Текст книги "Том 2. Губернские очерки"
Автор книги: Михаил Салтыков-Щедрин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 35 (всего у книги 40 страниц)
Когда в конце 1856 г. по настоянию министра юстиции, крайнего реакционера графа В. Н. Панина, «Губернские очерки» «повергнуты были на усмотрение государя», тот отозвался, что он «радуется появлению таких произведений в литературе» [226]226
Запись в дневнике А. И. Артемьева (сослуживца Салтыкова) от 15 декабря 1856 г. – «М. Е. Салтыков-Щедрин в воспоминаниях современников», стр. 431.
[Закрыть]. А в 1858 г., утверждая доклад Ланского, представлявшего Салтыкова на должность вице-губернатора в Рязани, Александр II, в ответ на замечание министра, которым тот хотел оградить себя, «что-де вот это тот самый Салтыков, который пишет и проч.», сказал: «И прекрасно; пусть едет служить, да делает сам так, как пишет» [227]227
Рассказ Салтыкова, записанный 6 февраля 1882 г. М. И. Семевским. – Там же, стр. 527.
[Закрыть].
Либералы могли найти и находили в «Очерках» заявления, схожие с их девизами. Но, по существу, Салтыков наполнял эти призывы иным, чем либеральные идеологи и политики, содержанием. Правительство Александра II с его лозунгами «обновительной деятельности» могло найти и нашло в «Очерках» основания назначить их автора на ответственный административный пост. Но в Рязань поехал не обыкновенный царский чиновник, проводник очередного правительственного курса, а своего рода чиновник-утопист, жаждавший практически участвовать в работе на пользу народа, надеявшийся принести ему эту пользу на поприще государственно-административной деятельности.
Чтобы правильно представить себе характер воздействия первого крупного произведения Салтыкова на современников, необходимо указать на одно важное обстоятельство. Реформистские иллюзии в «Очерках» – то, что в них принадлежит не демократизму, а либерализму, – воплощены собственно лишь в образе «автора записок», образе, в значительной степени субъективном.Именно рассуждения и замечания Николая Ивановича Щедрина, относящиеся к поискам социального дела, «практики», грешат формулировками, политический смысл которых не выходит за пределы либерализма.
Но в целом, всем объективнымхудожественным содержанием своих «Очерков» Салтыков не только отвергает либерально-просветительскую идеализацию государственно-административного аппарата самодержавия и клеймит в серии обличительных «биографий» его служителей-чиновников, но и резко противопоставляет дворянско-помещичьему и чиновничье-казенному пафосу «государственной России» демократическое чувство непосредственной любви к родине и к ее простому трудовому люду.
И, разумеется, огромность успеха «Губернских очерков» при их появлении объяснялась не призывами автора содействовать преобразовательным начинаниям власти. Такие призывы раздавались в ту пору со всех сторон. Главная причина успеха была в силе впечатления от салтыковской критикисовременной русской жизни, – критики, богатой и мыслью, и достоверностью реалистических наблюдений действительности, и внутренним огнем убеждения, и художественной яркостью красок, и лиризмом негодования.
В атмосфере начавшегося демократического подъема и возбуждения «Губернские очерки» сразу стали центральным литературно-общественным явлением.
Уже в своем отклике на первые четыре «губернских» очерка, только что появившиеся, Чернышевский с присущим ему чутьем общественно-политической обстановки выразил «уверенность» в том, что «публика наградит своим сочувствием автора». По мере выхода очередных книжек «Русского вестника» Чернышевский отмечает в кратких упоминаниях неуклонное нарастание предсказанного им интереса общества к салтыковским рассказам. А статью, специально посвященную «Очеркам», он начинает с признания всеобщности и громадности успеха обличительного произведения Салтыкова [228]228
«Современник», 1856, № 10 и 12 («Заметки о журналах»); 1857, № 3 (отзыв на «Собрание писем царя Алексея Михайловича») и № 6 (статья о «Губернских очерках»). См. Н. Г. Чернышевский. Полн. собр. соч., т. III, стр. 704 и 727; т. IV, стр. 254 и 263.
[Закрыть].
С заявления о том, что «Очерки» «встречены были восторженным одобрением всей русской публики», начинает свою статью о салтыковском произведении и Добролюбов [229]229
«Современник», 1857, № 12 (статья о «Губернских очерках»). См. Н. А. Добролюбов. Собр. соч. в девяти томах, т. 2, М. – Л. 1962, стр. 119.
[Закрыть].
Эти свидетельства – авторитетнейшие уже по одним именам их авторов – подтверждаются множеством показаний других современников.
«„Русский вестник” идет в гору <…> особливо в последних книжках, – сообщает сыну М. С. Щепкин, – „Губернские очерки” чрезвычайно живы и верны – о них теперь всеобщая молва» [230]230
«М. С. Щепкин. Записки. Письма. Современники о М. С. Щепкине». Составил А. Клингин, М. 1952, стр. 17.
[Закрыть]. «Читающий мир занят <…> „Русским вестником”, где печатаются „Губернские очерки” Щедрина. Его уж ставят выше Гоголя…» – записывает 28 декабря 1856 г. в свой дневник Е. А. Штакеншнейдер [231]231
Е. А. Штакеншнейдер. Дневник и записки, «Academia», M. – Л. 1934, стр. 145.
[Закрыть]. «Я виделся на днях с Салтыковым, автором „Провинциальных очерков”, производящих фурор», – пишет И. С. Тургеневу в Париж 20 января 1857 г. M. H. Лонгинов [232]232
«Сборник Пушкинского дома на 1923 г.», Л. 1922, стр. 180.
[Закрыть]. «Успех „Русского вестника” невероятный, небывалый, – извещает А. И. Герцена в письме от 28 февраля Н. А. Мельгунов и поясняет: – Но знаешь ли отчего? По милости Щедрина (провинциальные <!> очерки)…» [233]233
«Литературное наследство», т, 62, М. 1955, стр. 346.
[Закрыть]
Очень скоро все нарастающий успех «Очерков» прокладывает им дорогу и к низовому читателю– сначала столичному. О «совершенном восторге» этого читателя – «петербургских любителей и любительниц приятного, увлекательного, но вместе с тем и чрезвычайно сатирического чтения» – доносит в III Отделение один из секретных агентов в записке от 26 октября 1857 г. При этом он добавляет: «О Салтыкове вообще многие здесь того мнения, что если он даст еще больше воли своему перу и цензура не укоротит его порывы, то незаметным образом может сделаться вторым Искандером» [234]234
Центр, гос. архив Октябрьской революции, ф. 109, оп. 95, д. 245 («Толки и слухи»).
[Закрыть].
Из столиц успех «Очерков» быстро распространился по всей России. Только что вернувшись из-за границы, Лев Толстой – он пробыл там полгода – первым делом берется за чтение вышедших в его отсутствие первых двух томов «Очерков», толки о которых встретили его на родине, а может быть, и среди русских за границей. Он заносит в дневник запись о своих первых впечатлениях: «Дома, читаю. Салтыков талант, серьезный» [235]235
Л. Н. Толстой. Полн. собр. соч, т. 47, стр. 150. К каким именно рассказам относится эта запись от 2 августа 1857 г., неизвестно. Скоро Толстой изменил свое отношение к «Очеркам» и ко всему «щедринскому направлению».
[Закрыть].
На пути из ссылки на родину, на волжском пароходе спешит познакомиться с «Очерками» Тарас Шевченко. На великого украинского демократа производит сильное впечатление салтыковская защита трудового народа, мужика – «поруганного бессловесного смерда» – от царских чиновников, «этих бездушных, холодных, этих отвратительных гарпий» [236]236
Тарас Шевченко. Собр. соч. в пяти томах. Под ред. М. Рыльского и Н. Ушакова, т. V, M. 1949, стр. 157.
[Закрыть].
О широком интересе, который возбудили «Губернские очерки», и об оживленных толках, которые они вызвали в разнообразных кругах русской провинции, начиная от помещиков и кончая мелким чиновничеством, низшим духовенством, даже мещанством, сообщают в своих воспоминаниях Л. Ф. Пантелеев, С. Н. Егоров, Н. А. Белоголовый, В. И. Танеев и другие мемуаристы [237]237
Л. Пантелеев. Забытый юбилей. – Газета «Речь», П. 1917, № 8, 8 января; «М. Е. Салтыков-Щедрин в воспоминаниях современников», стр. 443, 618–619.
[Закрыть].
Наиболее острый интерес был, естественно, проявлен к «Очеркам» в том городе и в той губернии, которые дали писателю жизненную основу для большинства образов и картин произведения. М. И. Шемановский, институтский товарищ Н. А. Добролюбова, писал ему из Вятки в марте 1859 г., что «Очерки» «известны по всей Вятской губернии», известны даже «станционным смотрителям и ямщикам почтовым» [238]238
«Материалы для биографии Н. А. Добролюбова, собранные в 1861–1862 гг. <Н. Г. Чернышевским>«, т. I, М. 1890, стр. 498. В этом письме Шемановский называет Вятку «Крутогорском».
[Закрыть].
Следствием необыкновенного успеха «Очерков» было то, что неизвестное до тех пор имя Салтыкова или, правильнее здесь, Щедрина сразу сделалось одним из самых популярных и стало в ряд с именами тогдашних литературных корифеев – Тургенева и Гончарова, Толстого и Григоровича.
Пришедшая к «Очеркам» и их автору слава выражалась в самых разнообразных формах.
Актеры обеих столиц, а также провинции, в том числе такие знаменитые, как Щепкин, Садовский и П. Григорьев, просят у Салтыкова разрешения ставить в дни своих юбилеев сцены и монологи из его «Очерков» или же инсценировки его рассказов, и эти спектакли с успехом идут и в московском Малом театре и в петербургском Александринском, а также в театрах Казани, Ярославля, Томска и других городов. Известный художник Е. Е. Бернардский выражает желание – оно отклоняется Салтыковым – награвировать и издать его портрет. Еженедельный журнал «Сын отечества» заводит со второй половины 1857 г. специальный отдел иллюстраций к «Очеркам». Отдельные издания произведения – первое разошлось в течение одного месяца – выдаются в награду ученикам на годичных актах в гимназиях. Сообщения об «Очерках», затем выборочные, а вскоре и полные переводы произведения появляются на Западе – на английском, итальянском, немецком, французском, польском, венгерском и чешском языках.
Редакции почти всех столичных журналов приглашают Салтыкова в сотрудники. Отвечая на сделанные предложения, он участвует или дает согласие участвовать в восьми журналах и сборниках: «Русском вестнике», «Библиотеке для чтения», «Современнике», «Атенее», «Русской беседе», «Молве», в задуманных, но неосуществленных сатирической газете «Правда» Некрасова и «Орловском сборнике» своего приятеля И. В. Павлова. Хлопочет о привлечении его к сотрудничеству и редактор известного в ту пору журнала «Сын отечества» А. В. Старчевский [239]239
Это видно из обращения А. В. Старчевского к В. Р. Зотову в письме от 19 декабря 1856 г.: «Вот еще к Вам величайшая просьба: говорят, Вы очень хороши с Салтыковым; нельзя ли от него достать что-нибудь для «Сына отечества»?» (ИРЛИ, ф. 548, оп. I, № 225, л. 17 об.).
[Закрыть]. А когда Ив. Панаеву, старавшемуся, по настоянию Чернышевского, «приобресть Щедрина» [240]240
Н. Г. Чернышевский. Полн. собр. соч, т. XIV, М. 1949, стр. 338.
[Закрыть]для «Современника», не удалось довести переговоры до практического результата, к Салтыкову с визитом приехал летом 1857 г. сам Некрасов, только что вернувшийся из-за границы, где он пробыл почти год [241]241
«М. Е. Салтыков-Щедрин в воспоминаниях современников», стр. 182.
[Закрыть].
В крайне правых кругах правительства и общества не раз предпринимались попытки остановить или по меньшей мере приостановить шумное шествие по стране «надворного советника Щедрина» с его «Очерками». При этом для устрашения не раз пускались в ход аналогии с Герценом и его «Колоколом». Генерал и публицист Н. Б. Герсеванов видел в авторе «Очерков» «подражателя гениальному фанатику Дидероту». Начальник Виленского жандармского округа Куцинский относил Салтыкова к «домашним Герценам, которые едва ли не опаснее лондонского». Министр юстиции граф В. Н. Панин также утверждал, что направление «Губернских очерков» «поведет к статьям Герцена». Глава же цензуры кн. П. А. Вяземский обращал во «всеподданнейшем докладе» внимание самого царя на «крайне обличительный тон» салтыковской книги [242]242
Н. Яковлев. Жандармы о «Губернских очерках». – «Известия», 1939, № 107, 10 мая (Герсеванов); А. И. Герцен. Полн. собр. соч. Под ред. М. Лемке, т. VIII, стр. 536 (Куцинский); «Голос минувшего», 1913, кн. 5, стр. 237 (Панин); ЦГИАЛ, ф. 773, 1862, д. 103, л. 241 об. («Записка кн. Вяземского о направлении литературы от 1857 г.»).
[Закрыть]. Однако в обстановке «кризиса верхов» и либерального лавирования власти попытки отдельных представителей реакции наложить запрет на распространение обличительного произведения Салтыкова остались практически безрезультатными.
Огромный успех «Очерков» был реальной силой, вокруг которой и за обладание которой сразу же возникла борьба тогдашних общественных групп и направлений. Борьба эта породила, в частности, довольно обширную критическую литературу – обширную, впрочем, по количеству названий, а не по объему и солидности статей. Не только в столицах, но и в провинции не было журнала или газеты (с литературными отделами), которые бы не поместили статьи, заметки об «очерках» или какого-либо читательского отклика. Даже официальный орган «Русский инвалид» и заграничный официоз газета «Le Nord» выступили со статьями о произведении «молодого автора гоголевской школы» [243]243
«Le Nord», 1857, № 56 от 27 февраля, Брюссель. Корреспонденция из Петербурга, подписанная инициалом «О». Отзывы о «Губернских очерках», появившиеся в России, весьма полно, хотя и не исчерпывающе, учтены в книге. Л. М. Добровольский. Библиография о М. Е. Салтыкове-Щедрине. 1843–1917, изд. АН СССР, М. —Л. 1961 (см. по указателю).
[Закрыть].
Печать встретила «Очерки» хвалебно. Единичные исключения лишь оттеняли господствующий тон признания. И по-своему прав был критик В. Р. Зотов, заметивший по поводу одного отрицательного отзыва: «Для полной известности г. Щедрина недоставало до сих пор лишь хулителя его книги. Г-н Н. Б<унако>в взял на себя эту роль» [244]244
«Обзор литературных журналов». – «Сын отечества». 1857, № 42, 20 октября, стр. 1024. Авторство В. Р. Зотова устанавливается содержанием письма к нему А. В. Старчевского от 17 октября 1857 г. (ИРЛИ, ф. 548, оп. 1, № 225, л. 33).
[Закрыть].
Однако за внешним единством похвал и одобрений в адрес «Очерков» таились глубокие принципиальные различия в подходе к произведению. В своеобразии критических оценок отражалась сложность идейной борьбы.
Вторая половина 50-х годов, канун революционной ситуации и падения крепостного права, была временем быстрого идеологического оформления и одновременно начавшегося размежевания двух основных направлений в русской общественной мысли середины XIX в. – буржуазно-дворянского либерализма и крестьянского демократизма.
И либералы и демократы действительно встретили доброжелательно и оценили высоко произведение, завладевшее вниманием всей читающей России. Но оценили они его с разных позиций и по-разному определили его основную политическую тенденцию: одни – как ведущую в стан либеральных «обновителей» существующего строя, другие – в стан борцов за полное решительное преобразование этого строя.
Отсюда такая на первый взгляд трудно объяснимая картина, когда среди деятелей, приветствовавших «Губернские очерки» в печати и вне ее, мы видим представителей самых различных классов и общественно-политических групп того времени: крестьянских демократов Чернышевского и Добролюбова, дворянских либералов Дружинина и Безобразова, славянофилов Константина Аксакова и Кошелева, противника обличительной литературы Льва Толстого, «почвенника» Достоевского, откупщика-миллионера Кокорева, священника-публициста Беллюстина, наконец царя Александра II и других руководителей правительственного либерализма [245]245
Но уже в начале 60-х годов официальные документы, определявшие литературную политику самодержавия, относили «Губернские очерки» к направлению «бюрократической скандалезной хроники». См.: Мих. Лемке. Эпоха цензурных реформ 1859–1865 годов, СПб. 1904, стр. 489–490.
[Закрыть].
Чтобы правильно понять эту картину, необходимо принять во внимание еще одно существенное обстоятельство.
«Губернские очерки», создававшиеся по частям в течение примерно пятнадцати месяцев (а не трех-четырех, как обычно сообщается), отнюдь не являются произведением, написанным в одной тональности и едином ключе. В них, напротив того, отчетливо прослеживается (особенно если читать рассказы в порядке их написания) развитие взглядов, замыслов, художественного метода писателя, и очень интенсивное, в эту пору быстро развивавшихся общественных событий, в поток которых с головой ушел писатель, страстно искавший свое место в современности [246]246
См. об этом: А. С. Бушмин. Сатира Салтыкова-Щедрина, изд. АН СССР, М. —Л. 1959, стр. 28–31.
[Закрыть].
Учитывать динамику идейно-художественного пути Салтыкова в период писания и печатания «Очерков» необходимо при любом обращении к суждениям современников о первой его книге. Ведь подавляющее большинство этих суждений относится не ко всему произведению, а к отдельным его разделам и даже единичным рассказам и образам. И выносились эти суждения в быстро менявшейся общественной обстановке. Очевидно, что односторонне обобщать такие частные суждения нельзя. Одной же из наиболее показательных «кривых» в творческой истории «Очерков» является спад, затухание в них линий, связанных – идеологически и стилистически – с так называемой обличительной литературойи ее политическим эквивалентом – реформизмом.
Обличительная литература, «зачинателем» и «патриархом» которой современники единодушно, но неосновательно считали Салтыкова с его «Очерками», возникла в качестве одной из форм либерального движения середины – конца 50-х годов, в период острого кризиса самодержавно-крепостнического режима. В ту пору она входила в общий строй буржуазно-демократической оппозиции этому режиму и была исторически прогрессивной. Революционные демократы Чернышевский и Добролюбов, Герцен и Шевченко приветствовали «обличителей». Документально яркие картины чиновничьего произвола и хищений, появлявшиеся из-под пера целой армии писателей-обличителей – Елагина и Селиванова, Мельникова-Печерского и Львова и многих других, – жадно читались всей низовой грамотной Россией. С точки зрения революционных демократов эти обличения, хотя их авторы и не связывали рисуемых ими картин произвола и грабительства с общими политическими порядками тогдашней России, являлись хорошим агитационным средством в подготовке борьбы с самодержавно-помещичьим строем.
Но вскоре положение изменилось.
После известных царских рескриптов от ноября и декабря 1857 г., означавших практический приступ правительства к крестьянской реформе, политическая обстановка в стране стала быстро накаляться. Либеральное движение в условиях резкого обострения классовой борьбы, в условиях назревавшей революционной ситуации, стало постепенно превращаться в опору правительственной и помещичьей реакции.
С другой стороны, правительство Александра II и либералы, и раньше усматривавшие в обличениях частныхзлоупотреблений и отдельныхносителей власти своего рода клапан для ослабления силы демократической критики режима, укрепились на этих позициях. Они хотели бы откупиться от революции, уже стучавшейся в двери, «гласностью», «обличительством». Отсюда поощрение «обличителей» в либеральной критике и «сверху».
Первые рассказы салтыковских «Очерков», вошедшие впоследствии в раздел «Прошлые времена» и близкие к ним, были действительно причастны «обличительной» литературе, которую Тургенев называл также «исправительной» и «полицейской», а Добролюбов (позднее) – «юридической». Эти рассказы всецело погружены в грубый и грязный мир чиновничьего произвола и беззакония, которые рисуются еще преимущественно с внешней стороны: разрабатываемые здесь мотивы взяток, вымогательства, кляузы были в самом деле характерны для «обличительного жанра».
Однако в последующих «очерках» Салтыков уже поставит перед собой задачу осветить мир чиновничьего произвола и хищений не извне,лишь со стороны уголовно наказуемых или морально осуждаемых фактов, как в «рассказах подьячего», а изнутри.Он займется, особенно пристально в рассказе «Первый шаг», одном из лучших в «Очерках», материальными условиями и зависящей от них психологией чиновничьего быта, чем не занимались «обличители». Тем самым он подведет читателя к вопросу о коренных причинах испорченности и неспособности администрации в тогдашней России. Как художникон даст много материала, позволяющего усматривать эти причины не в частном, индивидуальном, а в общем – в несовершенстве всего существующего «порядка вещей» (что в первую очередь и подчеркнут в своих отзывах Чернышевский и Добролюбов). Вместе с тем, развертывая все шире и шире художественное полотно произведения, Салтыков больше и плотнее начнет заполнять его изображением не чиновничьей только, но всей «губернской» и «уездной» России – помещичье-дворянской, купечески-торговой, мещанской, а главное, народно-крестьянской – крепостной, раскольничьей, страннической, острожной.
Демократическая струя, пробивавшаяся в первых «очерках» сквозь обличительное бытописание («дагерротипичность») и реформистские надежды, превратилась в сильный поток, наполнивший глубоким содержанием основные образы произведения. И если первый том «Очерков» был еще действительно больше всего книгой о плохой бюрократии и содержал рецепты ее исправления, то во втором и третьем томах Салтыков возвысился до глубоко критических, художественно обобщенных образов всевластного чиновничества и безответственной администрации, бесполезных строительству новой жизни дворян-помещиков и пока безгласного, угнетенного, но богатого скрытыми силами народа.
Либеральная критика с наибольшим энтузиазмом приветствовала ранние рассказы в «Очерках», находя и односторонне обобщая в них, как и в других рассказах, тот материал, который был близок ее собственной позиции. Первым, кто выступил публично с критическим разбором начавшихся печатанием «Очерков» – «Введения» и первых семи рассказов, – был А. В. Дружинин, дворянский либерал, поборник «светлого», «успокоительного» искусства. В его статье, напечатанной в декабрьском номере «Библиотеки для чтения» 1856 г., Салтыков получил одновременно и комплименты и предупреждения, в которых звучало порицание. Критик хвалил автора за то, что на «служебные интересы» он глядит «глазом полезного и практического чиновника». «Читатель видит и понимает очень хорошо, – писал Дружинин, – что рука, набросавшая портрет какого-нибудь вредного Порфирия Петровича, сумеет и в жизни поймать Порфирия Петровича, взять его за ворот и предать в руки правосудия, назло всем козням виноватого». Вместе с тем Дружинин предупреждал Салтыкова, уже предчувствуя глубину его будущей социальной критики, что он «может вдаться в односторонность взгляда», стать вполне «дидактиком» и уйти от пушкинских заветов «артистизма», поэзии, во имя «односторонне» понятого Гоголя.
Либеральная критика смотрела или предпочитала смотреть на книгу Салтыкова, исходя преимущественно из провозглашенной им во «Введении» декларации содействия правительству в его «борьбе со злом» [247]247
Так, например, критик «Сына отечества» (В. Р. Зотов) писал в № 19 этого журнала за 1857 г. (стр. 449): «…слова, которыми г. Салтыков оканчивает введение в свои «очерки», тотчас же ставят критику и читателей на ту точку, с которой должно смотреть на его книгу, объясняют ее цель и значение».
[Закрыть].
Объективное же художественное содержание произведения, отрицавшее эту реформистскую декларацию, либо замалчивалось, либо, вслед за Дружининым, трактовалось как «односторонность» и «дидактика».
Взгляд либералов, желавших ограничить силу и глубину салтыковской критики действительности рамками реформистской идеологии и примиряющей сатиры, которая бы уравновешивала «добро» и «зло», ярко выразила одна из представительниц этого круга М. Ф. Штакеншнейдер, хозяйка известного в Петербурге конца 50-х годов литературного салона. В письме к Я. П. Полонскому от 7/19 октября 1857 г., посвященном обличительной литературе, она писала: «Если бы у Гоголя не было так много и часто бездарных последователей, его сатира принесла бы более пользы. Но от разбавления водицей его едкие лекарства потеряли свою силу. Щедрин своими меткими очерками подновил приемы, но и за ним фаланга подражателей уничтожит его благое влияние, да и сам он повторяется слишком часто. Сделав операцию, должно обливать рану чистой водицей, а нерастравлять ее едким веществом.Скорее заживет. <…> У нас зло только плесень, которую можно ложечкой снять.Для этой операции довольно наших двух гогартов – Гоголя и Щедрина.
Отчего, прочитав проповеди английской литературы, в душе как будто чего-то прибавляется, как-то веселее и охотнее смотришь на жизнь? Не оттого ли, что английские писатели рядом с грустной картиной человеческих пороков выставляют и другие, более утешительные: от этих противоположностей краски тех и других становятся ярче и зло кажется отвратительнее. У нас же, читая «Очерки», забываешь, что есть на свете и добрые люди…» [248]248
ИРЛИ, 12613 LXX б. 7, лл. 52–55 об. Подчеркнуто мною. – С. М.
[Закрыть]
Так, признание того, что было в «Очерках» преходящей слабостью писателя-демократа, перебивалось враждой к тому, что было в них силой, предвещавшей будущую мощь салтыковской сатиры.
Эту ведущую силу еще не вполне созревшего и осознавшего себя таланта увидели и разъяснили русскому обществу, а отчасти и самому Салтыкову революционные демократы Чернышевский и Добролюбов.
Вместе с тем они поставили обличительное произведение вернувшегося из ссылки писателя в строй борьбы против существовавших в России порядков.
Чернышевский написал статью о первых двух томах «Губернских очерков». Добролюбов, как бы продолжая начатый критический разбор, – о третьем томе.Обе статьи появились в «Современнике» 1857 г.; первая – в июне, вторая – в декабре. Кроме того, и Чернышевский и Добролюбов оставили ряд отзывов об «Очерках» в других своих статьях, а также в письмах. Отзывы эти датируются 1856–1861 гг. Они показывают, что, в обстановке быстро развивавшихся событий этого бурного пятилетия, восприятие и оценки руководителями «Современника» общественно острого произведения сложились не сразу и были далеки от неподвижности. Особенно наглядно это прослеживается по замечаниям Добролюбова, разбросанным в его статьях 1858–1861 гг. Эта динамика – несомненный факт, который необходимо учитывать, чтобы односторонне не обобщать отдельные, иногда полемически заостренные суждения, относящиеся к разному времени и связанные с конкретными фактами идейной борьбы эпохи (особенно со спорами 1859 г. об обличительной литературе).
В 1856 г. и Чернышевский и Добролюбов дали исключительно высокую оценку «Губернским очеркам». Они не считали тогда Салтыкова своим полнымединомышленником. Руководители «Современника» понимали, что автор «Очерков» еще верил в мирные пути прогресса, а они – в революцию. Он еще апеллировал к верховной власти, а они – к народным массам. Салтыков оптимистически полагал, что обличаемые им порядки уже обречены на гибель заявленными правительством реформами. Он назвал эти порядки « прошлымивременами» и даже устроил им «похороны» в заключительном очерке «Дорога». Руководители «Современника», не верившие в реформы и державшие курс на срыв их, осудили эти наивные иллюзии. Статья Чернышевского первоначально заканчивалась «строгим порицанием» этой «важной ошибки, или недостатка, или заблуждения» автора «Очерков», поторопившегося со своими «похоронными желаниями» [249]249
Н. Г. Чернышевский. Полн., собр. соч., т. IV, стр. 929.
[Закрыть]. По тактическим соображениям, чтобы не оттолкнуть от «Современника» шедшего к нему писателя, Чернышевский воздержался от опубликования своего «строгого порицания». Он вычеркнул это место в корректуре при подписании статьи к печати. Добролюбов, менее Чернышевского склонный к тактическим компромиссам, все же указал Салтыкову на эту «важную ошибку». Однако он уже имел возможность напомнить о ней как об ошибке, в какой-то мере понятой писателем. «Не дальше как в прошлом году, – писал Добролюбов, – сам господин Щедрин похоронил прошлые времена. Но вот опять все покойники оказались живехоньки и зычным голосом отозвались в третьей части «Очерков» и в других литературных произведениях последнего времени» [250]250
Н. А. Добролюбов. Собр. соч. в девяти томах, т. 2, М. —Л. 1962, стр. 140.
[Закрыть].
Реформистские надежды в «Губернских очерках» не помешали Чернышевскому и Добролюбову дать произведению высокую оценку с точки зрения основных политическихзадач, стоявших перед формирующимся лагерем русской революционной демократии. В объективном художественном содержании «Очерков» они увидели не просто обличение «плохих» чиновников с целью замены их «хорошими» и не бытовые мемуары о губернской жизни, а произведение, богатое социальной критикой. Эта глубокая критика и жар негодования, пронизывающий ее, были, в представлении руководителей «Современника», действенным оружием в борьбе против самодержавно-помещичьего строя. И они блестяще использовали это оружие. При этом все общественно-политические вопросы и цели статей Чернышевского и Добролюбова были поставлены и разработаны ими не во внешней связи с рассматриваемым произведением («критика по поводу»), а исходя из анализа художественного материала, исходя из проницательно угаданного своеобразия салтыковского реализма и творческой индивидуальности писателя, полностью еще не развернувшихся в его первой крупной вещи.
Статья Чернышевского открывалась словами о «духе правды», наполняющем произведение, – правды «очень живой», «очень важной» и «часто очень горькой». Путь к изображению «горькой правды» русской действительности проложил в литературе Гоголь. И Чернышевский сразу же определяет Салтыкова как последователя и продолжателя, в новых исторических условиях, гоголевского реализма. Затем Чернышевский ставит вопросы: с каким чувством надобно смотреть на отрицательных героев «Очерков», должно ли ненавидеть или жалеть их? «надобно ли считать их людьми дурными по своей натуре или полагать, что дурные их качества развились вследствие некоторых обстоятельств, независимо от их воли»?
В этих вопросах содержится формулировка основной задачи, которую поставил перед собой критик: показать нерасторжимую связь рисуемых в «Очерках» картин чиновничьего произвола и грабительства, помещичьего своеволия и насилия с общими порядками тогдашней России.
В русле этой же темы о социально-политической обусловленности, психологии и поступков героев «Очерков» находится и главный тезис статьи Добролюбова. Формулировка тезиса гласит: «Русское общество разыграло в некотором роде талантливую натуру».
В созданных Салтыковым образах «талантливых натур», олицетворяющих печальную судьбу людей, смотрящих на жизнь не реалистически, а сквозь призму своего воображения и праздной мечтательности, Добролюбов увидел яркое отражение «господствующего характера тогдашнего русского общества», усмотрел критику бессилия дворянского либерализма. Добролюбов воспользовался этой художественной критикой для сурового публицистического суда над обществом, которое именно в это время после царских рескриптов, означавших практический приступ правительства к крестьянской реформе, совершало первые шаги по пути «измен либерализма» (Ленин), по пути поворота от недавнего восторженного сочувствия всяким «реформам» и «прогрессам» к поддержке существующего строя, к участию в разработке и пропаганде охранительной идеологии.
Таким образом, руководители «Современника» преследовали в своих выступлениях о «Губернских очерках» в первую очередь публицистические цели. Они сделали политические выводы из художественного произведения. И это были выводы революционно-демократические. Сделать же такие выводы оказалось возможным лишь потому, что уже в своей первой книге Салтыков ярко обнаружил позицию писателя, выступающего не только «объяснителем», но и судьей и «направителем» жизни – в сторону широких демократических идеалов; он показал себя художником-новатором в подходе к изображению общественного зла и «нестроения жизни».
Политические цели статей Чернышевского и Добролюбова не помешали, а помогли им дать глубокое разъяснение всех этих вопросов, относящихся уже к литературному анализу произведения.
«Он писатель по преимуществу скорбный и негодующий», – определил Чернышевский образ автора «Очерков». Главное же своеобразие таланта Салтыкова и Чернышевский и Добролюбов увидели в умении писателя изображать «среду»,материальные и духовные условия жизни общества, в его способности угадывать и раскрывать черты социальной психологии в характерах и поведении как отдельных людей, так и целых общественно-политических групп. Именно это своеобразие реализма «Очерков» позволило руководителям «Современника» использовать салтыковские обличения для пропаганды революционно-демократического просветительского тезиса: «Отстраните пагубные обстоятельства, и быстро просветлеет ум человека и облагородится его характер» [251]251
Н. Г. Чернышевский, Полн. собр. соч., т. IV, стр. 267.
[Закрыть].
«Гоголь, – писал Герцен, – приподнял одну сторону занавеси и показал нам русское чиновничество во всем безобразии его; но Гоголь невольно примиряет смехом: его огромный комический талант берет верх над негодованием» [252]252
А. И. Герцен. Собр. соч. в тридцати томах, т. VIII изд. АН СССР М. 1956, стр. 252 («Былое и думы»)
[Закрыть].
У Салтыкова, напротив того, уже в первой его книге, несмотря на лиризм многих страниц, преобладает негодование, и это негодование вместе с новым подходом писателя к изображению «пороков и зла жизни», которые он видит не в испорченности отдельных людей, а в природе общественного строя, дали основание Чернышевскому и Добролюбову усмотреть в «Очерках» качественно новые элементы в развитии русского критического реализма. «Щедрин, – указывал Чернышевский, – вовсе не так инстинктивно смотрит на взяточничество – прочтите его рассказы «Неумелые» и «Озорники», и вы убедитесь, что он очень хорошо понимает, откуда возникает взяточничество, какими фактами оно поддерживается, какими фактами оно могло бы быть истреблено. У Гоголя вы не найдете ничего подобного мыслям, проникающим эти рассказы» [253]253
Н. Г. Чернышевский. Полн. собр. соч., т. IV, М. 1948, стр. 267.
[Закрыть].
А Добролюбов, развивая и обобщая эти наблюдения, но уже в сопоставлении реализма Щедрина в «Очерках» с реализмом не Гоголя, а Тургенева, указывает, что «тургеневская школа» не сумела воспользоваться выдвинутым ею «хорошим и очень сильным» мотивом: «среда заедает человека». « Изображение„ среды”, —заявляет Добролюбов, – приняла на себя щедринская школа…» [254]254
Н. А. Добролюбов. Собр. соч. в трех томах, т. 3 M. 1952 стр. 73.
[Закрыть]
Таким образом, в статьях и отдельных высказываниях руководителей «Современника» о «Губернских очерках» было дано наиболее правильное для своего времени революционно-демократическое осмысление самого произведения. Вместе с тем на его материале были поставлены важные вопросы дальнейшего развития литературы русского критического реализма.
