Текст книги "Последний рейс «Доротеи»"

Автор книги: Михаил Божаткин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

Дед Хапич

Одна за другой подходили к берегу лодки. Их тут же окружали торговки. Шум, гам, ругань…

Цыганок и Тимофей внимательно приглядывались к рыбакам, боясь пропустить нужного им человека.

– Идет!.. – вдруг воскликнул Сима. Действительно, на очередной лодке подходил рыбак с могучей бородищей. Его, как и других, сразу окружили перекупщики.

– Хапич, я у тебя все заберу! – выкрикнула какая-то женщина.

– А чего ты? – возразила вторая. – Я тебе, дед Хапич, дороже дам!

Между торговками началась перепалка. Рыбак причалил лодку, вылез из нее прямо в воду, ребята еще раз убедились, что это именно тот, кто им нужен: вместо левой ноги из брезентовой штанины выглядывала деревяшка. Он поставил на берег корзины – одну с рыбой, другую с креветками, осмотрел окруживших, затем окликнул одну, стоявшую поодаль его женщин.

– Ксюша, иди сюда! Сегодня ее очередь, а ну, марш отсюда! – прикрикнул он на остальных. Подошедшая женщина даже раскраснелась от радости. – Креветки все бери, – распоряжался Чебренко, – да смотри, не продешеви, а то я знаю тебя, уж очень сердобольна. Рыбы тоже возьми, да не всю продавай, себе оставь. Как Петька-то?

– Уже, слава богу, лучше. На улицу стал выходить, есть просит.

– Смотри, береги парня. Теперь мужики, ох, как нужны будут, – полушутя-полусерьезно говорил он, отбирая женщине из корзины рыбу. – Ну, а это я себе оставлю, так как она пойдет за полцены, а покопчу да повялю – озолочусь. Неплохой сегодня улов был, неплохой… Да ладно, ладно тебе с деньгами, вот выторгуешь, тогда и отдашь… А Петьку пришли ко мне, на рыбалку с ним сходим.

Когда все разошлись, рыбак стал вытаскивать лодку на берег. Сима и Тимофей молча подошли, помогли.

– Берите по паре рыбешек за помощь. Сварить-то, надеюсь, сумеете сами, – сказал Чебренко, заматывая цепь за трубу, вбитую в землю.

– Вы – Харитон Пименович Чебренко?

– Допустим, – ответил рыбак, глядя на ребят из-под насупленных бровей. – Только… Сейчас мода все сокращать, вот и мое имя-отчество сократили, зовут Хапичем.

– Вот нам так Алексей Павлович и сказал! – Какой Алексей Павлович? – Ковнер.

– Ковнер? – переспросил Чебренко. – А откуда вы его знаете?

– Ну, это разговор особый, – уклонился от ответа Сима. – Нам с вами поговорить надо. Товарищ Ковнер сказал, что вы сумеете нам помочь.

– Поговорить, так поговорить… Берите весла, – и он захромал в сторону от базара. Вдруг рыбак остановился, затем повернулся… к морю, стал прислушиваясь, смотреть вдаль. – Идут!..

– Кто?

– Заграничные коммерсанты… Кто же на этот раз? Ага, старая знакомая «Доротея»… А за ней? Какой-то большой транспорт… Да никак итальянская «Амалия»? Точно, только у нее так близко к носу ходовой мостик вынесен. Давненько не наведывалась в Севастополь. А там и еще кто-то шлепает, ну, братцы, дела!

Дом деда Хапича находился среди других хибарок на склоне, вернее, в склоне, крутого холма. Построен он был так же, как и многие другие: в толще известняка вырублена прямоугольная яма, боковые и передняя стенки выложены из вырубленного камня, а задняя так и осталась известняковым монолитом. Крыша земляная – и тепло и дешево. Дверь выкрашена веселенькой зеленой краской, около входа в принесенной откуда-то земле торчало с десяток луковиц. Сразу же за дверью – небольшая прихожая. Здесь – железная печка, от нее – две трубы: одна на крышу, а другая в расположенную по соседству комнату.

– Заходите, хлопцы, заходите, – пригласил Хапич. В комнате чисто, в зарешеченное окно проникает свет, пол выстлан корабельными досками – об этом свидетельствовали кусочки смолы на стыках. Стол тоже, видать, когда-то был на корабле – на концах ножек еще сохранились медные скобы, которыми он крепился к палубе. Вместо скамеек – рундуки, на одном из них рыбак, по-видимому, и спал: в изголовье лежала свернутая одежда. В специально сделанных пазах в стенах проходила труба от печурки.

– Это у меня для отопления приспособлено, – объяснил Чебренко, заметив взгляд, который друзья кинули на трубу. – Летом дым идет прямо на улицу, а зимой я его через трубу пускаю. Вот и тепло… Ну, подождите, я сейчас уху соображу…

Дед Хапич вышел в прихожую, а Тимофей потянулся за книгой, лежавшей на полочке. Ни начала, ни конца у нее не было, но по шрифту, по пожелтевшей бумаге видно, что издана она была давно. «Первоначальное плавание по Черному морю, не говоря о походе Язона, начато греками по необходимости сообщаться с заведенными ими, на берегах его, колониями» – начал читать Тимофей. – Смотри-ка, интересно.

– Интересно, конечно, да язык-то уж больно того…

– Так что, непонятно, что ли? Ты слушай: «Скифы и мидяне, обитавшие издавна близ берегов его, конечно, имели ладьи, на которых пускались за рыбным промыслом или добычей…» – Дальше идет описание всех берегов Черного моря. Вот что говорится о нашем Николаеве: «Река Буг, древний Ипанис, вытекает из Южной Польши, где с востока принимает в себя реку Ингул. Реки, сливаясь, образуют полуостров, на котором расположен означенный город – место пребывания Главного управления Черноморского флота… В Николаеве можно иметь все нужное для судов, налиться водою из Спасского фонтана или из реки…» Между прочим, сейчас в Спасском фонтане даже курица не напьется, а в реке вода почему-то стала соленой, – прокомментировал Тимофей.

– Там и про Очаков есть?

– А как же! Такому городу, да не быть, – начал листать книгу Тимофей. – Вот он: «От Кучуруб берег поворачивает к зюйд– весту…» Слова-то какие!.. «зюйд-весту и оканчивается крутым мысом, на котором выстроен город Очаков… Город этот весьма беден, и в нем, кроме говядины, трудно чем-нибудь запастись». Вот и все.

– А про рыбу, значит, ни слова? А еще первые мореходы по Черному морю сюда приходили за рыбой.

– О рыбе ничего нет, – подтвердил Тимофей, что-то разыскивая в книге. – Вот: «От оконечности Джарыгатской косы к востоку Каркинитский залив, по мелководью для плавания непригоден». Рассказал бы я составителю этой книги, как Перекопский залив для плавания непригоден.

– Составителю! Вот ты и мне, как говорится, другу до гроба, рассказать никак не соберешься, что там у вас получилось…

– Расскажу когда-нибудь… Ну-ка, про Севастополь почитаем.

– Лоцией интересуетесь? – спросил, заходя в комнату, дед Хапич. – Интересная книга. Правда, устарела малость, она еще до Крымской войны издана. Я тоже иногда ее просматриваю, вспоминаю, где приходилось плавать.

– Вы моряком были?

– Довелось… Семь лет прослужил, а потом шесть в тюрьме просидел. Во флоте я и с Павловичем познакомился. Вместе в восстании участвовали – это когда Шмидт на «Очакове» командование флотом принял. Только к Павловичу построже подошли, в кандалы его, да в одиночку… Он, наверное, сам вам об этом рассказывал…

– Давайте-ка ушицы поедим. Хлеба, правда, у меня… Вот ребята с корабля сухарей принесли, спасибо, не забывают.

Дед Хапич отодвинул рундук, вынул из стены ловко пригнанный камень из такого же ракушечника, как и вся хата, за ним открылся тайничок. Достал завернуты в тряпицу сухари и несколько небольших желтоватых рыбок.

– Барабульки тоже попробуем. Я вам, ребята, так скажу: жирен беломорский палтус, хорош балык из осетра или белуги, отличная уха получается из кефали, но копченая барабулька!.. Ладно, потом, а то после нее и уха не уха.

– Значит, с Павловичем я познакомился давненько, еще до девятьсот пятого, – начал разговор дед Хапич после обеда. – Потом, как я уже говорил, в восстании участвовали, это в ноябре пятого. Ну и судили нас вместе. После встречаться нам не довелось, а теперь вот разыскал меня, пенсию исхлопотал. Правда, ее хватает на буханку хлеба, но разве в этом дело! Так что вы давайте без утайки, зачем пожаловали?

Сима на этот раз без своих обычных шуточек рассказал.

– Мы предлагали устроить засаду около кафе «Рваные паруса»… Товарищ Ковнер не согласился.

– Что ж, он прав. Во-первых, трудно определить, кто из посетителей приносит спирт, не станешь же обыскивать всех. Обыщешь одного, а все станут настороже – цепочка может оборваться. Не исключено, что где-то в условленном месте люди передают товар из рук в руки, даже не зная друг друга. Нет, выследить доставщиков спирта в кафе – полдела, да даже не полдела, а так, пустяковина. Спирт не только туда поступает, но и к другим нэпманам. Прав Алексей Павлович, нужно найти, кто его в город привозит.

– Поступать он может только морем. Вот он и посоветовал познакомиться с вами.

– Резонно, резонно… я рыбачу, почти все время в море. Ну и если ко мне приехали дальние родственники и помогают в работе – все нормально. А теперь давайте покумекаем, как нам лучше поступить, а то море велико, в нем не только пароходишко, целую эскадру найти нелегко…

Контрабандой промышляют фелюжники, это я знаю, но не слыхал, чтобы они спирт возили. Ходят они только в Турцию, а там спиртное религией запрещено… Можно, конечно, наладить доставку через турецких коммерсантов, но тогда выгода пропадает: чем больше посредников, тем больше приходится тратить – всем же платить надо… Этот народ пока оставим в покое, хотя им удобно – фелюга, считай, в любом месте причалить к берегу может. Большие суда тоже можно сбросить со счета, бывают они редко, а подходить ночью к берегу опасно. Остаются греческие шхуны. Вот такая, как сегодня пришла – «Доротея».

– Так «Доротея» вместе с пароходом идет прямо в порт, а там выгрузить контрабанду труднее… – возразил Тимофей.

– Труднее, конечно, но можно. Однако на прямое нарушение законов они не пойдут… – Стоп, ребята! – вдруг после раздумья воскликнул дед Хапич. – А что если шхуна подходит где-нибудь к берегу, например, в Карантинной бухте, передает товар кому нужно, затем – курс в море и утром как ни в чем не бывало – в порт, а?

– Мы ночью какие-то огоньки видели. Чуть левее Хрустального мыса.

– Значит, на траверзе Карантинной бухты. Точно, сдала контрабанду, а теперь идет почетным гостем! Обычно следом за «Доротеей» приходил и «Архангел Михаил» – тоже греческая шхуна. В общем, сегодня ночью пойдем ловить креветок к Карантинной бухте…

«Доротея» в Севастополе

Антон Чупахин не знал, что делают его друзья Тимофей Худояш и Серафим Цыганок, но догадывался – заняты чем-то стоящим. А он, Антон, дежурил в таможне с допотопной японской винтовкой в руках, перечитывал уже выученные наизусть плакаты. На одном из них был нарисован окутанный цепями земной шар и мускулистый рабочий, молотом разбивающий эти цепи. И надпись: «Мы – пожара всемирного пламя, молот, сбивший оковы с раба». На другом, с надписью «На развалинах старого здания возведем мы свой светлый чертог» были нарисованы черные развалины, поверженные кресты… все затянуто паутиной, а над этой свалкой – прекрасный розовый дворец со множеством окон. Антон не знал, что такое «чертог», но, наверное, думал он, именно такое здание, в котором не будет ни чердаков, ни подвалов, ни темных углов, а только большие комнаты, светлые и чистые.

Неожиданно зазвонил все время молчавший телефон. Антон снял трубку, доложил, как и положено, что он – Чупахин, дежурит по портовому таможенному пункту.

– Приготовьтесь к приему иностранных кораблей! – распорядился голос на другом конце провода. Чупахин хотел спросить, кто говорит, но трубку уже повесили.

Антон не знал, как нужно готовиться к приему иностранных кораблей, и на всякий случай направился на причал. Оттуда было видно, что шхуна зашла в бухту, а на рейде маячил пароход.

«Что же делать?» – подумал он.

Но решать ему ничего не пришлось. Вскоре на пункт пришло много народу: портовики, таможенники. Антон, как и положено по инструкции, занял свое место у проходной и стал проверять удостоверения и пропуска у всех, кто входил в таможню.

Около ограды собралась толпа. После некоторой суматохи – портовики за эти годы даже концы принимать разучились – шхуна пришвартовалась. А потом и разгрузка началась. На причал опускались плуги, бороны, сеялки.

Шхуна невелика, но и технических средств, кроме судовой стрелы, никаких, поэтому с выгрузкой провозились чуть ли не до вечера. А тут к проходной подошла повозка, запряженная парой волов. На ней – тюки шерсти. Экспедитор предъявил документы. Чупахин открыл ворота.

В этот момент к воротам направился матрос с греческой шхуны.

– Обождите! – крикнул ему Чупахин. Инструкцию он знал: без увольнительной записки капитана ни одного человека в город нельзя было выпускать. Но матрос, то ли не понимая, то ли не слыша, продолжал идти к выходу. Пришлось Антону к нему бежать. Задержал в последнюю минуту. Матрос что-то объяснять начал, руками размахивает.

«Эх, как плохо, язык не знаю», – мелькнула мысль у Чупахина, а сам показывает на ладони, вроде бы пишет, записка, дескать, нужна.

Матрос опять руками замахал, и тут у него фляга из кармана вывалилась. Поднял ее Антон, отвинтил крышку, понюхал – спирт.

– С этим не пропущу! – сказал он твердо.

Пока он возился с матросом, тюки уже сгрузили на причал, стали их на палубу поднимать, а волы повернули обратно. Со вздохом облегчения закрыл за ними Чупахин ворота. Кто его знает, правильно ли он поступил: вроде бы по инструкции, да разве в ней все можно предусмотреть! Впрочем, кроме него на таможенном пункте еще люди есть – проверяют бумаги, оформляют их.

Перед самым концом смены еще у него случай произошел. Открыл ворота, чтобы пропустить воз с тюками шерсти, а тут опять греческий матрос показался. Идет из города, ногами кренделя выписывает, а под мышкой – икона. Что делать? Об иконах ни в одном пункте инструкции ничего не сказано. Об оружии есть, о предметах искусства есть, а икон словно на свете не существует. Задержал на всякий случай. Хорошо хоть этот моряк немного по-русски говорил, можно с ним было договориться.

– Купил на рынке, – объяснял он, и это вполне правдоподобно – на рынке все можно купить. – Моя мама очень богомольна, просила из России икону привезти. – Что ж, и это может быть. – Пропусти, господин, – просил матрос. – Нельзя – запомни меня, вынесу, отдам. – У Антона глаз верный, человека только один раз увидит и уже никогда ни с кем не спутает. Пропустил.

А после смены не выдержал, пошел к Ковнеру – раз он Антона послал на это дело, так кому же о своих сомнениях рассказать, как не ему? Так прямо с винтовкой в руках и зашел в кабинет.

– А я к вам посоветоваться пришел.

– Ну, ну, слушаю. Только ты теперь свое начальство имеешь.

– Свое я еще не узнал как следует, а вы меня послали на эту работу, мне и ответ перед вами держать, – и Антон рассказал, как он сначала чувствовал себя не у дел, дежуря в полупустом помещении и изучая давно знакомые плакаты, и о том, как сегодня он правильно поступил, отобрав у матроса спирт, и неправильно – пропустив другого с иконой.

– Икону ты правильно пропустил. А спирт тебе придется отдать – такие вещи, во всяком случае в таком количестве, мы не можем запретить проносить с собой. А вот расскажи-ка поподробнее, как эти оба случая произошли. Тут уж и Антон что– то начал подозревать: в первый и второй раз он, занятый с матросами, не проследил как следует за повозками. По инструкции он обязан был пересчитать, соответствует ли количество мест указанному в документе, не нарушена ли упаковка, но не сделал этого.

– Виноват я, товарищ начальник, ой как виноват! – Антон даже по стойке смирно встал.

– Это в чем же?

– Да ведь матросы могли со мной бузу затеять с отвлекающими целями, а я клюнул на это и повозки не проверил.

– Ну что ж, в дальнейшем умнее будешь. Да, надо подсказать, чтобы двоих дежурных назначали во время прибытия иностранных судов… Ну иди, Антон, спасибо, что зашел.

– А дружки-то мои… Ну, Серафим Майданович и Тимофей Худояш, где они?

– А они на задании. Тоже важное дело.

После ухода Чупахина Ковнер несколько минут сидел молча.

Прекрасная гавань

Древние греки назвали эту бухту Прекрасной гаванью. С точки зрения моряков она действительно прекрасная – в глубину ее, наверное, и в самые сильные штормы волнение не доходит. А сейчас пустынные берега выглядели мрачно, эту мрачность еще более подчеркивал празднично-яркий Владимирский собор, возвышающийся на холме, в центре древнего Херсонеса.

Тимофей, Сима и дед Хапич пришли в бухту ловить креветок, но цель у них была другая – проследить, не подходят ли к берегу суда с контрабандным товаром.

Они сидели на берегу и домучивали чайник кипятка, заваренного вместо чая пережаренными сухарями. Темнело. Сима подгреб в костер концы не сгоревших поленьев, и пропитанное морскими солями дерево вспыхнуло разноцветным пламенем.

– Гасить это уже надо, – сказал Чебренко.

– Через несколько минут оно само все прогорит, – заметил Сима, но послушно разбросал головешки по песку.

– Сначала я думал пойти в шлюпке всем троим, – негромко начал Хапич. – А теперь решаю – так не годится. Все привыкли, что на лов я хожу один, а если вдруг пойдем втроем – может подозрительным показаться. Будет лучше, если вы спрячетесь на берегу, вон хотя бы около карантинных казарм, а я, как всегда, буду ловить креветок. Бухта тут невелика, сами все увидите, а что я узнаю – потом расскажу. Все равно мы шхуну не сумеем задержать…

«Да мы и не имеем на это права», – подумал Тимофей.

Дед Хапич проковылял к лодке, отчалил, а ребята пошли вдоль берега. У самого уреза воды притаились за обломком скалы. Стояла первозданная тишина. Сюда, за мыс, звуки из города не доносились. И уже потом, когда они привыкли к оглушающему безмолвию, стали различать легкое бормотание воды среди гальки.

Ребята долго лежали за скалой, руки и ноги затекли, от воды потянуло холодком.

– Нет, здесь мы ничего не дождемся… – прошептал Сима.

– Тише ты!..

– Смотри…

Далеко-далеко в море мигнул несколько раз огонек, пропал, снова замигал.

Через несколько минут послышался легкий всплеск весел и из глубины бухты появился силуэт лодки. Похоже, что на ней сидело двое, но точно определить это на фоне черного берега было невозможно. Лодка двигалась к выходу в море, и гребец так тихо опускал весла в воду, что если бы друзья не ожидали этого, если бы напряженно не прислушивались, то, наверное, ничего и не заметили бы.

А потом донесся приглушенный голос:

– Ты, Хапич?

– Я…

– Как улов?

– Вроде ничего, попадается.

– Что-то давно тебя здесь не видно было. Барабулька у Константиновского равелина ловилась. А теперь не идет, вот и пришел сюда за креветкой. Это дело верное.

– Ну, ну…

И уже другой голос:

– Шел бы ты, дед, домой.

– Чего вдруг?

– Да так… Гости должны к нам прийти, а они не любят посторонних…

– Что ж, могу и домой, наловил уж порядочно…

– Как хочешь, Хапич, – снова начал первый голос, – можешь ловить, только… Никому ничего, а то сам понимаешь – у меня разговор короткий…

– Да я что… Я ничего… – и сразу же послышался всплеск воды.

И опять все стихло.

– Слушай, я поплыву, узнаю, что там, – сказал Тимофей и пополз к воде.

– Куда ты? – ухватил его за ногу Сима и горячо зашептал: – А если заметят? Вон море какое, – и он бросил небольшой камешек – вода вспыхнула, словно туда бросили уголек.

– Прослежу за ними, могут же в другое место уйти. Сима ничего возразить не смог.

Тимофей вошел в воду и тихонько поплыл, время от времени поглядывая вправо на Большую Медведицу. Когда почувствовал усталость, лег на спину и несколько минут лежал неподвижно. Потом поплыл вновь. На запад, туда, где они увидели с берега огоньки. Ему казалось, что он плывет целую вечность, стали неметь ноги… Тимофей поднял голову и прямо перед собой, на фоне усеянного звездами неба, различил темную глыбу судна. Заметил он и лодку под кормой. Тогда он вздохнул глубоко-глубоко и повис неподвижно над глубиной, чуть-чуть шевеля руками. Вокруг стояла тишина, и у Тимофея мелькнула мысль: «Уж не оглох ли?» Но вот по воде гулко донеслось:

– Не могли ближе подойти? – говорили из шлюпки.

Ответа с судна Тимофей не расслышал.

– Камни, камни!.. Вам бы только наживаться! Ну, давайте! – крикнули вновь из шлюпки, и через несколько секунд: – Да что вы свои жестянки суете! Успеете с ними! Давайте главное!..

Как видно, с судна стали спускать что-то тяжелое, потому что и наверху слышались слова команды на незнакомом Тимофею языке и снизу время от времени покрикивали:

– Осторожнее! Осторожнее! Так, так! Сейчас… Порядок! Давайте второй! – снова зазвучали слова команды, потом какой– то обиженный крик. – Вот свиньи! – ругнулся кто-то на шлюпке. И громче: – Не можете потом счеты свести, что ли! Так, так! Да осторожнее вы!.. – И тут же гулкий удар по борту судна и всплеск. – Сволочи! – взревели на шлюпке. – Лучше бы вы сами утонули… Моряки называются! – Ругань доносилась и с палубы судна, и долго еще голоса раздавались над морем, пока наконец со шлюпки не крикнули: – До рассвета здесь стоять собрались, что ли! Давайте банки!

Разгрузка пошла быстрее, и вскоре шлюпка двинулась к берегу. Поплыл к мысу и Тимофей.

Он все больше и больше мерз. Стучали зубы, мускулы рук и ног совсем окоченели, начала одолевать сонливость, равнодушие. Тимофей уже думал, что и не доплывет.

«Ну, ничего, они пошли в бухту… А там Цыганок…» – пронеслось у него в мозгу. Но тут ноги коснулись дна. Он выполз на берег и несколько минут лежал неподвижно. Поднялся, нашел то место, где раздевался. Одежда лежала там же, только Симы не было.

«Куда теперь? – думал Тимофей, одеваясь. – Сима, конечно, направился за шлюпкой… И мне туда? А если заметят? Нет, Сима сам справится…»

Тимофей решил идти к Чебренко, а куда же еще? Ноги плохо слушались, но он все же побежал, и когда над городом затеплился синеватый рассвет, Тимофей уже стучал в знакомую дверь. Дед Хапич молча открыл, молча проводил в комнатушку.

– Ложись сюда, – показал на рундук, с которого только что поднялся. – Ну, как?

– Вроде, порядок, – ответил Тимофей, почти засыпая. Но тут же встрепенулся: – А кто это был в шлюпке, не узнали по голосу?

– Одного узнал – Мишка Сом. Есть тут такой… А второй голос незнаком…

«Мишка Сом… Мишка Сом… Так вот он чем промышляет…» – думал Тимофей, засыпая.

Но отдохнуть ему не пришлось, прибежал Сима. И с порога, не переводя дух:

– Пошли!