Текст книги "Полк, к бою !"

Автор книги: Михаил Хомуло

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

Но бой на этом не кончается.

* * *

Слева ожесточенно отбивает атаки гитлеровцев 2-й батальон. Его оборону заволокло сплошным дымом и пылью. Уточнить сложившуюся там обстановку нет никакой возможности, связи со штабом полка не стало еще в период вражеской артподготовки. Посланные же мною на линию два связиста до сих пор не вернулись. Может, их уже нет и в живых.

А атаки врага и на наш батальон все усиливались. Вскоре критическая ситуация сложилась в 3-й стрелковой роте. В строю там осталось очень мало людей, почти все пулеметы повреждены. Надо выправлять положение.

– Акатьев, – кричу я адъютанту батальона, – бегом к резервному взводу! Забирай его, два противотанковых ружья и быстро – во вторую траншею третьей роты. Надо помочь ей остановить фашистов, понял?

– Есть, понял! – Акатьев исчез за поворотом хода сообщения.

– Посыльный от огневого взвода, ко мне! Подбежал боец-артиллерист.

– Передайте командиру взвода: все танки, которые будут прорываться по шоссе, а также правее, бить ему! Скажите, за это он головой отвечает!

– Есть!

– Посыльный от пулеметного взвода! Передайте командиру: прорвавшуюся вражескую пехоту уничтожить самому! Стрелковый взвод убыл на левый фланг.

– Есть! – Боец побежал выполнять приказание.

– Посыльный к танкистам! Скажите старшему лейтенанту Ковалеву: танки сосредоточить у шоссе! Не пропустить по нему ни одной машины врага! Его поддержит огневой взвод!

– Есть!

– Капитан Жданеев, отсекайте от танков пехоту еще на подходе к проходам!

– Понял, – ответил Жданеев. И тут же раздалась его команда: – Всем стой! Прицел меньше... бризантной, дивизион, огонь! Понаблюдайте за разрывами перед третьей ротой! – крикнул он мне.

Я поднес к глазам бинокль. Увидел, как через несколько секунд перед обороной роты, на высоте полутора-двух метров от земли, вспыхнули разрывы бризантных гранат. Осколки буквально выкашивали живую силу врага. Крикнул Жданееву:

– В самый раз! Еще огонька!

– Два снаряда, беглым... – продолжал командовать капитан.

Перед 1-й ротой гитлеровская пехота уже окапывалась, ведя лишь редкий пулеметный и автоматный огонь.

– Связь с первой ротой есть?

– Есть, товарищ комбат, – доложил Я. П. Брайловский и протянул мне трубку. По возвращении в батальон Акатьева он снова стал командовать взводом связи.

– Как дела, Жариков? – спросил я по телефону командира 1-й роты.

– Нормально, товарищ комбат! Первую атаку отбил, – бодро ответил тот.

– Молодцом! Но не думайте, что фашисты на этом успокоятся. Видите, как они на соседей-то ваших жмут? То-то. Готовьтесь. Где командир минометной роты?

– Рядом.

– Передайте ему трубку...

– У телефона младший лейтенант Шаповалов.

– Шаповалов, видите перед второй ротой скопление вражеской пехоты?

– Вижу!

– Почему же не ведете по ней огонь?

– Но я поддерживаю первую...

– Немедленно огонь перед второй! Поняли? Наблюдаю за вашими разрывами!

– Понял...

Вскоре чуть впереди позиций 2-й роты стали рваться мины. Как раз в гуще фашистской пехоты. Она залегла, затем стала отступать назад. Я вздохнул с облегчением.

Кстати, в течение всего этого боя рядом со мной на наблюдательном пункте находился и комиссар батальона. Правда, несколько раз он порывался пойти то во 2-ю, то в 3-ю роту. Но я останавливал его, считая, что обстановка ни в той, ни в другой не была достаточно критической.

Пытался возглавить Иван Иванович и резервный взвод, который я бросил на левый фланг 2-й роты. Но с этим вполне справился и адъютант батальона Акатьев. Иванову же я сказал:

– Помните, Иван Иванович, наш разговор на "маньчжурке"? Ну, когда мы еще обсуждали кинокартину "Чапаев"? Вы тогда вполне резонно заметили, что командир и комиссар должны появляться среди бойцов только в самый критический момент. И привели пример, когда комиссар, заметив с кургана отступающих бойцов, бросился им навстречу, остановил, скомандовал "За мной!" и личным примером увлек за собой. А у нас пока бегущих нет. Так что, дорогой Иван Иванович...

Комиссар выслушал меня молча, улыбнулся и отошел в сторону.

* * *

24 ноября гитлеровцы предприняли еще три атаки на наш батальон, а также на соседний, 2-й стрелковый. Но все они были отбиты с большими для них потерями.

Из восемнадцати вражеских танков, участвовавших в этих атаках, бойцы нашего батальона подбили девять. И даже захватили в качестве трофеев два совершенно исправных. Это были те машины, которые вначале прорвали оборону 3-й роты, а затем застряли в глубоких бомбовых воронках. Их экипажи красноармейцы уничтожили, а сами танки, вытащенные из воронок с помощью тридцатьчетверки Ковалева, эвакуировали в тыл.

Захватили мы и пленных. Правда, немного, всего человек пятнадцать. Все они принадлежали 1-му батальону 76-го гренадерского полка 41-й пехотной дивизии, прибывшей два дня назад из-под Вязьмы.

Значит, дивизий из 4-й танковой группы перед нами действительно нет.

– Знаю, – сказал мне командир полка, когда я доложил ему об этом. Четвертая танковая группа переброшена в район Волоколамска. Вчера ее дивизии появились у Дубосеково и Звенигорода...

В этих боях наш батальон потерял до трети личного состава. Нуждалась в восстановлении и инженерная сеть обороны. Необходимо было расчистить траншеи, заминировать проходы в минных полях, обновить колючую проволоку в разорванных местах. И конечно же пополнить запас боеприпасов, оказать медицинскую помощь раненым, подобрать с поля боя убитых и похоронить.

Когда стемнело, мне позвонил командир полка. Выслушав доклад о результатах боевых действий за день и мое решение на ночь, он сказал:

– Хорошо, Хомуло, ваш батальон дрался стойко. За ночь надо сделать все, что наметил. Боеприпасы подвезти помогу. Следует ждать еще более жаркого денька. Есть данные, что фашисты подтянули на наше направление свежие силы. Учти...

Ночью мы с комиссаром Ивановым побывали в ротах. Выслушали командиров и политруков, побеседовали с многими бойцами. Настроение у людей боевое. Все хотели поделиться своими личными впечатлениями о прошедшем дне. Да, это была победа. Фашистам так и не удалось прорвать нашу оборону и продвинуться вперед хотя бы на метр. Батальон, как и весь полк, устоял. А ведь драться пришлось с намного превосходящим нас и по силам и по вооружению противником.

К утру все ротные доложили, что их подразделения скова готовы к бою.

Всю прошедшую ночь гитлеровцы тоже не спали. Хотя и не освещали, как всегда, ракетами свой передний край. Не хотели, видимо, демаскировать работу своих саперов, разведчиков и команд по эвакуации раненых и убитых.

Да, их разведчики пытались в двух местах проникнуть к нам и захватить "языков". Но, потеряв в одной группе двоих убитыми, а во второй одного солдата раненым, который, кстати, вскоре скончался, прекратили безуспешные попытки.

Немецкие саперы тоже всю ночь ползали перед передним краем нашей обороны, пытаясь проделать проходы в минных полях. Причем именно перед позициями 1-й и 2-й рот.

Вывод из этого напрашивался сам собой: утром надо ждать главного удара на правом фланге батальона и соседа справа – 51-го полка.

Предупредил об этом командиров рот и старшего лейтенанта Ковалева. Передвинул резервный взвод вправо от шоссе.

Забрезжил несмелый рассвет. Подул сильный, пронизывающий северо-западный ветер. Он поднял в воздух мириады снежинок, завихрил их, понес по снежному насту поземкой.

– А ведь сегодня, братцы, снова нелетная погода. Хорошо! – сказал комиссар, поглядывая вверх. Услышав эти его слова, все, кто был на наблюдательном пункте, весело загомонили. Такой уж характер у нашего человека. Ему очень немного надо. Всего каких-то несколько теплых слов, какая-то доля надежды, и он уже ожил, повеселел, забыл о невзгодах и злосчастье. Вот и сегодня: не будет вражеская авиация висеть над головой, бомбить и обстреливать из пулеметов, – и уже весело от сознания, что повезло.

Вскоре полностью рассвело. Но прошел еще час, второй, а фашисты по-прежнему не проявляли никакой активности. Даже подумалось: может, их наступления сегодня вообще не будет? Но... В десять часов пятнадцать минут вражеская артиллерия накрыла снарядами одновременно и передний край, и глубину обороны батальона. И такая обработка шла без перерыва около получаса.

После артподготовки до двух немецких батальонов при поддержке двенадцати танков перешли в наступление. Предположение о том, что гитлеровцы нанесут свой главный удар по правому флангу батальона и соседу справа, оправдалось. Один вражеский батальон наступал на нашу 1-ю роту и частично захватывал 2-ю, другой же, нащупав небольшой разрыв в стыке с 51-м полком, стал в него втягиваться. Это грозило выходом фашистов в наш тыл.

Я тут же позвонил командиру полка и высказал свою озабоченность. Капитан Седых выслушал меня, а затем сказал:

– Держись своими силами. Помочь тебе не могу, нечем.

– Прошу хоть одну роту из батальона второго эшелона перебросить сюда, настаивал я.

– Не могу. Держись, Хомуло! – И командир полка положил трубку.

– Что будем делать, комиссар? – обратился я к Ивану Ивановичу. – Чем закроем дыру на стыке? Стрелкового и пулеметного взводов из резерва мало, чтобы остановить наступление целого батальона.

– Да-а, дела, – озабоченно протянул Иван Иванович. Но тут же твердо сказал: – Будем стоять насмерть! Два взвода – это тоже сила, Михаил. Бросай их туда.

По имени он назвал меня впервые. И этим как бы подчеркнул и всю серьезность момента, и свою веру в меня, командира. И я решился, приказал адъютанту:

– Младший лейтенант Акатьев! Отправьте оба резервных взвода на правый фланг, в самый конец второй траншеи. Станковым пулеметам открывать огонь только тогда, когда противник подставит им свой фланг. Лично расставьте бойцов и поставьте им задачу!

– Есть, товарищ комбат!

Эх, туда бы еще взвод сорокапятимиллиметровых пушек! Но пока их перекатишь на руках... Тем более под таким-то огнем... А что, если старший лейтенант Ковалев переместится на правый фланг с двумя танками? Вот это была бы поддержка взводам!

Срочно звоню капитану Седых, докладываю о своей задумке.

– Рискованно снимать Ковалева с шоссе, – отвечает командир полка.

– Но фашисты же зайдут к нам в тыл, в том числе и к Ковалеву!

– Ладно, передай ему мой приказ... Но смотри, как только что-нибудь, танки назад, на шоссе!

Пока мы вели эти переговоры, вражеские танки уже приблизились к проходам в минных полях. Против 1-й роты их обозначилось два, и к ним шло шесть танков. На стыке с соседом справа, тоже на два прохода, опять же шесть. Против 2-й и 3-й рот наступала одна пехота. Да-а, немецкие саперы все же многое успели за ночь. А вот мы проморгали. Срочно, срочно исправлять положение! Тут уж не до Ковалева...

Снова звоню капитану Седых.

– Ну, что там еще у тебя? – с явным раздражением спрашивает он.

Подробно докладываю ему сложившуюся обстановку перед обороной батальона и на стыке с правым соседом. Говорю, что с Ковалевым решил не связываться, все равно его танки не успеют.

– Что же тогда предлагаешь? – уже более спокойным тоном заговорил командир полка.

– Прошу одной ротой из резерва прикрыть стык с соседом справа, И еще. Пусть командир пятьдесят первого полка тоже выдвинет роту. Еще не поздно. По ходам сообщения рота успеет занять оборону, и мы остановим врага. Даю слово... – тороплюсь я высказать ему свою мысль.

Капитан некоторое время молча дышал в трубку. Обдумывал. Эта пауза, длившаяся несколько секунд, показалась мне вечностью.

– Хорошо, роту пришлю, – послышалось наконец на том конце провода. Встречай ее и лично расположи. Но смотри, ни один фашист дальше твоей второй траншеи не должен пройти! Отвечаешь головой!

– Есть! Но чтоб и сосед...

Но командир полка уже положил трубку.

– Дал-таки роту! – крикнул я комиссару. – Оставайся, Иван Иванович, здесь, действуй по обстановке, а я встречу роту и провожу на место.

* * *

Роту встретил на полпути. Ее бойцы цепочкой бежали по ходу сообщения. Впереди – коренастый широкоплечий лейтенант. Видимо, ротный. За ним среднего роста, худощавый младший политрук.

Поравнявшись со мной, запыхавшийся лейтенант спросил, где ему найти комбата Хомуло.

– Он перед вами, – ответил я, протягивая ротному руку.

Он недоверчиво посмотрел на меня, затем на своего политрука и сказал:

– Не до шуток, лейтенант...

– Не шучу. Да, я комбат, моя фамилия Хомуло. Следуйте за мной.

Когда мы подбежали к правому флангу, резерв моего батальона уже занимал там оборону. Акатьев расставлял людей правильно.

– Ваша задача, лейтенант... – обратился я к командиру прибывшей роты и вопросительно посмотрел на него.

– Лейтенант Скидан, – понял он.

– Вашей роте, лейтенант Скидан, занять оборону... – И показал на местности.

А как там дела в 1-й роте? Перевел бинокль туда. Увидел: на правом ее фланге два фашистских танка уже перевалили через первую траншею, а до роты вражеской пехоты перебежками накапливается перед проходами. Видимо, сильный пулеметно-автоматный огонь все же не дает ей подняться и сделать решающий бросок.

Тем временем один танк, развернувшись на траншее, пошел вдоль нее влево. И все время вел огонь из пулемета. Другая бронированная машина, идя следом за первой, то и дело делала развороты, заваливая траншею землей.

Давят, сволочи, гусеницами! Неужели в роте не осталось противотанковых гранат или бутылок с горючей смесью?! Только промелькнула такая мысль, как шедший вдоль траншеи танк загорелся. Его экипаж начал выскакивать из люков, но меткие пули наших автоматчиков сразили фашистских танкистов.

Второй танк, отстреливаясь из пулемета, стал быстро сдавать назад.

– Так им, так, первая рота! Молодцы! Бей их, чтобы другим неповадно было! – закричал я на радостях.

2-я стрелковая тоже держится, умело отбивая яростные атаки противника. Значит, мое место здесь. Ведь судьба батальона сейчас во многом зависит от положения дел на правом фланге.

– Товарищ Акатьев, – приказал я адъютанту, – быстро на энпэ! Передайте Брайловскому, чтобы подал мне сюда связь. Капитану Жданееву тоже не мешает переместить свой наблюдательный пункт ко мне.

– Есть!

А танки (кстати, их уже не шесть, а восемь) и пехота врага, несмотря на огонь моего резерва, продолжают торопливо втягиваться в свободный (так гитлеровцам, во всяком случае, кажется) разрыв стыка с нашим правым соседом. И... попадают под огонь успевшей занять оборону роты лейтенанта Г. С. Скидана. Загорается один танк, затем другой. Остальные, сделав отчаянный рывок, приблизились к траншее и начали утюжить ее.

Но не тут-то было! Танки вряд ли завалят траншею полного профиля, тем более что земля сейчас была уже мерзлой. Поэтому бойцов, находившихся на дне траншеи, только слегка присыпало грунтом. Но зато когда танк удалялся, они вскакивали и забрасывали его с кормы гранатами и бутылками с горючей смесью.

Вот и сейчас из восьми атаковавших роту Скидана танков за короткое время было подбито четыре. Остальные, преодолев траншею, стали продвигаться к лесу. За ними трусили, провожаемые огнем, группки вражеских автоматчиков. Это было все, что осталось от полнокровного пехотного батальона фашистов. Да и эти немногие смогли просочиться не через боевые порядки роты лейтенанта Скидана, а правее, где не было траншей.

Но не ушли далеко. Вскоре эта прорвавшаяся группа напоролась на оборону батальона второго эшелона и была полностью разгромлена.

Подошел лейтенант Скидан. Голова забинтована, сквозь бинт просочилась кровь. Следом его бойцы привели до десятка пленных.

Я забеспокоился, спросил:

– Себя-то как чувствуете? Ротой командовать дальше сможете или эвакуировать в тыл?

– Пустяки, царапина.

– Что ж, командуйте...

В это время прибежал Акатьев и доложил, что командир полка будет проводить контратаку вторым эшелоном по тем гитлеровцам, которые слегка потеснили-таки наши 1-ю и 2-ю роты. Капитан Седых приказал привлечь к контратаке роту лейтенанта Скидана и наш резерв.

– Приказано эту группу возглавить лично вам, товарищ комбат. Как только наша артиллерия откроет огонь, поднимайтесь.

– Ясно...

Паша контратака началась вместе с коротким и почему-то весьма неорганизованным артналетом по вклинившемуся противнику. С первыми разрывами снарядов второй эшелон – 3-й батальон, пошел вперед. Я тоже поднял временно вверенные мне подразделения.

Вражеские артиллеристы сразу же повели беглый огонь по боевым порядкам контратакующих. Досталось и моей сводной группе. Чтобы атака не захлебнулась, принимаю решение броском вывести роту и резервные взводы из-под артналета. С пистолетом в руке обгоняю замедлившую было ход цепь, кричу: "За Родину, в атаку, вперед!" И, уже не оглядываясь, устремляюсь дальше. Слышу, как за спиной снова набирает силу протяжное "ура".

Артиллерийский обстрел на некоторое время вроде бы стих. Неужели проскочили? Но обрадовался, как оказалось, рано. Вот снаряды снова рванули мерзлую землю впереди, справа, слева от нас... Не иначе как вышли на новый рубеж неподвижного заградительного огня фашистской артиллерии. Значит, снова нужен бросок вперед.

Поворачиваюсь к бегущим сзади бойцам, собираюсь дать очередную команду. Но едва открыл рот, как огненные молнии сверкнули в глазах и что-то горячее обожгло низ живота. Левая нога тоже подкосилась, будто сломалась подо мной. Полетел в какую-то черную бездну...

* * *

Очнулся от сильного озноба. Во рту сухо, повязка на голове сползла на глаза, ручеек теплой крови стекает за воротник гимнастерки.

Ноги как будто не мои. Попытался пошевелить пальцами правой, не слушаются. Захотел подтянуть левую ногу, но острая боль отдала в голову, и я снова потерял сознание...

Вторично пришел в себя уже в землянке. Почувствовал, как кто-то расстегивает на мне шинель, ремни, задирает на животе гимнастерку.

– Здорово его, – донесся незнакомый голос.

– Да, досталось, – ответил ему уже другой голос, вроде бы даже знакомый. Но кто это?

Кто-то попытался снять с моей раненой ноги сапог, но резкая боль снова обожгла все тело. Я закричал, как мне показалось, что было силы.

– Застонал, бедолага. Значит, очнулся, – сказал первый голос.

– Надо срочно эвакуировать его в медсанбат, – отозвался ему второй, знакомый. – Давай санитаров... Осторожно! Где носилки? Осторожнее же! Теперь на санки...

Затем кто-то склонился надо мной, дыханием обдал мое лицо. И знакомым голосом спросил:

– Михаил, а Михаил? Ты меня слышишь? Это я, Иван Иванович...

– А-а, Иван Иванович, комиссар... – Спросил его, с трудом разжимая губы: – Где фашисты, оборону восстановили?

– Фашисты отбиты, оборона восстановлена, все в порядке, – ответил Иванов и пожал мою руку.

Это дружеское пожатие, а тем более сказанные им слова – "Фашисты отбиты, оборона восстановлена" – принесли мне заметное облегчение. Даже раны стали болеть не так сильно. И потом, когда санитары везли меня на санках в тыл, в голове все звенели и звенели эти слова комиссара.

...Откуда-то, будто издалека, донеслись голоса:

– Куда идет машина?

– В Подольск. А у вас что, раненый? Грузите.

– Э-э, да здесь уже лежат двое...

– Давайте кладите. Сюда можно вместить четверых лежачих и с полдюжины легкораненых...

И вот уже машина тронулась по разбитому, старому Варшавскому шоссе в Подольск. На ухабах жгучая боль всякий раз отдавала в левую ногу, в поясницу, в живот. И помимо воли у меня вырывались стоны.

– Что, лейтенант, больно? – спросил меня один легкораненый, сидевший на корточках около кабины. – Да уж, видно, здорово попятнало тебя... При каких обстоятельствах?

– Это тот самый лейтенант, который вел нас в контратаку, – ответил спрашивающему кто-то. – Его на моих глазах шарахнуло. Снаряд почти рядом разорвался. Думал, все. Ан нет, смотрю – живой...

– А ты из какой роты? – спросил третий голос.

– Из девятой, лейтенанта Скидана.

– Тогда ты ошибся, браток. Не мог он с вами в контратаку идти. Это же наш командир батальона.

– А ты из какой роты?

– Из второй.

– Что ж, возможно, это и ваш комбат. Но только когда мы пришли к вам из второго эшелона и заняли оборону, он все время с нами был. А потом и в контратаку новел.

От этих теплых слов бойцов снова стало как-то легче на душе. И я закрыл глаза.

Глава третья.

И снова фронт

Ранение мое оказалось тяжелым. Пришлось несколько месяцев поваляться по госпиталям. Впоследствии врачи сказали, что только отменное здоровье да молодость помогли мне снова вернуться в строй.

После выздоровления – краткосрочные курсы командного состава, присвоение очередного воинского звания, отдел кадров, и вот я уже командир батальона 878-го стрелкового полка 290-й стрелковой дивизии.

Соединение, в которое нас направили – семь комбатов, стояло на формировании в тридцати – сорока километрах от линии фронта. Личный состав размещался в деревнях, население которых еще раньше было эвакуировано в тыл. Командовал дивизией полковник Н. А. Дудников, комиссаром у него был старший батальонный комиссар Н. И. Болотов, начальником штаба – подполковник П. Г. Рак.

290-я стрелковая входила в состав 10-й армии, которая в контрнаступлении под Москвой, действуя на левом крыле Западного фронта, наносила удар по 2-й танковой группе врага в направлении Сталиногорска и Богородицка, освобождала Тульский промышленный район, Калугу, десятки других более мелких городов и населенных пунктов.

Если же говорить только о 290-й дивизии, то особенно тяжелые бои ей пришлось вести в конце марта – начале апреля 1942 года, в которых она и понесла большие потери.

– Сейчас же, – сказал нам при первом знакомстве начальник штаба дивизии, – мы уже полностью укомплектованы, ждем только прибытия оставшейся части командного состава. А там – снова на фронт, в бой.

И действительно, в середине мая дивизия заняла оборону на правом фланге 10-й армии на рубеже Шемелинка. Сельцо, Каменка, исключая город Киров, что в Калужской области. В первом эшелоне стали 882-й и 885-й стрелковые полки. Наш, 878-й, – во втором.

1-й батальон, который я принял под свое командование, оборонял районный центр Барятинское, через который проходила железная дорога Сухиничи Спас-Деменск. Населенный пункт и железнодорожную станцию мы готовили к круговой обороне. Первые две траншеи оборудовали на подступах к Барятинскому, третью – непосредственно в райцентре, включив в систему обороны каменные дома и подвалы.

То, что мы пока не вели активных боевых действий, меня даже радовало. Дело в том, что командный состав батальона, за исключением лишь нескольких командиров взводов, был совершенно новым и требовалось хоть какое-то время, чтобы мы, образно выражаясь, притерлись друг к другу. Комиссар батальона политрук Ф. С. Чудиновских, например, до войны работал в райкоме партии на своей родине, в Кировской области. Политически он был грамотным, но вот в военном отношении, прямо скажем, слабоват. Но, думалось, бой научит. Должность адъютанта старшего занимал совсем еще молоденький лейтенант И. В. Громов, закончивший лишь ускоренный курс военного училища. Адъютантом батальона был младший лейтенант С. П. Жданович, выпускник фронтовых курсов. 1-й ротой командовал лейтенант Ф. Г. Андреев, а политруком у него был младший политрук С. И. Криксин. 2-ю роту возглавляли лейтенант М. И. Томачек и младший политрук Н. И. Голдобин. 3-ю – лейтенант 10. И. Федотов и младший политрук И. И. Смирнов. Пулеметной ротой командовал лейтенант И. М. Каменев, а политруком в ней был младший политрук В. В. Родин. Словом, все молодые, без достаточного боевого опыта люди.

Все лето мы совершенствовали свою оборону. Противник нас почти не беспокоил, лишь изредка вел вялый обстрел Барятинского и железнодорожной станции. Главным образом из тяжелых орудий. Поэтому, несмотря на малую интенсивность артогня, ему все же удалось за три с половиной месяца почти полностью разрушить этот населенный пункт.

В сентябре наш полк сменил на переднем крае 882-й стрелковый, который отводился во второй эшелон на отдых. Думалось: наконец-то в бой! Но вместо этого – уже опостылевшие окопные работы.

На передовую я пришел уже коммунистом. Еще в мае Чудиновских как бы между прочим спросил у меня, почему я до сих пор не вступил в партию. Что ответить? Действительно, уже командир батальона, опираюсь на коммунистов, интересуюсь работой парторганизации и забочусь, чтобы партийная прослойка в ротах непрерывно росла, а сам...

– Надо подавать заявление. Я за тебя поручусь. Думаю, что и комиссар полка Загорный тоже даст рекомендацию, – сказал Чудиновских. – Ну, а третий... Найдем и третьего рекомендующего. И на ближайшем же собрании рассмотрим.

Так я стал кандидатом в члены ВКП(б). А через три месяца, как это практиковалось во фронтовых условиях, меня приняли и в члены партии. Почти одновременно, в октябре 1942 года, мне было присвоено очередное воинское звание "капитан". Так что событие за событием.

А радио и газеты сообщали тем временем об ожесточенных боях в Сталинграде, на Северном Кавказе, под Ленинградом. А у нас – тишина. Даже обидно. Только и делаем, что совершенствуем оборону. Долго ли такое еще продлится? Другие вон воюют, а мы...

К октябрю отрыли три траншеи полного профиля, оборудовали отсечные позиции, провели ходы сообщения в тыл. Сделали добротные землянки, укрытия для тяжелого оружия, установили минновзрывные заграждения перед передним краем обороны батальона и в глубине. Готовились. Но к чему? Противник перед нами по-прежнему не проявлял активности.

* * *

К этому времени произошла смена комдивов. Еще в июле от нас был отозван полковник Н. А. Дудников, и дивизию принял его заместитель полковник Ю. М. Прокофьев. Это был боевой и очень грамотный командир, награжденный двумя орденами Красного Знамени. Он почти не выезжал из частей, проводя там с командирами полков и комбатами занятия по тактической подготовке.

В конце сентября был переведен на другую должность и наш командир полка подполковник И. В. Урюпин, и в командование 878-м стрелковым вступил его заместитель майор С. Ф. Пузырев, тоже боевой офицер, награжденный орденом Красной Звезды еще за оборону Москвы.

Вскоре нас в обороне сменил 3-й батальон, а мы стали резервом командира дивизии. Согласно его решению батальон занял подготовленный нами же еще летом район обороны вокруг Барятинского. Свой КП я оборудовал в подвале одного из уцелевших кирпичных зданий, а наблюдательный пункт расположил в этом же доме, но только на чердаке.

На крыше же приказал установить станковый пулемет "максим", приспособив его для стрельбы по воздушным целям. Правда, авиацию гитлеровцы на нашем направлении применяли очень редко, видимо, она вся действовала на юге, где их соединения рвались к Сталинграду и на Северный Кавказ. Но "рама" появлялась регулярно, по часам. Полетает, бывало, над нашей обороной, тут уж жди огневого налета тяжелой артиллерии. Но однажды...

Как сейчас помню: было пасмурное, туманное утро. Моросил мелкий дождик. Погода явно нелетная. И вдруг на крыше прогремела длинная пулеметная очередь. Бил наш "максим". Но по какой такой цели? Я в этот момент как раз брился. Приоткрыл дверь, чтобы узнать, в чем дело. И услышал со двора крики:

– Горит! Горит!

Выскочил на улицу. И увидел... охваченный пламенем большой транспортный немецкий самолет, который тянул, снижаясь, к околице.

Вскоре все выяснилось. У пулемета дежурил старшина пульроты Олейник. Он-то и услышал идущий к нам в тыл за облаками самолет. Припал к пулемету. Но что увидишь в такую непогодь?

Гул удалился. Но через несколько минут раздался снова, уже в полную силу. И вдруг низко-низко, уже со стороны нашего тыла, появился самолет со свастикой. Старшина прицелился и с первой же очереди поджег транспортник. Охваченный пламенем, тот плюхнулся на землю километрах в двух от наших траншей. И не взорвался, так как угодил на вспаханное поле.

Первыми к самолету кинулись бойцы из 3-го батальона. И когда подбежали, то увидели, как из транспортника выскочили несколько фашистских офицеров и даже два генерала. Сопротивления они не оказали, сразу подняли руки. Пленных доставили на командный пункт полка, где их допросил наш комдив. А затем отправил в штаб армии.

Гитлеровский генерал-лейтенант, оказавшийся командиром авиационного корпуса, на этом допросе сказал полковнику Прокофьеву, что летел с генерал-майором и одиннадцатью старшими офицерами в штаб группы фашистских армий "Центр". Но из-за плохой погоды их летчик сбился с курса, и они проскочили линию фронта. Поняв это, снизились до минимальной высоты и стали возвращаться. Тут их и подбил наш пулеметчик.

Да, "язык" нам попался солидный. Кстати, в штабе армии, а затем и фронта он дал весьма ценные показания.

Вскоре наш батальон снопа, уже во второй раз, занял свой прежний район обороны на переднем крае. Но командовать им мне больше не пришлось, так как вскоре меня назначили заместителем командира полка. Но о батальоне я не забывал, то и дело наведывался в него. Тянуло туда не только желание побыть с полюбившимися мне людьми, но и то, что 1-й батальон оборонял район, очень удобный для засылки наших разведчиков в тыл фашистам. Здесь на участке одной из рот между нами и противником находилась роща, половину которой мы в свое время отбили у него. Она вплотную подходила к вражеской обороне, и наши бойцы могли в случае необходимости скрытно провести разведчиков едва ли не к брустверам немецких траншей. Правда, это тоже было связано с определенным риском. Ведь и гитлеровцы понимали, что рощей могут воспользоваться наши разведчики.

Разведку у нас в полку теперь возглавлял уже ставший старшим лейтенантом И. М. Каменев, москвич, весельчак и балагур, но одновременно и большой силы воли, исключительной храбрости человек. До этого он командовал в моем батальоне пулеметной ротой. И сколько раз, бывало, придя ко мне на наблюдательный пункт, начинал просить:

– Пусти, комбат, к фашистам.

– Зачем?

– Руки чешутся, подраться хочется. Наведу у них там шумок, и назад...

И когда я был назначен заместителем командира полка, а в штабе освободилась должность помощника начальника штаба по разведке, вспомнился Каменев. Вскоре по моей рекомендации его взяли на эту должность.

Каменев сразу же взялся за взвод разведки. Подбирал в него народ бывалый, отчаянный, начал готовить его к вылазке за "языком".

Но несколько первых таких попыток успеха не принесли. Каменев же не отчаивался. Заверял: будет "язык"! Непременно будет!

* * *

Однажды в полк приехали командующий 10-й армией генерал-лейтенант В. С. Попов и член Военного совета армии Д. А. Карпенков. Их сопровождал наш комдив. Заслушав доклады командира полка и начальника штаба, командарм сразу же обратился к Каменеву:

– Когда будет "язык", старший лейтенант? Очень, очень он нам нужен, понимаете? Пусть не генерал, как с тем самолетом, но все же...