Текст книги "Зелёная пиала"

Автор книги: Михаил Туберовский

Соавторы: Анна Александрова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

А. Александрова, М. Туберовский
ЗЕЛЁНАЯ ПИАЛА

^{Рисунки В. Власова}

 
Здравствуй, мой друг, зелёная пиала.
Мы неразлучны с тобой, пиала.
Лучшие мастера создали тебя, пиала.
Дальние караваны везли тебя, пиала.
 

 
Ты прозрачна, как капля росы,
Ты легка, как пушинка хлопка,
Ты звенишь, как вода весной,
Зелёная пиала.
 

 
На ближних и дальних путях, пиала,
Мы многое видели с тобой, пиала,
О многом мы передумали, пиала,
О многом можем мы рассказать, пиала.
 

 
Прозрачная, как роса,
Лёгкая, как пушинка хлопка.
Глубокая, как мысль,
Зелёная пиала.
 

ЧАЙХАНА СТАРИКОВ

День выдался не по-зимнему тёплый.

Под ярким солнцем пустыня катила вдаль свои песчаные волны, и её жёлтая грива переливалась тысячами оттенков – то ярких и золотистых, то тёмных, коричнево-серых, как цвет политого водой камня.

По пескам шли трое ребят.

Первой шла шустрая девочка в стареньком сером жакете и длинном, ниже колен, платье из красного шёлка. Из-под её расшитой тюбетейки падали на спину толстые косы, а чёрные, словно бусинки, глаза жадно всматривались в просторы песков.

Вторым шёл большеголовый коренастый мальчик в полосатом халате, подпоясанном широким платком.

Старший из трёх, стройный подросток в щегольской шапочке серого каракуля, замыкал шествие.

Ребята шли торопливой походкой. Вдруг девочка оглянулась.

– Как тихо сегодня! – сказала она.

Мальчики остановились, прислушались. Глубокая тишина царила в Каракумской пустыне. Ни один вздох ветра не проносился среди барханов. Казалось, пустыня спит, убаюканная теплом и светом.

– Песчанки и те не свистят! – улыбнулся мальчик в халате. – Даже ящерицы попрятались – на солнце не греются!

– Скорее, скорее, ребята! – заторопил товарищей старший. – Идти нам ещё далеко, а вы стойте!

И снова все трое зашагали вперёд той же торопливой походкой – девочка впереди, мальчики позади. Наконец, в небольшой лощине между двух, песчаных холмов, ребята остановились. Старший нагнулся и стал шарить в песке руками.

– Эй, весна пришла! – радостно воскликнул он, осторожно разгребая песок и вытаскивая из-под нижнего тёплого слоя побеги тонкой, как волосы, весенней травы.

– Аман, Аман, погляди, целы ли корни акаций? – заторопила девочка.

– Целы! Ой, целы, Гюль! Потрогай сама, как набухли! Они скоро дадут ростки! – отвечал старший, вместе с девочкой погружая руки в песок и обнажая корни стелющейся акации.

Мальчик в халате весело засмеялся:

– Эй, хорошо! Не успеет Гюль расплести косы, как всё зазеленеет кругом. Маки и те зацветут!

– А ветер сюда не прорвётся? – с тревогой спросила Гюль.

– Ну, нет! – отвечал Аман, вставая и стряхивая с колен песок. – В этой лощине наш золотой городок будет защищен и от ветра, и от зноя.

Ребята пристально вглядывались в пески, угадывая по первым росткам приближение долгожданной весны. Белозубый Бяшим откинул полу халата и, достав из кармана свёрнутую в трубку тетрадь, принялся что-то записывать.

Они так увлеклись своей работой, что не заметили, как под первым порывом налетевшего откуда-то ветра закурились песчаной дымкой вершины барханов, а у края земли протянулась зловещая полоса тумана.

– Ой, как холодно стало! – сказала Гюль, поёживаясь в своём стареньком жакете.

Бяшим дёрнул её за косичку и засмеялся:

– Молодой ягнёнок и на солнце дрожит!

Гюль шутя оттолкнула его и подбежала к Аману:

– А сюда долетит запах урюка? Они это любят! – затормошила она мальчика.

– Ну что ты! До колхозного сада не близко, да и урюк зацветет там гораздо позже, чем распустятся травы в пустыне.

Не успел он ответить, как новый порыв ветра со свистом пронёсся по пустыне и, вздымая облака песчаной пыли, загудел в узком проходе между холмами.

Ребята взбежали на песчаный пригорок. С севера ползла тяжёлая чёрная туча, пески потемнели, заволновались. Приближалась холодная зимняя буря.

– Ой, ребята, идёмте скорей домой! – испугалась Гюль.

– Успеешь! – засмеялся Аман. – Десять раз домой добежишь. Сперва надо дело кончить! – и снова заговорил о цветах, о тёплых весенних днях, о чудесном золотом городке.

Ребята повеселели.

– Пусть вырастут у меня ослиные уши, если в этом году мы не выйдем на первое место! – кричал Бяшим, приплясывая на месте от холода.

– Не хвастай! Сглазишь! – смеялась в ответ Гюль, потирая озябшие руки.

– Не ссорьтесь, ладно! – останавливал их Аман, продолжая рыться в песке. – На той неделе мы перевезём сюда наш городок, начнём подкормку, а о первом месте ещё рано кричать.

– Почему рано? Ну почему? – не унимался Бяшим.

– Держи халат – унесёт ветром! – кричала ему Гюль, ловя на лету свою тюбетейку. – Аман, ты скоро?

Рёв налетевшего урагана заглушил голоса ребят. Солнце погасло. Ледяной холод упал на землю. Крупными хлопьями повалил снег.

– Беда, ребята! Зима вернулась! – крикнул Аман и, схватив за руку Гюль, бросился бежать.

Задыхаясь и путаясь в полах халата, Бяшим старался не отставать от товарищей, но упрямый ветер валил его с ног и свистел в ушах, а снег залеплял глаза.

Гюль поскользнулась и села на землю:

– Ой, не могу больше бежать!

– Вставай, замёрзнешь! – закричал на неё Аман и с силой потянул девочку за руку. – Эй, Бяшим! Ты что тащишься, как старый верблюд? Не отставай – пропадёшь!

Держась друг за друга, ребята продолжали двигаться вперёд, не замечая, что давно уже сбились с дороги.

На мгновение ветер утих, и вдруг до слуха ребят донёсся такой знакомый, такой домашний крик осла.

Бяшим обрадовался.

«Ребята, слышите?» – хотел он крикнуть товарищам, но вместо крика из его горла вырвался только жалкий писк.

– Да идите же вы! Не время стоять! – торопил Аман. Он тоже слышал крик ишака, но знал, что в бурю путники погибали даже у самых стен аула.

Собрав последние силы, ребята пробежали ещё несколько шагов и упёрлись в высокий глинобитный дувал – ограду какого-то дома. Здесь было тише. Оглушённые и измученные, ребята перевели дыхание, потом медленно пошли вперёд, цепляясь за шершавую стену. Они обогнули угол и оказались перед калиткой. Она была заперта на засов.

– Эй, ребята! Это не наш аул! У нас нет такого высокого дувала! – испугалась Гюль.

Бяшим вытер полой халата мокрое лицо и глянул вокруг:

– Куда же мы забежали?

– Далеко забежали, – сказал Аман, указывая на плоскую крышу, видневшуюся из-за дувала. – Не узнаёте?

– Нет!

Ребята переглянулись.

– Так это же знаменитая чайхана стариков!

– Чайхана стариков? – не понял Бяшим.

– Ну да, здесь собираются все старики, – оживилась Гюль. – Это та самая чайхана, где живёт тётушка Сона-Эдже. Её муж – чайханщик!

– И сюда от нас километров десять! – закончил Аман.

Он протянул руку к калитке, но Гюль тотчас же остановила его:

– Куда? Ты же сам сказал, что это чайхана стариков. Нас сюда не пустят!

– Ну да, не пустят! – запыхтел Бяшим. – Понюхаешь перцу – в тарелку чихнёшь! Не оставаться же нам под снегом! – И он решительно взялся за щеколду.

Во дворе было тесно. У самых ворот, прижавшись друг к другу, лежали два верблюда, и крупные хлопья снега медленно таяли на их коричневых спинах. Маленькие ишаки сбились кучей на середине двора и, подставив непогоде хвосты, громко дышали, пережёвывая сухое сено. Большая собака с обрезанными ушами выглянула из конуры и нехотя залаяла на ребят. Но вот дверь чайханы стукнула, и на террасу, увитую сухими ветками винограда, выбежал сам чайханщик – круглолицый толстяк в белом переднике и таких же нарукавниках. Увидев промокших и посиневших ребятишек, он хлопнул себя ладонями по коленям и закричал:

– Ой, беда на мою голову! Откуда вы взялись в такую бурю? У меня в чайхане полно стариков, а непогода принесла молодых! – Он схватил всех троих в охапку и решительно потащил в дом.

Удивительная тишина и чудесное тепло охватили ребят, как только захлопнулась за ними дверь чайханы. Даже не верилось, что на дворе бушует снежная буря, – так надёжно укрылись здесь люди, застигнутые в песках непогодой.

Ребята осмотрелись. Мягкий свет очага освещал большую комнату, а в воздухе носился тонкий аромат кок-чая – зелёного чая – любимого напитка туркмен. Действительно, тут были одни старики! В стёганых ватных халатах, в халатах из верблюжьей шерсти, в шёлковых домотканых халатах, они сидели на чистых кошмах, разостланных по гладкому глиняному полу чайханы. Некоторые играли в шашки, другие прихлёбывали чай из маленьких чашечек, и целые башни пузатых чайников высились перед ними на цветистых подносах.

Но больше всего народа собралось возле седобородого гостя-узбека, старика в большой белой чалме. Узбек держал в руках необыкновенно красивую зелёную пиалу и, улыбаясь, рассказывал что-то своим соседям. Ребята не знали этого человека, как не знали многих, застигнутых в чайхане снежной бурей. Должно быть, пришли они с караванами издалека. Но ребята хорошо знали тётушку Сона-Эдже, хлопотавшую возле пузатого медного самовара. Частенько эта говорливая женщина приезжала к ним в аул за продуктами, шутила с ребятами, наделяла их сладостями.

Приложив руку к груди, Гюль первая почтительно поклонилась гостям, а за ней поклонились и мальчики. Аксакалы закивали в ответ, пряча под седыми усами улыбки. Такая вежливость им понравилась.

– Аю, милые! Где же были глаза ваших матерей, что они пустили вас гулять в такую непогоду! – зашептала Сона-Эдже, подбегая к ребятам. Она потащила их в дальний угол чайханы, поближе к стойке, и усадила на мягкой белой кошме.

– Только вы не шалите, ягнята мои. Седобородые достойны уважения. Это отцы ваших отцов, а некоторые приходятся вам прадедами! – наставляла она нежданных гостей, накладывая им сладостей на тарелку.

Но ребята и не собирались шуметь. Обласканные теплом и покоем, они степенно, как взрослые, налили в маленькие, разрисованные розами, чашечки горячий кок-чай, взяли по леденцу и принялись уплетать лепёшки.

– Ой, ребята! Что-то дома у мамы чай не такой вкусный! – шептал Бяшим, набивая рот халвой.

– А ты побегай ещё под снегом, – тебе и кипяток покажется сладким! – засмеялся в ответ Аман.

Гюль притихла и молча разглядывала чайхану. Здесь всё её занимало – и пёстрые халаты гостей, и маленький радиоприёмник на полочке, но больше всего ей хотелось послушать, о чём говорят старики. Отец говорил ей как-то, что рассказы старых людей, их шутки и чудесные песни славятся далеко за пределами края. Однажды приехали учёные-этнографы из самого Ашхабада, чтобы записать из уст стариков легенды и поговорки. Но старики-аксакалы так расшутились и перебрасывались такими меткими поговорками, что перья выпали из рук учёных. Они смеялись до слёз и до утра не могли расстаться с шутниками-рассказчиками.

Гюль прислушалась к словам старика-узбека.

– Эту старинную пиалу подарил мне мой верный друг и знаменитый рассказчик, – продолжал узбек свою беседу. – Но подарок был сделан с одним условием, – прибавил он и хитро улыбнулся: – Кто будет пить из зелёной пиалы, тот должен рассказать гостям забавную и поучительную историю. Поэтому в нашей семье мою пиалу так и прозвали – «чаша рассказов»! Эй, аксакалы! Кто из вас хочет отведать чая из зелёной пиалы? Ей не мало лет, и расписана она искусным мастером, а чай в ней будет вкуснее втрое!

Старики засмеялись в ответ, но никто не протянул руки к прозрачной чашке, наполненной душистым напитком. Тогда узбек медленно обвёл взглядом чайхану и с поклоном протянул пиалу высокому длиннобородому старику, сидевшему за шахматной доской.

И Гюль, и Аман, и Бяшим хорошо знали этого человека.

Бавам-ата был одним из самых уважаемых людей в их ауле. Замечательный плотник, он, несмотря на свои восемьдесят лет, никогда не отказывался от работы. Недаром говорили в народе, что во всём районе никто не может так прочно и так красиво построить айван-террасу, как старый Бавам-ата. Молодые плотники приезжали даже из далёких аулов, чтобы полюбоваться на работу искусного мастера.

Но Бавам-ата не сразу взял зелёную пиалу. Долго смотрел он на тонкий пар, поднимавшийся над чашкой, и молчал. Только лёгкая улыбка мелькала под его седыми усами.

Тогда все посетители чайханы стали кланяться и просить старика отхлебнуть хотя бы глоток чая из заветной «чаши рассказов».

Проворный чайханщик подал поднос с печеньем, а услужливая Сона-Эдже поставила перед стариком блюдце с мелко наколотым сахаром.

Чайханщик сказал:

– Яшули, уважаемый! Мудрая беседа дороже золота и слаще мёда! А ты у нас – первый рассказчик! Порадуй же дорогих гостей, – прими зелёную пиалу!

– Ай, ай! – засмеялся узбек. – Я обжёг себе все руки, держа так долго горячую чашку в своих ладонях! Пожалей меня, почтенный Бавам-ата, и выпей скорее.

– Да, да! – закричали все старики. – Пей чай, ага, за тобой и мы выпьем, если нас попросят!

Тогда Бавам-ата осторожно, концами пальцев, подхватил хрупкую пиалу, поднёс к лицу, вдохнул аромат чая и не спеша выпил.

Все захлопали в ладоши и засмеялись. А потом в чайхане наступила такая тишина, что стало слышно, как тянул свою однообразную песенку пузатый самовар да завывала за окном снежная буря.

– Ладно, – сказал старый плотник. – Хороший конь от табуна не отстанет. Я не привык отказывать соседу в просьбе. Но, почтенные, на себя пеняйте, если мой рассказ вам покажется скучным.

ЗМЕЯ И ФАЗАН

Эту историю слышал я от отца, а отец мой узнал её от отца своего отца.

В давние времена жил среди туркмен знаменитый резчик Чепер-ага. Не зря его так прозвали: чепер – это художник, ага – человек почтенный.

Искусство Чепера славилось далеко за пределами наших степей и гор. По всем дорогам увозили от нас караваны драгоценные ковры, вытканные пальцами искусных туркменских ковровщиц, и вместе с коврами увозили деревянные двери, сундуки и решётки, украшенные резьбой Чепера.

Вот как было. Во все концы земли шла слава о мастере. А теперь слушай дальше.

Слава – это цветок. Чем пышнее он распускается, тем чаще его навещают пчёлы. Многие юноши приходили к Чеперу и просили принять их в ученье. Но старый мастер не открывал перед ними двери дома и никого не посвящал в тайну своего искусства.

Но вот однажды, когда Чепер сидел за работой, кто-то постучал в калитку. Чепер поднял голову и увидел, что во двор входит незнакомая женщина. Голова её была покрыта старым халатом, из-под которого выглядывало морщинистое лицо.

Женщина вела за руку черноглазого мальчишку, шустрого, словно жеребёнок. Мальчику было лет двенадцать – не больше.

Чепер спросил гостью:

– За чем пожаловала, матушка?

Женщина поклонилась и отвечала:

– О мастер! Я привела к тебе моего внука Мемеда. Он не даёт мне покоя ни днём, ни ночью – так хочется ему стать искусным резчиком.

Но мы знаем, что старый Чепер не в первый раз слышал такую просьбу, поэтому он нахмурил свои седые брови и отвернулся. Сколько ни кланялась женщина, сколько ни умоляла резчика хотя бы испытать её внука, Чепер-ага не поднял глаз от работы.

Но, услышав шум, из дома вышла жена мастера, Джерен-Эдже. Она взглянула на мальчика, и сердце её прильнуло к ребёнку. Много лет прожили они с Чепером, но детей у них не было.

Джерен улыбнулась.

– Верно говорят старые люди: мёд сладок, а дитя ещё слаще, – сказала она и сунула в рот Мемеду кусок сушёной дыни, а потом села рядом с мужем и стала ему нашёптывать:

– Дом с детьми – весёлый базар, а без детей – мазар, могила! Без ребёнка наша жизнь была пустыней. Разве ты не хочешь, чтобы пустыня стала цветущим садом?

Чепер очень любил свою умную и красивую жену и ни в чём не мог ей отказать. Он отложил в сторону резец и подозвал мальчишку:

– Если ты хочешь стать моим учеником, ответь мне на три вопроса.

– Спрашивай, учитель! – ответил Мемед и в знак уважения заложил руки за спину. Он уже знал, что юноша должен быть скромен и почтителен к старшим.

Чепер спросил:

– Какую дорогу следует избрать путнику, отправляясь в далёкие страны, – по горам или по пескам?

Мальчик сверкнул глазами и бойко ответил:

– Ту, которая скорей приведёт его к концу пути.

Чепер спрятал под усами улыбку, и задал второй вопрос:

– Скажи мне, мальчик, встречал ли ты птицу, у которой нет голоса?

На этот раз Мемед задумался. Он склонил голову набок и нерешительно ответил:

– Учитель, каждую зиму на крыше нашего дома живёт аист, но я никогда не слышал, чтобы он кричал или пел.

Старик рассмеялся.

– Наблюдательный человек стоит трёх ротозеев!

Он протянул мальчику кусок сухого дерева и приказал:

– Вырежи на этой доске семьдесят таких узоров, чтобы ни один не был похож на другой.

– О учитель! Научи меня только держать резец, и я вырежу тебе сто узоров, и ни один не будет походить на другой, – ответил мальчик.

– Хорошо, ладно! – похвалил его резчик и ласково ударил по плечу своего нового ученика. Я так говорю потому, что с этого часа черноглазый Мемед действительно стал учеником старого Чепера.

Чепер прибавил:

– Кто терпелив, тот всего достигнет.

Тогда обрадованный Мемед достал из-за пазухи платок, бережно развернул его и подал мастеру вырезанную из дерева фигурку верблюжонка.

Долго, очень долго рассматривал Чепер-ага работу мальчика. Верблюжонок глядел на него как живой. Вот-вот, казалось, он вытянет шею и зашагает. Но в глазах старика не было радости. Седые брови его шевелились, как два рассерженных барса. Наконец мастер сказал:

– Из маленькой косточки винограда вырастает могучая лоза, а в ученике зреет мастер. У тебя верный глаз и лёгкая рука. Но запомни, мой ученик! Если ты не хочешь навлечь на нас большую беду, никогда не изображай ничего живого. За это ты поплатишься головой. Мёртвое должно оставаться мёртвым. Так говорит закон.

Мальчик не понял. Тогда мастер повысил голос:

– Это закон аллаха и шаха! Ни на дереве, ни на камне никто не должен изображать ни животных, ни человека. А ты из мёртвого дерева вырезал живого верблюжонка! Не делай этого никогда! – так в страхе закончил мастер и дрожащей рукой бросил фигурку в огонь.

Вот как это было. А теперь я буду рассказывать дальше.

Мемед-джан остался у мастера.

Вы думаете, что он сразу вырезал двери для мечети или решётку на окна для дворца самого султана? Нет, он помогал Чеперу обтёсывать доски, он покрывал их составом, предохраняющим дерево от червоточины, он разводил разные лаки и краски, но мальчик не был доволен такой работой.

«Растирая краски да полируя дерево, не станешь резчиком», – думал Мемед.

Конечно, старый Чепер без труда прочитал мысли своего ученика и однажды сказал Мемеду:

– Подумай, мальчик, что стало бы с новорождённым ребёнком, если бы его стали кормить пищей взрослого человека? Ты знаешь, что на спину годовалого коня не кладут тяжёлую ношу. Пойми же: мудрый учитель не может сразу посвятить своего ученика во все тайны ремесла.

Так говорил Чепер, но Мемеду хотелось поскорей испытать свои силы на настоящей работе. Однажды утром он поднялся раньше всех и потихоньку пробрался в мастерскую Чепера. Схватив острый резец, он принялся выводить на деревянной доске тончайший узор. Но не тут-то было: резец скользил у него из пальцев, а узор сползал на сторону. Мальчик стал нажимать покрепче. Он хотел сделать лучше, но сделал хуже: острая сталь прорезала насквозь драгоценное дерево, и работа выпала из дрожащих рук Мемеда.

Мемед испугался и обернулся. А когда обернулся, испугался ещё больше: за его спиной стоял старый мастер! Чепер строго смотрел на мальчика. Он покачал головой, но, не сказал ни слова упрёка.

Вот как это было. Если вы не соскучились, я буду рассказывать дальше. Сейчас начнётся самое главное.

Однажды мастер вернулся с базара весёлым. Он сел на кошму, усадил рядом с собой жену и сказал ей:

– Слушай, Джерен, у меня сегодня большая радость!

– Твоя радость – это моя радость, – ответила жена и опустила глаза. А Чепер продолжал:

– Люди хотят построить на нашем базаре чайхану для бедного люда. Они будут строить её все вместе: один будет месить глину, другой настилать полы, третий белить стены; ковровщицы соткут пёстрый ковер; гончары изготовят посуду. Почему бы и мне не помочь доброму делу? Я вырежу из дерева на окна решётки, прозрачные и нарядные, как в ханском дворце.

Джерен согласилась, и Чепер принялся за работу.

Никогда ещё старый резчик не работал с такой охотой, никогда не чертил он такого замысловатого узора для оконных решёток. Цветы в узоре переплетались с буквами, а буквы – с гибкими травами, как раз такими, какие расцветают в песках весной.

Мемед следил не дыша за работой учителя и не мог ею налюбоваться. Чепер улыбнулся и протянул мальчику новенький сверкающий резец. Он сказал:

– В этой работе и ты можешь мне помочь. Разве не должен сын бедняка потрудиться для чайханы бедняков?

Они принялись за работу вдвоём и трудились с утра до вечера. Они весело распевали за работой, и усталость никогда не касалась их лёгких пальцев.

– Зерно зреет в земле, а талант в труде! – говорил Чепер. – Помни это, сынок, не жалей труда, и руки твои научатся делать чудеса.

Но недаром говорят люди: «Ждёшь беду справа, а она приходит слева!» Так и случилось.

Чепер с Мемедом работали и не ждали беды, как вдруг над дувалом показалась огромная белая чалма, из-под чалмы выглянули маленькие хитрые глазки, а вслед за ними показалась длинная, до земли, борода, и Мемед сразу узнал муллу.

– О резчик! – прогнусавил мулла: – Покажи мне, что ты там нацарапал с этим, мальчишкой.

Чепер-ага нехотя протянул мулле свою работу. Мулла схватил решётку своими цепкими пальцами, и глаза его засверкали, как глаза ястреба, увидавшего жаворонка.

– Велик аллах! – вскричал мулла. – Он наградил тебя редким даром, и ты обязан ему заплатить за это. Отдай мне эти решётки, и они украсят окна главной мечети в нашем городе.

Чепер-ага опустил голову и долго молчал, а потом, сдвинув седые брови, ответил:

– Прости меня, о мулла, но эту работу я делаю для чайханы бедняков и не могу отдать для мечети богачей. Обожди, я закончу эти решётки и вырежу для тебя другие. Поверь мне, они будут нисколько не хуже.

Мулла заорал:

– О нечестивец! О грешник! О сын, внук и правнук безбожника! Грязная чайхана тебе дороже мечети! Сегодня же закончи работу и принеси мне в дом эти решётки, или ты раскаешься в своём упорстве.

– Я не мальчишка, чтобы ты мог кричать на меня в моём собственном доме! – твёрдо ответил мастер. – Я не принесу тебе решёток. Уйди, почтенный мулла, и не трать времени понапрасну.

И мулла ушёл.

Вот как было дело. Плохо было дело. Дальше пойдёт ещё хуже.

В этот вечер не зажигали огня в доме старого резчика. В эту ночь не спала Джерен-Эдже; она уговаривала мужа не перечить мулле и покориться, но Чепер стоял на своём.

– Я не пойду к мулле с поклоном и не прощу ему обиды! У меня самого борода седая!

А наутро в ворота застучали так сильно, что они слетели с петель. Во двор вошёл сам наместник шаха Кызыл-хан и его телохранители с палками. Мулла тоже пришёл.

Слуги разостлали пёстрый ковёр; толстый хан сел на него, отдышался и прохрипел:

– Ничтожный! Ты посмел нарушить закон аллаха и шаха!

– Не знаю, в чём ты обвиняешь меня, уважаемый хан, – ответил мастер.

– Ты дерзнул вырезать на решётках фазанов и змей! Ты изобразил на мёртвом живое!

– Неправда! – воскликнул мастер и побледнел. Он знал, что по закону такое обвинение грозит ему смертью.

Но мулла уже поднёс решётки к глазам наместника. Он стал водить по узору своим высохшим пальцем и быстро зашептал:

– О несравненный Кызыл-хан! Взгляни, как тонок этот узор. Эти решётки достойны украсить окна твоего дворца!

Хан сказал:

– Я не слепой! Я вижу здесь хвост змеи и шею фазана! Ты виновен, мастер! Ты нарушил закон!

Не успел он это сказать, как телохранители схватили Чепера и потащили в зиндан – тюрьму, где во тьме, под землёй, томились узники Кызыл-хана и ждали своей смерти.

Вот как это было. Легко попасть в тюрьму, но выйти из неё не легко.

Много горя увидала Джерен-Эдже, обливая слезами пороги дома наместника. Она позабыла свою гордость. Она кланялась последнему слуге и просила замолвить хоть слово за своего несчастного мужа. Но никто не хотел ей помочь, потому что все боялись ханского гнева.

– Слово муллы – это воля неба, а слово хана – закон на земле, – говорили приближённые наместника и разводили руками. – Если хан и мулла не хотят, чтобы твой муж увидел солнце, то он его никогда не увидит!

Несчастная женщина не знала, у кого искать защиты. Но вот однажды она услыхала, что сам наместник собирается на охоту.

– Должно же быть и у него сердце! – воскликнула Джерен. – Я упаду ему в ноги. Пусть мои слёзы тронут его. Больше мне надеяться не на что!

Так и сделала.

Задолго до восхода солнца она встала на колени перед ханским дворцом, но слуги хана прогнали её. Тогда Джерен побежала к городским воротам, чтобы встретить хана, когда он будет выезжать из города. Но у ворот стояла стража. Стражники набросились на Джерен, но она стала их умолять; она отдала им все свои деньги до последней теньга, и стражники позволили ей остаться.

Как только хан со своей блестящей свитой выехал из ворот, Джерен-Эдже упала к его ногам. Но недаром говорят старики: «Чем ходить к жестоким ханам, лучше пойти к милосердным горам». Джерен упала на пыль дороги, не давая коню проехать. Она плакала и молила, но никто не слушал её мольбы. Грозный хан взмахнул своей камачой – нагайкой, – и телохранители оттащили Джерен с дороги. Но она снова бросилась к хану. Тогда телохранители привязали её к высокому столбу, вбитому в землю у городских ворот, чтобы путники привязывали к нему своих верблюдов. Но тут из толпы выбежал Мемед-ученик. Одним прыжком, словно барс, юноша бросился вперёд и повис на узде ханского коня.

– О всесильный! – воскликнул юноша. – Жизнь и смерть в твоей власти. Верни свободу Чеперу!

Взбешенный хан готов был ударить юношу своей камачой, но хитрый мулла узнал Мемеда.

– Остановись! – зашептал он хану. – А ты, дерзкий, отойди с дороги и не трать попусту слов, потому что никакие слова не могут помочь Чеперу.

Он указал своим высохшим пальцем на столб, к которому была привязана жена резчика, и торжественно произнес:

– Помни, несчастный! Как не может расцвести этот столб, так не может увидеть солнца грешник, нарушивший закон аллаха и шаха!

– Ты прав, мой мулла! Не может! – тряхнул головой Кызыл-хан, и всадники ускакали.

Вместе с Мемедом добрые люди отвязали от столба жену резчика и под руки отвели её домой.

Так было. Тяжёлые времена пришли для Мемеда. Но старики говорят: «Сталь закаляется в огне, а сердце мужчины в беде». Когда-то Мемед был весёлым и шаловливым, как верблюжонок, а теперь он узнал нужду и горе. Он выполнял за мастера все работы и не выпускал резца из рук ни днём, ни ночью, чтобы зарабатывать на хлеб для себя и для жены резчика. Он любил Чепера, как отца, и решил во что бы то ни стало освободить учителя.

Мемед крепко запомнил слова муллы: «Как не может расцвести столб, так же не может увидеть солнца Чепер». Он отважился на смелое дело.

Лишь только взошла луна и ночь стала светлой, как день, Мемед взял свой резец и пошёл к городским воротам. Они были заперты в этот поздний час, но это не остановило юношу. Он пошёл вдоль арыка и выбрался по нему из города. Так он вышел к воротам со стороны поля. Мемед осмотрелся – кругом никого не было. Он подошёл к столбу и принялся за работу.

– Только бы успеть до утра! Только бы не опозорить себя и выполнить то, что задумал, – шептал юноша, а его проворные руки уже проводили первые линии рисунка. Так работал он до утра, пока не услышал звуки труб.

Весёлый и довольный, возвращался Кызыл-хан с удачной охоты. Подъезжая к городу, хан увидел, что у ворот собралась большая толпа народа.

– Что там случилось? – воскликнул хан и приказал своим слугам узнать, в чём дело. Но навстречу наместнику уже бежал с криком начальник городской стражи. Он упал в пыль дороги и воскликнул:

– О могущественнейший из ханов! Свершилось чудо! Старый столб, что стоит у ворот, расцвёл.

Хан подъехал к воротам и увидел, что деревянный столб сверху донизу был покрыт диковинными цветами. Цветы были как живые и сверкали в лучах восходящего солнца.

Кызыл-хан обрадовался. Он ударил себя по колену, засмеялся и сказал:

– Я отошлю этот прекрасный столб самому шаху. Он украсит им террасу своего дворца, а мне пришлёт в награду халат со своего плеча!

– О несравненный хан! – прогнусавил мулла. – Ты сказал мудрое слово, но ты забыл о справедливости. По справедливости это чудесное дерево принадлежит мне, потому что ты уже получил решётки!

Хан закричал: «Молчи, жадный человек!»

Мулла завопил: «Побойся греха!» – и поднял свои длинные руки к небу.

Они спорили и бранились при всём народе до тех пор, пока из толпы не вышел Мемед-ученик.

– Ваш спор не стоит крика! – сказал юноша. – Прекратите его и выслушайте меня.

Мулла и хан замолчали, а Мемед продолжал:

– О мулла! Не сказал ли ты, что когда расцветёт этот столб, старый Чепер увидит солнце? Отпустите его на свободу, и он украсит искусной резьбой двери твоей мечети! Поверьте, никто из вас не будет в обиде.

Мулла обрадовался, а хан согласился.

Долго идёт караван по пустыне, но приходит к цели. Рассказ мой тоже к концу приходит.

Всю ночь толпились соседи в доме Чепера-аги. Всем хотелось поздравить его с избавлением от зиндана.

Помолодела, повеселела Джерен-Эдже. Она всю ночь угощала гостей жирным пловом и сдобными лепёшками. Она говорила им:

– Веселитесь! Сегодня у меня праздник в сердце!

Но Чепер-ага не вышел к соседям. Он задумал страшное дело. Всю жизнь соблюдал он закон аллаха и шаха и на мёртвом не изображал ничего живого. Но теперь пришло время нарушить старый закон, пришло время отомстить мулле и хану. Но об этом он не сказал никому ни слова. Люди знали только, что старый мастер вдвоём с Мемедом всю ночь работали в мечети: по приказу муллы они делали новые дверные решётки.

Конечно, всем очень хотелось поскорее взглянуть на новую работу знаменитого резчика, и наутро на площади перед мечетью собралась такая толпа, что некуда было бросить камня.

И вот взошло солнце. На башнях ханского дворца запели трубы-карнаи, и сам наместник, окружённый слугами и телохранителями, прискакал на базарную площадь.

Мулла тоже пришёл. Руки его дрожали от жадности. В уме он подсчитывал наперёд, сколько получит прибыли от тех, кто придёт в мечеть полюбоваться искусной работой Чепера.

Все смотрели на двери, но они были закрыты шёлковым покрывалом.

Увидев муллу и хана, резчик и его ученик взялись за края шёлка, но нетерпеливый мулла оттолкнул их и сам сорвал покрывало. Толпа ахнула, и вдруг раздался хохот. На потемневшем от времени дереве высокой двери длинная змея с лицом муллы обнимала жирного надутого фазана, как две капли воды похожего на наместника.

– Что сделали эти несчастные! Или им жизнь надоела! – в ярости закричал наместник.

– Бейте их! Душите их! Растерзайте! Они нарушили древний закон! – задыхаясь от бешенства, хрипел мулла.