаружил режиссёрское дарование. Удовлетворительно».

   А посредственность стремительно нагоняла, впитывала и понимала, что Москва не Бухарест, и всё великое делается здесь. Он всегда будет потом стремиться в Москву.

   Неизвестно, как в человеке просыпается художник, непонятно, как после одной ученической работы появляется мастер, заворожено рассматривающий мир. Да, это был дар, с первого же фильма «Лунные поляны», где герой с восторгом и замиранием сердца несёт на руках любимую девушку (её играла Ольга). И подкатывало что-то, и также замирало сердце зрителя.

   Он всегда снимал только о молодости.

   II. Любовь-морковь и всё такое

   Писать стихи Монтяну начал рано. Вот взятые наугад строки того времени (здесь и далее подстрочник автора – М.К.) из газеты «Молдова тынерэ»: «Отстреливаясь, с бурами скачу». И – «Вернись, любимая!/Никогда». Популярна была тогда книга «Капитан Сорвиголова».

   Ясное дело – романтическое мироощущение с любовной линией, мало общего имеющее с действительностью. Наоборот, стихи с рефреном – вернись, любимый! – Михаю будут писать женщины, а он будет отвечать – никогда!

   Ему была чужда причёсанная под общую гребенку жизнь, и наперекор ей влекли яркие и самобытные национальные нравы.

   Он напишет много лирических стихов, с годами всё лучше и глубже. Женская приязнь витала вокруг него всегда. Она была для него, думается, как энергия существования. Когда он видел красивую женщину, буквально расцветал. Не посмотреть ей в глаза – без этого он не мог.

   Во времена его молодости общественная мораль была консервативной – чтобы добиться женщины, надо было на ней жениться. А он обошёлся. Всегда выбирал красавиц. Он был им признателен и благодарен, но не больше. Власти над ним не имел никто – он был как тот кот, который ходит сам по себе.

   Да, Михай тоже согласен был носить их на руках. Но – вникать в их проблемы и переживания, слушать, примиряться? Хм, он даже не знал, что это такое.

   Впрочем, его просто любили. Его любили все. Он приехал в передовую, огромную, с удивительным будущим страну, и сам он тоже был особенный.

  Он снимал, кого хотел. Он мог уговорить любого, даже, как тогда шутили, троллейбус. Экстрасенсы растолковывают: у таких людей очень сильное, плотное и стабильное биополе, и окружающие это чувствуют. Мы не сведущи в тонкостях человеческой природы, но догадываемся – такие, как Михай, делают мир лучше.

   Давным-давно, когда был автор молод и зелен, и сидел на смене в аппаратной рядом с начальницей, она к разговору о Монтяну обронила непонятное:

   – Он настолько выделяется, что, кажется, сам против себя. – И добавила: – Нет более завистливых и мстительных людей, чем творческая интеллигенция...

   Монтяну был ярок, вписался в обстановку и время, и оказал, на поздний взгляд автора, влияние на культурную атмосферу Молдавии. Многие пошли в актёры, журналистику, режиссуру; писать стихи, книги, музыку. Этакий горнист-застрельщик «развитого социализма».

   Его коллеги на него напряжённо «постукивали» – и в партком и, конечно, куда надо. Им нужно было остановить его неуёмную энергию. Он сидел у них в печёнках, они невольно копировали его стилевые решения. Они тоже учились в Москве, но Монтяну оказался чересчур удачливым. И, непонятно как, отхватил больше известности и благ. А они, в принципе, ничем не хуже.

   Но и он был не промах – мог подняться на трибуну и под аплодисменты произнести короткую речь на газетном языке. Или накропать стихи для торжественной кантаты о дружбе народов. Он и в правду был интернационалистом, за смешанное население, потому что от этого получаются самые красивые девушки.

   Его заклятые друзья, похлопывающие по плечу и радующиеся его успехам, не могли ничего против него замыслить, он чуял их повадку, как гончая, в потаённой борьбе всегда опережая на шаг.

   Справедливости ради надо сказать – была на киностудии пара-другая нешумных и тонких режиссёров, «понаехавших» некогда по распределению. Их вклад в развитие молдавского кинематографа значителен. Но они со временем перебрались от национального своеобразия кто в Москву, а кто заграницу. А «раскрутиться» удалось только Монтяну. Именно ему досталось всё золото славы, как олицетворению Молдавского кино.

   У Монтяну была редкая черта – он не мог отказать представительницам прекрасного пола в помощи: он ссужал их деньгами, устраивал на работу, определял учиться, проталкивал их малышей в детсады и ясли. Мало того, это делалось охотно, ему всё было легко. Думается, иногда его беззастенчиво использовали.