Текст книги "Скифы. «Непобедимые и легендарные»"

Автор книги: Михаил Елисеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

* * *

Это было героическое время, и совершая подвиг, люди не думали, останутся их имена в истории или нет – не думал об этом афинский стратег Мильтиад, когда выводил свою фалангу на Марафонскую равнину, не думал об этом спартанский царь Леонид, когда со своим легендарным отрядом прикрывал отход греческих войск, не думал об этом и массагет Ширак, когда предстал перед грозным взором Великого царя. Буквально накануне он разговаривал с вождями саков и пообещал им уничтожить персидское войско, « если они поклянутся, что детям его и потомкам его дадут жилье и деньги. Они поклялись, он же, вынув кинжал, отрезал себе нос и уши и другие части тела ужасно изувечил и, перебежав к Дарию, сказал, что претерпел это от царей саков. Дарий поверил величине несчастья…» (Полиен). А дальше – предложение провести завоевателей короткой дорогой и постараться их уничтожить с помощью очередной военной хитрости. Как уже отмечалось, персы просто обожали воевать с кочевниками с помощью коварства и разных ухищрений, а потому клюнули на эту приманку и пошли за Шираком. « Он же указывал дорогу, ведя воинов в течение семи дней и заведя их в глубь безводной пустыни, и, когда кончились вода и хлеб, хилиарх Раносбат сказал: «Что тебя заставило обмануть такого великого царя и такое множество персов и завести их в безводную страну, в которой мы не видим ни птицы, ни зверя, и нет возможности ни идти вперед, ни вернуться?» Он же, рукоплеская и громко смеясь, сказал: «Я победил, ведь решив спасти саков, моих сограждан, я жаждой и голодом погубил персов» (Полиен). Понятно, что после такого откровенного издевательства над ними персы расправились с героем, только вряд ли это могло изменить ситуацию к лучшему – армия царя оказалась в смертельной ловушке, и все это прекрасно понимали. Дальнейший рассказ о том, как Дарий, надев царские регалии, залез на холм и молился богам о помощи, а те послали персам дождь, является позднейшим вымыслом, а в реальности было страшное и изматывающее отступление по безводным землям, под палящими лучами солнца. Ширак знал, что делал, когда в течение семи дней заводил врагов в пустыню, и теперь им приходилось сполна расплачиваться за свою доверчивость. Как отмечалось выше, обессиленное войско Дария вышло к реке Бактр, притоку Окса, и в спешке переправилось через него. О продолжении похода не приходилось и думать, потери, понесенные во время блужданий по пустыне, были слишком велики, да и боевой дух войск был надломлен. На коварство персов массагеты ответили своей хитростью, и Дарий, так и не доведя свои планы до конца, был вынужден отступить.

В своей работе «Политическая история Ахеменидской державы» М. А. Дандамаев так подвел итог противостояния персов и саков: «… поход против них не был карательной экспедицией за мятеж. Это видно из следующего. В Бехистунской надписи подчеркивается, что все руководители мятежей против Дария были казнены, притом их казнь зачастую описывается подробно. А о казни Скунхи в надписи нет ни слова. Малые надписи, содержащие пояснительный текст к изображениям самозванцев, указывают их преступления, обвиняя всех их во лжи, в мятежах против Дария. Малая же надпись, являющаяся ярлыком к изображению Скунхи, лаконична: «Это – Скунха, сак». Следует иметь в виду, что в ахеменидских надписях слово «ложь» употребляется с определенным религиозно-политическим оттенком для обозначения мятежа против «законной» власти. Все мятежные цари на Бехистунском рельефе изображены с обнаженными головами, зато всячески подчеркнуты остальные их этнографические особенности. А Скунха, напротив, запечатлен одетым в остроконечную шапку высотой около 80 см, т. е. в половину его собственного роста. Кроме того, саки тиграхауда в Бехистунской надписи ни разу не названы мятежниками в отличие от эламитов, вавилонян и других народов, восставших против Дария. Этим объясняется и тот факт, что Скунха был пощажен, хотя и лишен своего главенствующего положения. Вместо него Дарий назначил вождем саков тиграхауда другого человека из их же среды, поскольку управлять кочевыми племенами на окраинах державы через перса, а не представителя местного населения было бы невозможно… Триумф Дария над саками тиграхауда нашел отражение также на одной печати, которая, судя по стилю, относится ко времени Дария I. На этой печати изображен царь в битве со скифом, который выделяется своей шапкой. Царь хватает его левой рукой, а правой достает короткий меч для удара. Второй скиф уже побежден и лежит на земле». Что касается вождя саков, то он действительно мог попасть в плен во время боя, ведь сражение было, а вот дальнейшая судьба его неизвестна. Но как на это ни посмотри, а результат вырисовывается один – персидскому царю удалось на время замирить северные границы империи и прекратить набеги кочевников.

Вторжение

Дальнейшая деятельность Дария I связана с наведением порядка в Египетской сатрапии и походом в Индию, а также экспансией против греческих островов в Эгейском море. Одновременно царь занялся внутренней политикой, проводя административные и налоговые реформы, укрепляя изнутри свою огромную державу. Судя по всему, именно в это время у него и созрел замысел похода против «европейских» скифов, который должен был бы вознести империю Ахеменидов на новую ступень могущества. Так в чем же был смысл подобного мероприятия? Геродот, так же как и в случае с Киром, объясняет причины подобного действия довольно туманно: « Так как Азия была тогда богата воинами и огромные средства стекались в страну, то царь пожелал теперь наказать скифов за вторжение в Мидиюи за то, что скифы, победив своих противников-мидян, первыми нарушили мир». Что касается вторжения в Мидию скифов, то оно произошло уйму лет назад, и не Дарию заниматься подобной ерундой, как сводить счеты за обиды дальних предков. Какой мир нарушили кочевники, после того как победили мидян, совершенно непонятно, это событие тоже относится к легендарным временам, и вряд ли могло подвигнуть такого рационального человека, как Дарий, просто заняться восстановлением исторической справедливости.

Совершенно другую причину войны называет Юстин: «… в стране скифов царил мир до времен царя Иантира. Против этого царя персидский царь Дарий, как уже было выше сказано, за то, что не получил в жены его дочь, начал войну». Как говорится, старая, старая сказка! Здесь и сватовство, и отказ, и кровная обида, все свалено в кучу, но очень напоминают действия Кира Великого перед походом против массагетов – тоже неудачное сватовство всему виной! Причина, как и у Геродота, скорее легендарная, чем реальная, но для античного читателя вполне понятная и многое объясняющая. А на самом деле, зачем все-таки Дарий пошел на скифов? На мой взгляд, скифы не интересовали царя сами по себе, а просто поход в их земли являлся одной из составляющих грандиозного плана персидского владыки. Он должен был проходить через земли фракийцев, затем скифов, пройтись по владениям причерноморских эллинов, а затем персы вернулись бы через Кавказ, тем же самым Прикаспийским путем, которым когда то проникли в Азию скифы. Утверждения, что Великий царь замахнулся на большее и провел бы свои войска вдоль северного побережья Гирканского (Каспийского) моря и вернулся бы через Среднюю Азию, явно несостоятельны ввиду громадных трудностей подобного предприятия. А вот в случае первого варианта развития событий все становится понятным – и подчинение Фракии, и война со скифами, и планы в отношении эллинских колоний в Северном Причерноморье. Греческие города в Малой Азии со времен Кира были подчинены персам, так почему бы Дарию не подчинить себе их города на Понте Эвксинском (Черном море) и в Тавриде (Крыму)? Это был вполне реальный план, который сумеет реализовать лишь далекий потомок Ахеменидов – Митридат VI Евпатор, когда создаст свою Черноморскую державу. Закрепиться в регионе Понта Эвксинского было очень заманчиво, выгоды от этого были очевидны, и Царь царей вполне мог решиться на такое предприятие. Ну а в самом лучшем случае он мог бы навсегда обезопасить северные границы своей державы и не допустить на ее территорию вторжений кочевых племен с севера. План был грандиозен и вполне соответствовал амбициям Дария – с присущей ему энергией он взялся за его осуществление. Но царь ничего не делал без тщательной подготовки – он решил добыть как можно больше сведений о противнике, а потому и организовал разведывательную экспедицию, о чем сообщает Ктесий Книдский: « Дарий приказал каппадокийскому сатрапу Ариарамну перейти в Европу против скифов и взять в плен мужчин и женщин. Ариарамн, переправившись на 30 пятидесятивесельных судах, взял скифов в плен, причем захватил и брата скифского царя Марсагета, найдя его заключенным в оковы по приказанию брата за какой-то проступок». В своем труде Ктесий допускает множество неточностей, а иногда пересказывает откровенные байки и анекдоты, но, на мой взгляд, именно этому его сообщению можно верить – не тот человек был Дарий, чтобы бездумно пуститься в неведомую авантюру. Из Каппадокии вполне реально пройти с войском к Черноморскому побережью, а оттуда пресечь на кораблях Понт Эвксинский и высадиться в Тавриде (Крыму) – самом ближайшем пункте, где располагались скифские становища. Этот самый Марсагет явно был одним из незначительных местных князей, потому сама экспедиция не могла наделать много шума, а вот добытые сведения могли представлять серьезную ценность. Но вот здесь Ктесия вновь понесло, и он приводит очередную сказку, выдавая ее за исторический факт, процитирую, оно того стоит: « Скифский царь Скифарб в гневе (после набега Ариарамна) написал Дарию дерзкое письмо; ему был дан такой же ответ. Собрав 800 000 войска и построив мосты на Боспоре и Истре, Дарий переправился в Скифию, пройдя на 15 дней пути. Они послали друг другу луки; скифский лук оказался крепче. Поэтому Дарий обратился в бегство, перешел через мосты и поспешно разрушил их прежде, чем переправилось все войско. Оставленные в Европе 80 000 были перебиты Скифарбом». Такое сообщение даже комментировать не хочется, пусть уж так и остается оно на совести античного историка – к счастью, до нас дошли гораздо более серьезные известия о походе Великого персидского царя. Из них и будем исходить.

* * *

« Дарий готовился к походу на скифов и рассылал вестников к подвластным народам. Одним царь приказывал выставить войско, другим корабли, наконец, третьим построить мост через Фракийский Боспор. Артабан, сын Гистаспа, царский брат, настойчиво отговаривал царя от похода, указывая на недоступность скифской страны. Артабану, однако, не удалось убедить царя благоразумными советами, и он отступился. Дарий же, завершив все приготовления к походу, выступил из Сус» – так начинает Геродот рассказ о грандиозном предприятии Дария I, которое в случае успеха могло бы изменить весь ход мировой истории. О том, что подготовка велась самым тщательным образом, свидетельствует то, что поход начался именно из Суз – этот город находился недалеко от Персиды и Мидии, а именно там, как известно, формировались отборные части персидской армии. Поэтому, на мой взгляд, есть смысл коротко разобрать, а что же представляла собой эта армия в эпоху, когда Персидская империя находилась на вершине могущества.

На мой взгляд, наиболееинтересное исследование персидской армии времен Дария I сделал Ганс Дельбрюк в своей «Истории военного искусства в рамках политической истории». Автор довольно подробно рассматривает разные аспекты персидской военной организации, попутно разоблачая многочисленные мифы, которые были созданы античными авторами по данному вопросу. Например, он напрочь отметает сведения о персидских полчищах, исчисляющихся сотнями тысяч и состоявших из различных народов, которых гнала на войну злая воля персидских царей. « Персидское государство состояло из национального персидского ядра и многочисленных подчиненных народностей . Из этих последних персидские цари не набирали бойцов. Месопотамцы, сирийцы, египтяне, малоазиатские народности составляли невоинственную, платившую дань массу; исключением являлись финикийские и греческие моряки, из которых, разумеется, комплектовались матросы для военного флота». Ядром армии Дария, помимо царских телохранителей и гвардии бессмертных, являлись личные дружины персидской аристократии – « Надо представлять себе, что все сатрапы от Черного моря до Красного, вступая в должность, приводили с собою большую национально-персидскую дружину, из которой они набирали своих телохранителей и придворных, а также гарнизоны для наиболее важных укрепленных пунктов. Налоги и взимаемая сатрапом дань натурой давали ему возможность не только содержать эти дружины, но также пополнять их в случае нужды наемниками из воинственных племен, многие из которых оставались в этом огромном государстве в полунезависимом, а иногда и вовсе независимом положении». Е. А. Разин в «Истории военного искусства» также отмечает, что « Наиболее боеспособными воинами в персидской пехоте были персы, мидяне и бактрийцы. В составе персидского войска были отряды наемников, в том числе греки». Но элитой элит персидской армии считались царские телохранители, в рядах которых служили представители высшей знати (1000 пеших и 1000 конных), а также 10 000 отборной пехоты, которых называли «бессмертные», поскольку вместо погибшего сразу зачислялся новый боец, и их численность оставалась неизменной. Отличительной чертой этих привилегированных воинов были золотые и серебряные шары на тупых остриях копий, поэтому античные авторы иногда их называли «держатели яблока». Защищены они были в отличие от остальной массы пехоты тяжелыми доспехами, а вооружены копьями, мечами и секирами. И потому Г. Дельбрюк делает, на мой взгляд, совершенно обоснованный вывод: «… персы создавали свое войско на основе не количественного, но качественного принципа… Персы были профессиональными воинами ».

Соответствующим было вооружение остальной персидской пехоты: « Ввиду того, что основным оружием был лук, предохранительное вооружение было легким: у пехоты только плетеный щит, который стрелок выставлял перед собой при стрельбе. «Они идут в бой в шапках и штанах», – описывает Аристагор персидских воинов спартанцам. В другом месте упоминаются чешуйчатые панцири, но ими, по всей вероятности, пользовалась только часть всадников» (Г. Дельбрюк). Помимо лучников, в рядах персидских войск находились довольно значительные подразделения метателей дротиков и пращников, которых набирали среди горных племен. « Метательный бой был основным видом боя. Мечи и короткие копья являлись второстепенным оружием » (Е. А. Разин). Персидская тяжелая кавалерия была защищена доспехами, которые закрывали все тело воина, доспехами же были защищены и многие лошади – вооружены эти всадники были ударным оружием, мечами, луками и копьями. То, какое надежное средство защиты представляли персидские доспехи, мы находим у Геродота при описании битвы при Платеях, где он рассказывает о гибели командира персидской кавалерии: « При атаке отрядов конницы конь Масистия, скакавшего впереди, был поражен стрелой в бок. От боли он взвился на дыбы и сбросил Масистия. Афиняне тотчас же накинулись на поверженного врага. Коня его они поймали, а самого Масистия прикончили, несмотря на отчаянное сопротивление. Сначала афиняне, правда, не могли справиться с ним, так как он был вооружен вот как: на теле у Масистия был чешуйчатый золотой панцирь, а поверх надет пурпуровый хитон. Удары по панцирю не причиняли Масистию вреда, пока какой-то воин, заметив причину безуспешных попыток, не поразил его в глаз. Так-то упал и погиб Масистий». Таким образом, если посмотреть на вооружение и тактику ведения конного боя, то здесь четко прослеживается мидийская традиция, которую персы взяли на вооружение. В свете этого очень интересным выглядит наблюдение Геродота о подготовке великолепных бойцов тяжелой кавалерии, которая, отдаленно конечно, напоминает воспитание средневековых рыцарей – « Доблесть персов – мужество. После военной доблести большой заслугой считается иметь как можно больше сыновей. Тому, у кого больше всех сыновей, царь каждый год посылает подарки. Ведь главное значение они придают численности. Детей с пяти до двадцатилетнего возраста они обучают только трем вещам: верховой езде, стрельбе из лука и правдивости». Однако в этом же отрывке мы в дальнейшем снова встречаем расхожий миф о том, что главное значение персы придают численности своей армии, и это утверждение, ставшее чем-то вроде незыблемой истины, красной нитью проходит через всю историю Древнего мира.

В состав армии входили также подразделения боевых колесниц, которые персы усилили, приделав к колесам мечи и серпы, но действовать эти машины для убийств могли только на ровной местности, что значительно снижало их боевую ценность. Также они были бессильны против мобильных и легковооруженных войск, зато если им удавалось врезаться в плотный строй пехоты, то опустошения, которые они производили, были страшные. И тем не менее их век уже близился к концу, и в скором времени они станут анахронизмом на поле боя. Что касается организации, то « персидское войско делилось на тысячи, сотни, десятки. Боевой порядок состоял из крыльев, которыми командовали члены царской семьи» (Е. А. Разин).

Персидские цари проявляли постоянную заботу о своем войске, которое служило надежной опорой их власти, а греческий историк Ксенофонт сообщает, что Царь царей ежегодно в столице проводил армейский смотр. Ну а что касается флота, то он появился у персов, как только они заняли Эгейское побережье Анатолии и Финикию – именно корабли малоазийских греков и финикийцев составляли их лучшую, ударную часть, поскольку сами персы моряками никогда не были. Ко времени Дария I флот являлся в основном средством поддержки сухопутной армии, но со временем ситуация изменилась в корне, и он стал самостоятельной мощной силой в Эгейском регионе. Вот с такой грозной военной машиной Ахеменидов и предстояло теперь помериться силой скифским воинам.

* * *

Численность персидской армии Дария, выступившей из Суз, Юстин определяет в 700 000 человек: « Он вторгся в Скифию с 700 000 воинов». Ему вторит Геродот – « Численность пеших и конных воинов составляла (кроме экипажа) 700 000 человек. Кораблей же было 600», а Ктесий идет еще дальше и указывает 800 000 воинов – но если состав флота может сомнений не вызывать, то численность армии явно завышена, налицо, как всегда, тенденция к преувеличению. На мой взгляд, численность персидского войска, выступившего в поход против скифов, вряд ли превышала 70 000 человек, без учета корабельных команд. Тащить неизвестно куда громадную орду, с не менее громадным обозом, а потом гоняться с ней за мобильным войском скифов было бы безумием. Чтобы набрать такое войско, какое указали античные авторы, надо было проводить тотальную мобилизацию всех мужчин во всех сатрапиях, а это было просто нереально. Как уже отмечалось, в то время персы предпочитали воевать качеством, а не количеством.

С началом же этого похода связана довольно интересная история, в которую можно было поверить, если бы не одно НО. Геродот рассказывает, что перс по имени Эобаз обратился к царю с просьбой – у него три сына, и все идут в поход, нельзя ли оставить одного из них дома? Восточный владыка благодушно выслушал скромного просителя и милостиво соизволил ответить, что поскольку он друг царю, то Дарий оставит ему всех сыновей, после чего приказал их прикончить и оставить тела рядом с Эобазом. Казалось бы, обычная история, которая подчеркивает деспотизм и тиранию Востока, и сомневаться в ее правдивости нет оснований, но только через несколько десятков лет подобная история повторяется как под копирку. Сын Дария, царь Ксеркс, идет в поход на Элладу, и на этот раз не перс, а лидиец обращается к владыке с подобной просьбой. Только сыновей уже не три, а пять, и убивают не всех, а одного. Но дело не в этом, а в той тенденции, которая прослеживается у всех греческих авторов по отношению к персам. Постоянно приводя примеры тирании персидских царей по отношению к своим подданным, они постоянно подчеркивают, что греки, обогащенные демократическими ценностями, стоят в развитии на порядок выше. То же самое и в отношении численности войск – стараясь объяснить, почему греческое гражданское ополчение победило регулярные части персов, они придумывают огромные, нестройные толпы варваров, которые сражаются только из-под палки.

Дарий был грамотным военачальником и прекрасно понимал, что тащить в такой далекий поход армию из нескольких сотен тысяч воинов нет абсолютно никакого смысла – ее просто нечем будет прокормить. За плечами персидского царя уже был опыт войны с «азиатскими» скифами, и он знал, какой это опасный противник. Дарий изучил их тактику и понимал, что ему, гоняясь за степняками с громадной армией и соответствующим обозом, никогда не достичь успеха. Войско должно было быть отборным и мобильным, а не громадным скопищем толп из разных племен и народов. Маршрут армии вторжения указывает Геродот: « Дарий между тем выступил из Сус и прибыл в Боспор в Калхедонской области, где был построен мост. Затем царь вступил на корабль и отплыл к так называемым Кианейским скалам (эти скалы, по сказанию эллинов, прежде были «блуждающими»). Там, сидя на мысе, Дарий обозревал Понт». Таким образом, маршрут армии вторжения большую часть, скорее всего, проходил по Царской дороге, которая протянулась от Суз до бывшей лидийской столицы Сарды. Где-то в районе Фригии Дарий должен был повернуть войска на север и вести в сторону Калхедона, где, если исходить из сообщения Геродота, уже был сооружен мост через Боспор. Само место, где должно было находиться это чудо инженерной мысли, «отец истории» указывает довольно точно: « Место на Боспоре, где Дарий повелел построить мост, находится, как я полагаю, между Византием и храмом у входа в Боспор». Соответственно, где-то в районе турецкой крепости Румелихисар, которая находится в самой узкой части пролива. История донесла до нас имя строителя моста – греческий инженер Мандрокл с острова Самос, причем Дарий был настолько доволен постройкой, что буквально засыпал эллина дарами. А Мандрокл в память о своем триумфе велел заказать картину, на которой изображены сидящий на троне, на берегу, Дарий и персидское войско, которое переходит по мосту Мандрокла через Боспор, и повесил ее в храме Геры на родном Самосе. Традиция же сооружения мостов через проливы, отделяющие Европу от Азии, будет продолжена уже при сыне Дария – Ксерксе. Во время грандиозного похода на Элладу по его приказу через Геллеспонт будет сооружен такой же замечательный мост, правда, эпопея с ним затянется из-за погодных условий, а знаменитое наказание моря Ксерксом станет притчей во языцех у свободолюбивых эллинов, которые станут его вспоминать при каждом удобном случае. Ну а в данный момент все обошлось без происшествий, и персидская армия благополучно вступила в Европу.

После этого царь сразу же занялся дальнейшей организацией похода. Флот Дария, который состоял из кораблей малоазийских греков, приняв на борт персидские отряды, должен был войти в Понт Эвксинский (Черное море) и плыть до устья Истра (Дунай), войти в реку и начать строительство моста через нее. Корабли отплыли и благополучно прибыли к намеченной цели, а затем, по сообщению Геродота, « поднявшись по реке на два дня плавания от моря, мореходы приступили к сооружению моста на «шее» реки, где Истр разделяется на гирла». Сам же царь, как только переправилось войско, перешел мост и вступил во Фракию, положив, таким образом, начало покорению этой страны. Прибыв к реке Теар, Дарий расположился там лагерем на три дня, поскольку в ее окрестностях находятся целебные горячие и холодные источники, а правитель, судя по всему, решил уделить внимание своему драгоценному здоровью. Персидский владыка остался так доволен водными процедурами, что повелел установить каменную стелу, на которой высекли памятную надпись: « Источники Теара дают наилучшую и прекраснейшую воду из всех рек. К ним прибыл походом на скифов наилучший и самый доблестный из всех людей – Дарий, сын Гистаспа, царь персов и всего азиатского материка» (Геродот). После этого армия снялась с лагеря и продолжила движение, вторгнувшись в земли одрисов, самого могущественного народа во Фракии. И здесь, если верить Геродоту, произошел еще один любопытный эпизод – персидский царь решил продемонстрировать окружающим племенам мощь своей армии и велел каждому воину положить в определенное место камень. « Когда воины выполнили царское повеление, Дарий двинулся дальше, оставив на месте огромные груды камней». И снова это очень напоминает рассказ о том, как царь Ксеркс перед походом на Элладу, чтобы пересчитать своих воинов, загонял их в специально огороженные места и только таким образом смог установить их численность. А все это должно было лишний раз подчеркнуть громадное численное превосходство персов и подтвердить россказни о бесчисленных восточных ордах.

А дальше разразилась война с фракийским народом гетов, которые решили оказать сопротивление непрошеным гостям. « Однако геты, самые храбрые и честные среди фракийцев, оказали царю вооруженное сопротивление, но тотчас же были покорены» (Геродот). Неорганизованные племена вряд ли могли противостоять персидской военной организации, и, судя по всему, их сопротивление было быстро сломлено. Остальные фракийцы, глядя на печальную судьбу сородичей, решили сдаться без боя и тем самым уберечь себя от бессмысленных жертв. Но Дарий был достаточно умен и сообразил, что стоит его войскам углубиться в скифские степи, как геты могут вновь подняться на борьбу с захватчиками, а потому он быстро присоединил их воинские контингенты к своей армии, где они должны были не столько участвовать в боях, сколько выполнять роль заложников. Царь персов очень основательно подходил к предстоящему столкновению со скифами, желая исключить всякие неожиданности, а потому его наиглавнейшей задачей было организовать спокойный тыл. И лишь после этого персидская армия выступила по направлению к Дунаю и начала переправу по наведенным мостам на северный берег великой реки.

* * *

И снова переправа прошла успешно, никто не попытался остановить Великого царя. И едва войско перешло реку, как Дарий собрал военный совет, чтобы рассмотреть дальнейший план кампании. Царь изложил свой план действий – мост сжечь, а войско должно выступить в степи, причем морская пехота ионических греков должна была по суше двигаться вместе с основным войском. Судя по всему, Дарий хотел собрать в кулак все наличные силы и покончить со скифами одним ударом – флот, вероятно, должен был следовать за ним вдоль побережья. Но тут попросил слова Кой, стратег Милета, и заявил следующее: « Царь! Ты ведь собираешься в поход на страну, где нет ни вспаханного поля, ни населенного города. Так прикажи оставить этот мост на месте и охрану его поручи самим строителям. Если все будет хорошо и мы найдем скифов, то у нас есть возможность отступления. Если же мы их не найдем, то, по крайней мере, хоть обратный путь нам обеспечен. Меня вовсе не страшит, что скифы одолеют нас в бою, но я боюсь только, что мы их не найдем и погибнем во время блужданий. Скажут, пожалуй, что я говорю это ради себя, именно оттого, что желаю остаться здесь. Напротив, я сам, конечно, пойду с тобой и не желал бы оставаться» (Геродот). Говоря такие речи, Кой здорово рисковал – если бы Дарий хоть на минуту усомнился, что грек уклоняется от участия в боевых действиях или, не дай боги, вынашивает какие-либо нехорошие замыслы относительно его персоны, стратег бы никогда не вышел живым из царского шатра. Примеры того, как владыка расправляется с уклонистами от проводимых им мероприятий, были у всех присутствующих перед глазами, и повторения их судьбы никто не желал. Так почему греческий стратег решил рискнуть и высказал царю свое мнение?

На мой взгляд, все дело в том, что греки Малой Азии действительно не хотели идти воевать в скифские степи – им эта война была абсолютно не нужна. Одно дело, служить во флоте, заниматься перевозкой войск, и совсем другое дело – изнывать от голода и жажды в неведомых степях, рискуя каждую минуту стать жертвой метких скифских лучников. Греки были прирожденные моряки, это была их стихия, в которой они чувствовали себя очень уверенно, а вот далекие бескрайние степи, населенные свирепыми и кровожадными варварами, их явно пугали. А этот поход для ионических греков в принципе не сулил никаких выгод, ни экономических, ни политических, а потому проливать свою кровь им очень не хотелось. Но был и другой момент, не менее важный, чем первый, и заключался он в том, что если Дарий снимал с кораблей войска и экипажи для усиления сухопутной армии, то что в этом случае ожидало сам флот? Создается такое впечатление, что дальнейшая судьба ионического флота его не интересовала вовсе, и он действовал по принципу: греческие корабли дело самих греков! А для эллинов это был вопрос жизни и смерти, города Анатолийского побережья без военного и торгового флота сразу же начнут приходить в упадок, и трудно сказать, к каким последствиям это может привести. И скорее всего стратег Милета не просто городил отсебятину, когда предлагал царю сохранить мосты и оставить для охраны корабли, а высказывал общее мнение эллинов, которое они заранее обсудили и решили донести до своего повелителя. Царское неудовольствие при этом мог вызвать только Кой, а остальные были вроде как ни при чем – если Дарий согласится с его мнением и оставит флот и греков охранять мост, то цель их достигнута, а если нет, то придется рисковать своими кораблями, которые остаются без охраны и экипажа, а эллинам идти в неведомые степи и там сражаться за свою жизнь. Но и тень подозрения грозного царя на них не упадет – стратег высказал свое личное мнение, и не более того. Трудно сказать, почему эта сомнительная честь выпала именно представителю Милета, но скорее всего могли тянуть жребий, а может, были и какие-то другие причины. Но как бы то ни было, а план эллинов увенчался блестящим успехом – Дарий не только не разгневался, но и пообещал по окончании похода наградить военачальника, сразу поверив, что тот печется о его, царя, безопасности. А дальше дадим слово «отцу истории»: « После этих слов Дарий завязал на ремне 60 узлов. Затем он вызвал ионийских тиранов на совещание и сказал им следующее: « Ионяне, прежнее мое приказание о мосте я отменяю. Возьмите этот ремень и поступайте так: как только увидите, что я выступил против скифов, начиная с этого времени развязывайте каждый день по одному узлу. Если я за это время не возвращусь, а дни, указанные узлами, истекут, то плывите на родину. Пока же, так как я переменил свое решение, стерегите мост и всячески старайтесь его сохранить и уберечь. Этим вы окажете мне великую услугу». Так сказал Дарий и поспешил с войском дальше». Можно сказать, что этим монологом персидский царь довольно четко обозначил свои намерения, о которых не упомянул Геродот. Как я уже отмечал, великий греческий историк конечной целью кампании указывал именно скифов, но не таким человеком был Дарий I, крайне прагматичный и рациональный правитель. Затевать грандиозное военное предприятие, чтобы мстить за мифические обиды столетней давности, было не в его духе, а потому поход против скифов был одной из составляющих грандиозного предприятия по установлению персидской гегемонии в Черноморском регионе. Но для того, чтобы его осуществить, требовался военный разгром скифов, а царь прекрасно понимал, что это дело не одного дня и даже не нескольких недель. Именно из этого он и исходил, когда обозначил срок в два месяца – он считал, что этого времени будет достаточно, чтобы решилась судьба войны со скифами. За два месяца армия персов могла продвинуться очень далеко, и если у царя все пойдет по плану, то возвращение через Кавказ в Азию становилось реальностью – соответственно и флот уже был не нужен для дальнейших боевых действий. А греки, спокойно простояв два положенных месяца на берегах Истра и сохранив злополучный мост, потом мирно отплывали бы на родину, живы и здоровы, на целых кораблях. И все при этом довольны и счастливы. Но чтобы достичь подобной гармонии, требовалась сущая малость – разбить скифов!