Текст книги "Зелёная пиала"

Автор книги: Михаил Туберовский

Соавторы: Анна Александрова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

ЧУДЕСНОЕ ЛЕКАРСТВО

Я расскажу вам о том, что произошло на глазах у всего народа. Это не сказка – это правда, которую видели все чабаны.

Зима была суровой и снежной. Мы ждали в марте солнечных дней, но в степях всё ещё бушевали бураны. Толстая корка льда покрывала землю, и скот не мог добывать себе корм из-под снега. Будь это в старину, все бы наши овцы погибли. Но теперь люди научились помогать друг другу и, взявшись за руки, преграждать беде дорогу. Овцы отстоялись в тёплых колхозных загонах, а потом по степи прошли тракторы и разбили толстую ледяную корку. Так продержались мы до конца апреля, а в апреле проглянуло солнышко и казахские степи зазеленели. Тысячи овец, табуны коней, стада верблюдов погнали чабаны на весенние пастбища – джайлау.

Ой, хорошо! Простор кругом! Чабаны скачут, псы лают, кони ржут, овцы блеют и кричат верблюды. Потянулись по небу утки, жаворонки поют и люди поют. Открыла земля своё сердце людям; вернулось солнце в казахские степи. А стада идут и идут по степи, и, кажется, конца им не будет.

Пригнали мы колхозные стада к широкой реке. Пустили овец на влажные от разлива, сочные травы. Походные юрты раскинули, шалаши поставили, очаги-кухни сложили. Пришла молодёжь – наладила радио, библиотечку в степь привезла.

Ой, весело! У соседей даже патефон заиграл, только нам, старикам-чабанам, некогда было патефон слушать. Исхудали за зиму овцы, – за больной овцой уход нужен, ей много внимания нужно. А овец у нас не одна – тысячи. Большое стадо доверил нам, чабанам, колхоз. И какие овцы – чистопородные, тонкорунные! На весь край славятся, такими гордиться можно.

Повеселели овцы. Чабаны веселее стали. Хорошо дело пошло, а потом беда пришла. Начали у ягнят копыта болеть. Опять стали овцы худеть, шерсть вылезать стала. Одна за другой на землю ложатся. Сперва сотни, потом тысячи овец на землю легли. Встать не могут – совсем обезножили! Ой, как пожар пошла по степи болезнь! Гибнет скот на глазах, молодняк гибнет, а чабаны, даже самые старые, опытные и те не знают, как избавиться от беды. Теперь не старое время – дали мы знать в район. Приехали фельдшеры, ветврачи приехали – кто на коне, кто на велосипеде. Скоро приехали, посмотрели – за голову схватились, говорят – страшная это болезнь, надо принимать срочные меры. Стали овцам лекарство давать – только не помогает.

Покачали головами старики-чабаны:

– Не для наших степных овец, видно, ваше лекарство!

Так и было: падёж ещё больше стал!

Зарывали мы павший скот в землю и плакали. Не то что юноши, старики плакали от такой беды. Подумать – какие овцы гибли! Красавицы, чистопородные, богатый приплод давали, а тут такое горе: можно сказать, – пришли на джайлау дровами, а вышли золой. Так народ говорит, так и было.

Ветврач сказал:

– Не надо плакать, надо расчистку копыт делать, дёгтем копыта смазывать, – поправятся овцы.

Чабаны рассердились:

– У нас не две овцы, у нас десятки тысяч овец – у каждой четыре копыта!

Ветврач опять своё говорит:

– Другого лекарства нет. Подождать надо. Ветпункты в степи наладим, фельдшеров из района выпишем, всем овцам прививки сделаем.

Тут и я закричал:

– Ой, милый, пока ждать будем, у нас ни одной овцы не останется!

Подумали чабаны и решили: надо вызвать учёного человека из самой Алма-Аты. Так и сделали.

Ждали мы этого профессора, как глотка воды в пустыне.

– Хвала аллаху, – говорили старые чабаны: – приедет к нам мудрый человек, аксакал-учёный, непременно наш скот спасёт. Пройдут чёрные дни, снова проглянет солнце!

Прилетел учёный на самолёте. Из кабины вышел.

Посмотрели мы – ахнули. Не седой аксакал, познавший науку, умудрённый опытом и годами, стоял перед нами, а девушка двадцати пяти лет. Правда, красивая – надень на неё бобровую шапку, привесь на косы золотые украшения – шолпы, – всех джигитов с ума сведёт. Да нам-то что? У нас овцы гибнут!

Самый старый из чабанов, Кудайберды-ата, взглянул на неё, рукой махнул, отвернулся. Не стал разговаривать. И мы молчим. Невесёлые думы к нам пришли, чёрные, как тучи над степью. Ой, плохо! Посмеялись над нашим горем в Алма-Ате. Город большой, учёных много, зачем девчонку прислали?!

Видит девушка, что мы недовольны, но вида не подаёт. Надевает белый халат, сумку с лекарствами через плечо, – без седла на коня вскочила. Глядим – молодец девушка, настоящая дочь казаха. А она смело так говорит самому Кудайберды:

– Аксакал, будьте добры, поручите кому-нибудь показать мне ваши стада.

Старый чабан головой покачал:

– Эй, кызым, дочь моя, зачем мы тебе стада покажем? У нашего ветврача голова седая – и то не помог.

Не обиделась девушка на эти слова, улыбнулась:

– Кудеке, – уважаемый, – или вы не знаете поговорки: «Дерево узнаёшь по плодам, человека – по делу». Я приехала вам помочь.

Сказала и ускакала в степь с фельдшером Аскером.

Ночь пришла. Мы сидим у костра, слушаем. Тихо в степи, только ночная птица кричит. Кумыс не пьём, тоска душу грызёт. Бяшбармак с лапшой сварили, жирный, душистый – никто не ест. Думаем: «Что народу скажем? За больных овец колхоз не похвалит. Доверили нам сокровище, а мы растеряли…»

Вот о чём думали. Слышим – стучат копыта: три коня скачут, прискакали. Идёт к костру докторша в белом халате, за ней ветврач и фельдшер. Отдала она нам салям – приветствие, – на кошму присела к огню поближе. Видим – устала. Сидит – тоже молчит.

Налил я кумыс в пиалу, говорю:

– Пей. Городской девушке трудно весь день на коне скакать.

Она отвечает:

– Я не городская. Мой отец тоже чабан. Я с детства привыкла на коне за стадами скакать.

Поднял голову старый Кудайберды, посмотрел на докторшу зорким глазом, строго спросил:

– В городе училась?

– В ветинституте.

– А почему в колхоз не вернулась?

– Дальше учусь, диссертацию защищаю. Старики из дому написали: учись хорошенько, в степи учёные люди нужны.

– Это верно, – говорит старый Кудайберды. Сказал и опять замолчал. И мы молчим.

Выпила докторша свой кумыс, до дна выпила, как джигиты пьют, – говорит:

– Я видела ваши стада. Беда большая, но помочь можно.

Тут ветврач вскочил, весь красный, спешит скорее сказать:

– Запомните, запишите, что я другого мнения, чем товарищ Сауле!

А Кудайберды не спеша ему отвечает:

– Не видя воды, не снимай сапоги! Чего раньше времени в кусты бежишь? Дай послушать, что девушка скажет.

А девушка говорит:

– Ждать нельзя. Надо нам за шесть дней поставить на ноги скот, иначе стада погибнут.

Смеётся ветеринар, так смеётся, – закашлялся:

– За шесть дней? А почему не завтра?

Кудайберды ветврача не слушает, но девушке тоже не верит:

– От слова «халва» во рту слаще не станет. Хорошее слово подтверждается делом.

Девушка говорит, торопится: скорей объяснить хочет:

– Предлагаю новое средство. Никто ещё этого не делал. Надо в степи траншею вырыть.

Тут все закричали:

– Она смеётся! Вместо лекарства велит арыки копать!

Ветеринар налетел, как ястреб:

– Не согласен! Это знахарство! Это экс-пе-ри-мент!

Девушке говорить трудно, все кричат, но она объясняет:

– Дно траншеи мы покроем чистой глиной, смешанной с формалином, и через эту жидкую грязь по два раза в день будем перегонять стада. Ручаюсь, – через шесть дней все овцы будут здоровы!

Чабаны не поверили.

Я сам не поверил. Старый я, помню, как баксы-знахари скот лечили, и те до такой глупости не додумались – больных овец по грязи гонять!

Никто не поверил, один фельдшер Аскер поверил. Он закричал:

– Аксакалы! Кто на курорте был? Кудайберды был, его там грязью лечили.

Старому чабану обидно стало, тоже кричит:

– Человека с овцой не равняй! – А потом сказал девушке: – Молодость горяча, а старость рассудительна. Мы ценим твоё желанье нам помочь, но не можем принять твоего лекарства, в которое никогда не поверит человек, имеющий разум.

Встал с кошмы и ушёл от костра. За ним и другие встали.

Девушка чуть не плакала:

– Погодите, куда же вы? Поговорим, посоветуемся!

Но старики не слушали, ушли. Остались одни молодые.

– Товарищи, – говорит она: – Надо овец спасать. Идёмте арык копать.

– Когда?

– Сейчас. Ждать нельзя.

Молодые смотрят – не понимают: кругом ночь, хоть глаз выколи! Какое уж тут копать! Фельдшер Аскер вскочил:

– Вы не пойдёте, я пойду. Один буду рыть, один глину возить! Если не так, не считайте меня человеком!

Пошёл фельдшер ночью арык копать. И докторша с ним пошла. Потом и я пошёл посмотреть. Гляжу – фельдшер большой арык вырыл, длинный, а докторша глину месит, формалин в глину льёт – лекарство овцам готовит. Ноги в глине, руки в глине, на голове платок жёлтый – и платок в глине! Вижу – работает хорошо. Похвалил, спасибо сказал.

Она обрадовалась, просит:

– Вы бы нам помогли, Адилик-ага. У вас опыт. Укажите, каких овец первыми гнать.

Понял я – человек верит, от души помочь хочет. А тут и солнышко поднялось. Туман ушёл, вся степь от росы засверкала. Ай, хорошо стало в степи, на душе весело стало! Засмеялся я – говорю:

– Сауле-джан! Сейчас я вам целый гурт пригоню. Пусть исполнятся ваши желанья.

Так и вышло, что я, старый верблюд, затесался в круг молодых ягнят, да не хуже их запрыгал.

Целый день, от зари до зари, таскали мы больных овец через этот арык, да как – на руках таскали: не могут идти ногами больные овцы! Овец таскали, воду качали, глину возили – много глины возили. Прогоним тысячу овец – менять глину надо: опять месим, лекарство льём, опять глину возим. Пот с лица льётся, полотенца нет утереться! Спина как каменная: наклонишься – разогнуться не можешь. Вечер пришёл – чабаны смеются:

– Эй, седоголовый акбас, верно народ говорит: «Старый верблюд за верблюжонком бежит!»

– Ой, длинная борода – ум короткий!

– Ай, седину Адилик наш нажил – ума не нажил!

Много смеялись. Я плюнул и пошёл прочь. А утром ещё два чабана на помощь пришли, молодые. Веселей дело пошло. На третий день девушки прибежали, с нами вместе стали глину месить. Ой, не одну сотню голов прогнали мы через целебную грязь. На четвёртый день смотрим – встали овцы, все встали, которых мы лечили! По пастбищу сами ходят, сами корм ищут! Ой, что тут было! Со всей степи чабаны сбежались. Старики кричат, молодые от стыда в землю смотрят:

– Ой, чудо пришло! Адиль-ага, дорогой ты наш, уж не мудрейший ли ты из мудрейших, что раньше всех в лекарство поверил?!

Кричали не долго – за дело взялись. Кудайберды, на что упрям, скинул с плеч лисью шубу, пошёл с кетменем новый арык копать. Сам копает – другим велит. А я за овцами, как нянька, хожу смотрю, чтобы подкармливали выздоравливающих по-учёному, как докторша приказала. Так и было. Две недели прошло – не осталось следа от болезни. Всех овец вылечило чудесное лекарство.

Все чабаны собрались, когда докторша улетала. Кудайберды, аксакал-ата, притащил в подарок беленького ягнёнка. Подал и говорит:

– Эй, светик ты наш Сауле-джан! Пусть твоя мать радуется, что вырастила такую дочь. Передай ей от нас салам и скажи спасибо от всех чабанов Казахстана.

Поняли вы меня, друзья? Были в старину искусные мастера, и наши советские мастера от них не отстают: всей своей жизнью народу служат.

* * *

Чабан кончил.

Старики зашумели, закричали наперебой:

– Друг, запиши нам скорее адрес доктора Сауле!

– На земле людей – сколько звёзд на небе, а луна одна. Знакомство с таким человеком подобно кладу. Так не таи его – поделись со всеми своим богатством!

– Пиши прямо в Алма-Ата. Учёным пиши, – её все люди знают, – отвечал старикам Адиль-ага. – Если ночью костёр горит, никто не спросит к нему дорогу, – каждый сам увидит.

Все одобрительно зашумели, а Адиль-ага налил в пиалу чая и с улыбкой обвёл чайхану глазами.

Гости насторожились: кому-то протянет старый казах заветную чашку. Но чабан не спешил. Он медленно поворачивал прозрачную пиалу в смуглых пальцах и о чём-то думал. Потом усмехнулся, хитро посмотрел на Амана своими узкими глазками и быстро протянул ему пиалу.

Мальчик даже не понял, в чём дело. Он взял чашку и вдруг увидел, что на него смотрят десятки смеющихся глаз.

– Пей! Пей! – закричали со всех сторон, и Аман чуть не выронил пиалу из задрожавших рук.

– Эй, подтянись, Аман! – зашептал Бяшим, дёргая товарища за рубашку: – Весь отряд осрамишь!

Но Аман молчал.

– Чего же ты испугался, сынок? – ласково заговорила Сона-Эдже. – Аксакалы оказали тебе честь, приняв в свою беседу. Выпей скорее чай и расскажи что-нибудь, достойное их внимания.

Но Аман всё ещё не мог произнести ни слова. Он искал глазами помощи у товарищей. Но Бяшим уткнулся в тарелку и, стараясь скрыть своё смущение, уплетал халву за обе щёки. Гюль смотрела пристально и серьёзно, словно хотела сказать: «Как я рада, что тебя признали равным эти почётные гости! Не молчи, начинай скорее. Я знаю, что ты найдёшь, о чём рассказать».

– Эй, мой молодой месяц! – засмеялся весёлый кокандец. – Девушку украшает скромность, а джигита – смелость.

– Джигит и луну с неба достанет, а робкий с коня свалится.

– Не тот стар, кто много рубашек сносил, а тот, кто много видел.

– Знание – половина ума.

– Вершина горы не бывает без тучи, а голова мужчины без думы.

– Робкого и ягнёнок забодает!

– Умно говорить будешь – солнце из-за туч выманишь!

Так шумели старики, стараясь шутками ободрить мальчика.

Бяшим не выдержал:

– Ну, что ты молчишь? – зашептал он с набитым ртом.

Гюль тихо произнесла:

– Выпей, Аман.

Аман зажмурился и медленно, как большой, осушил пиалу.

– Хвалю за смелость! – пробасил Николай Николаевич, протягивая мальчику чашечку с леденцами, и хитро прибавил: – Ты что же чай без сладкого пьёшь?

Старики засмеялись. Бяшим осмелел.

– О пчёлах наших им расскажи! – привстав на колени, зашептал он прямо в ухо товарищу.

Но Аман уже успокоился. Он поправил свою каракулевую шапку, аккуратно обдёрнул шёлковую рубашку и, вытянувшись в струнку, словно отдавая рапорт на пионерском сборе, звонко отчеканил:

– Ребята!..

Все собравшиеся в чайхане засмеялись. Аман покраснел до слёз и опять замолчал.

– Эх ты, всё напутал! – схватился за голову Бяшим.

Гюль не смутилась:

– Ничего, продолжай, Аман, – настойчиво сказала она и улыбнулась.

Аман перехватил её взгляд и опять овладел собой.

– Простите, я хотел сказать – «товарищи аксакалы», – спокойно произнёс он и, тряхнув головой, заговорил гладко и смело, как у классной доски.

ЗОЛОТОЙ ГОРОДОК

Мой отец – пчеловод в колхозе. Его у нас по всему району знают, из других аулов к нему за советом ездят, даже из Москвы письма пишут. Он всем помогает. Вот и нашим юннатам отводок пчёл подарил. Я тогда ещё в пятом классе был. Помню, боялся ходить на пасеку, и ребята боялись. А потом ничего – присмотрелись, привыкли, поняли, какое это удивительное животное, то есть насекомое – пчела. Подумать только – такая маленькая, а всё по правилам делает. Об этом я от отца узнал: здорово он про пчёл рассказывает! Я ещё читать не умел, а отец, бывало, посадит меня на колени и спрашивает: «Ну, Аман-джан, о чём тебе рассказать, – о страшных девах или о царевне Сорок косичек?» – а сам смеётся, знает, что я попрошу: «Про пчёл расскажи, ата!» – потому что не было для меня сказки лучше, чем сказка про пчелиный золотой городок, – так отец называл нашу пасеку. В самом деле, у этих пчёл всё как в сказке! Приезжайте сами, посмотрите на нашу пасеку. Есть у нас там стеклянный улей. Вот интересно! Никаких театров не надо: всё через стенку видно. Конечно, сперва посмотришь – ничего не поймёшь: толкутся пчёлы на сотах – и всё. А на деле это вовсе не так. На деле у них ни одна пчела не сидит без работы, и работа у каждой своя, особенная, – у каждой своя, можно сказать, специальность. Одним словом, есть разные пчёлы. Есть, например, сборщицы: они приносят нектар, то есть корм для пчёл. Полежит этот нектар в сотах и превращается в сладкий душистый мёд. А ещё приносят они обножку: комочки цветочной пыльцы. Почему «обножка»? А потому, что они её на ногах приносят. У пчёл на задних лапках есть такие мешочки, – сядет пчела на цветок, а пыльца-то сама в эти мешочки набирается. Так вот, летят эти сборщицы в леток одна за другой, одна за другой. А принимают у них корм приёмщицы. Вот вам ещё одна специальность. Да разве все перечтёшь! Есть в улье и санитарки, и вентиляторщицы. Санитарки лапками сор собирают, из улья выбрасывают. А вентиляторщицы – это ещё интереснее, – они всё время крыльями машут – приводят в движение воздух, вентилируют помещение, чтобы соты от жары не растаяли. Самая же главная в улье – матка. Как царица, идёт она по улью, окружённая целой свитой кормилиц; они её на ходу кормят, чтобы, матка зря времени не теряла, яички в ячейки закладывала.

Но самое чудесное – это танцы! Представьте себе – вдруг прилетает в улей пчёлка и начинает выделывать всякие там замысловатые фигуры, ну вроде круги, восьмёрки. Танцует, да и только! А пчёлы-сборщицы вокруг неё так и бегают, обнюхивают её, будто что-то спрашивают. Побегают так за ней и летят прямо на те медоносные пастбища, где только что побывала их подруга: это у них такой способ разговаривать. А танцовщица – это пчела-разведчица. Вот какая у неё замечательная специальность. Такой специальности не сразу выучишься. Ведь в улье – ну, как у нас в школе – пчёлы, можно сказать, из класса в класс переходят: сперва поработают санитарками, потом приёмщицами – пока ещё дойдут до разведчицы.

Так вот, всё это я узнал от отца, но одно дело знать, а добиться хорошего медосбора – совсем другое! Показал мне отец, как за пчелиным роем ухаживать, но было нас только двое – я да Бяшим. Юннатский кружок в школе большой: кто гербарии собирал, кто за овцами ухаживал, а пчёл боялись. И вдруг приходит юннатам письмо. Удивились ребята, читают: пишут нам рязанские пионеры, что у них пасека побольше нашей, одним словом – так и так, – давайте меняться опытом. Ну, это бы ещё ничего, а они вызов прислали: кто больше мёду с улья снимет! Вот обсудили мы это письмо на кружке и, понятно, приняли вызов. Какие же мы пионеры, если не примем! Одним словом, ходим гордые, а сами толком не знаем, как добьёмся этого самого повышения медосборов. А главное, – мне отвечать!

Ребята мне говорят:

– Не робей, Аман. С отцом посоветуйся. Всех рязанцев за флагом оставим!

Ну что ж, прихожу к отцу, рассказываю, в чём дело. А отец смеётся:

– Куда спешите? Трудно за один год увеличить сбор мёда. Надо всё постепенно делать – и пасеку расширять, и силу пчелиных семей накапливать…

«Вот тебе раз, – думаю, – рязанцы от каждой семьи уже по шестидесяти пяти килограммов мёда берут, а мы и до пятидесяти не дотянули! Какой уж тут обмен опытом? Осрамимся на весь Союз – и точка!»

А отец ещё поддразнивает:

– Эх вы, пчеловоды! Книжечки почитайте. Может быть, и есть такой способ?

Тут уж все ребята забéгали, какие только могли достать книжки – достали, всем кружком читать сели. Читали-читали – всё одно получается: чем раньше пчёлы на взяток начнут вылетать, тем больше мёду наработают. А куда же им вылетать, если ещё ни цветка, ни росточка у нас в колхозе не видно? Запоздала весна!

И вот однажды – а было это во время весенних каникул – сели мы с отцом на верблюда и поехали в соседний аул на праздник. Выехали в степь – хорошо, солнышко пригревает. Видим – что такое? – зазеленели пески! Янтак, акация ростки показали – зацветут не сегодня-завтра.

Ну и обрадовался же я!

– Папа-джан, – кричу, – теперь я знаю, чтó делать! Мы наших пчёл в пески выпустим, пускай летят, досрочно первый нектар собирают! Нечего им без дела сидеть! Смотри, сколько кругом пропадает добра!

Ну и высмеял же меня отец!

– Ты сперва, – говорит, – подсчитай, сколько километров им придётся лететь до этих самых медоносов. Этак они у тебя раньше времени крылья износят. А вдруг ливень в пути застанет? Тогда совсем плохо: все пчёлы погибнут.

Вижу, – правду отец говорит: трудно пчеле такую даль лететь, да ещё с кормом. А всё же досадно: в песках медоносы цветут, а пчёлы на простое стоят. Вот я и стал думать, как бы это пораньше наших пчёл на взяток выпустить. Долго думал и, наконец, придумал. Нет, конечно, не всё сам придумал, с Бяшимом советовался, а всё-таки сообразил.

Собрали мы юннатское собрание, и я предложил вывезти всю нашу пасеку в пески. Ну, ненадолго, конечно, дней на десять – пятнадцать, пока цветут первые медоносы.

Ребята меня в штыки. Шум подняли:

– Ты что, Аман, всю пасеку погубить хочешь?

Одни свистят, другие смеются. Не приняли моего предложения. А на другой день в стенгазете карикатуру нарисовали: еду я на старом-престаром ишаке, а к хвосту ишака привязаны наши три улья. А под карикатурой стишки:

 
Аман Зазнайкин всё учёл —
Вывозит на прогулку пчёл.
Ишак и тот скорей поймёт,
Чтó он обратно привезёт!
 

Досада меня взяла, но, знаете, я упрямый. Даже мама, как рассердится на меня, обязательно назовёт ишачонком! Выходит, что и ребята меня с ишаком сравняли. «Ну, – думаю, – ишак упрям, а дело-то делает! И мне нельзя терять времени – каждый день уносит у наших пчёл драгоценный нектар!» Я знал, что прав, а как это ребятам докажешь?

И вот… ой, только вы меня, пожалуйста, не ругайте… Уж я сполна своё получил от кого следовало… Одним словом, пошли утром ребята на пасеку и не нашли на месте ни одного пчелиного домика – ни белого, ни синего, ни жёлтого! Честное пионерское, я думал, что ребята нас с Бяшимом поколотят, и наверное бы поколотили, да меня к директору вызвали.

Прихожу – сидит, строгий:

– Сейчас же ступай в пески, принеси все ульи на место!

А потом у нас был большой разговор. Уж я не помню, что говорил, только мне тогда важнее всего на свете было доказать директору, что нашу пасеку надо оставить в песках хотя бы на одну неделю.

Слушал, слушал меня директор и говорит:

– Вопрос о твоей дисциплине будет поставлен на сборе звена, а пасеку… ну что же… попробуем оставить её в песках. Но смотри, если у кого-нибудь из пчеловодов снизится успеваемость, опыт будет немедленно прекращён.

Ой, что тут было! Вышел я от директора – чуть не скачу от радости… и попал прямо к отцу в переделку. Ой, как папа кричал, даже закашлялся – так кричал на меня! А потом говорит:

– Выводи верблюда, в пески поедем – поглядим, что ты там натворил со своим Бяшимом.

Приехали в Каракумы. Долго отец проверял, хорошо ли поставлена пасека, не слишком ли будет припекать солнце, защищены ли ульи от ветра барханом, правильно ли сделана поилка для пчёл. А сделали мы её с Бяшимом из старого школьного бачка и доски. Всё осмотрел отец, всё проверил, а потом говорит:

– Трудно вам будет вдвоём. Занятия в школе нельзя оставить, а за пчёлами нужен серьёзный уход.

И он был прав. Не легко нам пришлось. Но я был уверен, что в конце концов все ребята придут на помощь. И вышло по-моему: первая пришла Гюль. Ну, нам уже легче стало. Втроём стали мы просыпáться раньше солнца. До начала занятий везли на ишаке свежую воду для пчёл. И каждый раз волновались, всё ли благополучно в Золотом городке. Но всё шло хорошо, я бы сказал, – отлично. Пчёлы каждое утро, как самолёты, по расписанию, вылетали на взяток. Прислушаемся – жужжат ровно, спокойно. Значит, дружно семья работает, неполадков нет. На пятый день пригрело солнышко ульи, по всей долинке запахло мёдом и воском. Ну, это бывает, но мне показалось, что у летка неспокойна пчелиная стража: гудит, жужжит, – будто сердится. А Гюль с Бяшимом на меня накинулись:

– Что ты выдумываешь? Всё себе беспокойства ищешь! И без того не легко!

Разве с ними сладишь? Я, конечно, ничего не ответил, но решил после школы ещё раз побывать на пасеке. Вернулся из класса домой, пообедал, а мать, как нарочно, задержала меня – велела вскопать грядки под помидоры. Только к вечеру попал я в пески. И что же? Ай-ай-ай, и сейчас даже вспомнить страшно: я увидел двух больших бабочек. Жёлто-бурые, с чёрным рисунком на крыльях, они сидели на нашем улье и тихо гудели. Я сразу узнал этих пчелиных врагов. На спинках у них такой рисунок – будто бы череп. За это их так и прозвали – мёртвая голова. Так вот, эти бабочки гудят, подражая голосу пчелиной матки, и от этого голоса пчёлы в улье словно бы цепенеют. Заворожённая «стража» пропускает разбойников в улей. Враги пробираются к самым дальним ячейкам с кормом и пьют мёд. Одна бабочка за один раз может выпить целую ложку мёда! Я, конечно, не стал зевать – подкрался и обеих накрыл тюбетейкой. Смотрю – на синий улей ещё три бабочки сели. «Ну, погоди ж», – думаю. Подкрался и этих прихлопнул. Да где тут! Целым роем летят! Чем темнее становится, тем их больше. Что тут делать? Вскочил я на ишака и во весь дух к отцу. Ну, отец мой не любит дела откладывать, не стал дожидаться утра. Как только взошла луна, посадил нас с Бяшимом на верблюда – и в пески. И что же мы там увидели? Ой, честное пионерское, это было как в настоящей сказке. Подумать только, наши пчёлы сами о себе позаботились. Перед летком – во всех трёх ульях – они построили баррикады – ну, вроде столбиков – из прополиса, пчелиного клея. Поставили они эти столбики так близко, что пчела-то может между ними пройти, а бабочке ни за что не пробраться в улей. Вот как хорошо дело кончилось! Только не для нас. Бяшим не спал всю ночь и на другой день по математике срезался. Скажу прямо, нам эта двойка была опаснее мёртвой головы! Пропадать бы нашей пасеке, если бы Маиса не выручила. Она математику знает лучше всех. Её наша учительница очень любит. Вот эта Маиса и упросила математичку переспросить Бяшима. Представляете, как мы все за Бяшима взялись! Всем кружком накачивали – задачки ему объясняли. Наутро получил-таки пятёрку Бяшим, – и пасека была спасена.

Вот и всё. Только не совсем.

Когда зацвёл в колхозе урюк, мы перевезли нашу пасеку обратно на школьный участок. И к осени ранний вылет дал свои результаты: сняли мы с каждого улья на восемь килограммов и пятьсот граммов мёда больше.

А потом приходит отец на кружок и смеётся. Говорит:

– Как дела?

– Ничего, – говорим, – теперь хорошо.

А он ещё больше смеётся.

Мы ничего не понимаем. Теперь его спрашиваем:

– В чём дело?

Он отвечает:

– Есть секрет, которого вы не знаете.

– Какой?

– Очень простой. Это я сам пионерам в Рязань написал, чтобы они вас на соревнование вызвали. Вижу, – плохо идёт работа, вдвоём на пасеке топчетесь, да и то с прохладцей. И видите, – помогло.

Ну, мы не рассердились. Тоже стали смеяться. Хоть он и подшутил над нами, зато теперь у нас большой кружок пчеловодов.

Вы думаете, мы зря сегодня в пески ходили? Нет. Мы искали место для наших ульев: опять хотим вывезти наш Золотой городок. Ходили, смотрели, – не зацвели ли травы в песках, не пора ли нашим пчёлам выезжать в Каракумы? Да вот попали в снежную бурю. Думаете, мы жалеем об этом? Да нисколько! Иначе бы мы не попали к вам в чайхану и не слыхали бы ваших замечательных рассказов.

* * *

– Вот увидите, этой осенью мы обгоним рязанцев! – закончил рассказ Аман.

И все в чайхане захлопали, зашумели, засмеялись, а тонкий луч солнца прорвался сквозь ставни, золотой ниткой протянулся через всю чайхану и заиграл на зелёной поверхности пиалы, которую Аман всё ещё держал в руке.

– Глядите! Солнышко вышло! – засуетилась Сона-Эдже и настежь распахнула окошко.

Все смолкли. Солнце потоком хлынуло в чайхану. Яркими красками вспыхнули цветы на пузатых чайниках, заблестели лакированные подносы, горячим огнём загорелись краски ковров; и самовар, прилежно начищенный заботливыми руками чайханщицы, засверкал червонным золотом. В лучах солнца порозовели, помолодели лица гостей. Улыбаясь, в глубоком молчании, любовались они погожим днём, наконец-то сменившим ненастье.

Первым поднялся древний Бавам-ата.

– Самой длинной дороге всегда приходит конец; пришёл конец и нашей долгой беседе, – сказал старый плотник и стал надевать просторные сапоги-ичиги.

Вслед за ним начали подниматься и другие гости. Аман с поклоном протянул пиалу хозяину. Старый узбек усмехнулся, и в его умных глазах заиграли весёлые искорки.

Он положил руку на плечо мальчику и сказал:

– Когда ты получишь значок участника Всесоюзной сельскохозяйственной выставки, непременно всех нас позови пить чай с пионерским мёдом.

Старики одобрительно зашумели, и Аман с досадой почувствовал, что краснеет, как девчонка. Он смутился и от этого покраснел ещё больше.

Под взглядами стариков он был готов провалиться сквозь землю, но толстый чайханщик пришёл к нему на помощь. Заметив, что гости собираются уходить, он стал в дверях и смеясь воскликнул:

– Обождите! Не выпущу никого! Пускай сперва мой гость – хозяин заколдованной пиалы – рассчитается с долгом!

– С каким долгом? – зашумели гости.

Старый узбек, ничего не поняв, развёл руками.

– Если я должен вам, то скажите, – сколько?

– Э, хитрый! – погрозил ему пальцем шутник чайханщик: – Всех заставил рассказывать, даже меня заставил, а сам молчал, точно губы мёдом склеил! Так неужели мы его выпустим без выкупа, старики? – обратился он за поддержкой к гостям. – Пускай отдаст долг и расскажет нам что-нибудь на прощанье!

Археолог раскатисто рассмеялся:

– Прав! Тысячу раз прав Овез-ага! Вы начали круг, яшули, – вам и кончать!

Он взял пиалу из рук узбека и быстро плеснул в неё несколько капель чая:

– Пейте до дна, товарищ, а то люди подумают, что вы испугались.

Узбек улыбнулся одними глазами и выпил.

– Хош! Хорошо! – закричал чайханщик, довольный своей затеей, и громко захлопал в ладоши.

– Воля хозяина для гостя – закон, – с расстановкой произнёс узбек и стоя, не садясь на кошму, начал.