Текст книги "Г К Жуков на Халхин-Голе"

Автор книги: Михаил Воротников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Командующий молча и покорно исполнил советы сапера. И мы вскоре выбрались на указанную дорогу, миновав смертельную опасность.

Много времени прошло с тех пор. Разное бывало в жизни, но этот эпизод до сих пор в моей памяти. В, казалось бы, простой ситуации мы чуть не попали в беду. Но, к счастью, этого не произошло. Помнил об этом и Георгий Константинович...

Вот она, высота Ремизова – легендарная сопка, последний очаг сопротивления японцев! Еще горит земля, устилая дымом лощины. Густой смрад с сизоватым оттенком испарений нависал над полем боя, забивал горло и сдавливал грудь.

Багряный закат солнца по-особому ярко освещал землю. Она местами становилась серой с розоватым отливом. Кустарники и заросли прятали в своей тени следы недавних боев.

Командующий сел в машину, и мы направились в свой штаб. Вернувшись, Г. К. Жуков делился своими впечатлениями и наблюдениями с членом Военного Совета М. С. Никишевым и своим заместителем М. И. Потаповым. Я понял, что осмотр поля боя носил творческий характер, проходил в известном только ему, Жукову, плане и как бы служил подтверждением определенных выводов и предположений. Это была напряженная работа ума, призванная обогатить советское оперативное искусство.

5 октября 1939 года командующий провел разбор военных действий с руководящим составом армейской группы, на котором впервые в обобщенном виде изложил свою точку зрения относительно японской армии, положительно отозвался о японском солдате и в то же время обратил внимание на слабые стороны противника. Позднее, на приеме у Сталина, он эти выводы повторил, о чем написал в своем труде "Воспоминания и размышления".

Вышвырнув агрессоров за пределы братской Монголии, союзные войска приступили к укреплению государственной границы. Однако японские милитаристы не прекратили боевых действий. Видимо, не без влияния фашистской Германии они, не жалея солдатской крови, продолжали провокации против МНР с целью отвлечь внимание нашей страны от немецкой агрессии против Польши. Гитлеру было важно, чтобы внимание Красной Армии было приковано к Дальнему Востоку.

Подтянув к монгольской границе новые части, в частности, 2-ю пехотную дивизию и свежие военно-воздушные силы, японцы 4 сентября 1939 года вновь вторглись на территорию МНР в горном районе, на правом фланге наших войск, юго-восточнее высоты Эрис-Улаин-Обо. Ка сейчас помню, поздно вечером этого же дня Г. К. Жуков вызвал к себе одного из ответственных работников штаба полковника Тестова.

У разложенной на столе карты, под слабо светящейся электрической лампой командующий изучал обстановку, оценивал ее и готовил свое решение.

Сразу после доклада Тестова (к сожалению, имя и отчество его я не знал) Г. К. Жуков задал ему несколько вопросов. В частности, его интересовали сведения о действиях противника на правом фланге. Полковник доложил, что о переходе противником границ на правом фланге наших войск и захвате безымянной высоты ему хорошо известно из доклада работника оперативного отдела, который час назад прибыл из этого района.

Командующий одобрил доклад и информировал Тестова, что связь с нашими частями, ведущими бой в районе высоты Эрис-Улаин-Обо, недостаточно надежна. 8-я кавалерийская дивизия МНРА растянута вдоль границы и серьезного сопротивления оказать не сможет. По сложившейся обстановке, требуется в короткий срок уничтожить агрессора.

– Ваша задача: выехать немедленно в район боевых наших частей, объединить усилия всех родов войск, которые там находятся, и в течение ночи разгромить противника, а к утру выйти на линию государственной границы в районе высоты Эрис-Улаин-Обо. В помощь возьмите с собой моего адъютанта. Он вам пригодится как хорошо знающий местность в этом районе. Тем более, что он умеет уверенно ориентироваться ночью в условиях бездорожья.

– Поедете? – спросил меня командующий.

– Готов выполнить любой приказ, – ответил я.

– Хорошо.

Взяв шинель, личное оружие и чистую карту с планшетом, я вскоре явился в оперативный отдел. Полковник меня уже ждал. На грузовом автомобиле с отделением пехоты из состава роты охраны, без всяких технических средств связи, так как их не было, мы двинулись в путь. Рокадная дорога, по которой вместе с командующим приходилось ездить не раз, хорошо мне была известна. Мы знали и другое, что бой идет только в районе, куда надлежит нам прибыть. Услышав стрельбу и увидев вспышки сигнальных ракет и полеты трассирующих пуль, Тестов остановил машину, сориентировался. Вскоре мы встретили боевое охранение наших частей.

– Кажется, добрались, теперь нужно найти командование, – проговорил полковник.

Начальник оперативного отдела штаба группы распорядился, чтобы к прибытию Тестова были собраны командиры для получения боевой задачи. Уточнив обстановку, Тестов объявил решение Г. К. Жукова и поставил задачу: одновременной атакой всех частей, охватывающим маневром с двух сторон, с рассветом, по сигналу "три красные ракеты", атаковать безымянную высоту, окружить и уничтожить японскую группировку на ней.

Примерно в четыре часа утра по противнику был открыт сильный артиллерийский огонь. Под прикрытием огневого налета пехота, вслед за танками, стала обходить противника с флангов. Видя угрозу окружения, японцы попятились, неся большие потери. Агрессоры поняли, что их ждет полное окружение, уничтожение или плен. Подобное они уже испытали в предыдущих боях и сражениях. Оставив на поле боя более 350 трупов, японцы отошли за границу МНР.

В ночь на 8 сентября в том же районе японское командование вновь пыталось начать наступление, бросив в бой дополнительно до четырех пехотных рот, поддержанных артиллерией. Но и на этот раз налетчики были отбиты с большими для них потерями. При этом отличились бойцы 603-го стрелкового полка под командованием Н. Н. Заиюльева и батальона 6-й танковой бригады во главе с капитаном В. А. Копцовым. Потеряв до 500 человек и большое количество вооружения, японцы вынуждены были ретироваться.

Попытка противника вторгнуться в пределы МНР на правом фланге советско-монгольской группировки 4 и 8 сентября и их разгром показали, что японская военщина не отказалась от планов добиться поставленных целей в районе восточного выступа территории МНР. Авиационной разведкой было установлено, что противник подтягивает силы для нового крупного наступления на флангах, усилил свою авиацию, активизировал разведку районов нашей обороны.

В дополнение к оборонительным мероприятиям, которые проводились с выходом частей на государственную границу, командование издало новый приказ от 11 сентября 1939 года за № 00148. Его подписали командующий 1 АГ комкор Жуков, член Военного Совета Никишев, начальник штаба 1 АГ Богданов. Учитывая особенности местности, территориальное размещение войск и задачи по защите границ МНР, а также неуемное стремление японского командования к расширению агрессивных действий, Г. К. Жуков организовал оборону с характерными особенностями. Полосу обороны он поделил на два боевых участка: Южный и Северный. Командование ими поручил полковникам Потапову и Терехину.

Командующим боевыми участками было предоставлено право – в необходимых случаях, при наступлении противника и прорыве переднего края, привлекать по одному танковому батальону 6-й и 11-й танковых бригад. Приказом было обусловлено построение обороны глубиной в два эшелона. Между ними следовало оборудовать сильные отсечные позиции. Жилые землянки и убежища строить на обратных скатах, соединив их с окопами и ходами сообщения. Во время артподготовки противника основную массу бойцов держать в убежищах, имея в окопах наблюдателей и дежурных пулеметчиков. При переносе артогня противника всем выходить по своим местам для отражения его наступления. Из танковых бригад был создан подвижный резерв.

Проводилось и много других мероприятий по совершенствованию обороны. Но о них, думается, писать не следует, и не всем читателям это будет интересно. Г. К. Жуков принял энергичные меры по ускорению инженерных работ и обеспечению постоянной бдительности и боеготовности.

Согласно его указанию, окопы соединялись траншеями. Узлы обороны и опорные пункты укреплялись в противотанковом отношении. Передний край и отсечные позиции были заминированы и обведены проволочными заграждениями. Для маневра вторыми эшелонами и резервами изучались и подготавливались направления, тщательно отрабатывалась организация системы огня всех видов оружия и подразделений родов войск. Обеспечивалась надежная связь, а тем самым – устойчивое управление оборонительным боем.

После попытки развернуть наступление 8 сентября японское командование подобных действий наземными войсками на Халхин-Голе больше не предпринимало. Этого нельзя было сказать о японской авиации.

В первой половине сентября в монгольском небе, над восточным выступом территории МНР, произошло семь воздушных боев. Самым крупным из них было сражение 15 сентября, вспыхнувшее за день до начала переговоров. По всему было видно, что японское командование рассчитывало на ослабление бдительности наших войск и решило силами своей авиации нанести решающий удар по полевым аэродромам наших частей и соединений. Успех усилил бы их позиции на предстоящих переговорах.

Сосредоточив крупные воздушные силы, рано утром, когда солнце еще не успело взойти, 120 японских истребителей появились над нашими аэродромами. Основной удар был направлен против полка новых машин "И-17" ("Чайка"), которые по своим летно-техническим данным – скорости, маневренности и вооружению – превосходили японские "И-97".

Но расчеты противника не оправдались. Четкая по тому времени система оповещения и связи, постоянная готовность летного состава позволили нашему командованию поднять навстречу врагу 207 истребителей. Разгорелся воздушный бой. Небо рябило массой ревущих самолетов: на ограниченном пространстве сражались свыше 300 машин. Сбитые машины загорались в воздухе, взрывались на наших глазах, не достигнув земли.

Вот несколько примеров. Советский летчик сражается с японским асом. Тот уклоняется от лобовых атак, стремится идти на малых радиусах. Но "Чайка" прижимает врага. Японец меняет тактику. Вот он пошел в лобовую. Видимо, хотел повлиять на психику, но первым спасовал и уклонился. Решил удирать. Но уйти ему не удалось. Самолет загорелся и взорвался у самой земли. Возможно, летчик мог бы опуститься на парашюте, но японское командование все предусмотрело в этом отношении. Летчик крепко привязывался к сиденью самолета, и отстегнуться ему было нелегко.

В этом бою наши "Чайки" сбили 19 истребителей и один бомбардировщик, а всего за 15 дней сентября враг потерял 71 самолет. На наши аэродромы не вернулись 18 истребителей.

Однажды мы были свидетелями такой картины. Японский самолет, пользуясь затишьем на фронте, "повис" над нашими артиллерийскими позициями. Комбриг Ф. Г. Корзин понял, что это корректировщик, и попросил летчиков, находившихся поблизости, прогнать японца. Зенитных артиллерийских средств в этом районе не было, да и по тактическим соображениям невыгодно было показывать позиции зениток. В воздух поднялись два наших истребителя. Над горой Хамар-Даба началось преследование воздушного пирата. Но огня никто не открывал. Наши летчики дали ему знать, что он должен совершить посадку на нашей территории. Однако японский пилот искусно маневрировал и упорно стремился уйти в отрыв. Вскоре мы услышали резкие звуки пулеметных очередей. Наши самолеты открыли огонь, по-прежнему принуждая японского летчика подчиниться. Еще один заход, и враг пошел на снижение. Он пронесся над нашим командным пунктом и упал в 500-700 метрах юго-западнее горы Хамар-Дабы.

Наблюдая за происходящим, командующий тут же велел мне сесть на броневичок, доскочить до упавшего самолета, узнать обстановку и доложить ему. Мы все видели, как летчик планировал до самого соприкосновения с землей. Самолет пропахал землю, но не взорвался. На месте падения я увидел разрушенную машину: вывернутый на сторону мотор, остатки кабины, две неразорвавшиеся бомбы, труп летчика, "припечатанный" к корпусу сиденья специальными стремянками. Мы внимательно осмотрели все и убедились, что летчик не мог самостоятельно выбраться из кабины, если бы он и захотел это сделать.

По возвращении я доложил Г. К. Жукову о том, что видел.

– Надо полагать, что самурайский дух стал слабеть, – заключил командующий.

По усилению активности нашей авиации и появлению в небе качественно улучшенных машин японцы понимали, что обстановка развивается не в их пользу. Они усилили попытки взять верх и добиться свободы действий в небе Монголии над всей территорией, где находились и где могут быть сосредоточены наши и монгольские войска. Меняя тактику воздушного нападения, японское командование посылало в бой многие эскадрильи истребительной авиации. Воздушные бои разгорались ежедневно и носили ожесточенный характер.

Наши летчики дрались храбро. Их отличали крепкая дружба, взаимовыручка и мастерство. Боеспособность авиационных частей постоянно была в центре внимания Г. К. Жукова. Многих летчиков он знал пофамильно. С некоторыми встречался лично.

Тактические действия японской авиации учитывались и наземными частями, и подразделениями. Все знали, что японские самолеты чаще всего появлялись со стороны солнца, особенно по утрам, когда оно светит наиболее ярко. Бомбардировочную авиацию прикрывали одним-двумя слоями истребительной авиации. Воздушные бои старались начинать малыми силами, стремились втянуть в бой побольше наших самолетов, чтобы к появлению основных сил наши израсходовали бы свое горючее.

Наше командование быстро разобралось в этом. На их тактику мы ответили своей: завели свой резерв самолетов-истребителей и вводили их в бой в более выгодной обстановке. В управлении авиацией Г. К. Жуков принимал непосредственное участие и рассматривал это как составную часть оперативного искусства. Некоторые поединки он запомнил особо.

Летчик старший лейтенант В. Ф. Скобарихин совершил второй в истории советской авиации воздушный таран (первый принадлежит летчику-истребителю А. А. Губенко – в небе Китая). Это было 22 июля. Время подходило к обеду. Солнечно, ни облачка на небе, безветренно и жарко. Подразделение нашей авиации несло патрульную службу над районом боев, внезапное нападение японской авиации не застало врасплох. Над районом севернее Хамар-Дабы завязался ожесточенный воздушный бой. Как всегда, в бою применялись различные тактические приемы одиночных машин. Но на этот раз на командном пункте сразу же заметили, что преобладают лобовые атаки. То и дело два самолета на предельных скоростях мчались друг другу навстречу. С земли казалось, что еще миг – и самолеты врежутся друг в друга. Но, как правило, японские летчики не выдерживали, резко взмывали ввысь и уходили.

Опытный мастер воздушного боя В. Ф. Скобарихин заметил, что молодому летчику В. Н. Вуссу угрожает смертельная опасность: его напористо атаковал японский самолет, по действиям которого было видно, что за штурвалом стервятника – ас. Скобарихин принял безотлагательное решение: атаковать. Он нагнал японца и таранил его. Увлекшись атакой Вусса, японец спохватился поздно, самолет потерял управление, начал падать и на земле взорвался.

С большим трудом Скобарихин возвратился на свой аэродром и доложил командиру эскадрильи о происшедшем, а сам стал тщательно осматривать свою машину: согнут винт, повреждена плоскость. Как только поступил доклад о таране на командный пункт, многие усомнились в этом. Г. К. Жуков приказал проверить, так ли это?

Я. В. Смушкевич доложил:

– Товарищ командующий, этот случай уже проверен. Следы тарана обнаружены на самом самолете Скобарихина. В этом убедился весь истребительный полк, – подтвердил Смушкевич.

– Хорошо. Проинформируйте Никишева. Поставьте в пример героя-летчика всему составу ВВС. Эти проявления мужества, бесстрашия, мастерства и взаимной выручки в тяжелых условиях должны стать достоянием всех частей. Господство нашей авиации в воздухе должно стать безраздельным.

– Думаю, что такую задачу мы решим в ближайшее время, – заверил авиационный начальник.

– Нам нужны не недели, не месяцы, а дни, в которые следует победить.

30 июля Я. В. Смушкевич докладывал Г. К. Жукову, что накануне, 29 июля, в воздушном бою летчик старший лейтенант В. Г. Рахов сбил одного из самых опытных летчиков японских ВВС Такео. В воздушных боях в Маньчжурии и Китае тому не было равных. На сей раз японский ас оказался в нашем плену.

Его захватили бойцы одной из наземных частей. Он пытался покончить с собой, но был пленен. По виду японский летчик был коренастым, небольшого роста, но сильным и выносливым. На допросе вел себя надменно и в то же время боялся расправы. Такео, как и многие японцы, напуганные японской пропагандой о плохом обращении с пленными в Красной Армии, ждал, что с ним расправятся. Однако вскоре убедился в ошибке, стал вести себя более свободно и словоохотливо. Он попросил показать летчика, который его сбил в воздушном бою. Пригласили В. Г. Рахова. Такео осмотрел его буквально с ног до головы и низко поклонился победителю. После этого он и признался, что является асом японских ВВС.

Выслушав Смушкевича, после некоторой паузы Г. К. Жуков сказал, что это очень хорошо. Надо совершенные подвиги всемерно доводить до всех войск.

Летчики, дравшиеся упорно и геройски, надежно обеспечивали действия всех родов войск и тыловых подразделений. Это был наглядный воодушевляющий пример мужества и отваги для наземных войск.

"Советские летчики сами искали самолеты врага, чувствовали себя хозяевами в воздушном пространстве и не позволяли японцам бесчинствовать над монгольской территорией. За день 15 сентября летчики сбили 29 вражеских машин, не потеряв ни одной своей. Всего в ходе боев у реки Халхин-Гол один полк уничтожил 262 японских самолета, 2 аэростата, много техники и живой силы противника"{43}.

Семнадцать летчиков 22-го авиационного полка были удостоены звания Героя Советского Союза, а полк награжден орденом Красного Знамени. Высоко оценило Советское правительство и действия командования полка. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 29 августа 1939 года Г. П. Кравченко вторично удостоен звания Героя Советского Союза, а постановлением Президиума Малого Народного Хурала МНР он был награжден орденом Боевого Красного Знамени.

В первых числах сентября 1939 года часть летчиков-халхингольцев отзывалась на Запад для выполнения новых задач. Знал ли Г. К. Жуков подробности предстоящих на Западе событий, сказать трудно. Но всем было известно, что 1 сентября 1939 года Гитлер напал на Польшу. Его армии приблизились к границам Советского Союза. Считалось, что летчики теперь нужнее там, а не в Монголии.

Г. К. Жуков собрал убывающих на Запад пилотов, кратко ввел их в обстановку, выразил сердечную благодарность Военного Совета за большой вклад в победу на Халхин-Голе, пожелал хорошего здоровья. Выразил надежду, что и в новых условиях они с честью будут выполнять любые боевые задачи.

17 сентября 1939 года, по распоряжению Советского правительства, Красная Армия перешла границу с целью освобождения Западной Украины, Западной Белоруссии и укрепления своих западных границ. Летчики-халхингольцы были в первых рядах исполнителей этой исторической миссии.

Понеся громадные потери, как в сухопутных, так и в воздушных силах, японское правительство обратилось к Советскому правительству с просьбой о перемирии. 16 сентября 1939 года боевые действия были прекращены. Советское командование, руководствуясь указаниями своего правительства, разрешило японской стороне собрать в районе Халхин-Гола трупы солдат и офицеров. Сторонам предстояло произвести обмен убитыми, ранеными и пленными. Для ведения переговоров Военный Совет образовал комиссию во главе с заместителем командующего полковником М. И. Потаповым.

17 сентября Г. К. Жукову было доложено о появлении японо-маньчжурских парламентеров с белыми флагами. Они запросили о месте и часе начала переговоров. Посоветовавшись, командование ответило, что переговоры состоятся в 17.00. На командном пункте готовились к переговорам, уточнялся состав комиссии. Кроме начальника политотдела П. И. Горохова и редактора газеты "Героическая Красноармейская" Д. Ортенберга, работать в комиссии собрался и писатель В. Ставский, а также некоторые работники штаба.

Писателя В. Ставского было решено включить секретарем комиссии в форме старшины. Но тут возникли непредвиденные трудности – не оказалось нужного размера обмундирования, а солдатская гимнастерка, брюки и кирзовые сапоги, которые были на нем, для этой цели не подходили. В этот же день ничего не удалось сделать, и писатель все-таки остался в старой одежде. Поэтому принять непосредственное участие в предварительной встрече ему не удалось. Он просидел в машине в нейтральной зоне в мучительной досаде на интендантов, довольствуясь лишь тем, что видел, как сошлись представители сторон и повели переговоры. На этой встрече был оглашен состав японской делегации, которую возглавлял генерал-майор Фудзимото.

Вернувшись на Хамар-Дабу, В. Ставский заметил, что их делегацию возглавляет генерал, а нашу – полковник. "Чем же мы хуже?" – шутливо заметил он на встрече с Г. К. Жуковым. Военный Совет, оценивая важность предстоящих переговоров, шифротелеграммой сделал представление в правительство. Наутро 18 сентября полковника М. И. Потапова поздравляли с присвоением ему первого генеральского звания – "комбриг".

Комиссия должна была уточнить пограничную линию, на которой предстояло закрепиться нашим войскам, договориться об обмене пленными, определить порядок вывоза трупов японских солдат и офицеров. Для нас этого не требовалось, так как на японской территории мы не воевали.

Командование советско-монгольскими войсками, руководствуясь указаниями своих правительств, разрешило японской стороне собрать в районе Халхин-Гола трупы своих солдат и офицеров, погибших при вторжении на территорию МНР.

Начавшись 18 сентября, переговоры длились несколько суток. В первый день утро как-то быстро стало пасмурным и холодным. Усиливающийся ветер неведомо откуда нагонял низкие дымчатые тучи, и все ждали, что вот-вот пойдет дождь, поэтому оделись по-осеннему. Широкая солдатская шинель, затянутая ремнем, выдавала тучность фигуры В. Ставского, а манера держаться говорила о том, что в этом человеке мало военного. Японцам не составило большого труда понять, что Ставский далеко не тот "старшина", за которого его выдавали.

Со стороны японцев в работе принимали участие 11 человек, в том числе два полковника, подполковник и два майора. Один из них переводчик Оогэси. "Вначале, – рассказывал В. Ставский, – мы были встречены с любезной учтивостью. Японские солдаты поставили на стол бутылки с водой, конфеты, сигареты. Первым начал разговор Фудзимото. Я заметил, что он хорошо понимает по-русски, так как опережал переводчика, реагируя на мои слова".

При уточнении пограничной линии настроение, японцев резко изменилось. Они считали, что советские и монгольские войска, на момент встречи, занимают часть японской территории, и пытались предъявить свои топографические карты, на которых граница проходила на значительной глубине по территории Монголии, а местами по реке Халхин-Гол. Ложные доводы японцев тут же были опровергнуты. Их топографические карты оказались фальшивыми, заранее составленными для оправдания агрессивных устремлений. Забегая вперед, скажу: М. С. Никишев информировал Г. К. Жукова о том, что X. Чойбалсан, узнав о японских махинациях с топографическими картами на переговорах, сильно возмущался. На приеме, устроенном монгольским правительством в первых числах ноября 1939 года (при вручении правительственных наград Г. К. Жукову и М. С. Никишеву) мне самому пришлось услышать слова негодования по этому поводу из уст монгольского лидера.

Не по нраву пришелся и предложенный нашей комиссией порядок вывоза трупов. Противнику было сказано, выкапывайте их сами и постепенно отвозите, чтобы знать, сколько будет вывезено. В принципе договорились – закончить до наступления морозов, но начало работ не было согласовано. Отложено на завтра.

Второй день переговоров прошел в более холодной обстановке. Японцы стали мрачными, негостеприимными. На тех же столах лежали лишь две пачки папирос.

В результате достигнутого соглашения японцы в течение нескольких дней с 9 до 17 часов увозили трупы своих солдат, где их сжигали, а горсти пепла (с общего костра) отправляли в ящичках в Японию на родину для вручения семьям погибших. Работа проводилась в течение семи суток. Это действовало угнетающе на японских солдат, производивших уборку.

Характерным был еще один момент. Одновременно самураи вели разведку. Вопреки договоренности, в состав похоронных команд они включили своих разведчиков. Японцы пытались использовать все, только бы узнать, что делается в наших войсках и каким вооружением располагают.

Истинное лицо японцев проявилось при обмене пленными. Вот что докладывал Военному Совету начальник политотдела П. И. Горохов: "Мы сдали японских пленных в полном порядке: в новом зимнем обмундировании, чистыми, помытыми, побритыми. А наши пришли оборванные, обросшие..."

Примечательно было и то, что японцев не радовало возвращение на родину, они были удручены и печальны, ибо знали, что дома их ждут большие неприятности.

Так бесславно закончилась вооруженная агрессия японских милитаристов, пытавшихся силой захватить в МНР выгодный плацдарм для обеспечения развертывания своих агрессивных действий против МНР и Советского Союза в дальнейшем. Боевые действия на реке Халхин-Гол, и особенно августовская операция обогатили как нашу, так и Монгольскую народно-революционную армию ценным боевым опытом. Они показали высокие боевые качества советского оружия и военной техники и еще раз продемонстрировали прочность дружбы между народами СССР и МНР, основы которой были заложены еще В. И. Лениным и Д. Сухэ-Батором.

Поражение японского милитаризма на Халхин-Голе имело для него большие последствия. Японская внешняя политика потерпела полнейший провал, что привело к отставке 28 августа 1939 года кабинета Хиранумы, а также руководящего состава японской Квантунской армии. Это поражение были вынуждены открыто признать даже западные буржуазные исследователи. Так, английский историк М. Макинтош подчеркивал, что "Советская победа на реке Халхин-Гол имела важное значение и, пожалуй, во многом повлияла на решение японского правительства не сотрудничать с Германией в ее наступлении на Советский Союз в июне 1941 г."{44}.

Комиссары Халхин-Гола

Победа советско-монгольских войск на Халхин-Голе явилась результатом умелого руководства войсками, мужества, отваги и героизма воинов, их настойчивости и активности при выполнении боевых задач, высокого качества советского вооружения и боевой техники тех лет и ряда других факторов. Важную роль в достижении победы сыграла и глубокая по содержанию, разносторонняя по методам организации и проведения партийно-политическая работа.

Политработники во время боев на Халхин-Голе всегда находились на самых главных, решающих участках, постоянно учитывали изменения боевой обстановки, поддерживали связь с командирами, штабами и политорганами.

В своей повседневной деятельности они опирались прежде всего на коммунистов, которые являлись цементирующей силой подразделений и частей.

Стойким коммунистом был прежде всего Георгий Константинович Жуков. Он вступил в ряды Коммунистической партии Советского Союза 1 марта 1919 года. С тех пор и до конца дней "...все свои думы, стремления, действия, – писал он позднее, – я старался подчинить обязанности члена партии, а когда дело доходило до схватки с врагами Родины, я, как коммунист, помнил требование партии быть примером беззаветного служения своему народу"{45}.

В первый же день прибытия на Тамацак-Булак, лично уясняя обстановку на восточных границах Монгольской Народной Республики, Г. К. Жуков взял с собой комиссара корпуса М. С. Никишева. Тот был единственным из командования 57-го особого корпуса, кто бывал в районе боевых действий. Только он мог по-партийному помочь Г. К. Жукову узнать истинное положение дел не только на передовой, но и в частях и соединениях. В пути комиссар подробно и со знанием дела рассказывал о состоянии корпуса, о его боеспособности, о штабе, об отдельных командирах и политработниках. "М. С. Никишев, – вспоминал Г. К. Жуков позднее, – произвел на меня очень хорошее впечатление. Он знал свое дело, знал людей, их недостатки и достоинства".{46}

Михаил Семенович проявил на Халхин-Голе незаурядные способности, олицетворяя собой тип истинного политработника. В нем удачно сочетались душевная простота и чуткость к людям, отличное знание дела, жизни солдат и боевых качеств командиров, высокая партийная принципиальность и решимость всеми силами и средствами направлять усилия войск на выполнение принятого командиром решения. Всей системой партийно-политической работы он не только помогал командующему в руководстве войсками, но и личным активным участием, широкой инициативой и высокой требовательностью предотвращал промахи со стороны отдельных командиров.

Мне отчетливо вспоминается, как после завершения одной из поездок в 11-ю танковую и 7-ю мотоброневую бригады М. С. Никишев сообщил командующему:

– Несмотря на понесенные потери, личный состав бригад в отличном настроении, у всех – готовность в любую минуту выполнить приказ. Это уже не те танкисты, которых мы с вами знали перед боем. Они проверили себя, друг друга, свое оружие и технику, вплотную встретились с врагом и определили свою тактику, как и каким способом бить японцев. Танкисты отказались от личной табельной экипировки во время атаки. Они считают, что члену экипажа, когда он находится в танке, не нужен противогаз, надетый на плечо, так как он стесняет движения. Поручневая антенна на радийных танках привлекает особое внимание японцев, так как в таких машинах, как правило, находится командный состав. Поэтому противник старается всеми огневыми средствами уничтожить такие танки в первую очередь. Вот почему, как мне кажется, яковлевцы понесли излишние потери в командных кадрах. Надо что-то придумать: или на остальных танках устанавливать ложные антенны, или убрать имеющиеся, чтобы не всякий мог распознать командирский танк.

– Опыт жизни – лучшая наука, – заметил командующий, – его следует изучать более детально и все то, что в лучшей степени обеспечивает бой, следует внедрять без промедления. Уроки первых боев необходимо довести до тех, кто еще не нюхал пороха, не встречался лицом к лицу с хищным и коварным противником. Надо предостеречь необстрелянные части от ошибок и неудач.