Текст книги "Полк, к бою !"

Автор книги: Михаил Хомуло

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

Для проведения учения был подобран участок местности в тылу, на удалении 18-20 километров от переднего края. По своему характеру местность была похожа на ту, где занимал оборону противник. Здесь протекала речка, правда, не столь широкая, как Проня, но позволяющая отработать и вопросы форсирования.

Проводились и командно-штабные учения, которыми руководил лично комдив генерал-майор И. Г. Гаспарян.

* * *

Утром 14 июня командиры полков были приглашены к комдиву за получением боевой задачи. Целый день генерал Гаспарян работал с нами, а начальники родов войск и служб – с нашими помощниками.

Решение на прорыв вражеской обороны командир дивизии объявил в середине дня. Местность, на которой предстояло действовать, совпадала с той, где проходили и наши занятия по командирской подготовке. Только правая граница моего полка, она же и дивизии, включила в полосу наступления квадратную рощу на удалении полутора километров от переднего края обороны противника. Справа непосредственных соседей не было. Слева наступал 885-й стрелковый полк при поддержке роты танков.

На усиление наш полк получил артиллерийскую бригаду прорыва РГК без одного дивизиона и 1-й дивизион артиллерийского полка дивизии. Командовал артбригадой подполковник Б. К. Войцеховский. Это был грамотный и довольно опытный артиллерист, уже не раз участвовавший со своей бригадой в прорыве вражеской обороны.

Нам выделили и две саперные роты, в задачу которых входило проделывание проходов в заграждениях, пропуск через них войск и последующее сопровождение пехоты и артиллерии в наступлении.

И последнее. На период артиллерийской подготовки полку придавалась батарея самоходно-артиллерийских установок для разрушения дзотов на переднем крае обороны противника. В ее составе насчитывалось пять САУ-152.

На утро 15 июня командир дивизии назначил рекогносцировку местности и предупредил, что на ней будут присутствовать командующий армией генерал-лейтенант И. Т. Гришин и командир корпуса генерал-майор В. Г. Терентьев.

Так как комдив намечал начать работу в 10.00 с участка нашего полка, то мне со своими офицерами следовало провести рекогносцировку еще раньше, с рассвета, чтобы успеть получить данные о противнике на участке прорыва от штаба той части, что стояла здесь в обороне. Да и лично изучить местность, начертание переднего края, определить опорные пункты в обороне врага, подступы к реке и места выхода на ее противоположный берег.

Хорошо еще, что во второй половине июня самая короткая ночь и самый длинный день! Иначе бы до 10.00 не успеть. Ведь для решения всех названных вопросов нужно как минимум 6-8 часов светлого времени...

Когда мы подъехали к опушке леса, что юго-западнее населенного пункта Рясна, нас остановил комендантский патруль. Ко мне подошел офицер, представился и сказал:

– Дальше на лошадях проезд запрещен. Прошу вас, товарищ подполковник (в первых числах июня мне было присвоено это звание), спешиться, лошадей отвести в глубь леса, а самим следовать по ходу сообщения. Я укажу его вам.

Это была одна из мер штаба армии, строжайше следившего за соблюдением всех его указаний по маскировке и скрытности подготовки к наступлению.

...Начальник разведки обороняющегося полка подробно изложил нам имеющиеся у него сведения о противнике, показал разведсхему его опорных пунктов и целей в них. А полковой инженер предоставил схему инженерного оборудования местности и заграждения перед передним краем своей и вражеской обороны. Все это намного облегчило нам проведение рекогносцировки.

К десяти часам утра решение на наступление полка с соответствующими расчетами и выкладками для его обоснования было в основном готово. Теперь можно встречать и высокое начальство, докладывать ему.

* * *

Ровно в 10.00 из-за изгиба траншеи быстрым шагом вышел щеголеватый подтянутый капитан. За ним появилась группа военных. На их несколько грузноватых фигурах – простое красноармейское обмундирование. Это тоже элемент маскировки.

Впереди шел командарм генерал-лейтенант И. Т. Гришин. Следом – командир 70-го стрелкового корпуса генерал-майор В. Г. Терентьев. Затем наш комдив и человек пять старших офицеров.

Поздоровавшись с нами, командарм взял бинокль и начал осматривать местность перед обороной противника. Одновременно слушал пояснения начальника разведки корпуса.

О порядке артподготовки командарму доложил командующий артиллерией дивизии полковник А. И. Зорькин. Она, как я расслышал, должна будет длиться девяносто минут и состоять из четырех огневых налетов и одного ложного переноса огня.

Командующий, выслушав полковника Зорькина, повернулся к комдиву, спросил:

– Какой полк наступает здесь?

– 878-й стрелковый, – ответил ему Гаспарян.

– Готовы доложить решение? – обратился уже ко мне командарм.

– Готов, товарищ командующий, – ответил я и начал свой доклад с характеристики противника.

– Не будем терять времени, – мягко остановил меня И. Т. Гришин. – Я уже слушал начальника разведки. Если у вас есть что добавить или что-нибудь он упустил, тогда, конечно, докладывайте. А так...

Спокойный тон командарма располагал к нему, снимал скованность. Докладывать было легко, тем более что И. Т. Гришин слушал внимательно, уже не перебивая. А выслушав мое решение и последовательность его выполнения, даже похвалил меня. Спросил комкора и комдива, есть ли у них какие-нибудь вопросы ко мне. Те ответили, что вопросов не имеют.

– А у вас ко мне? – спросил меня командарм.

– Есть просьба, товарищ командующий. Прошу надежно подавить противника вон в той роще. – И изложил ему свои опасения за нес.

Генерал-лейтенант посмотрел сначала на карту, затем поднял к глазам бинокль, навел его на рощу и долго рассматривал ее.

– Да, действительно эти сосеночки могут таить под своими кронами неприятности, – проговорил он вполголоса. – А может, ее лучше обойти? Вон там, слева? – поворачиваясь ко всем стоящим, спросил командарм.

Я же настаивал: очистить рощу от противника нужно сразу, не оставляя на потом. Потом может быть и поздно.

– Ну хорошо... Что у нас есть в резерве? – обратился Гришин к одному из сопровождавших его полковников.

– Авиация вся задействована, товарищ командующий, – ответил тот. Осталось лишь два полковых залпа реактивной артиллерии.

– Хорошо, – сказал командарм. – Товарищ Терентьев, спланируйте в конце артподготовки один полковой залп реактивной артиллерии по роще. Повернувшись ко мне, добавил: – Это все, чем я могу вам помочь. Дальше решайте сами.

– Спасибо и за это, товарищ командующий. Но у меня...

– Что еще?

– Последняя просьба: спланировать огневой вал перед моим левофланговым батальоном на такую же глубину, как и перед соседним полком. Это поможет ему в короткий срок овладеть гребнем вон тех высот. Затем, введя второй эшелон в обход рощи с запада, я легко отрежу все пути отхода противнику, обороняющемуся в ней.

– Что ж, мысль верная, подполковник. А что скажет нам на это бог войны? – Командарм посмотрел на полковника Зорькина.

– Боеприпасов маловато, товарищ командующий, – ответил тот.

– А артиллерии достаточно? Сколько у вас стволов на километр фронта прорыва?

– На направлении главного удара сто шестьдесят, товарищ командующий, а здесь сто двадцать.

– И все-таки подумайте над просьбой командира полка. Что же касается боеприпасов, то вам их еще подвезут, я распоряжусь, – сказал Гришин. И уже командиру дивизии: – Подсчитайте все это вместе и доложите мне.

На этом работа на местности и закончилась.

* * *

На следующий день я до позднего вечера снова работал с командирами батальонов на местности. Здесь мы определили каждой роте исходный рубеж атаки, ее направление, места сборки плотов и порядок форсирования реки. С командирами батарей уточнили цели, последовательность их поражения как в период общей огневой подготовки, так и во время атаки, места наблюдательных пунктов, районы огневых позиций. Вернулись в расположение полка где-то к полуночи. Не успели стряхнуть с себя пыль и умыться, как позвонил начальник штаба дивизии и предупредил о том, что завтра к 10.00 (считай, уже сегодня) мне и замполиту быть на совещании. Спросил его, что нужно иметь с собой. "Только карту", – ответил начштаба и положил трубку.

Народу на совещание собралось много. В большой палатке, куда мы зашли вместе с майором Г. Т. Петушковым (он недавно сменил выбывшего по ранению бывшего замполита майора И. И. Загорного), на стене, от потолка и до самого пола, висела огромная карта. На ней нанесены оборона противника, оперативное построение армии, задачи корпусам, дивизиям и полкам.

У карты толпились командиры частей и соединений, сверяя с ней свои задачи и уточняя другие вопросы.

Номер своего полка я нашел сверху шестым. Оказывается, справа от нас, на удалении десяти километров, на отдельном направлении прорывал оборону противника еще один корпус армии.

В 10.00, когда все уже сидели на своих местах, в палатку вошли командующий 2-м Белорусским фронтом генерал-полковник Г. Ф. Захаров, член Военного совета фронта генерал-лейтенант Л. З. Мехлис, начальник штаба фронта генерал-лейтенант Н. Н. Боголюбов, наш командарм.

После рапорта командующий фронтом поздоровался с аудиторией, затем сказал, что хочет послушать командиров полков о готовности их частей к наступлению, решения на наступление, знание противостоящего противника, доклады об обеспеченности всем необходимым для выполнения боевых задач. Из каждой дивизии будет заслушан один командир полка.

Из нашей 290-й стрелковой этот жребий пал на меня.

...Командующий фронтом слушал доклады молча, не перебивая. А вот член Военного совета фронта генерал-лейтенант Л. З. Мехлис то и дело задавал наводящие вопросы. Причем таким резким тоном, что командиры полков терялись, начинали путаться.

Настала и моя очередь идти к карте. Учитывая замечания, высказанные Мехлисом в адрес выступавших до меня, я уже прикинул в уме более или менее последовательное изложение необходимого материала, обоснования для спорных мест. Начал доклад в том же порядке, что и на рекогносцировке.

Генерал Г. Ф. Захаров внимательно слушал и все время следил за указкой, которой я оперировал на висящей карте. Когда же я сказал, что доклад окончен, он посмотрел на Л. З. Мехлиса и сказал:

– У меня вопросов к командиру полка нет. А у вас?

– У меня есть! – резко ответил Мехлис. И, обращаясь ко мне, спросил: Скажите, когда сходит туман с Прони?

Я доложил, что вчера, например, тумана не было. В прошлые дни стоял лишь один раз утром, но незначительный. А сегодня был или нет, доложить не могу, так как уехал на совещание затемно.

– Вы ехали на Военный совет фронта, поэтому обязаны были знать все, что вас здесь спросят! Когда будете начинать артиллерийскую подготовку? Как вы можете ответить на этот вопрос, если не знаете, когда сходит с реки туман? Мехлис встал, начал ходить взад и вперед вдоль стола, жестикулируя.

– Такой туман, какой был три дня назад, началу артподготовки не помешает, товарищ член Военного совета, – ответил я с некоторой запальчивостью. – Наоборот, если он ляжет утром в день наступления, то будет не мешать, а способствовать нам.

Мехлис подошел ко мне вплотную, вперил в меня свой сверлящий взгляд, затем сказал с усмешкой:

– Так, так, так! Значит, способствовать? Вы слышите? – сделав обводной жест рукой, обратился он к собравшимся. – Он говорит, что туман будет ему даже способствовать! Когда же это было, чтобы туман способствовал артподготовке? – снова повернулся он ко мне.

– Полку, прежде чем атаковать оборону противника, предстоит еще форсировать реку, товарищ член Военного совета, – стоял я на своем. – А для этого нужно собрать плоты, на которых будем ее форсировать. Вот тут-то туман и будет нам помощником. Что же касается артподготовки, то и здесь он не помеха. Ведь первая траншея противника находится всего в двухстах – двухстах пятидесяти метрах от уреза воды. Берега крутые, и туман не закрывает ее.

– Что ж, логично... А почему у вас такое обмундирование? – вдруг резко сменил тему разговора Мехлис, щупая пальцами рукав моей хлопчатобумажной гимнастерки.

– Такое выдают, товарищ член Военного совета...

– Не может быть! Командирам полков – и хлопчатобумажное?! – с удивлением произнес Мехлис, ища глазами кого-то среди сидящих. Но, не найдя того, кого искал, обратился к аудитории: – Что ж вы, командиры полков, все получаете такое обмундирование?

– Все! – послышалось в палатке.

– А ну, командиры полков, встаньте! – скомандовал Мехлис.

Те поднялись. Член Военного совета фронта подошел сперва к одному, потом к другому, третьему. И, убедившись в правильности ответа, вернулся к столу.

– Хорошо. Всем командирам полков еще до наступления сошьем хорошее обмундирование. Командующему армией, начальнику тыла фронта завтра же выслать в части портных и снять с командиров полков мерку! А вам, обратился он уже ко мне, – я пришлю своего портного.

– Спасибо, товарищ член Военного совета, за заботу, – ответил я.

В палатке послышались голоса одобрения. Но вызваны они были, думается, не столько решением члена Военного совета, сколько вообще сменой темы разговора. Ведь до этого, честно говоря, в палатке была какая-то гнетущая обстановка.

Кстати, Л. З. Мехлис вскоре был отозван Ставкой в Москву, и вместо него членом Военного совета 2-го Белорусского фронта стал генерал-лейтенант Н. Е. Субботин, прекрасной души человек, отличный воспитатель и старший товарищ, с которым мне позже, уже далеко за пределами Белоруссии, еще предстояла встреча.

* * *

Через несколько дней после Военного совета фронта у нас в полку состоялось партийное собрание. Доклад о задачах коммунистов части в предстоящем наступлении, о роли партийных организаций в мобилизации личного состава на качественное выполнение боевой задачи был поручен мне.

Партсобрание прошло с большим подъемом. На нем выступили шестнадцать человек. Среди них были и командиры батальонов и рот, и заместители по политчасти, и просто бойцы-коммунисты. Все взволнованно говорили о священном долге каждого члена и кандидата в члены ВКП(б) быть всегда впереди, на линии огня, личным примером вдохновлять воинов полка на подвиги во имя освобождения Родины от фашистских захватчиков.

Затем состоялись и батальонные собрания личного состава. Доклады на них делали руководящие работники полка. На собраниях выступило немало бойцов и младших командиров. Из всех выступлений было видно, что настрой у личного состава боевой. И это радовало.

В ночь на 23 июня полк занял исходное положение для перехода в наступление. Представители штаба и управления полка направились в подразделения, чтобы там оказать помощь командирам в организации боя. Мы с командиром бригады прорыва подполковником Б. К. Войцеховским после выхода батальонов на свои направления заняли подготовленный полковыми саперами наблюдательный пункт в первой траншее ранее обороняющейся здесь части.

Еще раз уточнили выявленные у противника нашими разведчиками цели, обговорили порядок и время их подавления. Но больше всего меня конечно же волновало то новшество, которое наше командование спланировало применять при атаке переднего края обороны противника: движение стрелковых подразделений непосредственно за артиллерийским огневым валом.

Нельзя сказать, что раньше я об этом ничего не слышал. Слышал и знал. Но теоретически. А теперь все это мои батальоны должны проделать практически. Как тут не волноваться?

То и дело обращался к Войцеховскому с одним и тем же вопросом: а не напутают что-нибудь его артиллеристы? Не ударят ли по своим? Но тот заверял: все будет хорошо. Ведь не впервой же, не раз приходилось осуществлять этот способ ведения огня и на других направлениях.

...Разговоры по радио и даже по телефонам с целью сохранения в тайне нашей подготовки к наступлению категорически запрещены. Все заслушиваю только устно. Комбаты присылают ко мне связных с докладами о занятии исходных рубежей и о готовности к переходу в атаку.

Командиру дивизии о готовности полка сообщил условным сигналом. И наконец-то по телефону. Но... Позывные до начала артиллерийской подготовки нами взяты те, которыми пользовались еще командиры обороняющихся здесь войск. У командира дивизии, например, позывной командира оборонявшегося полка, а мы, командиры полков, получили позывные его комбатов. Если даже кто-то и подслушает нас, то сделает вывод: на этом участке все по-старому, новых войск нет.

В ночь перед наступлением в полку никто не мог уснуть. Все с нетерпением ждали утра следующего дня.

Первыми наступательную операцию "Багратион" начала летчики. С наступлением темноты и до самого рассвета высоко в небе не смолкал гул моторов сотен бомбардировщиков. Они шли с востока на запад, и глухие разрывы сброшенных ими глубоко в тылу вражеской стороны бомб сотрясали землю.

Бомбардировке подвергались и железнодорожные узлы, склады с оружием и боеприпасами, оперативные резервы противника в районах их сосредоточения и на тыловых оборонительных рубежах. Налеты совершались и на построенные гитлеровцами переправы через реки Днепр и Бася, а также на штабы оперативных объединений.

Тактическую оборону челночным способом обрабатывали наши легкие ночные бомбардировщики По-2. Мы слышали, как стрекочущие звуки их моторов то затихали с подходом к целям, то резко усиливались после сбрасывания бомб. Это действовали отважные летчицы женского авиационного полка.

Быстро шла к концу короткая июньская ночь. И с зарей по всей линии вражеской обороны наступила тишина. Умолкли пулеметные очереди, прекратился методический артобстрел местности по квадратам и нашего тыла. Неужели гитлеровцы действительно ни о чем не догадываются?

Над поймой Прони стоит небольшая дымка. Это не туман, но все же. Под ее покровом через полтора часа батальоны первого эшелона начнут форсировать водную преграду и накапливаться для атаки на противоположном берегу.

В 6.00 сверили часы по московскому времени. До начала артиллерийской подготовки осталось еще тридцать семь минут. А атака назначена на 9.00. Об этом меня письменно уведомил командир дивизии. И не загодя, а всего лишь два часа назад, в 4.00. До командиров же батальонов время "Ч" доведено мною через представителей штаба полка в 5.00.

За пять минут до начала артподготовки подполковник Войцеховский тоже впервые вышел на связь со своими дивизионами и приказал: "Зарядить и доложить!" В свою очередь я, вызвав комбатов поочередно к телефону, еще раз спросил их о готовности, напомнил о начале выдвижения к реке одновременно с появлением первых разрывов снарядов в полосе обороны противника. Сказал, что артподготовка начнется и закончится залпом "катюш". Это сигнал и артиллеристам о конце общей артподготовки и переходу непосредственно к поддержке стрелковых подразделений, и нам для начала атаки.

Комбаты доложили: поняли.

* * *

Сначала, как и было задумано, над нами с шипением пронеслись огненные кометы. И тут же воздух потрясли залпы сотен орудий ствольной артиллерии.

Вражеская оборона вмиг окуталась клубами дыма и пыли. Там все грохочет, кипит в огне. Вижу, как наши батальоны спускают на воду плоты и паромы. К реке бегут и минометчики, неся на плечах стволы и плиты, катят орудия артиллерийские расчеты. Связисты группами по два-три человека спешат от НП к своим батальонам, разматывая следом провод.

Прошло всего лишь тридцать минут артиллерийской подготовки, а батальоны первого эшелона уже заканчивают форсирование Прони. На том берегу находятся все стрелковые роты, часть противотанковых взводов батальонной артиллерии и минометных рот. Ну, еще минут десять, и...

Вижу в бинокль, как 3-й батальон капитана Двужильного пошел вперед, вслед за огневым валом. Дивизионы Войцеховского ведут огонь ювелирно, кладут снаряды буквально в трехстах – трехстах пятидесяти метрах впереди батальонов. Под прикрытием этого вала наши цепи уже приблизились к первой вражеской траншее, забрасывают ее гранатами. И, не задерживаясь здесь долго, с криками "ура" спешат ко второй.

А вот и третья траншея гитлеровцев. 3-й батальон атакует ее, а впереди – та самая злополучная роща, по которой запланирован полковой залп "катюш". Но что же Двужильный, почему не останавливает роты? Увлекся боем или... Пытаюсь связаться с ним по рации – не отвечает. Ранен, убит? Что делать? Доложить командиру дивизии и просить его снять удар "катюш" по роще? Успею ли? Нет, нужно самому останавливать батальон. Благо, что через Проню уже есть понтонный мостик.

– Машину, скорей машину! – кричу адъютанту. И – уже начальнику штаба: Майор Гладкий, остаетесь здесь, управляйте первым батальоном. Я еду в третий.

За считанные минуты мы уже на другом берегу. Водитель выжимает из мотора "виллиса" все, на что тот способен. Но мешают встречающиеся на пути воронки, траншеи, ходы сообщения...

И все-таки успел, догнал, остановил. Капитан Двужильный пытается что-то объяснить, оправдаться. Но мне все ясно и без объяснений. Увлекся преследованием бегущего врага, думал до залпа проскочить и рощу, но успел ли бы?

На часах восемь часов пятьдесят шесть минут. И тут страшной силы грохот потряс землю впереди нас. "Катюши"! Да, это они. Ударили по роще. Та сразу же окуталась огнем и дымом. Вот тебе и "успел бы".

Двужильный молчит. Да и что отвечать? Вон ведь, побелел как снег от увиденного.

Теперь снова вперед, только вперед. За рощей – деревня Сусловка. Ее надо брать немедленно, пока гитлеровцы не пришли в себя.

Отдаю соответствующий приказ комбату. А сам подзываю к себе бойца с рацией. Связываюсь с начальником штаба полка, говорю:

– Доложите первому, что у нас все в порядке. Двужильный дерется за Сусловку, я с ним, потерь в батальоне почти нет.

– Вас понял, – ответил начальник штаба. – Сейчас все доложу.

– Как идут дела у Хирного?

– Прошел вторую траншею, все в порядке.

– Хирный пусть атакует, как ему и было приказано. А вот батальон Пятирикова отправь немедленно сюда, к Двужильному. Он здесь очень нужен.

Убедившись, что начальник штаба понял меня правильно, переговоры с ним закончил. Да, второй эшелон полка нужен сейчас именно здесь. Вместо того чтобы вводить его в бой за 1-м батальоном, который наступает за огневым валом все же медленно, лучше выдвинуть его здесь, через рощу, где несколько минут назад уже прошел 3-й батальон капитана Двужильного.

И еще. Деревня Сусловка – рубеж выполнения полком ближайшей задачи. Но в ней, как видно из докладов, фашисты закрепились, и батальону Двужильного взять ее в лоб не так-то просто. Нужно Сусловку обойти с двух сторон, а для этого требуется свежий батальон второго эшелона.

Пока так думаю, гитлеровцы предпринимают довольно сильную контратаку. Острие ее направлено на правый фланг 3-го батальона. Этого еще не хватало!

* * *

Итак, контратака. До двух рот вражеской пехоты с тремя танками уже развертываются в боевой порядок. А несколько батарей противника ведут пристрелку по участку, что восточнее Сусловки. Все это говорит о том, что фашисты будут стремиться выйти в тыл 3-му батальону, попытаются отрезать его от главных сил полка, а затем совместно с обороняющимися в деревне силами смять его и уничтожить.

Роты же Двужильного тем временем втянуты в бой за Сусловку. Две из них уже достигли восточной, а левофланговая, обойдя деревню, вышла даже на юго-западную окраину. Но здесь противник сковал ее плотным огнем.

Выходит, отражать контратаку почти что нечем. Вся надежда на быстрейший подход 2-го батальона капитана М. И. Пятирикова.

– Организуй пока силами ячейки управления круговую оборону, приказываю капитану Двужильному. – Всех к бою, кто есть с тобой, кроме радиста. А ротам прикажи держаться там, где они есть, и ни шагу назад! Скоро подойдет второй батальон.

А сам снова сажусь к радиостанции. Нужно связаться с командиром 2-го батальона и перенацелить его на разгром контратакующей группы противника.

Комбат два почему-то не отвечает. А тем временем левофланговая рота противника начинает разворачиваться вправо и заходить батальону в тыл.

А мы... Нас всего-то, со мной, командиром дивизиона и капитаном Двужильным, здесь двенадцать человек. Роты же батальона впереди. Их из боя не выведешь, завязли в нем крепко. Значит, вражескую роту, совершающую маневр, придется встречать нам.

Подпустили фашистов поближе, ударили. Правый фланг роты залег, ответил нам автоматным огнем. Левый же по-прежнему движется к восточной окраине. Что же молчит Пятириков?!

– Товарищ подполковник, – кричит в это время радист, – второй батальон!

Слышу в наушниках звонкий голос капитана Пятирикова, спрашиваю:

– Доложите, где ваш батальон?

– Подхожу к западной опушке рощи.

– Слушайте меня внимательно. Я нахожусь с третьим батальоном у деревни Сусловка. Между батальоном Двужильного и вами – контратакующая группа фашистов. Она как раз подставила вам свой левый фланг. Разворачивайте батальон и атакуйте в направлении деревни. Поняли?

– Понял, атаковать в направлении деревни! Выполняю!

– Командира дивизиона ко мне| – приказал я адъютанту, который, лежа в нескольких метрах от меня за согнувшейся старой ивой, вел из автомата огонь по вражеской цепи.

Подполз командир артиллерийского дивизиона капитан М. А. Балавас.

– Второй батальон через несколько минут ударит по противнику с тыла. Сможете поддержать его огнем? – спросил я у него.

– Смогу, – уверенно ответил Балавас. – Сейчас свяжусь с подполковником Войцеховским и скорректирую огонь одного-двух дивизионов.

– Тогда действуйте. Только быстро!

Правофланговая рота фашистов перебежками накапливается метрах в четырехстах от нас. Танки остановились, поддерживают огнем с места левофланговую. Да и в самой деревне усиливаются звуки боя. Строчат пулеметы, частую дробь выбивают наши ППШ, рвутся ручные гранаты. Выходит, что сусловский гарнизон тоже пытается контратаковать 3-й батальон с фронта.

– Быстрее, быстрее, Балавас! – кричу я командиру артдивизиона. Давайте огонь!

– Даю! – отвечает капитан. И что-то передает на далекие от нас огневые позиции.

Впереди, за боевыми порядками гитлеровцев, разорвалось несколько снарядов. Перелет! Балавас снова передает по рации какие-то цифры. Второй залп накрывает правофланговую роту. Теперь надо ударить по левофланговой роте. Так... Что, не нравится?!

Фашисты действительно заметались между разрывами. Большая группа их кинулась было в направлении рощи, но здесь их встретили бойцы батальона капитана Пятирикова.

– Смотрите, Балавас, второй батальон атакует! – крикнул я артиллеристу. – Остановите стрельбу. Теперь Пятириков расправится с ними сам.

Да, теперь гитлеровцам было несладко. Дело в том, что в это время откуда-то слева появились наши тридцатьчетверки, приданные 885-му стрелковому полку. А справа, тоже почти от рощи, с громким "ура" стремительно двигались роты 1-го батальона капитана Хирного.

Очень хорошо! Все три батальона полка сошлись у деревни Сусловка!

* * *

Я снова взял у радиста микрофон. Вызвал командира 1-го батальона.

Приказал:

– Хирный, перед вами деревня Сусловка. Но в ней уже люди Двужильного. Обходите ее слева. Пятириков обойдет справа. Не останавливайтесь, быстрее продвигайтесь на северную окраину Ханьковичей.

– Вас понял, – ответил комбат. – Наступать на Ханьковичи.

– Теперь дайте мне Пятирикова, – сказал я радисту. В это время к нам подошел капитан Двужильный. Пришлось его отчитать: – Не дело комбата самому бегать в атаки. Видел ведь, как вы сейчас увлеклись. А вам нужно управлять батальоном. – И уже мирно сказал: – Слушайте задачу. Слева деревню обходит первый батальон. Пятириков обогнет ее справа. Ваш батальон выйдет во второй эшелон. Задача ясна?

– Но как же так, товарищ подполковник! Ведь у меня к фашистам еще должок...

– Все мы с них в свое время спросим, – перебил я комбата. – А пока выполняйте приказ!

Капитан Двужильный после моих слов как-то весь съежился, опустил голову. На его скулах заходили желваки. И не знал я тогда, что кроется под высказанным им словом "должок". Об этом я узнаю уже после войны, где-то в шестидесятые годы. Узнаю из письма писателя Г. Н. Фролова, автора книги о славной дочери советского народа – партизанке Вере Волошиной. Вера, как и Зоя Космодемьянская, будучи разведчицей, была схвачена и казнена фашистами. И вот Георгий Николаевич, узнав о том, что в школьные годы его героиня дружила с Юрием Двужильным, написал мне, его бывшему командиру, письмо. И вспомнилась мне белорусская деревушка Сусловка, бой, комбат три капитан Двужильный, его протест против отвода батальона во второй эшелон полка. Ведь в его груди негасимо пылала жажда мести к фашистским палачам, замучившим его первую любовь – Веру.

Но тогда, повторяю, я этого не знал. А если бы и знал? Ведь отвода во второй эшелон потрепанного батальона капитана Двужильного требовала сама обстановка.

...К вечеру 23 июня полк достиг северной окраины деревни Ханьковичи и леса южнее ее. И здесь был встречен сильным огнем врага.

Наступили сумерки. А нужно еще собрать полк, батальоны которого растянулись по фронту на целых пять километров. Кроме того, 1-й батальон даже оказался в полосе 885-го стрелкового полка, наступавшего слева. Так уж случилось в динамике боя.

Доложил по рации командиру дивизии о выполнении полком задачи дня. Он тут же поставил мне новую, на следующий день. Из нее я уяснил, что полку с утра предстояло развивать наступление дальше, южнее деревни Ханьковичи, форсировать реку Бася, захватить на ее западном берегу плацдарм и в середине дня обеспечить ввод в бой второго эшелона дивизии – 882-го стрелкового полка.

Река Бася является притоком Прони. Ширина ее достигает 15-20 метров. Форсировать ее придется с ходу. Табельных переправочных средств, кроме нескольких лодок, в полку нет. Заготавливать же подручные средства и делать из них плоты, как это было при форсировании Прони, нет времени.

По западному берегу Баси проходит второй оборонительный рубеж гитлеровцев на подступах к Могилеву. И он наверняка к утру будет занят отходящими отсюда и подошедшими из глубины частями противника. Следовательно, форсировать реку предстоит под огнем.

Вывод напрашивался один: отыскать мелкие места, вывести к ним батальоны и форсировать Басю вброд.

Эту задачу я и поставил начальнику разведки, полковому инженеру.

Разведчики вернулись на рассвете. Капитан М. М. Загайнов доложил, что найдены два брода, глубиной чуть более одного метра, показал на карте пути подхода к ним.

– Оборону по западному берегу реки, – сказал капитан, – занимают отходящие части гитлеровцев. Захватить пленного, чтобы уточнить наличие свежих частей, не удалось. Ночь уж больно короткая.

Доклад начальника разведки вносил некоторые коррективы в принятое вечером решение. 3-й батальон пришлось сразу же перенацелить влево двигаться к реке по лесу, где фашисты еще не заняли обороны. К тому же этот путь и ближе к одному из двух бродов. А захват его отрежет путь отхода вражеским подразделениям, прикрывающим подступы к реке Бася.