Текст книги "Гвоздь & винил"

Автор книги: Михаил Гальцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

– Старый, да кто ж меня пустит?! – удивился я – у меня «бананов» куча неисправленных и трое суток ареста от бывшего замполита!

– Да, помолчи ты, договорить дай – хлопнул меня по руке Серж – ты запишись, а там посмотрим. Не забудь с собой «гражданку» взять. Она у тебя есть?

– Да. В чемодане лежит.

– Ну ты долбень! – Серж покрутил пальцем у виска – срочно её оттуда убирай! Будут шмон делать, и кирдык твоим шобанам. Надо отнести всё в нашу ячейку.

– Какую «вашу ячейку»?

– А, ты ж не знаешь ещё. У нас с Лунатиком на автостанции в камере хранения ячейка арендована. В ней пласты и шмотки хранятся. Выходим туда, берём своё добро, в гальюне переодеваемся, кладём форму в камеру и едем в сторону Сенной. Понял?

– Понял. А зачем нам ехать в сторону Сенной? – спросил я.

– Там сейчас «куча». Менты с набережной согнали, и весь народ теперь под трамплином обитает. Правда, и там уже облава была. Да, ремень форменный на себе оставь.

– Зачем мне форменный, если у меня фирменный? – пошутил я.

Серж не засмеялся и строго на меня посмотрел

– Кроме ментов там гопЫ с Автозавода. Эти ещё хуже. Ходят по одному, вынюхивают чё по чём, а потом кодлой налетают и отбирают всё самое вкусное!

– Это ж натуральный грабёж – возмутился я – а менты?!

– Менты сами грабят. Всё как дома – усмехнулся Серж – а кому легко?

– Никому – машинально проговорил я и огорчился несправедливости жизни, как маленький мальчик в рассказе у Чехова. Помните? Он думал, что весь мир состоит из леденцов и игрушек, а папа ему навтыкал, и весь его сладкий мир рассыпался. Папа мальчика просто красава! А Шакьямуни?! Этот любимец моего друга-гитариста? Он просто навинтил из родительского дворца, чтобы увидеть эту несправедливую жизнь! Что он говорил? «Весь секрет существования заключается в избавлении от страхов. Не бойся того, что с тобой будет, твоё будущее от этого не изменится, зато настоящее станет спокойным» Конец цитаты. Я положил на свои страхи и пошёл затачивать бляху.

Увидев мои труды, подошедший ко мне Плевок спросил

– Зачем?

– За тем, чтобы бить по башке.

– Дык нас это, завтра на мебельную фабрику работать повезут. Грузить что-то или, как всегда, говно разгребать.

– И что?

– Там делают стулья, а из их ножек получаются клёвые нунчаки! Десятая рота там была – теперь все с нунчаками!

– Юрец, а ты знаешь, что за эти волшебные палочки можно три года огрести? Только за ношение.

– Чё это?! – удивился Плевок.

– Это – холодное оружие ударно-раздробляющего действия. Менты тебя с ними только так примут.

– Вот же, блядь… – глубокомысленно произнёс Плевок и огорчённо почесал репу – а я-то думал, ты обрадуешься!

Я действительно обрадовался, подсчитывая в уме прибыль от продажи заготовок, и сообщил об этом Сержу.

– Мебель, скорее всего, там из бука делают – со знанием дела сказал Серж – но есть некоторые детали из железного дерева. Нам такое надо искать, а на продажу и бук пойдёт.

– Абзац! Куча наша с вами мандой накрылась! В увал только отличники идут – выдохнул подлетевший к нам Андрюшенька – а нас завтра после обеда в ёперный театр ведут! На «Порги и Бесс»!

– «Summertime and the living is easy

Fish are jumping and the cotton is high… – прогнусавил я – а что, слиняем в бар, там коктейли нормальные.

– Так не пойдет! – категорично заявил Серж – мы после работ должны на куче быть! Любые отмазы ищите. Я вот скажу, что мне к соревнованиям по борьбе готовиться надо.

– Да, ладно, везде успеем – сказал я – только я одного не понял – мы что, в самоход идём?

– Ну, да! – радостно подтвердил Андрюшенька, как будто каждый день ходил в самовольные отлучки – меня знакомый с третьего курса научил. Надо, говорит, через центральный КПП идти с наглой рожей, тогда никто и не подумает, что ты в самоходе.

– И всё? Так просто? – спросил я.

– А всё великое просто! Не знал? – Лунатик нащупал что-то у себя в кармане и с облегчением вздохнул – ё-маё, а я уж думал, потерял.

– Что у тебя там? Колись – Серж внимательно посмотрел на карман Лунатика и потянулся к нему рукой.

– Што ти хочишь, дэ-э? Зачэм так гаварышь, э-э? – закосил под грузина Лунатик, а потом уже серьёзно добавил – мне один умелец из музвзвода за четвертак печать вырезал. От настоящей не отличишь.

– Ёлы-палы – схватился за голову я – самоход, подделка документов и спекуляция винилом! Полный набор для дисбата!

– Да, ладно, не бзди – отмахнулся Лунатик, явно обвиняя меня в трусости.

– Я и не бздю. Выпрут из Системы мне же лучше! – бодро сказал я и почесал грудь – там у меня скреблись кошки.

– Маладэц! – Лунатик хлопнул меня по спине и продолжил – Знаешь, кстати, единицу измерения вони?

– Нет. А она есть?

– Конечно! Вонь измеряется в бзденах!

– Это как?

– Как накакал, так и обосрался! – пошутил Лунатик – а если серьёзно, то один бзден – это когда брошенный вверх железный топор, зависает в воздухе на высоте двух метров! Усёк?

– Иди в жопу – лениво послал я Андрюшеньку и направился в баталерку. Нужно было срочно проверить чемодан с лежащей на его дне «гражданкой».

На мебельной фабрике, куда нас привезли на тентованной «шишиге», мы развили бурную деятельность по добыче ножек от стульев. Дальновидный Серж сбегал в магазин за водкой и спустя час обменял её у какого-то не опохмелившегося с утра работяги на два мешка чудесных буковых палок. Себе он где-то раздобыл две гранёные ножки из железного дерева.

– Осталось только дырки просверлить и цепочку поставить. Все дела – Серж аккуратно засунул своё «железо» в офицерскую сумку, которую он прихватил с собой.

– Похоже, что после нашего визита на эту фабрику никто из училища больше сюда не поедет – заметил Андрюшенька.

– Это почему же? – уставился на Андрюшеньку Серж.

Лунатик только развёл руками и ухмыльнулся, а я вспомнил , что могло скрываться за этой ухмылкой.

Месяц назад в кубрик влетел обалдевший от счастья Плевок и, захлёбываясь слюной, сообщил нам «по секрету», что первые два взвода идут на молочный завод, который находится на проспекте Гагарина. Он посоветовал нам взять с собой пакеты «для молочки», потому что курсантов там должны угостить.

На следующее утро нас построил какой-то похожий на Дуремара полковник и восторженным тоном заявил

– Товарищи курсанты, впервые за последние три года нашему училищу разрешили провести экскурсию на молочном заводе! Это – большое событие! Всё, что от вас требуется – это дисциплина. Не надо ничего трогать, а тем более, брать своими руками! Ведь работники завода могут подумать, что курсантов нашего училища плохо кормят… – он говорил так ещё минут десять, но никто его не слушал, мечтая поскорее добраться до молочного конвейера.

На заводе нам дали местного экскурсовода – толстую тётку с перманентной завивкой, втиснутую в накрахмаленный белый халат. Кудряшки у тётки были мелкие и фиолетового цвета.

– Как Мальвина – высказался Лунатик.

– Мальвинища – поправил его циничный Серж – смотри какое жоплО!

– Отставить разговоры в строю! – сурово приказал Дуремар, услышав слово «жопло».

Тётка повела нас по цехам, и первым был творожный. Огромные марлевые мешки с творогом висели над ваннами, в которые с них стекала сыворотка. Пахло кислятиной. Стукач Жако, прячась за нашими спинами, расковырял один из мешков и вовсю набивал творогом полиэтиленовый пакет.

– Эй, мальчик! – крикнула стукачу тётка-экскурсовод, заметив проводимую им диверсию – это невкусный творог!

– Вот мля! – сказал себе под нос Жако и, пряча за спиной добычу, ласково спросил у тётки – а почему он невкусный?

– Полуфабрикат. Не готов ещё. Дальше будет цех с готовым творогом, расфасованным в пачки. И отдельная линия – это сырки с изюмом!

Все облизнулись, а Жако бросил пакет с «невкусным творогом» на пол и задвинул его ногой под ванну.

На «отдельной линии» мы порезвились всласть, а потом были ещё молочный, кефирный, сметанный и сырный цеха. Обожравшись до сблёва и набив пакеты всевозможной молочной продукцией, мы мечтали теперь только об одном… В завершение всего этого действа, Мальвинища привела нас в комнату с длинным столом, который ломился под тяжестью поставленных на него тарелок с пакетами молока, пачками творога и кусками «Российского» сыра.

Первым из-за стола испарился Жако. За ним последовали и другие.

Полковник, глухо матерясь, повёл нас обратно в училище. Мы держались как могли, сжимая что есть силы свои, готовые разорваться, сфинктеры, но всё же потеряли в пути обосравшуюся часть взвода. С тех пор я перестал пить молоко.

– Центнер сырков с изюмом и два мешка буковых палок… Разве эти вещи сопоставимы? – с умным видом заявил я Лунатику – тут никто ничего и не заметит.

– Может ты и прав – сказал Андрюшенька – только эти мешки надо сразу в «шишигу» под лавки зашхерить, пока Девочка за попу не взял. Скажет, что воруем и заставит на место положить.

– А в училище не заставит?

– Нет, конечно, скажем, что это запчасти для стульев из ленкомнаты – уверенно произнёс Лунатик и подмигнул нам с Сержем – «Тиха украинская ночь, но сало надо перепрятать»!

– Это правильно! – подтвердил Серж и потащил мешки к «шишиге».

В училище мы принесли мешки в ленинскую комнату, переложили заготовки в огромный чемодан книгоноши, и Серж закрыл его на замок.

– Захотят – сопрут – покачал головой Андрюшенька.

– Пусть попробуют – сказал, похрустывая пальцами Серж – башку отшибу.

В то время, как вся рота собиралась в оперный театр, мы втроём, переодевшись в сортире автостанции, рысью домчались до Краснофлотской и сели в трамвай.

Я посмотрел в пакет, который Андрюшенька прижимал к груди

– Что хоть там, фирмА?

– Да, не, почти одни «демократы» : «Пудис», «Карат», «Омега»… Я тут с одной тёлкой познакомился, у неё мамаша в «Мелодии» работает! Вот, достаёт. Запакованные. Всё чинно.

– И по чём гоните?

– Эти по рублю.

«А что, навар тоже нехилый, если по трояку брать»! – подумал я про себя. Ведь, на жаргоне барахолки «рубль» был десятью рублями, «пятак», соответственно, пятьюдесятью, а «червонец» – сотней. Флойдовский двойник «The wall» семьдесят девятого года новый стоил, к примеру, «двенадцать» рублей.

– А пласты от Боба где? Ты же говорил, что там всё круто?

– Спокуха, Хрящ, и бронтозавры будут нашими! – хитро подмигнул мне Андрюшенька – не спеши. Всему своё время!

На «куче» Лунатик быстренько сдал полпакета своих «упакованных» демократов, параллельно приобретя «Angel station» Манфреда Мэнна и какую-то неизвестную штатовскую команду под названием «Santa Fe».

– Ты зачем этот шлак взял? – спросил Андрюшеньку Серж, едва поспевающий следить за действиями нашего одарённого еврейского мальчика – договорились же только проверенные команды брать!

– Чувак мне сказал, что это «южный буги» типа «Зи Зи топ». И обложка классная! Всё запечатано, ты только посмотри! – Лунатик собрался было достать пласт из пакета, но Серж остановил его движением руки.

– Хорош отсвечивать! Валим отсюда!

– Почему? Народ ведь ещё не разошёлся? – удивился я.

– Потому, что скоро наступит «Час мента». Они любят в это время приезжать – сказал Серж и ногтём указательного пальца несколько раз щёлкнул по циферблату своих наручных часов.

Обратно в казарму мы вернулись быстро, пройдя через КПП и предьявив дежурному по училищу увольнительные с поддельной печатью.

– Воци-цоци-первацоци-воци-цоци-перваца – бодро пропел Андрюшенька, раскрыл военный билет и потряс перед моим носом увольнительной – работает?!

– Работает – согласился я и, увидев в военном билете фото командующего ВМФ СССР адмирала Горшкова, спросил – а этот папАчос тебе зачем?!

– Проф, какой – же ты всё-таки тупой! Вот представь, останавливает меня в городе патруль и приказывает предъявить для проверки военник!

– И чего?

– А вот чего! Я даю начальнику патруля эту ксиву, а он спрашивает: «Кто это»? На что я ему отвечаю: «Это мой дедушка»! И всё! Вопросов больше нет! Поэл?!

– Ну, да, конечно, вопросов нет – ответил я Лунатику, а сам вспомнил, как однажды в восьмом классе мы ходили домой к чуваку, которого вся школа знала под кличкой «Косой». Он был должен Андрюшеньке десять рублей за две пачки «Мальборо».

– А ты знаешь, как его зовут? – спросил я Лунатика.

– Косой, ты и сам это знаешь.

– Я тебя не кличку, а имя спрашиваю.

– Нет, а зачем? – прикинувшись дурачком ответил Андрюшенька – мне что с ним детей крестить?

– А если дверь откроет не он – кого мы спросим?

– Об этом я как-то не подумал – почесал за ухом Андрюшенька – Смотри, тут всё просто. Если дверь откроет кто-нибудь из его предков, то я говорю: «А позовите, пожалуйста»…, и делаю паузу.

– Как в «Ревизоре»? – с издёвкой спросил я.

– Не, поменьше – совершенно серьёзно произнёс Лунатик и продолжил – я делаю паузу, а маман его в это время задаёт мне наводящий вопрос: «Вам Сашу позвать»? Я говорю: «Да, Сашу» и все дела!

Дальше события разворачивались так. Стоя перед дверью, обитой изрезанным в нескольких местах, дерматином, Андрюшенька надавил на кнопку звонка. Давить пришлось минут пять. Дверь нам открыл заспанный небритый мужик в трусах и рубашке с погонами прапорщика, наброшенной на голое тело.

– Это что за на хуй?! – спросил мужик и мутным взглядом блуждающих глаз уставился на нас с Андрюшенькой.

– Здравствуйте, а позовите, пожалуйста… – сказал Лунатик и замер с протянутой в сторону прапора рукой.

– Чё, бля?! – сказал мужик и с силой захлопнул дверь, едва не отбив Андрюшеньке руку.

– Вот же сучара! – выругался Лунатик и вопросительно посмотрел на меня – не, ну ты видел?! Быдлопрапор!

– Чувак, ты просто сделал слишком короткую паузу, а так всё нормально – успокоил я друга и мы пошли к лифту.

Из воспоминаний меня вывел голос Сержа.

– Дайте-ка сюда – сказал Серж и забрал у нас увольнительные – надо уничтожить, чтоб следов не осталось.

Что ни говори, а Серж был, как всегда, предусмотрителен.

В казарме, кроме наряда и нескольких «шлангов» увильнувших от надоевшей оперетты, никого не было. Мы засели в ленкомнате, и мои друзья поведали мне о дальнейших планах.

– Смотри, Проф – начал Андрюшенька – мы на пластах за два-три месяца подлатаемся, а потом будем в шоколаде и сделаем свою дискотеку…

– Название-то хоть есть? – спросил я.

– Нет. Может, ты придумаешь? – Лунатик хитро посмотрел на меня.

– «Bottom» – коротко ответил я и посмотрел на него с превосходством.

– Это чё? – спросил Серж, доставая из сумки баттл имбирной настойки.

– «Дно» – чисто морское название – ответил я.

– А если конкретнее? Ты же всегда что-то мутишь! – Серж зубами оторвал крышечку с «Имбирной» и вопросительно посмотрел на меня.

– Конкретнее – «Жопа»! Так тебе больше нравится?!

– Конечно! – засмеялся Серж и протянул мне бутылку – я ,ваще, жопы люблю! Ты ж знаешь!

– Знаю – ответил ему я и, закинув в рот две таблетки «Тазепама», отхлебнул из бутылки.

– Не, так не пойдёт. Давайте, это название будет нашим неофициальным – встрял Андрюшенька.

– А официальным какое? – спросил Серж.

– «Парус»! Нормально же?! – Лунатик бодро потёр ладони и вопросительно посмотрел на нас с Сержем.

– Нормально для ненормальных – ухмыльнулся Серж – пусть будет.

– Но для посвящённых она будет называться «Bottom» – сказал я.

– Ладно – Серж встал и похлопал себя между ног – Пойду отолью.

– «И я, и я, и я того же мнения»! – вскочил Андрюшенька и похлопал себя по заднице – А ты, Проф, прикинь пока хрен к носу!

Они вышли из ленкомнаты, и я остался один.

Одиночество продлилось недолго. Дверь открылась, и в ленкомнату ввалился Махмуд Муслимович. Я встал и вытянулся по стойке «Смирно» насколько это было возможно после «Имбирной» и тазепама.

– Вот былят! – рявкнул Махмуд, рыская глазами по сторонам в надежде отыскать что-нибудь антисоветское.

– Так точно! – невпопад ответил я и огрёб пять суток ареста.

Кичман находился в комендатуре, которая была в центре города Горького – в Кремле. Место чудесное, но никаких красот я не видел. В подвальном помещении, рассчитанном на восемь человек, нас было двенадцать. Одиннадцать узбекотаджиков из стройбата и я. Вспомнив поэму Блока : «Гуляет ветер, порхает снег. Идут двенадцать человек», я услышал

– О! Курсач! – ухмыльнулся самый здоровый – За что тебя?!

– Ни за что – скромно ответил я и сел на бетонный пол, потому что садиться больше было некуда.

– В тюрьме все так говорят – проговорил узбек и спросил– В очко играешь?

– В смысле? – я опасливо покосился на сидящих по– турецки азиатов.

– Да, не ссы! На пальцах! – он два раза качнул руками и на третий растопырил пальцы, выкинув десять очков – Понял?!

– Понял – ответил я – А на что играем?

– На колобахи – сказал узбек и, повернувшись к соседу, отпустил ему колобаху.

Соседа после удара узбека снесло на пару метров в сторону. Я вспомнил мощные колобахи Сержа, от которых синел лоб и долго болела голова, и показал узбеку большой палец.

Пять дней пролетели, как один в приятном времяпрепровождении, иногда прерываемом рытьём траншей и уборкой мусора на различных городских стройках. Лишь однажды нам повезло разгружать продовольствие в «Красных казармах». После разгрузки в камеру было незаметно пронесено с десяток банок украденных консервов, и мы развлекались тем, что по очереди быстро возили банку по полу, пока не стирался ободок. После этого банка открывалась, из крышки делалась «ложка», и все лакомились дармовыми консервами. Мне было жаль расставаться с новыми друзьями, но, скрипя сердце, я покинул гостеприимный кичман и вернулся в училище.

Дневальный, увидев, как я открываю дверь казармы, заорал как потерпевший

– Лунатик, Проф вернулся!!!

– И совсем незачем так клицать – я похлопал дневального по плечу, притворившись Кроликом из мультфильма про Винни-Пуха, и улыбнулся – прогиб засчитан.

– Какой прогиб?! У нас тут ЧП! Он тебе всё расскажет! – дневальный ткнул пальцем в грудь подбежавшего Лунатика – Проф – Андрюшенька со скорбной гримасой взял меня под локоть – пойдём, надо поговорить.

– Да, подожди, сначала у ротного отмечусь – я отодвинул Андрюшеньку в сторону – потом и поговорим.

– Успеешь.

Мы зашли в умывальник и Лунатик протянул мне сигарету

– На.

– Спасибо – сказал я и взял сигарету – а что такой загадочный?

– Серж в больнице. Ему почку удалили – ответил Андрюшенька и всхлипнул.

– Что случилось?! – я встряхнул его за плечи – Да говори быстрей!

Лунатик медленно закурил и начал говорить

– Понимаешь, его же не удержишь.... Хотел побыстрее бабло срубить и найти чувака, который мне эту долбанную «Санта Фе» загнал!

– А что с «Санта Фе» не так? – спросил я.

– Там была Зыкина со своей « Течёт река Волга»! Один «пятак» только фирменный был! Наебалово… – Лунатик понурился – а ведь всё так запаковано было чётко…

– Ладно, забей – прервал я его – что дальше?

– В воскресенье мы пошли с Сержем «под трамплин». Мешок пластов взяли и «фирму», и «демократов»… Серж ещё нунчаки свои взял. Гранёные…

– Опять в самоход?!

– Да. Приехали. Серж нашёл этого пидера и прижал, а тот под крышей гопов! Усекаешь?

– Дальше!

– Они налетели вшестером и начали нас месить! А тут ещё менты со своей облавой! Не знаешь куда деваться! Серж бы их раскидал, но один подобрался сзади и воткнул ему нож!

– А ты где был?!

– Пласты держал. Меня двое забивали…

Я посмотрел на Андрюшеньку и только заметил, что правая рука его в гипсе, а лицо синее от побоев. Я обнял его.

Потом, по рассказу Лунатика, нападавшие забрали все диски и бросились в овраг под трамплином. Туда, где менты их достать не могли. Менты загрузили в «уазик» Сержа с ножом в почке вместе с отрубившимся Лунатиком и погнали в больницу. После долгой и сложной операции Сержа отвезли в реанимацию, а загипсованного Андрюшеньку допросили. А после допроса, выяснив, что Серж и Лунатик военные курсанты, сообщили в училище. Ротный забрал Лунатика из больницы и отвёз в Систему, где после недолгого отдыха, Андрюшенька был представлен пред ясные очи особиста Пацюка.

– Что же вам, товарищ курсант Левинский, спокойно не живётся? А? – спросил особист, постукивая по столу карандашом.

– Я… я… – начал было Андрюшенька, но Пацюк резко прервал его.

– Хватит! Я давно наблюдаю за подрывной деятельностью вашей антисоветской группировки!

– У нас нет никакой группировки – промямлил Андрюшенька и опустил глаза.

– Как это нет?! «Серж», «Проф», «Лунатик»! У вас даже клички антисоветские!!! – проорал особист, забрызгав фейс Андрюшеньки слюнями – Деньги на дискотеку собираете?!

– Собираем – Лунатик виновато посмотрел на особиста – а что в этом такого?

– Что?! А то, что название вашей будущей дискотеки ни в какие рамки не лезет!

– Почему, товарищ майор?! – попробовал изобразить удивление Андрюшенька – она называется «Парус». В честь Михаила Юрьевича Лермонтова.

– Вы мне, курсант Левинский, баки-то не забивайте! – Пацюк встал из-за стола и с неожиданным артистизмом продекламировал – «Под ним струя светлей лазури,

Над ним луч солнца золотой…

А он, мятежный, просит бури,

Как будто в бурях есть покой»!

Ваш Лермонтов ещё тот мерзавец был! Бури ему не хватало, а значит и вам! Революцию хотите устроить?!

Андрюшенька не знал, что сказать и с открытым ртом и выпученными от удивления глазами стоял перед особистом.

– Настоящее название вашей будущей дискотеки не «Парус», а заграничное «Bottom». А если перевести со сленга – «Жопа»! Угадал?!

– Нет – упёрся Андрюшенька, а про себя подумал: «Какой пидер так нас вложил»?!

Не успел Лунатик отработать в уме теорию по поводу стукача, как Пацюк движением опытного иллюзиониста извлёк из сейфа Андрюшенькину поддельную печать и, с превосходством усмехнувшись, выложил её на стол

– Узнаёте, товарищ курсант?

– Нет – вжал голову в плечи Андрюшенька

– Поддельная печать была куплена вами десятого октября сего года у рядового Аверченко из музвзвода за двадцать пять рублей и новый кожаный ремень, который вы украли у одного из своих сослуживцев. Так?

– Нет – продолжал настаивать на своём Лунатик – я не знаю никакого Аверченко, товарищ майор.

– Хорошо, об этом поговорим позднее. На рядового Аверченко, кстати, будет заведено уголовное дело и в скором времени этот рецидивист отправится в дисбат! Вы бывали в дисбате, курсант Левинский?

– Нет – хмуро посмотрел на свою загипсованную руку Андрюшенька.

– Я могу с радостью предоставить вам такую возможность! – весело проговорил особист и добавил – «Вот лежу я на спине загипсованный, все члены у меня расфасованы» – попадёте в дисбат, и эта песенка будет про вас. Рассказывай, что знаешь.

– Ничего – Андрюшенька вжался в стул, готовясь к ударам по голове, о которых он читал в запрещённых книжках про зверства энкэвэдэшников.

Ударов не последовало.

– Миляев ваш может умереть – задумчиво проговорил особист, водя карандашом по отполированной столешнице – остаётся надеяться только на чудо. И, кстати, я давно его узнал.

– И чего теперь будет, товарищ майор? – обречённо спросил Андрюшенька и посмотрел на майора.

Особист бросил карандаш на стол, покачал головой и указал Лунатику рукой на дверь кабинета

– По моим сведениям твои родители собирают документы на комиссование из вооруженных сил по здоровью. Так что иди с моих глаз и молись своему иудейскому богу, чтобы всё у них получилось.

Закончив свой рассказ Андрюшенька грустно посмотрел на меня и сказал

– Такие дела, Проф, все мои прогнозы сбываются.

– Ты про геморрой в сложной форме? Это точно сбылось.

– Я не могу смеяться – челюсть болит. И, вообще, не смешно.

– Мне тоже не смешно. А как попасть к Сержу? – спросил я Андрюшеньку.

– Никак. Тебя, скорее всего сегодня к особисту потащат. Молчи, Проф, я тебя очень прошу – молчи!

– Так он же и так всё знает!

– Знает, не знает – какая разница! Молчи или говори «нет». А то будет как в том анекдоте!

– Напомни?

– Русского, немца и француза приговорили к смертной казни. А в тюряге, где они сидели, были такие правила: каждый смертник должен был выбирать себе вид казни. А казней всего было две: гильотина и расстрел. Если гильотина не работала, то второй раз не казнили. Немец подкупил охранника и тот ему сказал, чтобы он выбирал гильотину, потому что она заедает. Немец рассказал французу и русскому этот секрет. Француз и немец остались живы, а когда русского спросили, что он выбирает, он гордо ответил

– Конечно же расстрел!

– Почему?! – поинтересовались тюремщики.

– Дык, гильотина же у вас не работает!

Андрюшенька закончил «Театр одного актёра» и беспокойно посмотрел на меня.

– Охренеть! – сказал я и похлопал в ладоши – тебе в театральное идти надо было!

– У меня ещё будет шанс туда пойти, а вот насчёт вас с Сержем я очень сомневаюсь!

– Я тебя понял, чувак.

Мы крепко обнялись, как декабристы перед казнью, и направились в кубрик.

В кубрике на своей койке сидел Плевок и старательно, высунув от напряжения язык, пришивал на погоны две старшинские «сопли».

– Кому пришиваем? – спросил я и краем глаза увидел лежащую рядом с Плевком коробочку с иголками и нитками. Эта была коробочка Сержа.

– Себе – коротко ответил Юрок и пояснил – комода нашего из-за вас сняли, а меня поставили.

– «Друг, достигший власти – потерянный друг» – процитировал я писателя Генри Адамса и скептически покачал головой.

– А мы с тобой никогда и не дружили – медленно процедил Плевок и борзо посмотрел на меня – всё время надо мной издевался!

– Оба-на! – Лунатик хлопнул себя по ляжке здоровой рукой – Чё, власть меняется?!

– Меняется – серьёзно ответил Юрок, и в его голосе прозвучали угрожающие нотки – вы у меня вот где будете, мажоры херовы! – он с силой сжал кулак.

Я собрался было ответить новому командиру отделения, но услышал верещание дневального, доносившееся с тумбочки: «Курсант Бобров, срочно прибыть к командиру роты»!!!

В канцелярии меня ждали угрюмые лица всех троих отцов-командиров.

– Ну, что Бобров, абзац подкрался незаметно? – спросил меня ротный, жуя в углу рта папиросу – особист вызывает. Берёшь ноги в руки и – к нему! Промедление смерти подобно!

– Есть, товарищ капитан-лейтенант! – проорал я и «приложил лапу к уху».

Стоящий за ротным старший лейтенант Жлоб, посмотрев на меня, скорчил зверскую физиономию и медленно провёл ладонью по горлу.

Майор Пацюк начал давить сразу, как только я прикрыл дверь его кабинета

– Что, на отца надеешься?! Он тебе не поможет!

– Я и не надеюсь.

– И это правильно! На Бога надейся, а сам не плошай! Ты это понимаешь?! – майор ловко выбил из пачки сигарету и закурил.

– Понимаю. А зачем вы меня вызвали? – тихо спросил я и недоумевая посмотрел на особиста.

– Зачем?! Да по тебе, Бобров, дисбат плачет! Ты знаешь, что благодаря тебе, курсант Миляев лежит сейчас в реанимации?!

– Не знаю – соврал я и уставился в пол.

– Всё ты знаешь! Миляеву воткнули в почку нож из-за ваших антисоветских дисков! Он сейчас лежит и умирает, а ты здесь стоишь и мне врёшь! Говори! – майор воткнул в пепельницу почти целую сигарету, а потом неожиданно спокойно проговорил – Садись, Иннокентий, побеседуем.

Я присел на край стула, стоящего перед столом особиста и закрыл глаза.

– Ты уже понял, что врать мне бесполезно? – тихо сказал Пацюк и внимательно посмотрел на меня.

– Понял. Я и не врал.

– Ладно. Замнём для ясности. Могу сказать тебе только вот что: если хочешь, чтобы твоих друзей не отправили в дисбат, ты должен мне немножечко помочь – Пацюк с деланной теплотой во взгляде посмотрел на меня – Понимаешь?

– Немного – ответил я и почувствовал себя мышью, прибитой стальной рамкой мышеловки.

– Я знал, что мы найдём общий язык. На – майор протянул мне чистый лист бумаги и ручку – Пиши.

– А что писать? – спросил я и краем глаза увидел торчащий из папки бумажный уголок – в нескольких корявых буковках я узнал почерк Жако!

– Пиши, что готов сотрудничать с Комитетом Государственной Безопасности. Вот образец – Пацюк вытянул из папки безликий документ и положил его передо мной – Подумай о своих друзьях и о матери, у неё же ведь больное сердце? У Зинаиды Прокофьевны?

– Да – ответил я, сглотнув ком в горле.

– Да, и отцу твоему было бы очень неприятно увольняться в запас из Вооружённых Сил с таким пятном… Согласись?

Я молча списал с образца текст, поставил дату и подпись, и отдал лист Пацюку.

– Молодец! Теперь можешь идти. А ротному я скажу, чтобы выписал тебе увольнительную. Навестишь своего Миляева.

– Спасибо, товарищ майор. Разрешите идти?

– Ну, беги! И, конечно же, о нашей с тобой беседе никому ни слова. Если спросят, скажешь, мол, ругал особист и обещал из Системы отчислить. Вы ведь так училище называете? – майор посмотрел на меня всезнающим взглядом.

– Да – ответил я и медленно вышел из кабинета.

Ротный выписал увольнительную, поставил на неё настоящую печать и протянул мне

– На, балбес, езжай к своему корешу – он достал из тумбочки пакет с апельсинами и положил на стол – передай Серёге. Пусть поправляется! Не смотря на то, что вы тут нахреновертили – парень он хороший!

Я взял апельсины и поехал к Сержу в больницу, прикупив по дороге пару пачек югославского «Ронхилла» – любимых сигарет Сержа.

Передачу у меня взяли, но к Сержу не пустили, сказав, что он ещё очень слаб и никакие сигареты ему не нужны.

Приехав в роту, я попал на комсомольское собрание, на котором гневно клеймили позором фарцовщиков и антисоветчиков, пригревшихся на груди матери – Родины. Фарцовщиками были Серж, Лунатик и я, а основными выступающими на этом собрании: Хавчикян, Жако, Гнус и Плевок. Так как Сержа с Лунатиком не было, Махмуд ткнул своим кривым и толстым пальцем в меня

– Высытать, тыварыщ кырсант!

Я встал, и все бабуины дружно уставились на меня.

– Выдытэ, он дажжи нэ крыснээт!!! – Махмуд подошёл ко мне и схватил за локоть – Ммэррзавитц!!!

Я услышал запах чеснока, люля-кебаба и водки. Видно было, что замполит к собранию подготовился достойно.

– Выдытэ?!

– Видим-видим – раздались отдельные голоса ротных клакеров – Гнать их всех надо, подонков!!!

– Вот, правылно!!! – Махмуд утёр пот со своей сальной рожи и посмотрел на прапора – Дывайте!

Гнус, сидевший в первом ряду перед столом Махмуда, бодро вскочил, одёрнул тужурку и, повернувшись фейсом к бабуинам начал утробно вещать

– «Товарищи, то, что мы здесь обсуждаем уже второй раз на пленуме ЦК за последние два-три месяца вопрос о Бухарине и Рыкове, является одним из доказательств того величайшего терпения в отношении людей, которые к нашей партии давно уже повернулись боком, вернее, спиной. За все время борьбы против ошибок тт. Бухарина и Рыкова мы помнили об их заслугах, о том, что они имели и хорошие дела в прошлом, и все делали для того, чтобы выправить их линию, выправить их поведение, дать им возможность выйти на общую дорогу. Но если посмотреть на то, как они себя здесь вели и ведут до сих пор, как они здесь выступают, как они относятся к Центральному Комитету партии и ко всей нашей партии, то для каждого из нас, объективно смотрящего на дело, ясно, что это не разоружившиеся враги. Это – люди, которые продолжают атаки на партию и на Центральный Комитет партии»…