Текст книги "По следам конквистадоров"

Автор книги: Михаил Каратеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

Поход по Ипане

Стоял конец января, самый разгар парагвайского лета, и день выдался исключительно знойный. Это была суббота. После обеда мы не работали и пользуясь этим, я сидел на сквознячке в нашей столовой и чинил свое «единоличное» седло, так как делать что-либо для себя у нас разрешалось только в свободное от «колхозных» работ время.

Мое занятие близилось уже к концу, когда сбоку послышались сдержанные аплодисменты и передо мной предстал Лусиано.

– Ну как, дон Мигель, – спросил он после обмена приветствиями, – пойдем сегодня на Ипанэ? На закате рыбу половим, а после и поохотимся.

– Что ж, я с удовольствием…

– На реку, Михаил Дмитриевич? – вмешался сидевший тут же Миловидов, – А мне можно примазаться?

– Что за вопрос! А ты, Роберт, не пойдешь? – спросил я Полякевича, пившего чай за соседним столом.

– Я еще с ума не сошел. Тащиться по такой жаре пятнадцать верст только для того, чтобы доставить удовольствие речным комарам!

– Как будто здесь их мало! Впрочем, как хочешь. Кто еще с нами?

– Я бы пошел, – сказал Флейшер, – но из меня только что вытащили полсотни пик, так что ноги обречены на временное бездействие, а на бровях я до реки не доползу.

В конце концов нашлось еще двое желающих: Оссовский и Богданов. Захватив оружие, удочки, еду и объемистую флягу с каньей, через полчаса мы уже шагали по выжженной солнцем кампе, предводительствуемые доном Лусиано. Последний пришел в самое радужное настроение и говорил без умолку. Рассказы его касались главным образом охоты и я слушал их с интересом, мысленно стараясь отделить правду от традиционных в подобных случаях преувеличений.

– А что, дон Лусиано, – спросил Миловидов, – какие звери могут нам встретиться на Ипанэ?

– О, там есть тигры, пумы, кабаны, тапиры, карпинчо[13]13
  Карпинчо – местное название водосвинки. Это крупный грызун, величиною с небольшую свинью, живет, как бобр, преимущественно в воде. Мясо его очень вкусно.


[Закрыть]… Зверей всяких много. Но все они прячутся в зарослях и заслышав людей ни один на открытое место не выйдет. Надо с вечера взобраться на дерево, возле тропинки, по которой они ходят на водопой, тогда ночью их можно увидеть и с дерева же стрелять. А еще лучше охотиться с лодки.

– Каким же образом? – поинтересовался Оссовский,

– Два или три человека садятся в лодку и тихонько подплывают ночью к местам водопоя. Один гребет, у другого наготове сильный электрический фонарь, а у третьего ружье. Зверь с реки опасности не ожидает, он выходит спокойно на берег, чтобы напиться и его внезапно освещают фонарем. На две-три секунды, он, ослепленный, застывает на месте, в это время его легко застрелить.

– А можно здесь достать лодку? – спросил я.

– В Велене можно, а тут поблизости нет ни у кого. Теперь в наших местах люди боятся ночью выезжать на лодке.

– Чего боятся?

– Огромной змеи с собачьей головой. Она опрокидывает лодку, а иногда просто высовывает из воды голову на толстой как бревно шее и хватает человека.

– А вы когда-нибудь видели эту змею? – спросил я,

– Я, слова Богу, нет, но брат моей жены не только видел, но еле от нее спасся. Они, вдвоем с приятелем, года два назад, сделали маленькую лодку из «пало борачо»[14]14
  Пало борачо, – дословный перевод «пьяное дерево», – или бутылочное дерево, его ствол, с очень мягкой древесиной, раздут наподобие бутылки.


[Закрыть] и ночью выехали на Ипанэ охотиться. Вдруг лодка их поднялась и перевернулась. На его спутника бросилась громадная змея и утащила под воду, а сам он выбрался на берег.

В тот день я отнес этот рассказ к области чистых вымыслов. Однако позже расспрашивал других соседей и все они в один голос утверждали, что такая змея в Ипанэ действительно существует и многие ее видели. Вполне возможно, что это была анаконда. Ипанэ берет свое начало в дебрях Бразилии и оттуда, особенно во время сильных разливов, в нее свободно могла проникнуть даже не одна из этих исполинских змей. Вероятно люди ее и видели, а собачья голова, нападение на человека и все прочее было дополнено страхом и фантазией.

– Ну, змеей-то нас не больно испугаешь, – промолвил Миловидов, когда я перевел спутникам рассказ Лусиано. – Гораздо хуже то, что без лодки мы едва ли увидим хоть одного зверя крупнее комара.

– Все зависит от случая, – сказал Лусиано. – Полгода тому назад, на том самом месте, куда мы идем, я ночью отбивался от тигра горящими головешками.

– Как так? Почему же вы не стреляли?

– Не было со мной ружья. Пришел я с удочками, половил к вечеру рыбу, потом развел костер, закусил, напился терере и заснул. Ночью послышалось, будто кто-то тихонько зарычал рядом. Поднял голову и вижу, в нескольких шагах стоит тигр и хвостом крутит. Ну, к счастью в костре еще тлели головешки – схватил одну и запустил в зверя, он и убежал. Хорошо, что не напал на спящего.

Напомню, что тиграми здесь называют ягуаров. Этот рассказ Лусиано был довольно правдоподобным: судя по всему, что я слышал, ягуары никогда не нападают на людей, если имеют возможность этого избежать. Один мой приятель подстерегал ягуара, сидя на нижних ветвях дерева, и, неудачно повернувшись, свалился у него перед самым носом. Падая, он уже заранее считал себя растерзанным, но зверь во всю прыть пустился наутек. Опасен только раненый ягуар, в этом случае он всегда бросается на охотника.

За разговорами мы прошли километров восемь. На кампе стали попадаться мелкие болотистые лагуны, из которых при нашем приближении небольшими стаями поднимались дикие утки. Мимоходом я застрелил двух, но против продолжения охоты мои спутники запротестовали: как это так, идем на крупного зверя и вдруг разменяемся на уток! Не очень надеясь на крупного зверя, я все же подчинился. Мы прошли еще с версту и уперлись в изгородь огромной скотоводческой эстансии, которая преградила нам путь к реке.

– Пройдем прямо, – сказал Лусиано, перелезая через проволоку. – Так нам до берега всего пять километров, а в обход будет больше двадцати.

Мы последовали его примеру и очутились на необозримом пастбище. В отличие от казенной кампы, трава здесь была высокая и свежая. Кое-где виднелись небольшие рощицы и пасущиеся стада, но никаких признаков жилья или присутствия человека заметно не было – вероятно, хозяйственный центр поместья находился за много верст отсюда. Владения здешних «эстансиеро» измеряются не гектарами и даже не километрами, а квадратными легвами, это мера, равная двадцатипяти квадратным километрам. Скот, пасущийся на этих необъятных пространствах редко видит человека и благопристойными манерами отнюдь не отличается, в чем нам суждено было убедиться очень скоро.

Держа направление на прибрежный лес, мы прошли около версты, когда я заметил шагах в тридцати небольшого броненосца. Довольно неуклюжее животное, величиною с таксу, покрытое твердым панцирем с растущей на нем жиденькой щетиной, двигалось очень медленно, но заметив опасность, прибавило ходу, надеясь, очевидно, добраться до своей норы. Однако я был проворнее и поняв, что ему не уйти, броненосец внезапно остановился, приставил морду к земле и на моих глазах начал погружаться в нее как в масло, несмотря на то, что она была суха и тверда как кирпич. Он закапывался с такой быстротой, что пока я пробежал разделявшие нас десять шагов, из земли торчали только задние лапы и довольно толстый хвост, за который я его сейчас же схватил, не сомневаясь в том, что без труда вытащу наверх.

Однако, не тут-то было! Он, видимо, растопырился в своей дыре, продолжая работать передними лапами, и сколько я его не тянул, сначала одной рукой, а потом обеими, крепко упершись ногами в землю и напрягая все силы, – он не только не поддавался, а наоборот, продолжал погружаться, хотя и более медленно. Вскоре мне пришлось выпустить хвост, так как и он уходил под землю, Через несколько секунд передо мною оставалась только круглая как труба дыра.

Во время моего единоборства с броненосцем, все остальные столпились вокруг, наблюдая происходящее, и по сторонам никто не смотрел. Теперь мы подняли головы и сразу почувствовали себя не очень уютно: шагах в пятнадцати стоял огромный горбатый бык-зебу и, глядя на нас налитыми кровью глазами, рыл копытами землю.

– Серьезный бугай, – кисло заметил Богданов. – И что хуже всего, он, видимо, находится в неважном настроении.

– Да, мы, ему определенно не нравимся, – добавил Миловидов. – Вы бы, Михаил Дмитриевич, приготовили на всякий случай ружьишко, у вас калибр самый подходящий. Я, по правде сказать, не испытываю никакого удовольствия, когда меня быки поднимают на рога.

Положение было поганое. В агрессивных намерениях животного не могло быть сомнений, а вокруг расстилалось ровное, как блин, поле и деваться было некуда. Сразить такую махину из дробового ружья или из револьвера тоже было мудрено, не говоря уж о том, что забравшись без спросу в чужие владения, никак не подобало стрелять племенного быка, который, не в пример нам, находился здесь на совершенно законном основании.

Стоять на месте было хуже всего и потому, поминутно оглядываясь, мы пошли дальше. Бугай немедленно двинулся вслед, сохраняя прежнюю дистанцию, но зловеще мыча и накаляясь с каждой минутой. По пути к нему присоединилось несколько коров. Эта свита увеличивалась с каждым шагом и вскоре за нами по пятам следовало уже целое стадо.

Впоследствии мне не раз случалось ездить через эстансии верхом, и скот не обращал на меня ни малейшего внимания. Конных гуачо[15]15
  Гуачо – южноамериканский ковбой.


[Закрыть] ему приходилось видеть очень часто, а потому фигура всадника животным хорошо знакома и привычна. Пешеход же для них был диковиной, которая своим странным способом передвижения на двух ногах вызывала любопытство и явное неодобрение.

– Ну, братцы, держись! – обернувшись назад крикнул Оссовский, – Чертов бугай, кажется, идет в атаку.

Бык, в самом деле, пригнул голову к земле и перейдя на рысь принялся настигать нас. Мы такую возможность уже, конечно, предвидели и дружно сняли с ремней двустволки. Было решено дать первый выстрел в воздух, а если это не поможет, палить по быку. Однако, нас опередил Лусиано: он внезапно подскочил к животному и не очень громко, но повелительно крикнул ему несколько непонятных нам слов. К общему удивлению, бугай внезапно остановился, в раздумье посмотрел на нас, уже без всякой злобы, хлестнул себя раза два хвостом по бокам и спокойно побрел в сторону. Без него помаленьку отстали от нас и коровы.

– Ну, слава Богу, сговорились, – с облегчением промолвил Миловидов. – Если бы Лусиано не оказался лингвистом, плохо бы кончилось наше дело.

Пройдя еще с версту, мы подошли к опушке и отыскав ведущую к берегу тропинку, нырнули в парниковую духоту леса. Узкая просека шла под уклон и благодаря переплетавшимся над головой ветвям, походила на туннель, в наступающих сумерках казавшийся мрачным и жутким.

Если в кампе в такую жару комары не очень нам докучали, то здесь они набросились на нас, как вампиры. Выломав по ветке, мы отмахивались от них до изнеможения, десятками давили ладонями на своих лицах, но думаю, что если бы этот зеленый туннель оказался вдвое длиннее, они бы успели сожрать нас заживо.

Наконец впереди посветлело, сквозь заросли показалась спокойная гладь реки и мы вышли на узкую прибрежную поляну, покрытую густой травой. Взглянув на своих спутников, я в первый момент растерялся: три распухшие и перепачканные кровью физиономии показались мне совершенно незнакомыми. Вероятно и я был не лучше. Только Лусиано выглядел таким, как всегда, и казалось, что ни один комар его не тронул.

Ночь на лоне природы

Место, куда мы вышли, было экзотически красиво и живописно. На противоположный берег реки непроницаемая стена леса надвинулась вплотную, не оставив малейшей кромки свободной земли. Прямо из воды там высились заросли гигантского бамбука; выше огромные деревья простирали над водой свои ветви, с них длинными змеями свешивались лианы.

Наш берег представлял собой узкую поляну, за которой, всего в десятке метров от воды, начинался лес. Солнце уже скрылось за его всклокоченными вершинами, густые тени перекрыли реку и на землю неестественно быстро набегала ночь.

Не теряя времени я хотел выкупаться, но подойдя к реке сразу понял, что это обойдется мне слишком дорого: над водой клубились рои комаров. Все же, после лесной тропы, нам показалось, что на поляне их не так уж много, и размотав удочки, мы попробовали удить. Вопреки предсказаниям Лусиано, рыба не ловилась и даже не клевала, но зато комары действовали так успешно, что через четверть часа руки у нас вспухли, как подушки. Наконец Оссовский не выдержал:

– Ну ее к черту, такую ловлю! – возопил он, бросая удочку. – Рыбка плавает по дну и смеется, а нас уже доедают эти проклятые твари! Вы как хотите, а я плюю на это дело и развожу костер.

Мы вполне разделяли сделанную им оценку положения, а потому, прикрыв ловлю, принялись собирать на опушке сухие ветви и полукругом раскладывать большой костер. На берегу остался один Лусиано. Ему, казалось, все было нипочем: засучив повыше штаны и рукава, расстегнув на груди рубаху, он сидел в облаке комаров и спокойно удил.

– Неужели вас не кусают, дон Лусиано? – спросил я.

– Не знаю, может быть и кусают, да я не чувствую.

Надо сказать, что со временем и многие из нас в той или иной степени к комарам привыкли, очевидно в организме выработался своего рода иммунитет. Первое время у меня, как и у всех других, укусы нестерпимо чесались и опухали, а через несколько лет я их совершенно перестал чувствовать.

Наконец вспыхнул костер, в него подбросили охапку свежей травы и мы, подсев к огню, утонули в облаках густого дыма. Возле костра было жарко как в пекле, но комары почти не кусали и из двух зол надо было выбирать меньшее.

– Должно быть, комарье только в вечерние часы так свирепствует, а ночью будет полегче, – промолвил Богданов.

В ожидании этой счастливой, но проблематичной перемены мы, обливаясь потом, продолжали коптиться у костра. Убедившись, что рыба сегодня не ловится, к нам подсел и Лусиано. То и дело подбрасывая в огонь валежник и траву, все, кроме него, ожесточенно скребли ногтями искусанные тела и не жалея «технических терминов» выражали свое полное разочарование в прелестях реки Ипанэ.

Обступивший нас лес налился, между тем, чернильной тьмою и стал наполняться невидимой и таинственной ночной жизнью. В нем слышались какие-то загадочные шорохи и трески, в вершинах вещими голосами переговаривались совы, внизу то тут, то там тоже что-то бормотало, попискивало и фыркало. И начинало казаться что заросли на опушке вот-вот раздвинутся и на поляну выступит ягуар.

Шагах в десяти от нас, возле самого берега, в реке раздался сильный всплеск, по воде пошли медленно ширящиеся круги и в их центре, как в гигантском жабо, показалась голова крокодила, уставившаяся на огонь маленькими вздутыми глазками. Я встал, чтобы взять ружье, которое лежало чуть поодаль, но голова сейчас же исчезла. Минуты через две она, а может быть и другая, выставилась из воды значительно дальше. Посреди реки, в световых бликах нашего костра, высоко выбрасываясь, играла крупная рыба.

– Ну что ж, господа, давайте ужинать, – промолвил Миловидов, – Пока вздуем чаек и закусим, может быть комары и вправду разлетятся по домам, тогда снова попробуем поудить.

Предложение было принято единодушно. Пока хозяйственный Богданов разворачивал и раскладывал на траве нашу снедь, а в чайнике над костром закипала вода, Оссовский и Миловидов, захватив мачете, отправились на опушку, чтобы заготовить на всю ночь запас дров. Я тоже притащил на поляну несколько сухих сучьев, а потом взял ружье и подошел к берегу, высматривая какого-нибудь зазевавшегося крокодила, чтобы хоть на нем выместить все постигшие нас неудачи.

– Михаил Дмитриевич! – раздался из леса голос Миловидова. – Если не заняты, идите-ка сюда.

– А в чем дело? – не оборачиваясь откликнулся я.

– Да вот, нашел здесь роскошную дровиняку, но один не подниму. Если вдвоем осилим и притащим ее к костру, на всю ночь хватит.

Через минуту я был возле Миловидова и карманным фонариком осветил находку. Это был обломок сухого и довольно толстого древесного ствола, длиною метров в пять. Он оказался сравнительно легким, и подняв его на плечи, мы зашагали к нашей стоянке.

– Что за черт, – ворчал идущий сзади Миловидов, – лазит какая-то сволочь по шее… Мать честная, да сколько же их тут…

По содроганию бревна я чувствовал, что с моим спутником творится что-то неладное. До костра оставалось не больше пяти метров, когда задний конец ствола внезапно упал на землю.

– Ох, будьте вы прокляты! – одновременно взревел Миловидов. То, что вслед за этим посыпалось с его языка, было исполнено весьма художественно, но отнюдь не для печати. Еще не понимая в чем дело, я тоже сбросил свой конец бревна на землю и обернувшись не мог удержаться от хохота.

Усатый и солидный Миловидов с темпераментом вакханки откалывал какой-то дикий танец. С его носа слетели очки, но вместо того, чтобы поднять их, он, свирепо ругаясь, продолжал кружиться вихрем, выбрыкивая ногами и к полному удовольствию комаров с необычайным проворством срывал с себя все, что на нем было одето.

Инстинктивно взглянув на себя, я сразу понял причину его экстравагантного поведения: мои ноги почти до самого пояса были покрыты разъяренными муравьями. Впотьмах поднимая бревно, мы не заметили, что оно полое внутри и представляет собой гигантский муравейник. Главный выход был со стороны Миловидова и его атаковали первым, но едва лишь дерево шлепнулось на землю и раскололось, все его многомиллионное население хлынуло наружу и набросилось на меня. Высокие сапоги, шаровары и заправленная в них рубашка вначале предохраняли от укусов, но до шеи и головы муравьям оставалось недалеко и потому, не теряя времени, я выпустил звонкую трель проклятий и вступил в открытый Миловидовым балет.

Обдумывать порядок раздевания было некогда и я сдуру прежде всего сорвал с себя рубаху. Муравьи сразу полезли на голое тело, вонзая в него десятки иголок. В минуту за рубахой последовали сапоги и шаровары, но и тело мое уже было густо облеплено муравьями, которые жгли, как огнем, а потому я тигром подскочил к реке и бросился в воду.

– Смотри не покусай крокодила! – крикнул мне вдогонку Оссовский, хохоча во все горло и указывая на что-то пальцем.

Однако смеяться, оставаясь зрителями, ему и Богданову пришлось недолго: воспользовавшись их беспечностью и весельем, заливавшие полянку муравьи добрались и до них. Теперь уже я, сидя по горло в воде, от души хохотал, глядя как в желтых отблесках костра они прыгали по берегу взбесившимися козлами и срывали с себя одежду. Лусиано был благоразумней и своевременно отошел в сторону шагов на сто.

Избавившись от муравьев, но вместе с ними и от одежды, мы, четыре злых, беспомощных и голых человека, приплясывая от зуда, стояли теперь под деревом, заживо поедаемые комарами, вдали от костра. Подойти к нему не было никакой возможности, ибо вокруг, радиусом в двадцать метров, все было покрыто шевелящейся кашей муравьев.

– Теперь не хватает только змеи с собачьей головой, – мрачно пробурчал Оссовский.

Оставаться и дальше в таком положении было невозможно, надо было что-то предпринимать. После короткого совещания, мы собрали поблизости ворох сухой травы и валежника, а затем я подошел по воде как можно ближе к нашей прежней стоянке, последние десять шагов пробежал по муравьям и выхватив из костра горящую головешку, таким же порядком возвратился к своим. Мы разожгли новый костер и немного оправившись возле него от пережитых злоключений, принялись по очереди кидаться бегом в захваченный муравьями лагерь и вытаскивать оттуда наши вещи. При этом снова нас порядком искусали, но через полчаса из муравьиного ада было спасено все, кроме потерявшихся очков Миловидова и нашей еды, которую без остатка уничтожили враги. Из всего предполагавшегося ужина уцелела только фляга с каньей.

– Хорошо еще что непьющие, гады, попались, – бормотал Миловидов, наливая всем по стаканчику. – Ах, будь они прокляты! Сто лет проживу, а этого им не забуду.

Однако, на этом наши несчастья не кончились: час спустя муравьи атаковали нас снова. Ими кишел весь берег, вероятно, на помощь тем, которых мы потревожили, из леса подходили все новые полчища. На этот раз их приближение вовремя заметил Лусиано и это дало нам возможность отступить в относительном порядке. Уйдя по берегу на полкилометра ниже, мы развели третий костер и возле него закончили эту веселую ночь.

Впрочем, спать нам почти не пришлось; невыносимо чесалось и ныло искусанное тело, возле костра было жарко как на сковороде, а отодвинуться от него не давали комары. Даже здесь, если человек лежал лицом к огню, они через одежду десятками впивались ему в спину.

Задремав перед рассветом, я внезапно проснулся от какого-то адского шума. Было уже светло и в зарослях, где-то совсем близко, стая ревунов неистовым гвалтом и хрюканьем приветствовала восходящее солнце. Лусиано копошился у костра и грел воду для матэ. Остальные тоже подняли обезображенные комарами бульдожьи физиономии и вспомнив, что есть нечего, заторопились домой.

Через полчаса мы покинули берег. В сотне шагов от того места, где мы ночевали, Лусиано показал нам следы тапиров, ночью подходивших к воде.