Текст книги "Гвоздь & винил"

Автор книги: Михаил Гальцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

Юрок прошмыгул в купе, а майор открыл глаза и, с трудом ворочая языком, произнёс

– Ни хуя не укатали, блядь.... – он нахмурил брови, что-то напряжённо вспоминая, и заорал – ух-ты, ах-ты, все мы космонавты!

– Хорош орать, иди поспи – Серж положил руку на плечо майора.

Майор вяло мотнул головой и сбросил руку Сержа с плеча.

– Слуги, поднимите мне веки! Ты! – он ткнул пальцем в грудь Сержа.

– Пшёл на хуй – Серж оттолкнул майора, тот грохнулся на спину и затих.

– И что теперь делать?! – развёл руками лейтенант – он звание три дня назад получил. Вот, обмывали… С-сука! А мне домой его ещё везти!

Мы помогли лейтенанту затащить майора в купе и уложить на нижнюю койку.

Вернувшись в свои «апартаменты» мы дружно уселись около столика.

– Ну, что, настроение поездатое? – хитро посмотрел на нас Серж.

– Да, нормальное настроение – ответил за всех Андрюшенька – давайте хоть пожрём! До Горького ещё всю ночь пилить – сказав это , он потянулся к плюенковской «рябе».

– Погоди – Серж убрал руку Лунатика от курицы – давай сначала по минералочке.

– Зачем по минералочке?! – у меня вот что есть – Юрок порылся в своём бездонном чемодане и достал оттуда бутылку «Агдама».

– Мандец – огорчился Серж – это ж «Поцелуй тёти Клавы» будет! Башка отвалится.

– В смысле? – искренне удивился я – портвейн он и в Африке портвейн, а водки у нас нет. При чём тут «поцелуй»?

– А вот при чём – Серж взял со стола бутылку минералки, ловко открыл её зубами и сунул мне под нос.

Из бутылки пахло спиртом.

Утром, едва продрав глаза, я увидел, что дверь в купе открыта, в проходе лежит Плюенков, а рядом с ним , уперев руки в бока, стоит толстая, похожая на бегемота, проводница.

– Вот поросята, нажрались желудей – с презрением сказала она кому-то стоящему позади неё – а этот, вообще, ороговел как ноготь – говоря , она легонько попинывала Юрка ногой в старом войлочном тапке – вставай, сучонок, ты людЯм ходить мешаешь!

Проснулся Серж, и мы кое-как заволокли в купе отрубившегося Плюенкова. За окном медленно проплывали серые городские дома, наполовину затянутые плотным утренним туманом.

После нескольких ударов по щекам Плюенков открыл глаза и неожиданно резко вскочил с места больно ударившись головой о верхнюю полку

– Где я?! В морге?!

– Вообще обалдел? – Серж недоумённо вытаращился на Юрка.

– А чё так покойником прёт?! – Плевок с шумом втянул в себя воздух и мелко затряс головой – чуете?

– Баран, это формальдегид – успокоил Юрка Лунатик – мы Дзержинск проезжаем, а тут сплошные химзаводы. Папачос мне говорил, что одними местными складами можно весь мир травануть…

– Стало быть, скоро Горький – угрюмо произнёс Серж и посмотрел на меня – готов стать военным?

– Не очень – в тон ему ответил я – Плевок больше готов.

– Эт-точно – подражая красноармейцу Сухову прокряхтел Серж и тяжело вздохнул.

Спустя два часа мы вчетвером стояли перед училищным КПП в толпе разномастных гражданских и смотрели на гордых лейтенантов, выходящих строем из открытых ворот. Оказалось, что сегодня в училище выпуск. Из репродуктора, висящего на одиноком столбе возле опустевшего плаца, весь день играла одна лишь песня «орлов» «Отель Калифорния». Соляки там , конечно, были нехилые, но если бы командиры знали о чём эта песня, то никогда бы не стали её даже включать! Ведь последний куплет этого милого, заезженного до дыр, шлягера в переводе звучал так:

«Последнее, что я помню

Это, как я бежал к выходу.

Мне нужно было найти обратный путь,

Чтобы вернуться туда, откуда я пришёл.

«Расслабьтесь – сказал сторож -

Мы запрограммированы принимать гостей.

Вы можете освободить номер в любое время,

Но вы никогда не сможете отсюда уйти»

Получалось, что никакой это не «Отель Калифорния», а чистой воды стивкинговский отель «Оверлук». Помните? Там один писатель-неудачник слетел с катушек и чуть не завалил свою любимую жену и маленького сынка, который оказался необыкновенным, и поэтому они с мамой выжили…

Ближе к вечеру за нами прислали какого-то худосочного абитуриента, и он отвёл нас в курилку, прилепленную к торцу четырёхэтажной казармы. На четвёртом этаже с дребезгом распахнулось одно из окон, и оттуда вылетел работающий телевизор, снабжённый длинным-предлинным шнуром. Долетев до асфальта, он с треском взорвался, испустив дух в виде облачка матового дыма. Вслед за «ящиком» из окна вылетела часть ударной установки и баян.

– Вот пидеры! – возмутился Серж – какого хрена добро хозяйское так выбрасывать?!

– Традиция такая – равнодушно прогундосил наш сопровождающий

– А ты откуда знаешь? – спросил его Лунатик

– Второй год поступаю. В прошлом успел у выпускников гитарку торгануть чешскую. Всего за три рубля!

Мы с Лунатиком переглянулись, собираясь бежать наверх, но в этот момент, одна за другой, из окна вылетели три гитары с отбитыми грифами

– Полный комплект для ВИА – констатировал Лунатик – могут клавиши ещё остаться.

– Это вряд ли, они даже тумбочки разбивают! – сказал сопровождающий и уставился наверх – всё, пошли. Там наш прапор рукой машет.

Гундосый провёл нас в казарму на четвёртом этаже и сдал в руки рябому прапору с усами, как у небезызвестного Адольфа из Браунау

– Зелёный моя фамилия – отрекомендовался прапор и зачем-то поправил у себя на шее засаленный галстук – я старшина роты абитуриентов, и вы будете мне подчиняться. Понято?

– Ага – весело ответил за всех Плюенков и угодливо посмотрел в глаза прапору.

– «Фюрер» – прошептал мне на ухо Лунатик и придурковато улыбнулся, глядя на прапора.

– Не «ага», а «так точно, товарищ прапорщик»! Я вот тем, кто шепчет товарищам на уши всякую хуйню, яйца пообрываю!

Зелёный ткнул пальцем в грудь Лунатика

– После отбоя – дучки драить! Вместе с друганами!

– А спать мы где будем? – спросил Серж.

– Где найдёте свободные койки с матрасами.

– А простыни?

– Не положено! Будут на вас ещё простыни тратить!

– Зашибись – Серж огляделся по сторонам и , удостоверившись, что на койках нет ни одной простыни, скептически поджал нижнюю губу.

Прапор кровожадно ухмыльнулся, а затем привстал на носки, растопырил в стороны руки, поднял вверх голову и неожиданно фальцетом провизжал

– Р-р-ро-о-о-тт-аа!!! Выходи строиться на вечернюю поверку!!!

«В основном, свободу человек проявляет только в выборе зависимости» – мысленно вспомнил я давно почившего в бозе знаменитого любителя Моцарта, и поплёлся в строй.

«Как бы разъяснить… Мата я не стесняюсь, свободно им пользуясь при всех. В лексиконе моём любимое слово – «жопа». А не «отлично». (Фаина Раневская)

Часть вторая

Контры

Я потрогал старый матрас с жёлто бурыми пятнами, о происхождении которых смутно догадывался и мысленно озадачился

– Чё смотришь? – с гаденькой ухмылкой произнёс прапор Зелёный – отбивайся. Других всё равно нет.

– Похоже, он обоссаный – аргументировал я свою нерешительность – или ещё чего хуже… А на подушке, вообще, написано «Спи спокойно, дорогой товарищ»!

– Вот и спи!

– Дайте мне другой матрас!

– Не маленький, и хрен пососёшь! Матрас ему не нравится… Лёг и уснул!

Прапор повернулся и зашагал в сторону каптёрки. Лунатик тронул меня за рукав

– Проф, ты не видишь, что он огромной души мудак?! Ложись и спи, представь, что едешь в поезде «Москва-Ташкент» и все дела!

– Я, кстати, ездил – вставил Серж – знатный гадюшник. Здесь даже лучше.

– Вот видишь, Проф, подумаешь надпись!

– Ладно – согласился я, нехотя улёгся на койку, «ударился об угол подушки и заснул».

Сон был недолгим. Дверь в казарму с грохотом распахнулась, и чей-то пьяный бас хрипло проорал

– Дневальный, сука! Где дневальный?!

Тусклый свет лампочки, горящей у тумбочки дневального, осветил лица двух пьяных лейтенантов-выпускников, одетых в парадную морскую форму. На командный зов из храпящих казарменных дебрей выполз какой-то тщедушный карлик и встал перед лейтенантами, дрожащими пальцами застёгивая ширинку.

– Дневальный по роте абитуриент Кац – отрапортовал карлик.

– Ты не дневальный! Ты – хуй! – сказал обладатель хриплого баса.

– Нет, но почему же? – попытался возразить абитуриент Кац.

– Молчать, падла! Здесь я вопросы задаю! Почему не в трусах? – осведомился второй лейтенант, пустив сигаретный дым в лицо карлику.

– В смысле?! – удивился абитуриент Кац.

– Козлина, ночью положено в трусах стоять!

– Как это?! – всё ещё недоумевал Кац.

– Вот так – сказал летёха и дал абитуриенту в рыло.

Абитуриент Кац упал.

Из темноты вынырнул худой гибкий парень и спокойно подошёл к лейтенантам.

– Тебе чё? – спросил обладатель хриплого баса и уставился на незнакомца.

В роте уже никто не спал, наблюдая за быстрым развитием драмы.

– А вот чего – тихо ответил парень и натренированными движениями уложил счастливых выпускников на пол.

Раздались одинокие одобрительные хлопки, а спустя пару секунд казарма «разразилась овациями» и превратилась во Дворец съездов после выступления Леонида Ильича. Включили свет, и все увидели двух лежащих на дощатом полу и пускающих кровавые сопли, лейтенантов. Рядом с ними, силясь подняться на ноги, стоял на карачках абитуриент Кац.

– Прекра-а-атить безобразия!!! – завизжал, выскочивший из каптёрки, прапор и бросился приводить в чувство непрошеных гостей – а вы – прапор ткнул пальцем в сторону ночного героя – вы за это ответите!

– Да, пошёл ты… – парень улёгся на свою койку и повернулся к прапору спиной.

– Да, конкретный чувак – наглухо этих свиней вырубил – высказался Серж и добавил – видно школу.

Кто-кто, а Серж в этих делах толк знал, потому, как сам ездил два раза в неделю в Зеленоград «к тёте», а на самом деле, на занятия в подпольную секцию каратэ. Искусство боя, воспетое в Стране Восходящего Солнца, у нас в Союзе не поощрялось, а наоборот, подвергалось всяческим гонениям и запретам.

Всё следующее утро прапора не было, а потом он вернулся в казарму с румяным и весёлым майором, в котором мы узнали нашего соседа по вагону. На этот раз форма майора была чиста и отутюжена, а сам он пах «Шипром».

После того, как Зелёный собрал наше стадо в две шеренги, майор встал перед строем и скромно отрекомендовался

– Начальник особого отдела училища майор Пацюк Максим Николаевич.

– Йо-о! – Лунатик толкнул в бок Сержа и горячо зашептал – ты этого пидера в поезде уронил! Нам трындец!

– Хорош гнать – Серж повернулся к Лунатику – он как мешок с говном был – не вспомнит ничего…

– Пусть тот, кто этой ночью, используя чуждое нам боевое искусство возможного противника, нанёс тяжкие телесные повреждения двум советским офицерам, выйдет из строя на два шага! – приказал майор и наклонил в ожидании голову в шитой на заказ фуражке.

Из строя никто не вышел.

– Я ж его только утром видел – залепетал прапор и махнул рукой в сторону открытого настежь окна – вот на той койке лежал!

– Он улетел, но обещал вернуться – сказал Серж и с невинной улыбкой уставился на прапора.

Особист подошёл к Сержу и внимательно посмотрел ему в глаза

– А вас, товарищ абитуриент, я уже где-то видел. Где?

– Я вас не видел, товарищ майор – ответил Серж, глядя прямо в глаза майора.

– Интересно – задумался майор – как ваша фамилия?

– Миляев.

– Вот вы, Миляев, сказали «Он улетел, но обещал вернуться». Вы знаете про кого это сказано?

– Про Карлсона, это ж все знают! – Серж удивлённо посмотрел на майора.

Лунатик толкнул меня в бок и губами изобразил начало из «Yellow river» знаменитой группы «Christie».

– А вы знаете, кто написал эту сказку?

– Шведка какая-то. А что?

– А то, что Швеция входит в число наших вероятных противников! Говоря эту фразу вы показываете себя идеологически нестойким и склонным к пропаганде западного образа жизни! Вам понятно?!

– Да.

– Не «да», а «так точно, товарищ майор»!

– Так точно, товарищ майор – угрюмо промычал Серж.

– И всё-таки – особист больно ткнул пальцем в грудь Сержа – и всё-таки, я вас где-то видел! У меня отличная память на лица! – с этими словами он взял под локоть прапора и повёл его в канцелярию роты.

Но мы – то знали, что выяснять что-либо о неизвестном Миямото было бесполезно! Ещё ночью, почувствовав, что дело пахнет керосином, пацан свалил из казармы по-английски, не оставив никаких следов. Похоже, что он попал сюда ещё позже нас и не отдал прапору свои документы. А прапору я с этого дня дал кличку «Гнус».

– Хорошее погоняло – хихикая, произнёс Лунатик – харизматичное!

– Ага – осклабился в хищной улыбке Серж – и несмываемое. Я этому Гнусу башку отшибу.

– Не, башку пока не надо – Лунатик хитро посмотрел на нас с Сержем – я кое-что получше придумал.

Следующей ночью Лунатик, соорудив отмычку, тихо открыл дверь в каптёрку и, не потревожив спящего Гнуса, взял его сапоги. Мы, прихватив с собой Плюенкова, ждали его в сортире.

– Юра, ты пИсать хочешь? – вкрадчиво спросил Лунатик у Плевка.

– А чё?

– Ссы! – Лунатик протянул Плевку гнусовский сапог – делать – так всем!

– Да – подтвердил я – у сицилийской мафии есть такое понятие, как «омерта» – обет молчания. Тот, кто его нарушает – не жилец! Они там все кровью повязаны…

– Вы чё, совсем обалдели?! – Плевок очумело смотрел то на меня, то на протянутый Лунатиком сапог.

Серж в это время демонстративно хрустел пальцами.

– Нет, чувак, мы не обалдели. Макаронники повязаны кровью, а мы условия «омерты» смягчили – ответил ему я – ты будешь повязан мочой.

После этих слов я с удовольствием помочился в сапог. Серж с Лунатиком сделали то же самое. Плевок, скорчив недовольную гримасу, едва выдавил из себя несколько капель. Лунатик бережно отнёс сапоги обратно, и мы легли спать.

Ранним утром из каптёрки донёсся сдавленный вой. Кроя убогим матом неизвестных «гандонов» и «членососов» прапор построил абитуру и, тряся перед нами осквернёнными сапогами, произнёс речь.

– Мне не в чем идти на завтрак, потому что какие-то твари нассали мне в сапоги! А ведь каптёрка была закрыта! – он обвёл строй злобным взглядом – Кто это сделал?!

– Может это вы сами, товарищ прапорщик?! – раздался чей-то озорной голос из второй шеренги.

– Не-е-ет – дико вращая налитыми кровью глазами, проревел Гнус и прыщи на его морде стали багровыми. Он подошёл к Сержу – я знаю, кто это сделал!

Серж равнодушно посмотрел на багрового прапора и отвернулся.

– Товарищ прапорщик – смиренным тоном заговорил Лунатик – а почему вы сразу на Миляева думаете? Может, это каратист вернулся и вам нагадил?

– Какой на, каратист?! Я вас, гадов, на чистую воду выведу! Угандошу! Землю будете жрать, контры!

Судя по лексикону, родне Гнуса крепко досталось от белогвардейцев в годы Гражданской войны.

Землю жрать не пришлось, так как в столовку мы пошли без прапора. На не вытертых после предыдущей смены столах красовались убитые пластиковые тарелки, в которых синела манная каша. Рядом с прилипшей намертво манкой в каждой тарелке валялся хвост нечищеной селёдки. В залапанных стеклянных стаканах была налита жидкость, отдалённо напоминающая чай.

– Второй день одно и то же – Серж угрюмо отодвинул от себя тарелку с кулинарным шедевром – они тут все долбанутые?! Горьковчане? И вообще, какой мудак придумал это название «Горький»?

– Какой-то сормовский рабочий предложил переименовать Нижний Новгород в Горький. В честь писателя Максима Горького. В 1932 году – решил блеснуть познаниями Лунатик.

– Зачем?!

– Ну, нельзя же быть таким тупым, друг мой – влез в разговор я – неужели тебе непонятно, что «Нижний Новгород» слишком долго выговаривать?! А слово «Горький» – быстро!

– Вот в чём дело-то – Серж покачал головой – а что он написал?

– «Песню о Соколе». Мы её ещё в школе учили. Помнишь?

– Не. Я запоминаю только то, что мне нужно.

– Там cокол здорово по клюву огрёб и упал. А внизу валялся уж. Он подполз к соколу и развёл его на самоубийство. Сокол бросился в реку и утонул – неожиданно рассказал краткое содержание текста Плевок – там ещё жирный пингвин в утёсе прятался…

– А какая река? – заинтересовался Серж.

– Точно не помню. Арагви, наверное…

Мы с Лунатиком дружно заржали, а Серж опять вспомнил о еде

– Смеётесь? А придёте на обед – что будете делать?

– Поедим. Это же очевидно – почесав пальцем ухо, ответил Лунатик.

– А вот болт вам, а не еда! – Серж сделал неприличный жест рукой – ты же вчера сам сказал: «Суп из семи залуп», и ничего есть не стал! Было?! – он посмотрел на меня.

– Понимаешь, я так сказал, потому что число «семь», обладает мистической силой. Вот, например, семь чудес света, семь смертных грехов, в число которых, между прочим, входит чревоугодие…

– Какое чревоугодие?! У меня хребет уже к пузу прилип! – заорал Серж и, сидящие за соседними столиками, повернулись в его сторону.

– А есть ещё суп кандей из собачьих мудей – съёрничал Лунатик и еле успел увернуться от брошенной в него тарелки.

– Брат, ты иногда ведёшь себя, как рассвирепевший краснозадый павиан, мечущий калом в соплеменников – я мягко попытался успокоить Сержа, но поймал на себе такой взгляд, от которого хотелось забиться в самую глубокую нору дядюшки Льюиса.

– Знаю я тут одно место на автостанции, там беляши – закачаешься – посмотрел на нас Плевок и сладко облизнул губы.

Спустя полчаса мы сидели в курилке с набитыми желудками и пускали кольцами дым, соревнуясь, у кого больше получится.

– Сытно – промолвил Серж и удовлетворённо похлопал себя по животу.

– Согласен – ответил я и посмотрел на курсанта-второкурсника, усевшегося напротив меня.

Он достал из пачки сигарету, прикурил, с пренебрежением уставился на меня и сказал

– Ничего, скоро перестанете домашними пирожками срать!

– Дык, мы ж ими давно не хезаем! Третий день! – ответил за меня Плевок и, в свою очередь, спросил – А почему перестанем?

– Мудила, я ж образно. Если поступите.

– А ты как поступил? – Плевок поближе придвинулся к второкурснику – расскажи, а?

– Первым делом надо выглядеть как пионер. Ботинки почистить, рубашку постирать, волосы на башке причесать. И, чтоб обязательно – галстук – без этого – никуда. Тут преподы эти удавки обожают! Да, и значок комсомольский! А ещё лучше, чтоб к нему ещё «КМС» или «Мастер спорта»!

– Почему?

– Потому, что очень здесь спортсменов любят. Даже, если ты дебил на полбашки – всё равно возьмут! А потом можешь и не учиться. Все зачёты и экзамены автоматом, как из ружья! А ты – по соревнованиям ездишь! – курсант мечтательно закатил глаза и стряхнул с сигареты пепел.

– Ты спортсмен? – спросил Серж.

– Нет. Друган у меня стрелок. Всю дорогу в тире зависает. Его на экзаменах примерно так спрашивают: «А не в амперах ли измеряется сила тока»? И всё.

– А если не спортсмен, то как сдать-то – Плевок тупо уставился на курсанта.

– Как-как, жопой об косяк! Рвёшь рубаху на груди и говоришь: « Войдите в положение! Третий раз приезжаю! Мама у меня одна! Дедушка ветеран войны, инвалид безногий»! Да, и ещё они любят, чтоб поступающий из пролетариев был или колхозников. Таких лучше берут.

Мы переглянулись и хором спросили

– Почему?!

– Кресты учатся лучше, им ведь в навоз возвращаться неохота. Стимул есть. Да, ещё нацменов хорошо берут узбеков, таджиков… Но вам не светит – он издевательски посмотрел на нас, снисходительно ухмыльнулся и бросил в бочку окурок – а здесь, между дрочим, как в МГИМО – 25 человек на место! Дерзайте!

Он встал и пошёл в свою казарму, то и дело оглядываясь на нас и весело насвистывая «Битву с дураками».

На следующий день мы пошли сдавать химию. Я попал в «пятёрку» с незнакомыми мне чуваками и шёл вторым. За столом приёмной комиссии сидела худая тётка с пучком жидких волос на голове и толстый полковник в не глаженных брюках и пыльных туфлях. Его взгляд поверх очков в чёрной роговой оправе ничего хорошего не предвещал. Я абстрагировался и попытался врубиться в вопросы билета, но резкий голос полковника вернул меня в этот прекрасный реальный мир.

У доски мялся сочный розовощёкий пупс, похожий на поросёнка-ососа, которого я сразу окрестил «Митрофанушкой». Ну, помните же персонаж?

« – Да, снилась мне ночью мерзость всякая…

– Какая же мерзость, Митрофанушка?

– Да, вы, маменька с папенькой».

Этот Митрофанушка ещё на завтрак пирогов подовых килограммов девять съедал…

– Если вы не знаете ответа на данный вопрос, то нарисуйте нам, хотя бы, бензольное кольцо!

– Это я знаю.

Митрофанушка быстро изобразил на доске круг и вопросительно уставился на преподов.

– Это – что?! – спросила, ошалевшая от таких глубоких познаний, женщина с пучком.

– Кольцо – уверенно ответил пупс – бензольное.

– Так-так-так – задумчиво процедил полковник и ещё немного пошевелил губами.

В шевелении этом угадывались отборные матюги.

– Ладно. Тогда поговорим об элементарном – полковник достал из кармана носовой платок и вытер со лба испарину – напишите формулу спирта.

Митрофанушка подошёл к таблице Менделеева и стал водить по ней толстым указательным пальцем.

– Что вы там ищете, молодой человек? – спросила женщина-препод.

– Формулу спирта – ответил Митрофанушка и сосредоточенно сопя, продолжил поиски.

– Её там никогда не было – сказал полковник – даю вам последний шанс, молодой человек, напишите формулу серы.

Митрофанушка вернулся к доске и уверенно вывел мелом формулу селена – «Se».

– Вон отсюда! – рявкнул полковник и указал рукой на дверь.

– Но я же ещё не ответил! – возмутился пупс, недоумённо хлопая белёсыми ресницами.

– Вот именно!!! – заорал полковник и вскочил со стула.

Митрофанушка испуганно попятился от полковника, задом открыл дверь и вышел в коридор.

– Идиоты, боже мой, какие попадаются идиоты! – шептала женщина препод – и это сын уважаемых родителей!

Полковник утвердительно качал головой, вертя в руке замусоленный спичечный коробок.

После Митрофанушки сдать этот экзамен оказалось очень легко.

За две недели мы сдали всё и сидели в казарме, ожидая своей участи. Особенно радовался Плевок, ведь он не подвёл бедных родителей!

Все не сдавшие экзамены уже разъехались по домам, и один только Миша Дыня, прозванный так за свою вытянутую голову, сидел по-турецки на грязном матрасе и напевал весёлую песенку: « И не надо зря портить нервы, вроде зебры жизнь, вроде зебры»!

– А ты чего не едешь? Ты ж три экзамена завалил! – Серж похлопал Дыню по плечу.

– Ну и что с того? Я папе звонил, и он сказал, что для меня тут койка уже заправлена – уверенно ответил Дыня, размачивая старый сухарь в стакане с кипятком.

– Ты в этом уверен? – ехидно спросил Лунатик и с выражением посмотрел на грязный матрас под задницей у Дыни.

– Уверен. Я уже в четвертый раз поступаю. Когда-нибудь ведь должен поступить!

– В четвёртый раз?! В эту Систему?! – удивился Плевок и почесал репу.

– Не. В разные. Мне всё равно, лишь бы в училище.

Я почему-то вспомнил буддиста Дамбо и одну деву из нашего класса, которая на вопрос: «Какие тебе нужны джины «Levis» или «Wrangler»? отвечала: «Мне всё равно, лишь бы джинсы».

Мы оставили поющего Дыню и пошли стричься. В одной из комнат спортзала, оборудованного под парикмахерскую, процесс расставания с хаерами был поставлен на поток. Три бабушки-пердуньи в одинаковых серых халатах стригли всех без разбора ручными машинками. А к ручной машинке, надо сказать, отношение у меня было особое! Когда я был ребёнком, папаша, если его не звала в дорогу очередная командировка, стриг меня каждую субботу, вероятно, при этом думая, что воспитывает дисциплинированного и аккуратного защитника Родины. На машинке не хватало нескольких зубьев, и она жестоко рвала волосы, но папаша на мои отчаянные вопли никакого внимания не обращал и доводил стрижку до конца. По прошествии многих лет я вычитал в какой-то умной книжке, что у людей, которым не хватает секса, появляются садистские наклонности и понял, что папаше всегда его не хватало! Так что эта грёбаная машинка осталась для меня на всю жизнь символом живодёрни, а суббота – самым плохим днём недели! Я смотрел, как падают на грязный пол мои чудесные локоны, и мне хотелось рыдать, но я сдержался. Ведь против папашиных связей и мамашиного «больного сердца» не попрёшь.

Потом была «мандатка», где меня и моих друзей определили в морскую роту. Туда же каким-то непонятным образом попал и не сдавший химию «сын уважаемых родителей» Митрофанушка! Старшиной этой роты был назначен прапорщик Зелёный…. Действительно, в жизни нет ничего такого, что не могло бы случиться!

Плевок, видя, что прапор делает головокружительную военную карьеру, как-то незаметно втёрся к нему в доверие и получил «должность» негласного денщика, став похожим на шакала из «Маугли».

– А мы уйдём на север! А мы уйдём на север! – гнусавым голосом пропел Лунатик и пнул Юрка сзади под каблук, когда мы шли строем.

– Никуда мы не уйдём – будем сегодня форму получать – серьёзно ответил Плевок – мы с прапором выдавать будем.

После этого сообщения Серж обозвал Плевка «чмом продажным», а я, смягчив его грубость – «ренегатом».

Вечером, перед отъездом в лагерь Бугры на «Курс молодого бойца» Гнус, переодетый в морскую тужурку, решил выдать нам форму. Из всей роты мы остались последними и получили специально отобранное не по размеру шмотьё.

– Да от неё псиной воняет! – возмутился Лунатик, брезгливо крутя перед собой чью-то старую робу.

– «О некоторых людях – к ним относится Александр Великий – заговорил прапор и, казалось, голос его доносится откуда-то из живота – говорят, что их пот издавал приятный запах, благодаря каким-то редким и исключительным особенностям их телесного устройства. Причину этого пытались выяснить Плутарх и другие. Но обычно человеческие тела устроены совсем по-иному: лучше всего, если они вообще не имеют запаха».

– Чего?! – удивился Лунатик.

– Ничего. Иди на хуй и не задерживай процесс! – сказал своим обычным голосом прапор и мотнул головой в сторону двери – следующий – Бобров!

– Что за рванина, товарищ прапорщик? – спросил я у Гнуса, пока он ставил галочки в тетрадке со списком взвода.

– Кто вам новую форму даст, Бобров?! Вы ж ещё присягу не приняли! И, вообще, я тебе, контра, обещаю – Гнус наклонил голову ко мне, и я почувствовал запах перегара – тебя и твоих корешей ещё до присяги попрут! Иди!

Я вышел из каптёрки и подумал: «А, может, и не надо было ссать этому козлу в сапоги»?

На следующее утро мы погрузились в тентованные «Уралы» и поехали в лагерь. Там нас распихали по шестнадцать человек в восьмиместные брезентовые палатки и стали учить жизни.

Обучал нас ротный каплей по фамилии Зонов, по ночам пьющий мутный деревенский самогон и молящий бога о том, чтобы убрал его от этих «сопливых ублюдков» и вернул обратно на флот. А помогали ему два взводника: старлей Муравьёв, получивший за свой громкий бас и привычку хватать курсантов за яйца, кличку «Жлоб» и бодрый женоподобный лейтенант, которому жестокие юнцы из нашей роты сразу же дали прозвище «Девочка». Стажёры-третьекурсники для нас были все на одно лицо, как китайцы и за спиной звались «халдеями».

Весь наш бродячий цирк после воплей халдеев шумно просыпался и бежал на зарядку в лес в сопровождении прапора. Больше всех заряд бодрости на день получал хлипкий Лунатик, которого во время лёгкой шестикилометровой пробежки мы с Сержем тащили на ремнях. Это просто – один конец ремня наматываешь на свою руку, а другой на руку бедного доходяги, и тащишь!

– Слышь, тело аморфное – обратился Серж к Лунатику после очередной зарядки – ты когда бегать научишься?

– Никогда – выдохнул Лунатик и уселся жопой на муравейник под старой ободранной сосной.

– Вставай, нам животных в палатке и так хватает – Серж поднял Лунатика за воротник, отряхнул его робу от муравьёв и повёл к умывальнику.

После помывки всем нам предстояло очередное утреннее испытание – поход на завтрак. Гнус резвился как дитя, предлагая нам идти всю дорогу гусиным шагом и орать строевую песню «ЗолотЫ якоря за плечами горят» или падать в грязь после проливного дождя по команде «Вспышка – справа»! К столовой мы обычно приходили извалявшиеся в грязи, как дикие кабаны, и дежурный по лагерю отказывался нас туда пускать, аргументируя свой запрет нашим непотребным видом. В довершение ко всем своим психологическим изыскам Гнус провёл с нами воспитательную работу, показав на живом примере, что много есть вредно. Когда мы, быстро усевшись за длинный стол именуемый «баком» дружно взялись за ложки и собрались набить желудки, Гнус подошёл к нам и сказал

– Шестой «бак», ложки всем положить, кроме той гниды, которая никогда не наедается!

Мы нехотя отложили ложки, а Митрофанушка, уже успевший запихать себе в хлеборезку изрядный кусок хлеба, встал. В этот момент я понял, в чём дело!

В лагерь два раза в неделю приезжал фургон-автолавка, набитый под завязку печеньем, дешёвыми рыбными консервами «Тефтели в томатном соусе» и сигаретами «Прима». Голодные «молодые бойцы» разносили эту лавку в считанные минуты, а потом пытались спрятаться где-нибудь в кустах и быстро сожрать печенье и дары океана. Но, как любил говорить наш прапор: «На хитрую жопу есть хуй с винтом»! Офицеры, как опытные гаишники уже дежурили в прикормленных местах и отбирали вожделенные банки у ничего не подозревавших балбесов.

После первого офицерского рейда начальник лагеря объявил общее построение и приказал «консервы рыбные в количестве пятидесяти двух банок» закопать в землю на глубину вырытого окопа. Не помогло. Этой же ночью чувак из «зелёной» роты банки эти откопал и хотел перепрятать, но был застигнут на месте преступления патрулём и на следующий день отправлен домой. После этого халдеи свалили консервы в одну из дырок большого лагерного сортира. В дерьмо.

Во время одного из немногочисленных перекуров после строевых занятий, бегов и копания различных траншей, я увидел сидящего на земле Плевка. В руке у него был перочинный нож, которым он обстругивал только что срезанный ствол какого-то кустарника.

– Что это у тебя? – поинтересовался я.

– Да, так. Прапор просил указку ему сделать. Для политинформации.

–Что-то она слишком длинная, указка твоя.

– Ерунда, обрежем – сказал Плевок и опять углубился в обстругивание.

Я растворился в кустах и начал за ним следить. Оказалось, что этот прихлебатель ротного старшины мастерит из ветки и сетки-авоськи достаточно крепкий сачок!

Ночью Плевок сачком выловил из дерьма больше половины банок с тефтелями, отмыл и утром совершил сделку с Митрофанушкой, продав ему банки по двойной цене. Мы отследили баночную эпопею от начала до конца, после чего Серж легонько придушив новоявленного коммерсанта, спросил

– Что ж ты, конь педальный, из говна конфету делаешь?

– А что?! – быстро сориентировался Плевок и заискивающе посмотрел в глаза Сержу – если хочешь кушать сыр не лови хлебалом мух! Я и с вами поделиться могу!

– Делись.

Император Веспасиан оказался на двести процентов прав – деньги не пахли, и на них мы купили сигареты.

Я вернулся в реальность и услышал голос прапора