Текст книги "Полк, к бою !"

Автор книги: Михаил Хомуло

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

– Это как прикажете понимать? – удивленно спросил я старшину. Водка...

– Так точно. Начпрод полка сказал, что есть приказ свыше выдавать ежедневно на каждого красноармейца и командира по сто граммов водки. Чтобы, значит, грелись люди. Только вот хочу спросить вас, товарищ лейтенант, когда лучше выдавать ее, утром или вечером?

– Вечером, старшина, вечером. Днем пока еще тепло, а ночи уже стоят холодные.

Старшина Ершов был тоже срочной службы, этой бы осенью у него истек срок, и он уехал бы домой. Но – война!

Родом Ершов с Алтая. Как и все сибиряки, был малоразговорчивым. Но очень душевным человеком. В роте его любили все бойцы. Среднего роста, коренастый, он подчас наравне со всеми отрывал траншеи, оборудовал огневые позиции. Хотя мог бы и не делать этого. У старшины иной круг забот. И вот сейчас...

Я предложил капитану поужинать. Тот охотно согласился.

– Двое суток во рту ни крошки не было, – сказал он, снимая с плеча трофейный автомат.

После ужина капитан вынул из-под гимнастерки измятую карту, разложил ее на столе, расправил ладонями и поближе пододвинул к ней коптилку. При тусклом свете не сразу можно было разглядеть не только что-либо из нанесенных на карту данных обстановки, но и саму карту. С непривычки ее трудно было и читать. Да, капитан говорил о немецких картах правду.

Но вот глаза несколько привыкли к нерусскому шрифту. Начала вырисовываться нанесенная капитаном обстановка. Карта пестрела кружочками, стрелочками, подписями, сделанными плохо заточенным карандашом. Они подсказывали, что обозначает тот или другой знак, а также время суток и даты.

Те данные о противнике, которые интересовали меня, я нанес на свою карту. Потом сказал капитану:

– Все это нужно бы показать командиру полка. Да и для вышестоящих штабов карта представляет большую ценность.

Капитан в знак согласия кивнул головой.

За ужином он рассказал, при каких условиях их дивизия попала в окружение и как они с боями пробивались к своим. А затем спросил меня, давно ли я воюю, насколько прочна наша оборона.

– Двое суток ведем бои с фашистской моторизованной дивизией. Пока держимся, – ответил я. – А те танковые части, которые, как вы говорите, движутся к фронту, видимо, главные силы четвертой танковой группы врага.

– Вот оно что! – протянул капитан. – Значит, надо скоро ждать настоящего наступления... Что ж, держись, лейтенант! А я пошел, дела, сказал капитан, пожимая на прощание мою руку...

На следующий день в роту прибыло тридцать восемь человек пополнения. Их привел младший лейтенант Гужва. Среди прибывших было и четыре сержанта. Мы с Сафроновым сразу же побеседовали с людьми, рассказали им про дивизию, полк, о последних боях. Большая половина пополнения прибыла после излечения из госпиталей, другие – вышедшие из окружения. Люди обстрелянные. Что ж, это очень хорошо.

Пополнение распределили по взводам. Теперь в роте стало уже шестьдесят восемь человек. А утром – новая радость. Начальник артвооружения полка прислал отремонтированный станковый пулемет. С учетом приданных в роте теперь имелось четыре "максима". Уже сила!

* * *

Позвонил комбат Клетнов, сказал, что на усиление пришлет ко мне взвод противотанковых ружей. Я поинтересовался, что же это за ружья.

– Увидишь, когда прибудут. Расчеты подготовлены, ружья хорошие, броню фашистских танков прошивают насквозь. Поставь два отделения на передний край, а одно – во втором эшелоне, справа и слева от шоссе.

Когда прибыл взвод, мы с политруком заинтересовались новым оружием. Противотанковые ружья оказались очень простой конструкции и довольно несложными в обращении.

– По танкам стреляли? – спросил я лейтенанта, командира взвода.

– По танкам – нет, а вот по броневым плитам стреляли. На полигоне.

– Какой толщины берут броню?

– Любую пробивают, – ответил лейтенант.

Прошло еще несколько дней томительного ожидания.

Гитлеровцы молчали, только одно их кочующее орудие с разных мест вело огонь по обороне батальона, разбрасывая снаряды то по переднему краю, то по опорному пункту взвода второго эшелона, то по артиллерийским позициям в глубине. Мне, тогда еще неопытному командиру, все это казалось довольно странным.

Вечером в роту прибыл командир батальона. Выслушав мой доклад об обстановке, капитан Клетнов спросил:

– Что делала днем артиллерия противника?

– Вела огонь одним орудием по обороне.

– А как вела?

– Ну, стреляла, – пожав плечами, ответил я. – Снаряд туда, снаряд сюда...

– Э-э, брат! Это не просто стреляла. А пристреливала реперы в обороне, понял? Значит, противник готовится к наступлению. Смотри, будь внимателен. На ночь высылай в нейтральную полосу засады. Фашисты не должны втихую разминировать перед тобой проходы в минных полях. Карауль. И... неплохо бы поймать "языка". Попытайся.

Затем комбат изъявил желание пройти в первую траншею и поговорить с людьми. Я пошел проводить.

Ночь была темной, моросил мелкий дождь. На дне окопов и траншей уже образовались лужи. Над вражеской обороной то и дело взлетали ракеты. Лениво постреливали пулеметы. В промежутках между их очередями в тылу противника был слышен гул танковых моторов.

Комбат несколько минут постоял, прислушиваясь к этому гулу. Потом поговорил с несколькими красноармейцами, проверил работу ручного пулемета, который стоял на площадке рядом. Затем сказал:

– Через день-два надо ожидать наступления противника. Готовьтесь!

А на следующее утро меня вызвал к телефону командир полка.

– Как дела, товарищ Хомуло? – спросил он.

Я обстоятельно доложил ему о противнике, о том, как построил оборону, поблагодарил за противотанковые ружья.

– У тебя есть кого оставить за себя? – спросил Седых.

– Есть... Командир стрелкового взвода младший лейтенант Елинский.

– С ротой справится, если его назначить командиром? – И, не дожидаясь ответа, приказал: – Оставляй его за себя и приходи к командиру батальона. Здесь поговорим.

Пока я, мучимый догадками, добирался по ходам сообщения до КП батальона, Седых опередил меня. Поздоровавшись со мной за руку, капитан снова выслушал мой доклад об обстановке, затем сказал:

– Вот что, товарищ Хомуло. Капитан Клетнов назначен командиром пятьдесят первого полка вместо майора Курицына, который попал под бомбежку и погиб. Так что принимай батальон. Приказ получишь сегодня же.

Я, не веря, смотрел на командира полка. В висках стучала кровь. Знал, что нужно что-то отвечать Седых, но не мог.

Все было так неожиданно! Ведь батальон – не взвод и даже не рота. К тому же... Со дня на день ожидается вражеское наступление. Сумею ли справиться с батальоном, удержать позиции? Целый рой противоречивых мыслей метался в голове.

– Понимаю тебя. Подобного ты конечно же не ожидал, – продолжал между тем Яков Ильич. – Перед отправкой на фронт мое назначение на должность командира полка тоже для меня было как удар грома. Но, как видишь, командую... И вот ты теперь...

– Есть, командовать батальоном! – приложив руку к шапке, ответил наконец я.

– Ну вот и хорошо, – вроде бы даже обрадовался Седых. И уже деловым тоном сказал: – Командующий армией обещал прислать несколько танков для усиления обороны шоссе. Когда прибудут, я скажу, где их поставить и как использовать. Все! Ну, а тебе, дружище, – обратился он уже к капитану Клетнову, – желаю удачи, будь здоров! Расставаться жалко, но что поделаешь...

На прощанье капитаны крепко обнялись. Затем Клетнов подошел ко мне, протянул правую руку, а левой похлопал по плечу:

– Надеюсь на тебя, Хомуло. Уверен, оправдаешь доверие!

Я провел их обоих до хода сообщения, ведущего в тыл. У поворота фаса Седых остановился, обвел взглядом район обороны батальона, а затем, обращаясь ко мне, сказал:

– Сегодня тебе надо непременно побывать в первой и третьей ротах. Познакомиться там с командирами, красноармейцами. Проверь хорошенько систему огня и расстановку противотанковых средств. Тебе ведь воевать теперь с батальоном. Так что действуй!

Вернувшись в землянку, я заслушал доклад адъютанта батальона младшего лейтенанта Акатьева о численном составе, вооружении, рассмотрел схему обороны.

– В ротах, товарищ комбат, – доложил тот, – с прибывшим пополнением по шестьдесят три человека. В бывшей вашей – шестьдесят восемь.

– А сколько всего противотанковых средств?

– Четыре сорокапятки и восемнадцать ПТР. По три противотанковых ружья в первой и третьей ротах и три с резервным взводом батальона. Он занимает оборону на опушке леса, у шоссе, сзади вашей бывшей роты. А в ней, как вы сами знаете, девять ПТР.

Что ж, это уже немало. И если к тому же придут танки, о которых говорил Седых, то фашистов можно будет встретить хорошим огоньком!

* * *

К вечеру я обошел весь район обороны батальона. Проверил систему огня, инженерное оборудование местности, знание задач командирами подразделений, взаимодействие между ними, систему заграждений перед передним краем.

Да, люди сделали многое. Но требовалось еще больше. Особенно беспокоило меня отсутствие сплошных линий траншей и ходов сообщения. Да и огневые позиции отрыты только на отделения и групповое оружие. И то не везде полного профиля. По переднему краю можно передвигаться лишь согнувшись, а в подобных условиях ни о каком скрытном маневре подразделениями в ходе боя и речи вести нельзя.

Не везде организована сплошная система огня, особенно на стыках рот и взводов. Второго эшелона в батальоне нет. В резерве находится лишь один, да и то одно подобие стрелкового взвода. Мало, очень мало!

И еще. Если 2-я рота отрыла на флангах ходы сообщения и подготовила в них позиции для отделений, чтобы в случае прорыва обороны противником можно было бы вести бой и в окружении, то в других ротах об этом не подумали. Более того, позиции отделений на переднем крае в 1-й и 3-й ротах вообще не соединены траншеей. Надо принимать срочные меры.

Собрал командиров рот, показал им на местности, где и какие отрывать траншеи и ходы сообщения, оборудовать огневые позиции.

– А какими силами? – не выдержал младший лейтенант Елинский.

– Во-первых, работать ночью, – ответил я. – В это время дежурство на переднем крае нести только расчетам станковых и ручных пулеметов да по стрелковому отделению от роты. Во-вторых, трудиться всем! Порядок работы на последующие дни буду уточнять в зависимости от обстановки.

Возвратившись поздно вечером на КП батальона, увидел... сидящего в моей землянке политрука Иванова!

– Здравствуйте, Михаил Григорьевич! – сказал тот, вставая. – Вот мы и опять вместе. Что так смотришь, не рад? Как видишь, получил сегодня назначение...

– Значит, комиссаром батальона к нам, Иван Иванович? Это же здорово!

– Как дела, что успел посмотреть за день? – переходя на деловой тон, спросил между тем комиссар.

Я взял схему обороны батальона и, показывая по ней, рассказал ему, что представляют, на мой взгляд, в настоящее время ее сильные и слабые стороны. Красным карандашом нанес свое решение по усовершенствованию.

– Сегодня ночью начнем инженерные работы, – сказал я в заключение.

– Сколько надо времени, чтобы отрыть ротный район обороны? – спросил заинтересованно комиссар.

– По моим подсчетам, для работы в ночное время мы сможем привлечь из батальона сто десять – сто двенадцать человек. Значит, нужно две-три ночи, чтобы отрыть основные позиции, и столько же, чтобы соединить их траншеей. Кроме того, потребуется еще пара ночей, чтобы провести ход сообщения от обороны второй роты в тыл к новому опорному пункту.

– Да, дело задумано хорошее, – кивнул головой Иванов. – Успеть бы только завершить все это до начала вражеского наступления.

– Если даже сделаем половину задуманного, уже будет хорошо.

– Верно. Ну, я пойду в первую роту, – сказал Иван Иванович. – Хочу посмотреть, что и как там, познакомлюсь с людьми.

– А я буду ждать вторую роту в новом районе. Хочу, чтобы люди правильно поняли мое решение.

Из землянки мы с комиссаром вышли вместе. По-прежнему моросит холодный дождь, темно. В небо одна за другой взлетают немецкие ракеты. При их неверном свете вражеские пулеметы прочесывают огнем нейтральную полосу. Делают это гитлеровцы неспроста. Прошлой ночью наши разведчики захватили несколько пленных. И наоборот, все попытки фашистов утащить из нашей обороны хотя бы одного "языка" не имеют успеха. Вот сейчас и нервничают.

На опушке леса, у шоссе, мы расстаемся с Иваном Ивановичем.

Через несколько минут до меня донесся топот ног и приглушенный говор. Люди шли по кювету. Не дойдя до угла опушки леса, остановились. По голосу, отдававшему команды, узнаю младшего лейтенанта Елинского. Подхожу, здороваюсь с бойцами. А Елинского спрашиваю:

– Ну, успокоился? Входишь в курс дела?

– Понемногу.

Еще утром, когда я объявил Елинскому о его назначении командиром роты, он воспринял это как-то неохотно.

– Может, кто бы другой? – попытался отказаться младший лейтенант.

Но я настоял на своем. И не без оснований.

Елинский прослужил в роте около двух лет. Скромный и застенчивый, он почему-то всегда сторонился начальства. Потому-то в свои двадцать пять лет и считался самым обыкновенным взводным, которому, мол, еще надо и надо приобретать командирские качества. Бои же показали, что эти качества у Елинского уже есть. Его взвод сражался стойко, сам младший лейтенант проявлял смелость, ясность мышления и находчивость. Не было сомнений, что он справится и на роте. И вот сейчас он командует ею. С часу на час все смелее, уверенней. Ничего, войдет, как говорится, во вкус.

* * *

Вскоре подошли выделенные для работы команды и из других рот. А также артиллеристы, пэтээровцы. Всего собралось сто двенадцать человек.

Расставив личный состав по рабочим местам, мы вместе с Елинским пошли на левый фланг района обороны. Не доходя до шоссе, услышали вдруг крепкие русские словечки. А затем тог же голос сказал: "Все Подмосковье, что ли, решили перерыть? Ох уж это мне начальство! Думает, что если нароем окопчиков, так и остановим ими фрица? Черта с два! Сюда пушек да танков поболе надо, вот тогда..."

Мы поравнялись с говорившими. Их было двое. Один красноармеец молча копал большой саперной лопатой землю, а другой, низко нагибаясь, малой лопаткой подчищал за ним дно окопа. Он-то и вел такие разговоры.

– Кто будете? – спросил я, подойдя к работающим вплотную.

– Свои, кто же еще, товарищ комбат, – неохотно ответил тот, что поносил окопные работы.

– Как фамилия? Давно в роте?

– Гущин. Красноармеец Гущин, – поправился боец. – В роте третий день...

– Откуда прибыли?

– С пересыльного.

– Были в окружении?

– Были и в окружении, – теперь уже со злостью ответил он.

– Где попали-то?

– Последний раз под Малоярославлем. А отступал аж от Могилева.

Боец так и сказал: "под Малоярославлем".

Я его поправил:

– Под Малоярославцем. – И продолжил: – Ну и что, разве вы там не рыли окопы?

– Почему, рыли. Да их фашист обходил стороной. Ткнется, бывало, на огонь нарвется – да и назад.

– Значит, когда у вас были окопы, он не шел на вас? А где их не было или они были просто плохо отрыты, то наступал и обходил, брал в кольцо, так?

– Выходит, что так, – буркнул Гущин.

– Нехорошие разговоры ведете, красноармеец Гущин! – повысил я голос. Вместо того чтобы рассказать людям правду о том, как фашисты, натыкаясь на подготовленную оборону, получали отпор и откатывались назад, а затем искали лазейки, места, где не было обороны или она плохо была подготовлена, и там, наступая, окружали тех, кто хорошо оборонялся, вы ворчите и размагничиваете людей. Надеюсь, бойцы все-таки услышат от вас, уже повоевавшего, эту правду и поймут, что с хорошо подготовленной обороной легче бить противника, что окопы защитят их и от осколков, и от пуль, и даже от танков врага.

– Да я что, товарищ комбат... Это так, к слову пришлось.

– Вот что, Гущин, на перекуре обо всем, что говорили мне, расскажете своему взводу. На втором перекуре – другому взводу, всем остальным.

– А как же мои пять метров? – спросил Гущин.

– Какие пять метров?

– Наш командир взвода, товарищ комбат, приказал нам с Козловым за ночь отрыть пять метров траншеи.

– Товарищ Елинский, – обратился я к командиру роты, – пусть Гущин за ночь обойдет всю роту и те подразделения, которые прибыли сюда, и всем расскажет, о чем мы говорили. А норму ему уменьшите.

– Эх, какой же я дурак! – удаляясь, услышал я слова Гущина. – Комбат, конечно, прав, рыть земельку-то надо, без окопа ты как прыщ на одном месте.

За работой незаметно пролетело трое суток. Гитлеровцы все это время вели себя относительно спокойно. В бинокль было видно, что они тоже роют окопы. Только вот их снайперы непрерывно охотились за нашими людьми. Да артиллерия от пристрелки то и дело переходила к массированным налетам по переднему краю, по глубине нашей обороны.

Инженерные работы в батальоне тем временем продвигались не так быстро, как хотелось бы. Недоставало больших саперных лопат, пил, топоров. Приходилось выдавать одну лопату на двоих, а то и на троих. Рыли посменно. Пять метров на двоих – норму, которую установили во второй роте, никто, естественно, не выполнял. Отрывали, самое большее, три с половиной – четыре метра траншеи.

К тому же сразу же после первой ночи работ над обороной батальона появилась "рама", фотографируя уже отрытые участки траншей. Подобное повторялось и в течение последующих дней. Наверное, ход инженерных работ серьезно беспокоил вражеское командование, коль его авиация так усердно вела разведку нашей обороны. А что последует за этим – известно. Приходилось молить случай лишь об одном: чтобы противник помедлил с артиллерийскими и воздушными налетами хотя бы еще пару дней и ночей.

* * *

...На обратных скатах одной из высот оборудовала огневые позиции приданная мне рота восьмидесятидвухмиллиметровых минометов. Командовал этим подразделением младший лейтенант Г. А. Шаповалов, выпускник Кемеровского пехотного училища. Его наблюдательный пункт находился метрах в четырехстах от моего, что конечно же могло затруднить мне управление огнем этих минометов.

– Не лучше ли вам оборудовать свой НП рядом с моим? – предложил я Шаповалову при первом знакомстве.

Он бодро ответил, что не видит в этом надобности, к тому же располагаться именно так их учили в училище.

– Хорошо. Пока оставим этот разговор, – неопределенно сказал я. – Вот на днях побываю у вас, тогда посмотрим...

На следующее утро я действительно появился в минометной роте. Шаповалова на наблюдательном пункте почему-то не оказалось, разведчики спали. Пришлось разбудить. На мой вопрос, где их командир роты, они ответили молчанием.

– Вызывайте командира роты, младший сержант. Засекаю время, – приказал я старшему разведчику, глядя на часы. – Кстати, у кого карточка огня?

– У командира роты...

Прошло еще несколько минут. Шаповалова не было.

"Какая беспечность! – закипал на сердце гнев. – Со дня на день ожидается наступление фашистов, а у Шаповалова... Вот почему он оборудовал свой НП здесь. Чтобы, значит, подальше от глаз начальства... Но ничего, сейчас мы тебя пропесочим, младший лейтенант!"

Через пятнадцать минут прибежали командир и политрук роты. Оба были заспанны. Ни слова не говоря, я спустился в отрытую щель, где стояла стереотруба. Спросил:

– Где ваше место, младший лейтенант Шаповалов? Откуда вы будете управлять огнем роты?

– Отсюда, – показал он на стереотрубу.

Я подошел к ней, прильнул к окулярам. Местность перед передним краем обороны нашего батальона почти не просматривалась, стык со 2-м батальоном тоже.

– Что же вы увидите отсюда? – уже повысив голос, спросил я младшего лейтенанта. – Это так вас учили выбирать НП?

Шаповалов стоял молча, опустив голову.

– Покажите схему огней! Шаповалов снова промолчал.

– Есть у вас схема огней? – вторично спросил я у него.

– Нет, товарищ комбат...

– Кто вам ставил задачу?

– Бывший комбат.

– И что же? Он вам обо всем этом не говорил?

– Говорил...

– Подайте команду: "Рота, к бою!" – скомандовал я Шаповалову. Готовность доложить!

– По местам! – подал он команду. Разведчики и телефонисты заняли свои места.

– Рота, к бою! – последовала вторая команда.

Но вот о готовности... Доклада о ней не поступило ни через пять минут, ни через десять... Лишь спустя четверть часа огневые позиции наконец откликнулись.

Целых пятнадцать минут! Такое состояние дел с боевой готовностью в минометной роте возмутило меня до глубины души.

– Как вы могли дойти до такой жизни, младший лейтенант Шаповалов? А вы, политрук, зачем вы-то в роте?.. Молчите?! Словом, вы оба заслуживаете снятия с должностей и отдачи под суд. Сегодня же доложу об этом командиру и комиссару полка!

Услышав последние слова, Шаповалов и политрук густо покраснели.

– Виноваты, товарищ комбат, – первым сказал политрук. – Честное слово, исправим дело...

– А вы, Шаповалов, что скажете?

– Простите, товарищ комбат, – переминаясь с ноги на ногу, сказал тот. Я ведь стрелок, училище кончал пехотное и, естественно, не совсем хорошо знаю минометное дело...

"Вот теперь, – подумалось, – ты не станешь больше показывать свою независимость. Мальчишка! Без году неделя на фронте, а туда же – что хочу, то и ворочу. Не-ет, младший лейтенант! Война подобного не прощает! Хоть и несладко тебе сейчас, и стыдно, но наука! Потом, глядишь, и других уму-разуму научишь". Вслух же приказал:

– Наблюдательный пункт завтра к утру поставить рядом с моим! Место укажу. В эту же ночь основные позиции оборудовать на восточных скатах высоты, справа от шоссе. В следующую ночь отроете запасные вон там, слева от дороги. Соедините их ходом сообщения. Все ясно?

– Так точно, товарищ комбат! Будет сделано!

По тону чувствовалось: да, Шаповалов сделает теперь все так, как положено. Ведь он уже получил наглядный урок.

* * *

Когда мы с ординарцем возвращались на свой НП, в лесу, что синел неподалеку, в нашем тылу, раздался гул моторов танков. Он все нарастал, близился, и через несколько минут из-за поворота шоссе появилась одна, затем другая и третья бронированные машины. Первые две – танки Т-34. А вот третья... Таких танков я еще не видел.

Поравнявшись с нами, машины остановились. Из башни головного танка вылез человек. Соскочив на землю, направился к нам.

– Здорово! – произнес он, приложив руку к танкошлему. Представился: Старший лейтенант Ковалев.

Я тоже назвал себя.

– Постой, постой, – сказал танкист, улыбаясь. – Значит, ты и есть командир первого батальона?

– Он самый.

– На ловца, как говорится, и зверь бежит. Я – к тебе. Имею задачу от самого командарма действовать на твоем участке из засад. Приказано ни одного танка не пропустить по Варшавке. И не пропущу! Видишь, какие красавцы стоят! – Старший лейтенант махнул рукой в сторону танков.

– Скажи, что это за машина? Вон та, третья. Новой марки, что ли?

– Это, брат, КВ. Ни один снаряд его броню не берет!

– Что ж, посмотрим... Значит, будете действовать из засад? А мне говорили, что ты поставишь их ко мне в оборону...

– Не-е, в оборону нельзя! Только из засад! Словом, куда пойдут фашистские танки, туда и я со своими. Вот местечко б получше присмотреть на первое-то время...

– А может, посмотрим вдвоем? Мне ведь тоже приказано не пропустить фашистов по шоссе, так что...

– Добро, пехота, согласен.

– Ты пока с дороги-то машины убери, – посоветовал я Ковалеву. – И пусть твои ребята веток на них набросают. А то фашистские самолеты бомбят все, что увидят. А твои танки на шоссе – как на ладони.

– Верно, – согласился он. И тут же распорядился замаскировать боевые машины в лесу.

Мы двинулись со старшим лейтенантом Г. П. Ковалевым дальше.

– Слушай, друг, – начал на ходу вводить я танкиста в курс дела, – мне здесь каждый метр знаком, на брюхе весь участок облазил. Уязвимых мест в обороне батальона два. Одно – вдоль шоссе, другое – правый фланг. Прикрыть бы их надо... Что, если ты оборудуешь основные позиции... для двух танков вот здесь, на опушке? По одному танку справа и слева от шоссе, а? Обстрел для них прекрасный, будут бить и вдоль дороги и по флангам при надобности. Ну, а третий танк... Его оставь во втором эшелоне, в лесу, у обочины шоссе. Если фашистские танки и прорвутся, то он их встретит... Есть у меня соображение и по запасным позициям. Как, согласен?

– Нет, – покачал головой Ковалев. – У меня ж, как я тебе говорил, приказ: действовать из засад. Вон в том лесу. Буду выбирать поляны и там встречать фрицев.

– Но послушай! Если гитлеровцы прорвут оборону моего батальона и ворвутся в лес, несдобровать и твоим танкам. Фашистов надо бить всем вместе, в общей системе обороны. А так... Посмотри, вон, впереди, на двух высотках, видишь, нарыты окопы?

Я подал бинокль Ковалеву. Тот поднес его к глазам, сказал:

– Окопы вижу, а вот людей нет...

– То-то и оно! Окопы есть, а людей нет, – подтвердил я. – Понимаешь, сажать в них некого. Бойцов мало, я еле-еле передок прикрыл.

– А если не удержишь передок, тогда что? – задумчиво свел брови Ковалев.

– К тому и клоню. Зароешь ты пару своих танков вот здесь, справа и слева от шоссе, они, глядишь, и прикроют эти высотки из орудий да пулеметов. Чем не засада? И у меня глубина обороны создастся. Согласен?

Ковалев надвинул на брови танкошлем, почесал в затылке, сказал неуверенно:

– Вот здесь, слева, на опушке, можно было бы... Но гнать танк вправо, за шоссе... Отрыв получается.

– Да пойми! – продолжал я убеждать танкиста. – Ну, будешь ты стоять всеми силами здесь, по эту сторону шоссе. А фашисты возьмут да и прорвутся справа. Зайдут нам с тобой в тыл и...

– Ну и чертяка же ты, комбат! – улыбнулся Ковалев. – Так расписал, что... Ладно! Вот прибудет мой командир батальона, доложу ему. Как прикажет, так и буду действовать.

– А когда он прибудет?

– Обещал к вечеру.

– Ну хорошо. А сейчас давай-ка подберем все же места для огневых позиций. А когда прибудет твой комбат, тогда и доложим ему наше предложение.

– Не наше, а твое, – поправил Ковалев.

– Ну пусть мое. Хотя... Это же наше общее дело. Верно?

– Хорошо, давай, – согласился старший лейтенант. И пошутил: – Наше дело шоферское. Вот доложим начальству, а там как оно решит...

* * *

Выбирая вместе с Ковалевым и его командирами танков огневые позиции для боевых машин, я неотступно думал: "Вот мы тут лазаем, стараемся. А приедет тот комбат-танкист... Нет, надо попросить нашего командира полка прибыть сюда. Пусть заставит танкистов переменить свое решение, отказаться от засад и использовать танки в интересах обороны батальона".

– Мне нужно бы срочно сбегать на свой НП, – сказал я наконец Ковалеву. – Дело есть неотложное, совсем забыл. А ты, пожалуйста, задержи своего комбата, если чуть опоздаю. Хотелось бы вместе с тобой доложить ему о наших прикидках.

– Начальство есть начальство, его задерживать не положено, – улыбнулся старший лейтенант. Но тут же пообещал: – Ладно, попробуем.

Я ринулся на наблюдательный пункт...

– Хорошо, – ответил мне по телефону командир полка. – Во сколько прибудет его комбат?

– Точное время Ковалев не сказал. Говорит, к вечеру.

– Ладно, жди меня к пятнадцати часам. Хочу посмотреть, что ты там затеял. А потом уже и к танкистам...

После осмотра фронта работ во втором эшелоне нашей обороны командир полка одобрил мое решение и даже похвалил. Затем мы вместе двинулись к танкистам. На опушке леса, справа от шоссе, вскоре заметили четырех человек в черных комбинезонах. Один из них, стоящий в центре, показывал остальным рукой куда-то вправо.

– Они, – подсказал я командиру полка. – И комбат их прибыл...

– Рискуете, товарищи, – подходя к танкистам с тыла, заметил капитан Седых. – Ведь гитлеровцы отсюда всего в восьмистах метрах.

Протянул высокому танкисту руку, представился. Тот назвал и себя капитан Осипов, командир батальона 9-й танковой бригады. Затем добавил:

– Вот, провожу рекогносцировку местности. Смотрю, где бы лучше расставить танки...

Я так и впился глазами в капитана. Неужели он по-прежнему будет настаивать на засадах и запретит Ковалеву... Но нет. Капитан М. М. Осипов, к великой радости, начал так:

– Ковалев уже докладывал мне мнение вашего комбата. Что ж... Логично они тут все обмозговали. Только вот для прикрытия танков, особенно в ночное время, нужно было бы выделить хотя бы взвод пехоты. А то, знаете ли, вражеские автоматчики нет-нет да и просачиваются в тыл. К тому же и помочь экипажам надо. Окоп для танка вырыть – дело нешуточное.

Я, обрадовавшись первым его словам, сейчас так и обмер. Целый стрелковый взвод?! Да где же его взять?! И так оборона жидкая...

– Выделим, товарищ Осипов, – успокоил между тем танкиста командир полка. Я укоризненно глянул в его сторону. Седых подмигнул мне, будто сказал: "Молчи".

– Кроме того, – продолжал Осипов, – к танкистам нужна связь от вас, товарищ капитан. Ну и – само собой разумеется – мои люди должны быть зачислены у вас на все виды довольствия.

– Что ж, – произнес командир полка, – эти просьбы тоже удовлетворим. Правда, у нас с людьми туговато... Ну да ничего, что-нибудь придумаем! Значит, по рукам, как у нас говорят. – И Седых пожал руку капитану Осипову.

Простившись со всеми, комбат-танкист уехал. А командир полка, обращаясь одновременно ко мне и Ковалеву, сказал:

– Вот что, други. Теперь вы одной веревочкой связаны. За оборону отвечаете оба. Вы, танкист, все мои команды будете получать через него. Седых кивнул в мою сторону. – А вот взвод...

У меня снова заныло где-то под ложечкой. Но Седых, с минуту подумав, решительно махнул рукой, пообещал Ковалеву:

– Стрелковый взвод, старший лейтенант, с наступлением темноты прибудет в твое распоряжение! Пришлю из другого батальона. – И мне: – На довольствие всех их возьми к себе, товарищ Хомуло. Завтра к утру огневые позиции должны быть отрыты и хорошо замаскированы! Доложишь. И... смотри в оба, комбат, не прозевай начало наступления фашистов! Сажай слухачей ближе к проволоке. И еще... Сегодня полковую разведку пропусти за передний край, "язык" нужен. В случае чего окажи ей помощь.

На этом командир полка простился с нами и уехал к себе.

* * *

На следующий день я работал с командиром артбатареи, приданной батальону из полка. А затем еще и с командиром минометной роты. Уточнил им огневые задачи, привязал все это к местности.

Да, артиллерии батальону явно не хватало. Батарея и минрота, вместе взятые, перекрывали неподвижным заградительным огнем всего лишь около четырехсот метров по фронту. А линия обороны батальона тянулась почти на два с половиной километра. Вот тут и исходи.

...Командир минометной роты младший лейтенант Шаповалов все-таки оборудовал свой наблюдательный пункт там, где я ему и приказывал. С докладом об этом он явился ко мне вместе с политруком.

– Молодцы, – похвалил я их. И спросил: – Не пристреливались еще?