Текст книги "Гвоздь & винил"

Автор книги: Михаил Гальцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

– Вот смотрю я на всю эту хренотень и думаю… – обратился ко мне Лунатик, когда мы курили в сортире.

– Что?

– А не сделать ли нам, чуваки, свою дискотеку?

– Э-э, паря – махнул рукой Серж – ты знаешь, сколько на аппарат бабла надо? Немеряно!

– Знаю, но у меня есть идея! – гнул свою линию Андрюшенька.

– Нас после твоих идей приносят – мрачно заявил Серж и сплюнул в раковину.

– Сейчас не об этом! Я всё продумал. Деньги с роты соберём. Помните, как Райкин говорил: «Тыща человек по рублю – это будет… это будет… бешеные деньги»! Врубаетесь?!

– Врубаемся – сказал я – только ты забыл, что у нас тити-мити собирают ротный и взводники. Нам как-то не светит.

– Ошибаешься, Проф! Всё нам светит. Мне знакомый фотограф со второго курса сказал, что они шуршики со всех собирали на банду!

– Сколько лет? – поинтересовался Серж.

– Полгода. А чего? Нам и трёх месяцев хватит. Дискотека намного дешевле выходит, зато потом можно будет и капусту рубить на билетах!

– Каким образом? – спросил я, начиная понимать, что андрюшенькина затея мне нравится.

– Таким. Помнишь, как в Подмосковье умные ребята торговали билетами на «Воскресенье» и «Машину»? Берём открытки любые, режем на две части и ставим лепуху «Уплачено. ВЛКСМ». Цена вопроса один рубль. Всё!

– Мальчик маленький, а мысль интересная – наконец-то растаял Серж – теперь я вижу цель!

– А я шо вам и ховорю! – проговорил на хохляцкий манер Лунатик – возьмём студийный маг, пару активных колонок S-90 и микрофон. Светомузыку нам Гек из третьего взвода спаяет – он шарит! Надо ещё название придумать, но это, Проф, уже по твоей части.

– «Матросская тишина» – с серьезным видом произнёс Серж – что тут думать-то?

– Старый, я понимаю, что ты с юмором, но нас с вами только за одно название из Системы попрут! – ответил Лунатик и аккуратно похлопал Сержа по плечу – проще надо быть, к народу поближе…

– Ага – подтвердил я мысль Андрюшеньки – будь проще, и люди к тебе потянутся. Давайте подсчитаем, во что нам это встанет.

– «Граф считает счета на своём счету»! – радостно воскликнул Андрюшенька фразу Челентано из фильма «Блеф» и демонстративно похлопал себя по карманам в поисках бумаги и ручки – мне писать нечем.

– Ты ещё лацбант расстегни! Какой мудак ручку и бумагу на дискотеку берёт?! В уме надо считать! – разозлился на Лунатика Серж.

Мы быстренько в уме посчитали, что на всё наше хозяйство нужно примерно тысячу рублей, и за полгода, если каждый будет сдавать по два рубля с получки, мы их соберём.

Всё было бы прекрасно, но первые двести рублей, оторванные от нищих курсантских сердец, были подрезаны из сумки Андрюшеньки в тот же день. Человек, взявший хрусты, собранные на аппарат, пожелал остаться неизвестным. Нет, в казарме и до этого процветало различное воровство, но оно было не так заметно. А тут – целых две сотни!

– Я поговорю с мамой – она вышлет – грустно пообещал Лунатик – кто бы это мог быть?

– Пока не знаю – угрюмо сказал Серж – а как узнаю – удавлю!

Поговорив с людьми из всех четырёх взводов, я выяснил, что за два месяца, проведённых нами в училище, у моих коллег пропало трое наручных часов, две пары фирменных штруксов, одна пара кроссовок и деньги по мелочевке от трояка до червонца. Вора не нашли и не знали на кого думать. Близился первый зимний отпуск, и было понятно, что наш таинственный незнакомец к нему обстоятельно готовится.

– А помнишь, у нас в школьных лагерях тоже всякие вещи пропадали? У меня вот зажигалка данхилловская пропала, а я думал – потерял – сказал Лунатик.

– И чего? – спросил я Андрюшеньку.

– Ничего. Теперь я думаю, что её у меня спёрли. Закон кармы.

– А карма тут при чём? – полез я в джунгли индуизма и буддизма.

– При том, что я эту зажигалку у папика скоммуниздил! А карма штука такая – всё к тебе возвращается!

– Тут ты не прав, май дарлинг! – возмутился я – мы эти две сотки ни у кого не воровали, а собрали честным путём. Люди сами отдали нам деньги!

– Согласен. Сами отдали. Но в глубине души у меня уже был план в отношении этих денег…

– Какой, в жопу, план? Ты же сам родил идею насчёт дискотеки и мы начали собирать бабло! Вот и всё.

– Проф, ты не знаешь. Изначально я хотел разделить эти мани на троих, и потратить на баб и бухло в отпуске. Но карма не дремлет! За своё криводушие я был наказан!

– Ты когда-нибудь сам себя наебёшь – разочарованно проговорил я и отвалил от Лунатика.

– Уже – едва расслышал я тихий голос Андрюшеньки, забиваемый хриплым динамиком репродуктора, из которого неслись бравурные марши.

«Беда никогда не приходит одна» – это я понял, когда в училище началась эпидемия гриппа, а за ней, как сопутствующие товары в магазине, посыпались другие неприятные события.

Эпидемия косила под корень здоровье всего училища, и за три дня больных оказалось так много, что пришлось срочно искать для них отдельную казарму. Половина нашего взвода слегла в карантин с высокой температурой. Почему-то в этот тихий оазис для болезных попал и наш совершенно здоровый Лунатик. Мы с Сержем, рискуя драгоценным здоровьем, проникли в карантин и поговорили с Андрюшенькой.

– Психология наука хитрая и основанием для действий во время эпидемий служит именно она – с видом знатока начал нас инструктировать Андрюшенька, параллельно с разговором доставая из банки тягучий мёд и наматывая его на ложку – если болеет много народа, то почему – бы не заболеть и тебе? Ведь так хочется полежать и потянуться с утра вместо того, чтобы бежать на эту сраную зарядку! Вот и слейся с болеющими массами!

– Зришь в корень – подтвердил Серж – и как сливаться?

– Начнём с градусника. Вещь эта, конечно, очень хрупкая и обращаться с ней надо уметь. Главное следить за движухой и глазами доктора. Хладнокровие и ловкость рук дадут вам возможность «набить» температуру – Лунатик постучал пальцем по воображаемому градуснику и продолжил – если этот вариант не прохавался, надо искать другой. Можно накапать на кусочек сахара несколько капель йода, проглотить его и спустя полчаса идти в медпункт для замера температуры – меньше чем тридцать семь и пять не будет!

– А я думаю, что ты в школе так часто шланговал! Наблатыкался?! – воскликнул я, а Лунатик сделал огромные глаза и приложил к губам палец, призывая меня не орать так громко.

– Да-да, и в школе я шланговал, только не кричи, и я продолжу. О кей?

– Продолжай. Больше мешать не буду.

– Так вот, если первые два способа не действует, мы тупо садимся рядом с батареей и прикладываем к ней градусник!

– Ну, да, легко сказать «прикладываем» – прервал бодрую речь Андрюшеньки Серж – там прапорюга – фельдшер всегда пасёт. Эта фишка отпадает.

– Ладно – согласился Андрюшенька – есть ещё один способ закосить, но он мало испытан. Надо намазать под мышкой вьетовским бальзамом «Золотая звезда». Говорят, очень помогает.

– Ага – скептически ухмыльнулся Серж – а от чего не сказали. Ты то сам как сюда попал?

– Пришёл и упал в обморок – самодовольно глядя на нас с Сержем, ответил Лунатик – я открыл в себе некоторые способности….

– Хера се! – искренне удивился Серж – а у кого таких способностей нет? Им что делать?

– Ничего. Службу тащить – улыбнулся Андрюшенька и отправил в пасть очередную порцию мёда.

– Понятно всё с тобой. А когда ты отсюда выйдешь? – спросил я.

– Никогда – ответил Лунатик и облизал ложку – как всех отсюда пнут, тогда и выйду. А вы приходите. Можете мне почитать что-нибудь принести. Здесь только «Правда» и «Красная Звезда», и то нарезанные, гальюн-таймс, короче.

– Ладно, мы тебе ненарезанных принесём – сказал Серж и похлопал Андрюшеньку по плечу.

Мы шли к выходу по казарме, пропахшей лекарствами, сапожным кремом и псиной. Я смотрел по сторонам, и мне казалось, что все, лежащие на койках больные, как один похожи на Андрюшеньку и попали сюда благодаря натиранию бальзамом подмышек и паданию в обморок.

А на следующий день на семинаре по истории КПСС я увлёкся рисунками в блокноте, и был пойман с поличным майором Лунцевым, который давно точил на меня зуб, вероятно подозревая в тайном антисемитизме. Сурово нахмурившись, он брезгливо пролистал мой блокнот, затем положил его к себе в портфель и пообещал отдать замполиту нашего батальона. В довершение к инциденту Лунцев вывел в журнале напротив моей фамилии жирную «пару».

– В отпуск небось хочется, а, Бобров? – спросил майор весело потирая руки.

– Так точно, товарищ майор – угрюмо ответил я, глядя исподлобья на Лунцева.

– Перехочется! Гнать вас надо из училища за ваши художества! В вооружённые силы! Послужите Родине как положено, может и отпадёт у вас желание блокнотиками заниматься! – орал, брызжа слюной и тряся над головой кулаками товарищ Лунцев – В три шеи гнать!

« А что я такого сделал? – подумал я про себя – подумаешь «киссов» нарисовал»! Блокноты имелись почти у каждого курсача и были набиты под завязку всякими «умными» высказываниями о службе и девках. «Никто не хотел умирать»! или «Деревья умирают стоя» – это перлы про дневального на тумбочке, а «Я был батальонный разведчик, а он писаришка штабной» – это уже песня о женской измене. В моём ничего такого не было. Почти все листки были исписаны названиями ненаших групп, начиная с «Аэросмита» и заканчивая бородатыми зизитоповцами. Часть блокнота была отведена под «цифровку» аккордов, а в самом конце я записал своё любимое стихотворение, которое нашёл у француза Жоржа Брассенса:

ПЛОХАЯ РЕПУТАЦИЯ

В нашем маленьком городке

У всех моё имя на языке.

Бешусь я или же тих и нем,

Я всё равно слыву невесть кем.

Не причинял я вреда никому,

Следуя мирно пути своему.

Но люди обычно не любят таких,

Кто хоть чуть-чуть не похож на них.

Меня все кляли наперебой,

Кроме немых, уж само собой.

Я в праздник не покидал кровать

И оставался спокойно спать,

И музыка, что звучала в окне,

Не относилась ко мне.

Не причинял я вреда никому

Тем, что мне нравилось быть одному.

Но люди обычно не любят таких,

Кто хоть чуть-чуть не похож на них.

И пальцем тыкал в меня любой,

Кроме безруких, само собой.

Однажды я, на свою беду,

С воришкой яблок столкнулся в саду,

Беднягу хозяин догнал почти,

Но я у хозяина встал на пути.

И хоть я вреда никому не принёс

Тем, что мальчишка ноги унёс,

Но люди обычно не любят таких,

Кто хоть чуть-чуть не похож на них.

И вслед мне ринулись все гурьбой,

Кроме безногих, само собой.

Теперь пророки мне не нужны,

Часы мои и так сочтены.

Вот только покрепче отыщут пеньку,

И буду болтаться я на суку.

Хоть я никому и не сделал зла,

Ступив на дорогу, что в Рим не вела.

Но люди обычно не любят таких,

Кто хоть чуть-чуть не похож на них.

Придут поглазеть на меня толпой,

Кроме слепых, уж само собой.

Согласитесь, ведь классный стих?!

– Ну ты и мудель! – ласково приложил меня Серж, когда я поведал ему о содержании блокнота – от Брассенса ещё можно отбрехаться, а вот от «киссов» ни хрена. Замполит тебе сразу пропаганду фашизма пришьёт! Две буквы «S» в виде молний – это пиздец! Как у СС!

– Да это же просто руническое письмо! При чём тут фашисты?! – попытался я возразить Сержу, но безуспешно.

– Ты это замполиту объяснишь, писатель хуев!

– Ладно, объясню – успокоил я Сержа и, услышав вопли дневального «Бобров, срочно прибыть к замполиту батальона»! направился в правое крыло нашего здания, где находился кабинет замполита.

Пока я мялся в ожидании у кабинета зама, ко мне подошёл знакомый третьекурсник и участливо спросил

– Ссышь, когда страшно?

– Ссу – откровенно ответил я – а что ещё делать?

– Слушай сюда – третьекурсник наклонил ко мне голову и тихо заговорил – Как только войдёшь – он начнёт на тебя орать. Терпи. Стой по стойке «смирно» и глаза пошире открой типа ты его ими ешь. Потом он устанет и скажет: «Ну что же это вы, а? Всё у вас не по ленински, не по комсомольски»! Ты в этот момент наклони голову пониже, типа раскаиваешься. Потом он спросит кто твой любимый зарубежный писатель? Скажешь – Джек Лондон. Он его любит.

– А потом?

– Да, хер его знает, чувак. Потом, как господь управит! Девиз одесских проституток знаешь?

– Нет.

– «Не суетись под клиентом»! Давай, ни пуха! – он сунул руки в карманы и бодро зашагал прочь.

Из-за двери раздался бас замполита

– Курсант Бобров!

Я робко открыл дверь, вошёл и встал по стойке «смирно».

– Товарищ капитан второго ранга, курсант Бобров по вашему приказанию прибыл!

Не успел я отрапортовать, как зам начал орать. Помните, в одном старом фильме поп в комнате запел и на столе от силы его голоса лопнул стакан?! Примерно такой силы был голос у нашего замполита. И ведь недаром всю их братию в армии и на флоте называли «попами»?

– Вы понимаете, что это махровая антисоветчина?! – зам потряс передо мной вырванным из блокнота листком с «киссами» – вот эти две буквы символ гитлеровских войск СС, которые убивали и насиловали мирных жителей… Жгли деревни! Вы понимаете, чем это пахнет?

Я прекрасно понимал, что дело пахнет керосином, и в скором времени сюда примчится мой незабвенный папаша и открутит мне башку! Я молчал, а зам продолжил

– Сначала вот такое, а потом и Родине изменить недалеко! У вас отец заслуженный политработник, а вы?! Эта ненормальная тяга к западному образу жизни! Эти «пОпы» и «рОки»! Всё это суррогат, смесь порнографии и пошлости, воздействующая на низменные животные инстинкты!

« Ага, всех, кто слушает «Пинк Флойд» гнать поганою метлой!… Если упомянул папашу, то скорее всего не отчислят» – подумал я про себя и продолжил слушать «передовицу» из гальюн-таймс.

– К чему вы тянетесь?! Слушаете, наверное, всякие «свободные голоса» вот и набрались гадости! Это же западная пропаганда! Культурная диверсия, рассчитанная на таких, как вы! Вы что, не любите советское искусство? – продолжал беседовать сам с собой замполит – Вам не нравятся наши певцы и ансамбли? Лев Лещенко, Геннадий Топорков, Муслим Магомаев?! Хор имени Пятницкого? Ансамбль песни и пляски Советской армии?

Пляски мне нравились, но не те, о которых говорил зам, а хоровое пение я терпеть не мог с тех пор, как в одном из младших классов мы каждый день разучивали песню про оленя для областного конкурса художественной самодеятельности! «Вези меня, олень, в свою страну оленью»… А жили мы тогда как раз в этой чудесной стране и на конвертах, получаемых родаками от многочисленных родственников в графе «куда» было написано «Оленья – 1»!

– Что это за слепое поклонение Западу?! – вернул меня на землю голос отца-наставника – Не по – ленински это! Не по – комсомольски! Чем вы ещё увлекаетесь кроме этой гадости?! О! – зам увидел «цифровку» в конце блокнота – У вас тут шифр! Кто ещё состоит в вашей организации?! Отвечать?!

– Это не шифр, товарищ капитан второго ранга, это – аккорды для гитары – выдавил из себя я и замолк.

Зам посмотрел на меня, как удав на кролика.

– Это мы ещё проверим. Да, обязательно проверим – взгляд зама остановился на «Плохой репутации» Брассенса – Вы что, считаете себя не похожим на других?

– Никак нет.

– Что тогда в вашем блокноте делает это стихотворение буржуазного поэта? Вы знаете, что Жорж Брассенс по своим политическим убеждениям анархист? – блеснул эрудицией зам, а я почему-то представил французского шансонье в образе расхристанного морячка с маузером в руке, метущего широкими клешами пыль питерских улиц и между делом расстреливающего проклятых кровососов буржуев.

– Не знаю.

– Так вот теперь, курсант Бобров, знайте! Что вы ещё любите читать?

– «Как закалялась сталь» – вспомнил я школьное сочинение про боевика Корчагина.

– Да?! Тогда для вас ещё не всё потеряно – зам с сомнением посмотрел на меня и швырнул на стол блокнот – Можно ведь ещё и хорошие книги читать, а не этой гадостью заниматься! Вы хотите здесь учиться?

– Так точно. Хочу – соврал я и подумал, что служить срочную службу в армии мне тоже не очень хочется.

– Дайте слово, что вы никогда больше не будете поклоняться Западу и слушать этот самый рок! Не – по ленински это, не по – комсомольски!

За время нашей содержательной беседы бедняга Ленин, вероятно, перевернулся в своём мавзолее раз триста!

– Даю слово, что больше ничего не буду слушать и поклоняться Западу.

– Надеюсь, курсант Бобров, что разговор на эту тему – зам указал взглядом на блокнот – у нас первый и последний. Объявляю вам трое суток ареста! По прибытии в расположение роты доложите об этом своему командиру взвода.

– Есть трое суток ареста! Есть доложить командиру!

Я вышел из кабинета замполита и пошёл собираться на кичман, но не тут то было!

Девочка выслушал мой доклад о трёх сутках ареста, которые «подарил» мне замполит и невозмутимо произнёс

– На гауптвахту поедете послезавтра, когда оформим документы, а сейчас получайте автомат и противогаз – у нас подготовка к зачётному кроссу!

Мы побежали, а на следующее утро Серж с Лунатиком приволокли меня полумёртвого в санчасть и положили на кушетку.

– Чё, шлангит? – спросил у Сержа полусонный фельдшер-прапор и покачал головой.

– Не, он кашляет и весь горячий – ответил Серж – заболел!

– Анекдот знаете? – фельдшер весело подмигнул моим корешам.

– Какой анекдот?! – удивились хором кореша.

– Орёл увидел воробья и спрашивает: « А ти кто»? , а воробей отвечает: «Орёль»

– « А чэво такой малэнкый»?

– «Болель».

Чё, смешно?

– Нет. Вы лучше ему температуру смеряйте!

– Да, нах, температуру! Я же вижу – шлангит! – прапор нехотя достал из стеклянной банки градусник и сунул мне под мышку.

– Ага, сорок один и один! Я ж говорю, шлангует! Не может такой температуры быть! – фельдшер потряс градусник и приказал Лунатику – снимай портки с него!

– Зачем?! – удивлённо выпучил глаза Андрюшенька.

– Сейчас мы ему в жопу вставим! – фельдшер опять потряс градусник – Ну?!

Сквозь пелену, застилающую глаза, я увидел, что кто-то оттолкнул прапора и молодой женский голос прокричал «Идиот!!! Скорую быстрее вызывай!!! Он сейчас умрёт»!!!

Сознание отключилось, и я медленно поплыл над нашим озером, сидя на мягком белом облаке. Снизу доносился звук стройного квакерского хора, выводящего квиновскую «Love of my life”. На берегу, задрав голову вверх, сидел Дамбо и держал в руках молоток.

Я открыл глаза и упёрся взглядом в белый потолок. Ощутил проткнувшую вену иглу.

– Очнулся, слава богу! – сказала пухлая медсестра и поправила подушку под моей головой – а мы думали, что помрёшь!

– Где я? – с трудом разлепив губы, спросил я.

– В госпитале. Ты, морячок, особо не разговаривай. Тебе спать надо.

Я опять вырубился.

– Ну, что, нашёл молоток?

Услышал я чей-то низкий голос, когда открыл глаза.

– Какой молоток?! – удивился я и повернул голову в сторону говорящего.

На меня с соседней койки смотрел крепкий чернявый, похожий на цыгана, мужик с озорными глазами.

– Не знаю какой. Ты тут всю ночь орал: «Дай мне молоток»!!!! Спать нам не давал… Чё забивать-то хотел?

– Гвозди, наверное… – с сомнением произнёс я.

– Ну, да, конечно, после морфия можно всё, что хочешь забить! Тебе тут за час шесть уколов разных впороли! Не помнишь?

– Нет – ответил я и вспомнил озеро и Дамбо с молотком в руках.

« Когда встретимся, надо будет у него спросить, видел ли он меня на облаке» – подумал я про себя и опять уснул.

Чернявый оказался старлеем-вертолётчиком, а кроме него в палате лежало двое русских солдат – рядовой и сержант, привезённых сюда из Афгана, и один узбек. Старлей каждую ночь уходил «по бабам», и мы оставались вчетвером.

– Вот смотри – сказал мне сержант, указывая взглядом на храпящего узбека – это дерево делает вид, что не говорит по-русски.

– Может, он и, правда, не говорит – наивно удивился я и посмотрел на тяжёлые кувалдометры сержанта – какой смысл притворяться?

– А вот какой: когда ему говорят, что надо говно убирать или что-то грузить – он не понимает!

– И что из этого?

– То, что команду «обедать» он нормАл слышит. Хочешь, он русский за две минуты освоит?

Мне было плевать на освоение русского языка представителем нашей союзной республики, но я забился с чуваком на пачку «Примы», которой у меня не было.

Сержант взял ножное полотенце, подошёл к храпящему узбеку и ткнул его кулаком в бок.

– Слышь, дерево!

– Па русскы нэ понымай – сонно промычал узбек и повернулся на другой бок, задом к сержанту.

– Вот сука! – сержант возмущённо дёрнул головой и набросил полотенце сзади на шею узбеку – Смотри, сейчас он будет по-нашему говорить!

Сержант потянул за концы полотенца. Узбек захрипел и попытался освободиться. Попытка не удалась. Сержант лишь сильнее затянул импровизированную удавку.

– Ты его так придушишь. Забей. А я тебе пачку «Космоса» куплю – предложил я сержанту – пусть молчит.

– Скажи «мама мыла раму» – не унимался сержант.

– Как он скажет, если ты ему кислород перекрыл? – удивился я.

– Да, точно, надо ослабить малёхо – согласился сержант, ослабил «гаротту» и обратился к охуевшему узбеку – скажи: «Мама мыла раму». Ну?!

– «Мама мыла раму» – почти без акцента прохрипел узбек и добавил – я всё понял, только душить не надо.

С соседней койки раздалось громкое ржание. Смеялся, молчавший до этого, рядовой.

– Ты чё, боец, нюх потерял? – сурово спросил сержант – где здесь смешно?

– Дык я это, тово – начал виновато оправдываться рядовой – анекдот чего-то вспомнил!

– Какой?

– В цирке номер с крокодилом. Дрессировщик говорит: «Сейчас я положу ему в пасть член и ударю по башке молотком! Смотрите, что будет»! Зрители такие охреневшие сидят, а он положил конец в пасть крокодила и ударил по башке! Все аж глаза закрыли, а дрессировщик открыл пасть крокодила и вытащил оттуда целый болт! Покланялся всем, ему похлопали, а он и спрашивает

– Кто из зала готов повторить этот номер?!

– Я, только по голове бить не надо – ответила ему девушка с первого ряда….

– Понятно-о – протянул сержант и почему-то искоса посмотрел на рядового – пидер что-ли?

– Кто? Дрессировщик?!

– Ты! Анекдоты какие-то странные… Хочешь упражнение с полотенцем?

Сержант сдернул полотенце с шеи узбека и помахал им перед собой.

– Да, ладно, всё нормально – успокоил я вошедшего во вкус сержанта – может, в морской бой сыграем?

– А, давай – махнул рукой сержант и бросил на кровать ненужное теперь полотенце.

Так мы играли почти месяц, а потом я выздоровел, получил документы и вернулся в Систему. Чем я болел? В госпитале мне сказали, что это было двустороннее воспаление лёгких.

– Рад видеть тебя без петли на шее – поприветствовал меня Лунатик.

– Но пасаран! – ответил я.

Мы крепко обнялись с Андрюшенькой и Сержем, а потом уселись на койку Лунатика и поведали друг другу разные новости.

– Вовремя ты откинулся – улыбнулся Серж.

– Почему? – задал я резонный вопрос.

– Замполит старый свалил, теперь у нас новый ублюдок, нерусский. Махмуд Муслимович зовут, а фамилия, вообще, угоришь! – Серж сделал паузу, как в гоголевском «Ревизоре».

– Не тяни кота за бейцы! Говори уже! – нетерпеливо взвизгнул Лунатик и аккуратно хлопнул Сержа по спине.

– БлЯгоз! – выдохнул Серж и скорчил презрительную гримасу – редкостное чмо. Как услыщит «бля», так оборачивается и смотрит, кто это сказал.

– Оборачиваться не замучился?

– Не знаю. Мы его для конспирации «Хавчикян» зовём.

– Почему?! – удивился я.

– Такая скотина, что любого живьём схавает!

– Понятно. Главное – не подкопаешься – высказал я своё мнение.

– Прикинь, я в прошлое воскресенье сидел в ленкомнате и писал родакам письмо. А на столе кассетник стоял, и, соответственно, музыка играла… – продолжил Серж.

– Муслим Магомаев, надеюсь? – спросил я, вспомнив свой разговор со старым замполитом.

– Не совсем. «Назарет», «Hair of the dog». Негромко.

– Да, там громко и не получится – звук, как из консервной банки – подтвердил Андрюшенька.

– Сижу. Пишу. Заходит это жирное чмо – Серж развёл в стороны руки, изображая габариты Махмуда Муслимовича – и начинает говорить, но я ничего не понимаю!

– На суахили? – со смешком поинтересовался я у Сержа.

– На фарси – вставил Лунатик.

– Да, на своём каком-то, на птичьем – не обращая на нас с Андрюшенькой никакого внимания, грустно сказал Серж – говорит что-то и «былят» вставляет через слово. В общем, я ничего не понял из его речи. Только то, что у меня «зымыла будыт гарэт пат нагамы». Магнитофон забрал, пидер.

– Подтверждаю – опять встрял Андрюшенька – он нас потом всех построил в центральном проходе и выступил с гневной речью. Лает так, лает, а по харе слюни, как у пса, текут. Дикция у него хреновая и по-русски плохо говорит. Но я кое-что понял. Он кулаками тряс-тряс, а потом и спросил: «Зычэм ви прышлы на эты стэна»?!

– Вот дерьмо! – искренне огорчился я – уж лучше б старого пердуна оставили, он хоть Брассенса читал…

– О, Проф, ты прям как Гашек стал наших начальников делить: «пердун», «полупердун», «наш старый нужник»! Вижу, что лежание в госпитале пошло тебе на пользу! – ещё больше развеселился Андрюшенька – Да, этот Хавчикян вывел из строя Сержа и сказал: «Зыхажу в лэнынсый комныта, а там какые-то бугы-вугы, и дохлый кон нэ вылялсо»! Прикинь, тупой мудила! – Лунатик посмотрел на Сержа и сразу перестал улыбаться.

– Если кто-то будет называть меня «дохлый кон», то я буду сразу бить по морде. По этой хитрой, рыжей, наглой лисьей морде! – Серж многозначительно посмотрел на Лунатика.

– Да-да, я помню это анекдот про то, как звери в карты играли – быстро врубился Андрюшенька – никаких «коней»! Слушай последнюю фишку этого прИдура! Собрался я вчера на развод, глядь, а шапки-то и нет! Опять скоммуниздили! Пришлось так в строй идти. Этот недоносок Махмуд Эсамбаевич припёрся к нам на развод, долго так ходил руки за спину, а потом вывел меня из строя и спросил

– Гыдэ ваш шапко, таварыщ кирсант?

– Потерял.

– Нэхарышо. Без шапка это мэнэнгыт! А мэнэнгыт – это туруп илы дырак! Знаю, сам болэль…

– Всё понятно – ещё больше загрустил я – а старого зама куда дели?

– Он уехал на повышение, чтоб капраза получить, в Питер куда-то – сообщил всезнающий Андрюшенька.

– Повышение… – угрюмо пробурчал Серж – «Осёл останется ослом, хоть ты осыпь его звездАми». Знаете такую поговорку?

– Знаем – ответил Лунатик и неожиданно спросил нас с Сержем – а вот вы в детстве кем хотели быть? А? Когда в школе спрашивали вы что отвечали? Космонавтом?

– Ну, да, а чего? – Серж посмотрел на Лунатика, пытаясь врубиться, в чём подвох – в начале семидесятых самая модная профессия была! Продавцом ведь никто не хотел быть!

Я вспомнил продавщиц из гарнизонного магазина, которые все как одна были похожи на «докторскую» колбасу в натуральной оболочке, в нескольких местах перетянутую шпагатом. Эти «колбасы» были с головы до ног увешаны рыжьём и разбавляли густую, привезённую из подшефного колхоза сметану кислым и жидким «таллинским» кефиром. Не знаю, кто и почему так назвал самый гнусный кефир из всех, что производились в СССР. Думаю, эстонцам было очень обидно! Хотя, свои обиды они компенсировали великолепными сигаретами фабрики «Лэйк» и чудесным ликёром «Vana Tallinn». Рижский бальзам, настоянный на тридцати шести травах, тоже был неплохим, но у меня с ним были связаны не очень хорошие воспоминания. Однажды я пришёл с танцев бухим и решил продегустировать папашину бутылку с бальзамом, которая «для красоты» стояла у него в баре. Бутылка оказалось непочатой. Вспомнив «пиратские» книжки я отодрал с пробки сургуч и лихо ударил ладонью по донышку глиняного сосуда. Пробка, конечно, вылетела, но вместе с ней на стену выплеснулось и полбутылки драгоценного папашиного напитка. Несколько дней маман спасала меня от справедливого отцовского гнева, а на кухне приятно пахло всеми тридцати шестью забальзамированными травами!

– А ты, Проф? – вывел меня из транса Андрюшенька.

– Я сказал, что хочу быть великим, а училка предков в школу вызвала и долго им втуляла, что я неправильно развиваюсь.

– Тебе бы сейчас наш кусок лекцию по поводу слова «втулять» прочёл.

– Не понял?

– Открой словарь Даля и посмотри. «Тула» – это недоступное, тайное место…

– Пошёл ты – послал я Андрюшеньку – вместе с его Далем. Лучше скажи мне, что ты должен делать, услышав лай караульной собаки?

– …« а также при срабатывании технических средств охраны немедленно сообщать в караульное помещение»! – закончил Андрюшенька и продолжил разговор о детских мечтаниях – а я сначала лётчиком хотел быть, а потом меня сводили в цирк и я передумал.

– Почему? – удивился Серж.

– Мне клоуны очень понравились, и я сказал предкам, что хочу быть клоуном. Они посмеялись и спросили: «А как же лётчик»? Я ответил «Буду лётчиком-клоуном»!

– Да-а, клоуном ты уже стал – усмехнулся Серж – ты ему лучше расскажи, как мы бабло восстанавливаем.

– А, общак на аппарат? Да, ничего сложного. Мы тут с одним чуваком познакомились с инжфака, Бобом зовут. У него фазер лётчик… – начал рассказывать Андрюшенька.

– Клоун? – тупо перебил его я.

– Не. Обыкновенный. Гражданская авиация. Вернее, для нас он как раз – необыкновенный! В загранку летает. С каждого рейса фазер привозит Бобу пласты! У него их хоть жопой ешь! А торговать нормально не может!

– Мама не велит?

– Почти. Фазер ему не велит. Боба уже три раза там менты брали, и папик уже задолбался его из обезьянников вытаскивать. Сказал, что в следующий раз этого делать не будет! Боб решил пока прерваться. Вот и все дела.

– Ага, он прервался, а менты нас теперь брать будут? – спросил я – если мой пахан сюда приедет, то он меня упечёт в жопу мира, чтоб никогда больше не видеть и не слышать.

– И где она, твоя «жопа мира»? – ехидно спросил Лунатик, сделав упор на слове «твоя».

– «Увезу тебя я в тундру,

И тогда поймешь ты вдруг,

Почему к себе так манит,

Так зовет Полярный круг.

Ничего, что здесь метели,

Не беда, что холода,

Если ты полюбишь Север,

Не разлюбишь никогда» – ответил я словами из песни – Вот это и есть задница! знаешь, кстати, кто эту песню написал?

– Нет. Мы ж её на танцах не играли.

– Два еврея, Пляцковский и Фрадкин.

– Не удивил, Проф. Евреи, они всё что хочешь тебе напишут! Талантливый народ!

– Напишут. Лишь бы не делать ни хера – подвёл итог Серж – так мы будем снимать кино или не будем? Ты в теме?

Серж посмотрел на меня и покрутил в воздухе указательным пальцем, изображая вертящийся диск.

– Конечно! – радостно завопил я.

После госпиталя я был готов на всё.

– Тогда слушай – Серж огляделся по сторонам и, увидев главного взводного стукача ЖакО, перешёл на шёпот.

Жако поднёс к нам своё кривоногое тело и замер в охотничьей стойке.

– Хорош уши греть, мудила – угрожающим тоном сказал Серж.

– А я и не грею. Я в кубрик иду – отмазался Жако, продолжая стоять на месте.

– Свалил отсюда! – более конкретно обозначил свою позицию Серж, и Жако быстро растворился в пахнущей нестиранными носками и «тройником» утробе кубрика.

– Значица так – спокойно продолжил Серж – первым делом записываешься в увал…