Текст книги "Полк, к бою !"

Автор книги: Михаил Хомуло

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

– Пока нет. Хотелось бы с вашего разрешения...

– Хорошо. Если все готово, то начинайте. Младший лейтенант пристрелял на своем направлении основной рубеж, затем дополнительный. Получилось вроде бы неплохо. Но только я уточнил ему второй дополнительный участок, как на огневые позиции минометной роты обрушились вражеские снаряды. Причем ложились они с поразительной точностью.

После артналета Шаповалов доложил мне:

– Несколько человек ранено, выведен из строя один миномет.

– Вы с каких позиций вели пристрелку? – спросил я его.

– Со старых. Которые теперь стали запасными...

– А раньше вели с них огонь?

– Да, – ответил командир роты.

– Все ясно. Их давно уже засекли гитлеровцы. И теперь только ждали момента, чтобы ударить. Так что делай, младший лейтенант, выводы. Немедленно перемещай роту на основные позиции! Укрой людей и технику. Не ленитесь окапываться, сделайте щели, ниши. И после каждой стрельбы меняйте огневую позицию.

Прошло еще несколько дней затишья. За это время наши наблюдатели и разведчики-артиллеристы засекли около восемнадцати батарей противника. Значит, фашисты подтягивают свежие силы.

Каждую ночь дивизионные и полковые разведчики ходили за "языком". Но захватить пленного им никак не удавалось. Командир полка на вопрос о том, какие есть данные свыше о начале наступления противника, давал нам один и тот же ответ:

– Добывайте "языка", тогда узнаем.

А мы и в самом деле вскоре поймали "языка". Да еще какого! Случилось это так. Как-то ночью у меня вдруг зазвонил телефон. Младший лейтенант Елинский взволнованным голосом доложил:

– Товарищ комбат, бойцы фашиста привели!

Вначале я даже не понял, о чем идет речь.

– Какие бойцы? Какого фашиста?

– Да пленного же! Ехали двое гитлеровцев на мотоцикле по шоссе и по ошибке к нам проскочили. Одного из них убили, а другого, с портфелем, поймали. И мотоцикл цел.

– Давай его немедленно ко мне! Да смотри, чтобы не удрал. Назначь надежную охрану.

Через полчаса передо мной стоял здоровенный верзила с длинными волосами соломенного цвета. В светлых, словно выцветших, глазах под белесыми ресницами – злоба. На узких серебряных погонах – по два выпуклых прямоугольника. Судя по ним – капитан. Вот только на рукаве куртки эсэсовский угольник.

– Эс-эс? – спросил я.

Фашист молчал.

– Что у него в портфеле? – спросил я сержанта, который сопровождал пленного.

– Не знаю, товарищ лейтенант, он закрыт на замок. Ключей фашист не дает.

По телефону доложил командиру полка о пленном и его портфеле.

– Что он говорит? – спросил Седых.

– Молчит. Портфель закрыт на два замка, ключей нет.

– Ничего, откроем! Направляйте его ко мне, обрадуем комдива.

В портфеле, как потом рассказал мне командир полка, обнаружили карту с обстановкой и решением командующего 4-й немецкой полевой армией. Дивизии же 4-й танковой группы перед нашим фронтом уже не было.

Но от этого не легче. Ведь по карте выходило, что против нашей дивизии нацелены теперь два гитлеровских соединения из 4-й полевой армии. Основной удар они будут наносить вдоль Варшавского шоссе, то есть через оборону нашего батальона, дополнительный – через леса на Наро-Фоминск...

– Держись, – сказал в конце разговора командир полка. – Скоро надо будет встречать "гостей". А за пленного спасибо!

Глава вторая.

"Сражаться до последнего патрона!"

Был пасмурный и дождливый день. Бойцы промокли, в траншеях и ходах сообщения по колено жидкой грязи.

С утра мы с комиссаром батальона обошли все роты. Еще раз проверили систему огня, знание личным составом своих задач. Поговорили с людьми, рассказали им о пленном и о том, что гитлеровцы в ближайшее время готовятся перейти в наступление. Несмотря на непогоду, личный состав настроен по-боевому.

– Москва ведь сзади, товарищ комиссар. Откатываться больше некуда, значит, будем стоять насмерть! – услышал я голос пулеметчика, с расчетом которого как раз говорил Иван Иванович.

Во второй половине решили навестить танкистов. Но только приблизились к первому окопу, из которого выдавались лишь башня да длинный ствол орудия, как Иванов дернул меня за рукав. Сказал, кивнув в сторону шоссе:

– Смотри, целая кавалькада эмок стоит.

На обочине, в нескольких сотнях метров от опушки леса, действительно стояла колонна легковых машин. А впереди нее, прямо на шоссе, о чем-то беседовала группа военнослужащих. Отметил про себя: двое в кожаных пальто и защитных фуражках военного образца.

– Какое-то, видимо, большое начальство, – будто отгадал мои мысли комиссар.

– Может, командарм?

– У командарма одна эмка, а здесь вон сколько...

– Пошли, Иван Иванович, доложимся. Начальство ведь в нашем районе.

По кювету шоссе направились к прибывшим. Они тоже тронулись с места, пошли в нашем направлении. Вскоре в одном из приближающихся я узнал командира дивизии генерал-майора К. М. Эрастова. Он на ходу что-то докладывал коренастому мужчине в кожаном пальто. Левее их, тоже в таком же пальто, шел круглолицый, с седой бородкой блондин. У него, как и у шедшего рядом с нашим комдивом, на кожанке не было никаких знаков различия. Что же это за люди?

В нескольких десятках метров от опушки леса группа, остановилась. Отсюда передний край обороны нашего батальона просматривается очень хорошо.

Мы с комиссаром замедлили шаг, не осмеливаясь подойти ближе к группе и прервать начальственный разговор. А коренастый мужчина тем временем поднес к глазам бинокль и начал осматривать позиции батальона. Командир дивизии что-то пояснял ему.

Я не сводил глаз с собеседника комдива. Его движения были медленны, суровое лицо с выступавшим вперед массивным подбородком говорило о незаурядной силе воли этого человека. Но кто это, кто?

Но вот, повернув голову в нашу сторону, этот человек, видимо, спросил у комдива, кто мы такие. Генерал-майор Эрастов доложил.

– Подойдите ко мне! – властно приказал нам человек в кожаном пальто.

Мы с комиссаром подошли, представились. Не сводя с меня суровых серых глаз, коренастый спросил:

– Сколько командуете батальоном?

– Неделю, – ответил я. – Батальон принял в бою.

– Как построили оборону?

Я вынул схему обороны, доложил по ней свое решение. Что было видно отсюда, показал и на местности, не забыв упомянуть о танках, о том, как мы намерены использовать их в оборонительном бою.

– Сколько человек в ротах? – спросил коренастый.

– По шестьдесят. Вот если бы роты пополнить и довести их численность до семидесяти – семидесяти пяти человек, – начал я высказывать мысль, которая давно уже сидела у меня в голове, – можно было бы высвободить один взвод с переднего края и вторично оседлать им шоссе, углубив тем самым оборону батальона.

– Так дайте ему сотню человек, – приказал коренастый комдиву.

– Трудно, товарищ генерал армии, – покачал головой Эрастов. – В других полках людей и того меньше. По сорок – сорок пять человек в ротах...

Тот, кого наш командир дивизии назвал генералом армии, опустил голову, с минуту молча постоял в такой позе, обдумывая что-то. Потом повернулся и сказал стоящему за ним стройному и красивому генерал-лейтенанту:

– Василий Данилович, надо наскрести тысячи полторы бойцов и дать в эту дивизию.

– Тяжеловато, Георгий Константинович. Вы же знаете, что Верховный запретил брать резервы с флангов.

– Знаю. Возьмите где угодно! За это перед Верховным отвечать буду лично я!

Генерал-лейтенант молча пожал плечами.

– Ну а если ты, комбат, получишь пополнение, но не удержишь занимаемого рубежа? – спросил генерал армии и строго, в упор посмотрел на меня.

– Удержим! Вот тогда обязательно удержим, товарищ генерал армии! твердо ответил я.

Он долго смотрел на меня. Его темно-серые глаза, казалось, сверлили насквозь. Но взгляд его я выдержал.

– Смотри! Фашисты должны костьми лечь перед вашей обороной, понял? Ни шагу назад! Сражаться до последнего патрона! Так и передай всему личному составу батальона.

Сказав это, генерал армии повернулся, подошел к подъехавшей машине, сел в нее и уехал.

– Ты хоть знаешь, лейтенант, с кем сейчас разговаривал? – спросил меня полковник из сопровождавших коренастого лиц.

– Нет, – ответил я.

– Запомни, это командующий войсками Западного фронта, – сказал полковник. И, хлопнув меня по плечу, дескать, не робей, побежал к своей машине.

Так произошло мое знакомство с одним из выдающихся наших военачальников – Георгием Константиновичем Жуковым.

* * *

Вскоре в батальон действительно прибыло пополнение, – восемьдесят один человек. В основном ополченцы – рабочие московских заводов. Все они были страстными патриотами Родины, но, к сожалению, почти не обученными военному делу.

Среди пополнения было немало и моих ровесников. Более того, со схожими с моей судьбами. В раннем детстве многие из них так же, как и я, батрачили на кулаков, на заводчиков, по их спинам гуляло все, что ни попадало под руку хозяину или приказчику. Так же, как и мне, лишь Советская власть открыла им путь в человеческую жизнь.

Дороги, конечно, повели нас потом разные. Я, например, стал сельским учителем, они – кто слесарем высокой квалификации, кто техником, кто инженером. Но объединяло нас одно – любовь к Советской власти, которая дала нам счастье жизни, сознание огромной за нее ответственности и готовность драться за наш строй до последнего.

И еще, в той обстановке, в которой мы оказались на фронте, у меня имелось единственное преимущество перед ними – я был кадровым военным. И уж если говорить всю правду, то им я стал далеко не по своей воле.

Случилось это так. Когда пришло время мне идти на военную службу, я даже скрыл от призывной комиссии, что имею законченное среднее образование. Уж очень не хотелось попадать в полковую школу, куда отбирали наиболее грамотных бойцов. Почему? Да потому, что в то время младший комсостав служил не два года, как все, а три. Я же мечтал как можно быстрее вернуться снова к ребятам, к профессии учителя, которая мне так правилась.

Но... Однажды, когда наш взвод занимался на манеже, подъехал командир эскадрона старший лейтенант Клещов. Приняв рапорт от взводного, он зачем-то отозвал его в сторону. Разговаривая между собой, они то и дело посматривали в мою сторону. Из этого я понял, что разговор идет обо мне. И действительно, через несколько минут командир взвода распорядился:

– Красноармеец Хомуло, к командиру эскадрона!

Старший лейтенант Клещов сразу же спросил:

– Какое у вас образование и кем вы работали до армии?

Я понял, что моя тайна раскрыта. Наверное, проговорился кто-нибудь из тех ребят, с которыми я призывался в одном военкомате и даже попал в один полк.

Пока я думал, кто же это меня выдал, Клещов задал второй вопрос:

– Почему скрываете свое образование?

Пришлось рассказать все как на духу.

Клещов улыбнулся и спросил:

– А командиром Красной Армии разве не хотите быть?

Я отрицательно покачал головой.

На том разговор и закончился. А меня еще несколько дней терзала мысль: кто же выдал комэску мою тайну?

Разгадка оказалась совсем неожиданной. Ведь выдал-то себя, оказывается, я сам. И вот при каких обстоятельствах. Как-то на неделе политинформацию с эскадроном должен был проводить замполитрука. Современный читатель, вероятно, и не представляет себе эту категорию политсостава. Напомню: замполитруки носили на петлицах по четыре треугольника, как и старшины, но в дополнение еще и пятиконечную звездочку, нашитую на рукаве. Точно такую же, как и у всего политсостава РККА.

И вот этот-то замполитрука по каким-то причинам не смог явиться для проведения политинформации. И тогда, подождав минут десять, старшина эскадрона сказал:

– Вспомним, что было на последних политзанятиях.

И поднял меня, предложив ответить на поставленный вопрос.

На последних занятиях руководитель говорил нам о республиках, образовавших Советский Союз. О них я в свое время тоже рассказывал ученикам в школе, поэтому знал тему хорошо. Однако помнил, что мне нельзя показывать свои знания в полную силу, и кое-что говорил намеренно неточно. Старшина же наш был отличным кавалеристом, прекрасно знал и нес службу. Но имел, к сожалению, всего три класса образования. Тогда это было не редкость.

И вот после нескольких его замечаний, причем явно некомпетентного в данном вопросе человека, я увлекся, забыл о необходимой сдержанности в проявлении познаний, стал доказывать, в чем старшина не прав. Развесив географическую карту СССР, начал показывать границы республик и рассказывать все, что знал про каждую из них. Красноармейцы, слушая меня, сидели как завороженные. Но... когда я кончил выступать, то заметил в дверях казармы комиссара полка. Не растерялся, подал команду "Смирно!". И тут...

Комиссар подошел ко мне, спросил:

– Вы утверждены проводить политинформацию?

Я ответил, что ее должен был проводить замполитрука, но он почему-то не явился и вот мы под руководством старшины эскадрона решили повторить пройденный на политзанятиях материал. Комиссар похвалил нас за то, что не теряем зря времени, а затем спросил:

– А раньше вы изучали эту тему? У вас какое образование?

– Как и у всех, товарищ комиссар, – ответил я. – Раньше не изучал, но хорошо запомнил, о чем рассказывал нам два дня назад наш руководитель.

Комиссар похвалил теперь уже меня за старание и ушел.

И конечно же, он поинтересовался моей биографией, а затем поручил комэску поговорить со мной насчет желания стать кадровым командиром Красной Армии. Вот и вся разгадка. Но вот потом...

* * *

Командир эскадрона на второй день снова вызвал меня к себе. Сказал:

– Идет набор в Тамбовское и Проскуровское военные училища. В какое из них вы желали бы поехать учиться?

– Пожизненно оставаться в армии не намерен, – ответил я, – а вот долг гражданина Советского Союза выполнял и буду выполнять честно! Отслужив два года, хочу вернуться домой, чтобы снова учить детей.

В наш разговор включился и вошедший в это время в канцелярию какой-то капитан из штаба. Вместе с командиром эскадрона он стал убеждать меня в преимуществах службы кадрового командира. При этом они оба упирали на то, что как это все-таки здорово быть кавалеристом! И этим в конце концов тронули мою душу. Да, мне очень нравилась красивая форма командиров-кавалеристов. Стройная, молодцеватая осанка, обмундирование подогнано и отутюжено, сапоги отливают блеском, туго затянутые ремни при каждом движении издают специфический, очень приятный, скрип, малиново позванивают шпоры... К тому же и с лошадьми я связан с детства. Сколько раз, бывало, гонял их в ночное, работал на них. Но связать всю свою жизнь с армией... Нет, на это я решиться не мог. Потому наотрез и отказался пойти в училище.

Уходя от командира эскадрона, я думал, что на этом все и кончится, что меня больше никто беспокоить не станет. Но через несколько дней меня вызвали теперь уже к комиссару полка.

В его приемной сидело человек шесть красноармейцев. Их тоже, как оказалось, пригласили для разговора о поступлении в училище.

С комиссаром полка разговор был коротким. Услышав мой отказ, он только и спросил меня:

– Вы комсомолец?

Я ответил утвердительно.

– Ну вот, – сказал он, – мы направляем вас учиться на командира Красной Армии по комсомольской путевке. Разнарядка есть в два училища: Тамбовское и Проскуровское. В какое бы вы желали поехать?

Проскуров – город на Украине. Перед глазами сразу предстала милая сердцу картина: бескрайние просторы пшеничных полей, ряды стройных пирамидальных тополей-осокорей, обрамляющие окраины сел. Увиделись цветущие колхозные сады, раскинувшиеся на десятках, а то и сотнях гектаров, и маленькие, вишневые, – у домов колхозников. Это над ними в тихие теплые вечера плывут звонкие голоса девушек, спивающих мелодичные украинские песни. В общем, если уж по комсомольской разнарядке, то – в Проскуров.

Я поднял глаза на комиссара, сказал:

– Что ж, раз комсомол посылает меня учиться на командира, готов ехать. Прошу направить в Проскуровское училище.

– Так бы и сразу! – протягивая мне руку, улыбнулся обрадованно комиссар. – У вас ведь есть все для того, чтобы стать хорошим кадровым командиром. Педагогическое образование, крепкое телосложение, пытливый ум. Помните, как вы объясняли материал красноармейцам? Увлекли аудиторию. Значит, сумеете увлечь бойцов и в бой. Желаю удачи!

Через несколько дней я и пять моих товарищей, тоже отобранных кандидатами в Проскуровское военное училище, уже сидели в купе вагона пассажирского поезда...

Так почти три года назад круто повернулась моя судьба. И спроси меня тогда, к лучшему это или к худшему, я – честное слово! – утверждал бы последнее. Но вот теперь... Теперь я был благодарен тем, кто определил эту мою новую дорогу в жизни. Полученные в Проскуровском, а затем в Белоцерковском военном училище, которое позднее было переведено в Томск, знания, опыт, приобретенный за месяцы службы в Забайкалье, наконец, вот эта война утвердили меня во мнении: нет более трудной, но почетнейшей профессии командира! Ведь он учит вверенных ему людей главному – Родину защищать!

* * *

Но вернемся снова в трудную осень сорок первого года. Итак, в батальон прибыло пополнение. Мы сразу же довели численность в ротах до восьмидесяти с лишним человек. Теперь-то и представилась наконец возможность взять в резерв полнокровный взвод от 3-й стрелковой роты и расположить его во втором эшелоне батальона. А это уже было немало.

К исходу второго дня после встречи с командующим ко мне на командный пункт явился капитан-артиллерист со своими разведчиками и связистами.

– Капитан Жданеев, – представился он. – Прибыл с дивизионом для поддержки вашего батальона. Дивизион подходит к району огневых позиций. Часа через два будет готов к бою.

На вид капитану было лет под тридцать. Подтянутый, стройный, энергичный. Наплечные ремни плотно обтягивали его стройную фигуру.

Мы с ним быстро уточнили его задачу, наметили участки неподвижных заградительных огней. Затем я спросил:

– А как думаете, товарищ капитан, вести борьбу с танками?

– Видите ли, лейтенант, у меня артиллерийские системы семидесятишестимиллиметрового калибра. Если их использовать для постановки против танков подвижного заградительного огня, эффект будет ничтожным. Следовательно, нужно вести только самооборону осколочными гранатами, поставленными на фугас. Ну, а в ходе боя... В нем всякое может быть. Ведь подчас и гаубицу на прямую наводку приходится выкатывать.

Да, в ходе боя всякое бывает. Но когда же он грянет, этот бой? Уж сколько времени ждем вражеского наступления.

Между тем наступил ноябрь, покрепчавшие морозы сковали землю, закружила метель. Снег в считанные дни покрыл оборону белым покрывалом. Проводить инженерные работы стало труднее. Но и до наступления холодов нам удалось сделать немало. Траншеи и ходы сообщения углублены до полного профиля, сделаны укрытия для оружия, отрыты землянки для отдыха и обогрева личного состава.

Подошел и праздник 24-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. О торжественном собрании, прошедшем в Москве накануне этого юбилея, о параде войск на Красной площади мы узнали от комиссара полка во второй половине дня 7 ноября. Он позвонил по телефону Ивану Ивановичу и потребовал немедленно довести эту новость до всех бойцов и командиров батальона. Что и было сделано. Естественно, сообщение подняло наш боевой дух.

Прошла еще неделя. На рассвете 15 ноября нас разбудила сильная артиллерийская канонада, гремевшая где-то севернее. Как вскоре выяснилось, это немецко-фашистское командование начало осуществлять свой план захвата советской столицы одновременным обходом ее с севера и с юга.

С началом артиллерийской стрельбы весь личный состав батальона занял свои боевые места. Но прошел час, половина дня, а затем и весь день, а перед нами противник по-прежнему молчал. И только 18 ноября вражеские орудия и минометы совершили мощнейший огневой налет по обороне батальона. Со скрежетом и стоном в нашу сторону летели и рвались сотни тяжелых снарядов и мин. Вздыбленная земля засыпала окопы, траншеи и ходы сообщения.

Артподготовке, казалось, не будет конца. Ее грохот на какое-то мгновение словно бы затихал, но затем снова нарастал с бешеной яростью. Слева от моей ниши обвалилась целая стенка траншеи. Кто-то вскрикнул от боли, послышались стоны...

Но вот разрывы снарядов стали как будто бы более редкими, пыль в траншее начала оседать. Но не успела стихнуть артподготовка, как низко над землей волна за волной с ревом поплыли фашистские бомбардировщики. Правда, нас они почему-то не тронули, видимо, имели задачу бомбить тылы.

"И все-таки с минуты на минуту надо ждать пикировщиков", – подумал я. И не ошибся. Почти тотчас же откуда-то со стороны нашего тыла на позиции батальона зашло сразу две группы "юнкерсов". И снова мы окунулись в кромешный ад.

Но вот пикировщики отбомбились, артиллерия противника перенесла огонь с переднего края нашей обороны в глубину.

– Командиров рот к телефону! – крикнул я связисту. – Сигнальщик, серию красных ракет!

Приложил к глазам бинокль. И даже по поверхностной картине увидел, что наиболее сильный огневой удар пришелся по позициям 1-й роты и ее соседу справа. Да, главный удар гитлеровцы, конечно, планируют нанести не вдоль шоссе, а там, на нашем стыке с соседней дивизией.

Подошел и встал рядом комиссар. Тоже направил бинокль в сторону 1-й роты. Я поделился с ним своими предположениями.

– Думаю, что ты прав, командир. Я пошел туда, в первую стрелковую. Так что давай на всякий случай, – комиссар обнял меня, – а то мало ли чего... Не закончив мысль, Иван Иванович круто повернулся и торопливо зашагал по ходу сообщения.

* * *

В небо взлетели одна за другой красные ракеты. Это сигнал батальону "К бою!". Его тут же продублировали во 2-й и 3-й ротах. И телефонист доложил, что командиры этих подразделений на связи. Но вот из 1-й стрелковой никакого отклика.

– Наверное, товарищ комбат, провод перебило.

– Елинский, Илларионов, – крикнул я в трубку, – роты заняли боевой порядок?

– Занимают.

– Быстрее! И огонь по пехоте. Отсекайте ее от танков.

– Есть, товарищ комбат, – ответили ротные.

– До первой роты дозвонились, телефонист? Немедленно первую роту!

Но с ней связи по-прежнему не было. Что делать?

Тем временем вражеские танки, выползшие из лощин сразу же после артиллерийского и воздушного налетов, приближались к переднему краю нашей обороны. За ними в колоннах по отделениям, прячась за броню, бежала пехота.

– Открываю огонь, товарищ комбат, – доложил в это время командир дивизиона капитан Жданеев.

– Хорошо. Дайте больше огонька перед позициями первой роты. С ней нет связи.

– Понял, – послышалось из трубки короткое.

А я снова крикнул телефонисту:

– Вызывайте танкиста! Да побыстрее!

Но... через минуту телефонист доложил, что танкисты тоже не отвечают. Час от часу не легче! Но что это? Телефонист, вскочив с места, тянет мне трубку, радостно кричит:

– Товарищ комбат, первая рота!

– Первая рота на связи, – прозвучал на другом конце провода еле слышимый и вроде бы незнакомый голос.

– Кто у телефона?

– Старшина роты Сидоров, – ответили из трубки. – Докладываю: командир роты тяжело ранен, я послал за командиром второго взвода лейтенантом Филипповым.

– Комиссар батальона у вас? Он недавно ушел к вам.

– Пока не видел, товарищ комбат...

– Слушайте меня внимательно, Сидоров. Передайте лейтенанту Филиппову, а пока он придет, то и сами дайте команду роте открыть огонь из всех видов оружия по пехоте. Поняли? По пехоте! Отсекайте ее от танков...

– "Юнкерсы"! – закричал кто-то рядом.

И в тот же миг перед глазами взметнулся огненный столб. Затем что-то больно ударило меня в грудь и голову, обожгло лицо. Показалось, что я падаю в какую-то темную бездну.

Очнувшись, увидел телефониста. Он сидел передо мной на корточках и зачем-то отрывал рукав своей нательной рубашки. В голове у меня стоял звон. Попробовал шевельнуть ею – больно. Попытался подняться со дна окопа, куда меня свалило воздушной волной от разорвавшейся почти рядом бомбы, – снова резкая боль в затылке. Что-то теплое стекает за ворот гимнастерки. С трудом закинул руку, пощупал затылок. Пальцы коснулись липкой раны. И снова жгучая боль.

Телефонист помог сесть, неумело замотал мне голову рукавом от своей нательной рубахи. Но почему не бинтом? Впрочем, не все ли равно... Опираясь на его плечо, поднялся на ноги. Боль в голове толкнула каленым железом, в глазах потемнело. Но устоял, проморгался. Увидел: вражеские танки уже совсем близко. И пехота...

– Почему никто не ведет огня?! – крикнул я телефонисту. Но... не услышал даже собственного голоса. Только вижу, как телефонист, держа обеими руками телефонную трубку, то раскрывает, то закрывает рот. Но и его голоса не слышу.

"Контужен", – мелькнуло в голове. Да, похоже, что так. Но как же теперь командовать батальоном?.. Впрочем... Говорить-то я могу.

Неожиданно увидел рядом с собой капитана В. П. Жданеева. Он-то зачем здесь? Хотя... С моего КП ему сподручнее командовать своим дивизионом. Отсюда поле боя как на ладони.

Заметил, как один из артиллерийских разведчиков тронул капитана за рукав шинели, что-то крикнул ему на ухо. Жданеев оторвал от глаз бинокль и посмотрел в мою сторону. Потом зашевелил губами, протянул вперед руку. По этому жесту я понял, что дивизион ведет огонь по противнику.

Тоже прильнул к окулярам бинокля. Увидел, как между вражескими танками рвутся снаряды нашей артиллерии. Но почему ни один из них не горит? И автоматчики... Их тоже не отсекают, что ли?

– Почему не ведут огня роты?! – кричу я телефонисту. – Всем огонь! Слышите, всем огонь!

Телефонист что-то говорит мне, но я его не слышу. И тогда младший лейтенант Акатьев, тоже наблюдавший за полем боя, подошел, дотронулся до меня, протянул правую руку вперед, несколько раз согнул и разогнул указательный палец. Я понял, что роты давно ведут огонь. И действительно, в цепях вражеской пехоты то там, то здесь падают фигурки. А вот перед передним краем нашей обороны загорелось сразу несколько танков... На душе отлегло.

Перед позициями 2-й роты фашистская цепь залегла. Из восьми танков, шедших на том направлении, три загорелись. Остальные сбавили ход. Затем еще один вспыхнул чадным факелом. Танки начали сдавать назад.

По обороне же 1-й роты уже ползают несколько фашистских танков. Неужели ее бойцы дрогнули, отошли? Не может быть!

– Первую роту, давайте первую роту! Акатьев, спросите, что у них там, почему пропустили танки?! – приказал я адъютанту батальона. – И где наши танки?

Младший лейтенант Акатьев, подержав у уха трубку, что-то выслушал, показал мне рукой в сторону опушки леса. Догадываюсь, что машины Ковалева выдвигаются на правый фланг. Что ж, правильное решение. Но вот у нас, здесь, тоже скоро будет жарко.

– Акатьев, – тронул я за плечо младшего лейтенанта,  – слушайте меня. Резервное отделение от второй роты с одним ПТР – срочно сюда, на командный пункт! И всех, кто здесь свободен, расположите в ходе сообщения справа, фронтом на первую роту. Надо задержать вражеские танки и пехоту, не допустить их в тыл второй роте. Все поняли, Акатьев?

Младший лейтенант утвердительно кивнул головой.

– Капитан Жданеев! Готовьте заградогонь перед обороной второго эшелона батальона! Отсекайте осколочными немецкую нехоту от танков! А я туда, показал в сторону траншей 1-й роты. – Командир минометной роты, со мной! Тяните за нами связь!

* * *

Низко пригибаясь, мы побежали по ходу сообщения на правый фланг батальона. На полпути нос к носу столкнулись с командиром резервного взвода. Он, вероятно, спешил ко мне на КП.

– Всех на правый фланг! – не вдаваясь ни в какие подробности, скомандовал я ему. – У шоссе оставьте один ручной пулемет, остальных – за мной!

Немецкие танки – вот они, рядом. И тут подоспели бойцы резервного взвода, расчеты противотанковых ружей. Ну теперь-то мы их шуганем!

Даю – команду на открытие огня. А сам с тревогой думаю: где же наши танки? Поступит ли Ковалев так, как мы договорились?

Да, у нас было заранее условлено, что в случае прорыва гитлеровцев на этом направлении Ковалев сажает десантом на танки тот стрелковый взвод, который его охраняет, и прибывает сюда. Вернее, вон туда, чуть сзади, где оборудованы окопы для его танков. Машины занимают свои окопы, а стрелковый взвод выдвигается вперед, вот в эту траншею, чтобы вместе с моим резервом, тоже стрелковым взводом, заткнуть горловину прорыва. И вот теперь... Резерв-то со мной, а вот где Ковалев со взводом? Хотя... Ведь адъютант батальона доложил же мне, что танки начали выдвижение сюда, на правый фланг. Значит, сейчас прибудут.

Мы уже вовсю вели бой с танками и пехотой противника, прорвавшимися через оборону 1-й роты, когда прибыл стрелковый взвод, приданный Ковалеву.

– Где Ковалев? – набросился я на взводного. Младший лейтенант вначале растерялся, а потом показал мне на опушку леса.

– Два? – растопырил я перед ним два пальца. Младший лейтенант кивнул. Да, прибыли и заняли сзади нас свои окопы два танка.

Молодец, Ковалев, не подвел!

– Занимайте оборону справа от резервного взвода, – скомандовал я младшему лейтенанту. – И сразу же огонь по фашистам!

Тот снова кивнул и, махнув рукой своим бойцам, побежал по траншее.

А немецкие танки, отползшие было назад, в лощину, снова пошли в атаку. Их вроде бы даже стало больше. И пехоты тоже. Не иначе фашистское командование решило во что бы то ни стало развить наметившийся до этого успех, пробить-таки коридор в нашей обороне. Да, сейчас будет особенно жарко. Ведь что мы можем противопоставить здесь этой бронированной волне? К огню артиллерийского дивизиона добавить огонь минометной роты? Да, младший лейтенант Шаповалов вот он, рядом. С телефонной трубкой в руке, наготове. А еще? Два прибывших танка, три противотанковых ружья да два взвода пехоты? Маловато. Сюда еще хотя бы взвод. Но откуда его взять? А что, если... из 3-й роты? Да, это выход.

Но как передать распоряжение? Связным – время не терпит. Хотя... у Шаповалова есть же связь с огневыми позициями. А минометчики совсем недалеко от командного пункта батальона.

Кричу младшему лейтенанту Шаповалову, чтобы он вызвал к телефону старшего на позициях. А через него передал мое распоряжение Акатьеву насчет взвода из 3-й роты.

И снова напряженно работает новая мысль. Хорошо бы и взвод от 2-й роты повернуть фронтом на фашистов. От его фланкирующего огня гитлеровцам бы пришлось несладко. Надо послать смышленого бойца к Елинскому с этим приказанием. Но кого? Конечно же моего ординарца Сергеева! Он скор на ногу. Да и служил раньше вместе со мной в этой роте. К друзьям-приятелям до сих пор ходит, все закоулки в обороне 2-й стрелковой знает. Проберется.

– Саша! – зову по имени Сергеева. – Быстро во вторую роту! Передай Елинскому, чтобы он развернул один взвод вправо и открыл огонь во фланг фашистам. Пусть поставит туда и пару противотанковых ружей, чтобы бить по бортам танков. А пулеметами отсечет от них пехоту. Понял?