Текст книги "Райское Местечко"

Автор книги: Михаил Ардин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 40 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

– Мелисса, но в чем смысл операции, что мы будем делать?

– Алекс, на сегодня достаточно. Я хочу, чтобы ты обдумал то, что сегодня узнал. В конце концов, ты же не профессиональный биолог. Потом, на корабле, когда у тебя будет свободное время, я дам тебе подробные материалы. Но если завтра у тебя возникнут вопросы, ты мне их задай. А когда ты будешь уверен, что понимаешь все, происходящее на Корнезо, я тебе расскажу о смысле и плане операции.

Завтра я планирую слетать к Шерру. Во вторник ты сможешь повидаться с родителями и собраться, в среду мы с тобой должны быть на Марсе, на Заводе Двигателей, а потом, с Марса, сразу отправимся в Лунные Доки. Так что у тебя свободен только сегодняшний вечер. В твоем распоряжении часа полтора, чтобы поплавать, погулять и отдохнуть, а потом приходи обедать – или, скорее, ужинать? – ко мне на веранду.

С этими словами Мелисса собрала с кресла свои полотенца, сложила документы в чемоданчик и ушла вверх по гранитной лестнице.

С ее уходом я ощутил внутри какую-то пустоту. Все мне стало как-то неинтересно. Я прыгнул в бассейн, но никакого удовольствия плавание мне не доставляло. Тогда я выбрался на солнечную сторону, постоял немного, чтобы обсохнуть, оделся и, прихватив влажные полотенца, отправился в свой коттедж.

Мелисса дала мне время на отдых, но я не знал, куда себя деть. Ничем заниматься не хотелось. Я послонялся по комнатам, постоял на террасе, посидел в плетеном кресле у фонтана. Время тянулось так медленно… Я с трудом дождался момента, когда уже можно было отправиться к Мелиссе.

Когда я подошел к ее коттеджу, она уже сидела на веранде за накрытым столом. Увидев ее, я мгновенно успокоился и вновь почувствовал вкус к жизни. Оказалось, что я изрядно проголодался.

На первое был вчерашний борщ, ставший сегодня, кажется, еще вкуснее. А на второе – отбивные. Я старался себя контролировать и, когда моя рука потянулась за третьей отбивной, сумел руку остановить. Я внутренне гордился этой маленькой победой над своей природной сущностью, в честь чего позволил себе съесть пару кусков волшебного торта, который конечно же испекла Валентина Петровна.

Весь обед Мелисса молчала. Мне показалось, что она чем-то то ли расстроена, то ли озабочена. И действительно, после обеда она привычно закурила сигарету и обратилась ко мне:

– Алекс, я решила несколько изменить наши планы. На Завод Двигателей, на Марс, мы полетим завтра, встать надо будет довольно рано, часов в восемь. А к Шерру в гости отправимся через пару дней. Возможно, тебе не удастся увидеться с родителями до отлета на Корнезо.

– Ну, ничего страшного, я тогда сегодня с ними поговорю. Вещей каких-то необходимых у меня там не осталось, так что в этом смысле нет никаких проблем. А почему вы решили поменять планы? Что-то случилось?

Мелисса едва заметно поколебалась:

– Нет, ничего не случилось. Просто мне кажется, что мне надо быть на Марсе завтра,– и закурила новую сигарету.

Я решился спросить:

– Мелисса, мне интересно, почему вы курите, и так много? Вы ведь не ощущаете того, что чувствуют при курении люди?

– Господи, ты еще многого не понимаешь… Я могу чувствовать все, что угодно. И то, что чувствуют люди, и то, что ни один человек ощутить не в состоянии. Например, куря сигарету, я могу с большой точностью определить химический состав вдыхаемого дыма. С другой стороны, в отличие от людей, ни никотин, ни смолы, ни любые иные вредные для человека вещества никакого вреда принести мне не могут.

А вообще, мы, селферы, хотим получать от жизни все мыслимые удовольствия.

Сигареты, вино, вкусная еда… Вот возьмем, например, пищу. Селферы могут строить свои тела практически из любого вещества, но когда существует выбор, мы хотим получать от еды удовольствие.

Мы можем выдерживать немыслимые для человека нагрузки, черпая энергию с разных уровней строения материи, мы можем жить без сна, мы можем выжить в невероятных для человека условиях. Но каждому из нас, после того как он сумел ВЫЖИТЬ, очень хочется пожить в комфорте, пока есть такая возможность. И если есть возможность спокойно полежать, поспать, развлечься, мы редко этим пренебрегаем.

Ты видишь, что все мы в обычных условиях сохраняем свой прежний человеческий облик, конечно, в существенно улучшенном варианте. И это не только для того, чтобы лучше вписываться в человеческое общество, нет. Это в первую очередь для себя. Нам нравится чувствовать себя людьми. Конечно, людьми без болезней, без жестко детерминированных потребностей, без ограничения возможностей. И получать все удовольствия, доступные людям.

Понимаешь, какими бы иными физически мы ни были, вот здесь,– Мелисса тронула висок,– мы по-прежнему люди. Ну, почти во всем – люди. У каждого из нас остались привычки и предпочтения, которыми мы обладали, когда были обычными людьми. Конечно, любой из нас может существовать и как мужчина, и как женщина, и как какое-то совершенно невероятное существо, какого нет в природе… Мы пробовали все это… И когда есть необходимость, каждый из нас становится таким, каким требуется стать. Понятно, что мы все разные и кто-то из нас больше склонен что-то в себе менять, кто-то – меньше. Но у каждого есть свой любимый образ, в котором он чувствует себя наиболее естественно и удобно. Вот я, например, лучше всего чувствую себя именно в том виде, в котором ты видишь меня сейчас. И когда есть возможность, я хочу быть именно такой – человеком, женщиной… И чувствовать, как человек…

Поэтому я сознательно позволяю себе, и даже лелею, какие-то чисто человеческие привычки, мелкие недостатки и безобидные пороки, прихоти и даже очевидные несовершенства. И не только я. Все селферы. Все эти мелочи помогают нам чувствовать себя все еще людьми.

Да, в этом парадокс. Мы понимаем, что мы уже не люди, но по-прежнему остаемся во многом, очень во многом людьми…

Мы, селферы, конечно же часть человечества, но… Когда ты познакомишься с селферами поближе, ты увидишь, что они гораздо интереснее обычных людей. И вовсе не потому, что совершеннее и талантливее. И даже не потому, что имеют несравнимо больший опыт и объем знаний. Нет, в первую очередь потому, что селферы более разнообразны, более ярки, более человечны, как ни парадоксально это звучит, чем обычные люди.

Знаешь, нынешнее человечество немного скучновато. Вы все какие-то слишком правильные, какие-то вяловатые. Видимо, дело в том, что нынешний мир – это устойчивый мир изобилия и безопасности. А изобилие и безопасность расслабляют.

Боже мой, да самая опасная профессия в сегодняшнем мире безопаснее мирной жизни обывателя прошлых тысячелетий! В двадцатом веке человек каждый день, отправляясь на самую обычную работу, рисковал не вернуться домой гораздо сильнее, чем вы, отправляясь в полет за пределы освоенного пространства! Представь, в конце XX века только в автомобильных авариях гибло триста тысяч человек в год! А были еще и другие виды транспорта, и бытовые аварии, и производственные, и теракты… Я уже не говорю о постоянно то тлеющих, то разгорающихся войнах! А болезни, о которых люди сейчас даже представления не имеют? И не забывай, что в прошлом все смерти были необратимы.

А сейчас? Рекорд количества обратимых смертей принадлежит океанологу Паулю Смирнову. Он восстанавливался девятнадцать раз и умер от старости в возрасте двухсот сорока семи лет! А в самый трагический год этого века, в год гибели станции «Альбина-3», неестественных смертей во всем занимаемом человечеством пространстве зафиксировано менее шести тысяч. Причем из них почти тысяча человек восстановлены в регенерационных камерах, то есть необратимо погибли практически только люди на «Альбине-3».

…Видишь ли, всегда, что-то приобретая, мы что-то утрачиваем. Да, я сама делала все возможное и невозможное, чтобы наш мир стал именно таким, как сейчас, изобильным и безопасным. А теперь я не знаю, действительно ли так уж хорош этот современный мир. И дело не только в том, что сегодняшний мир кажется мне скучноватым. Меня беспокоит вопрос: сможет ли человечество отстоять этот свой мир, если возникнет угроза его гибели? Сможете ли вы сражаться за него, стоять до последнего, стоять насмерть, стоять даже тогда, когда уже нет никакой надежды, и выстоять? И кто из вас, людей, встанет в строй, когда понадобятся все, кто только способен держать оружие? Сколько вас в этом строю будет? Или большинство будет ждать, что, как всегда, кто-то другой придет и спасет их?

Понимаешь, вы очень рассудочные, уравновешенные и рациональные. Вам не хватает страстности, отчаянности, упрямства, пусть даже в своих заблуждениях, вам не хватает сильных чувств… Конечно, вы никогда не жили «на краю»… Но уже поздно. Давай отдыхать. До завтра!

Я отправился к себе. То, что я услышал сегодня от Мелиссы и о Корнезо, и о селферах, необходимо было обдумать. Но я чувствовал, что слишком устал – не физически, а морально, и решил сразу лечь спать, поскольку прошлой ночью толком не выспался. Завтра мне хотелось быть в приличной форме, тем более что завтрашний «день», как я прикинул, мог продлиться часов примерно тридцать пять. С этими короткими перелетами между объектами внутри Солнечной системы всегда так: прилетаешь в нужную тебе точку, как назло, то рано утром по местному времени, то поздно вечером. Завтра, судя по всему, мы появимся на Марсианском Южном Заводе Двигателей, когда там будет раннее утро, а мы к этому моменту уже часов десять как будем бодрствовать. Разве что в полете удастся вздремнуть.

Я уже направился в ванную, когда вспомнил, что забыл позвонить родителям. Я вернулся в гостиную и звякнул им по комму. Я специально отключил видеоканал и включил режим, не позволяющий определить мои координаты, чтобы они не видели обстановку, в которой я нахожусь, и не задавали лишних вопросов. Я хотел, чтобы они считали, что я звоню с Лунной Базы, куда, как я им сказал, я и отправился вчера – только вчера! – утром.

На звонок ответил отец, и тут же подключилась и мама. Я сообщил им о своем новом назначении в Департамент Патруля и Разведки и об участии в «испытательном полете» на «Маджипуре» с последующим отпуском на Корнезо. Родители очень обрадовались и бурно поздравляли меня, хотя мама спросила дрогнувшим голосом:

– А в этом Департаменте работа не опасная?

Она, конечно, не могла забыть Серегу Краммера. Я ее успокоил, что сам в разведку летать не буду, а стану канцелярской крысой, что маму очень утешило. Но гораздо сильнее сообщения о моем новом назначении родителей взволновало известие о неожиданно выпавшей мне возможности провести отпуск на Райском Местечке. По поводу самого полета на Корнезо мама немного посокрушалась, что я полечу на «Маджипуре», а не на «Олассони», поскольку романы Йоргана Войновского ей нравились гораздо больше «Маджипурского цикла» Силверберга. Отец попросил, если меня это не слишком затруднит, привезти ему в подарок что-нибудь из подлинных предметов быта аборигенов, а не сувенирную поделку. Потом мама вспомнила, что как-то видела у одной знакомой изумительное ожерелье из корнезианских раковин, совсем не похожее на те, что продают в земных магазинах, и стала мне его описывать. Сначала я внимательно слушал, но потом решил, что на слух я скорее воспринял бы описание конструкции ВР-двигателя, чем этого ожерелья, и попросил маму набросать примерный рисунок желаемого ювелирного чуда и отправить изображение на мой комм, поскольку так будет надежнее. В конце концов мы попрощались.

С чувством исполненного долга я отправился спать. Погасив свет, я попытался сосредоточиться и свести воедино все, что знал о Корнезо раньше и что узнал сегодня. Мелисса явно меня переоценила, ожидая от меня вопросов по существу дела. Моих познаний в области биологии как раз было достаточно, чтобы понять и принять ее объяснения, но явно не хватало для их критического анализа и для возникновения дополнительных вопросов или собственных идей по поводу предстоящей операции. Я никак не мог сообразить, каким именно образом селферы будут спасать Корнезо. И это был единственный созревший у меня вопрос.

Вопреки моим опасениям, заснул я быстро, этой ночью кошмары меня не мучили, и никаких снов я вспомнить потом не мог. Кроме одного. Уже утром мне приснилось, что Мелисса подошла к моей постели, присела на край, наклонилась ко мне и коснулась своей щекой моей щеки. Легкое, как дуновение ветерка, прикосновение было невероятно приятным. Я немедленно открыл глаза. Комната была пуста, дверь закрыта. Это был только сон, но ощущение невесомого прикосновения, бесконечно нежного и одновременно сладостно-обжигающего, было гораздо более реальным, чем ощущение всех вместе взятых реальных поцелуев в моей жизни.

Было уже почти восемь. Я встал и пошел в ванную. Когда я взглянул в зеркало, то увидел, что на моей правой щеке сквозь загар отчетливо розовеет пятно, след приснившегося мне прикосновения Мелиссы.

Я автоматически проделал все утренние процедуры, время от времени поглядывая в зеркало. Пятно не исчезало. Я, конечно, знал о стигматах и прочих фокусах человеческого организма, как бессознательных, так и управляемых. Все они определялись наличием в мозгу человека связи между программами, управляющими функциями человеческого организма, и другими программами обработки информации. Но раньше я ничего подобного за собой не замечал. Интересно, теперь что, все события моих снов будут отражаться на реальном состоянии моего тела? А если мне, например, опять приснится «стерилизация» в плазме двигателя после посещения «Альбины-3»? Что, придется опять ложиться на регенерацию? Не хотелось бы. Не говоря уже о том, что за сон никто еще наград не получал. Шутка. Никакая награда не нужна, лишь бы никогда ничего подобного испытывать больше не пришлось.

С этими тревожными размышлениями я облачился в поджидавшую меня форму и вышел из коттеджа, колеблясь, должен ли я сам связаться по коммуникатору с Мелиссой, или лучше подождать, когда она свяжется со мной сама. Не прошло и двух минут, как тренькнул мой комм, и Мелисса спросила хрипловатым голосом:

– Ты уже проснулся, Алекс?

– Да, мэм, проснулся и готов приступить к службе, мэм!

– Сегодня служба начинается с завтрака. Приходи. Через минуту все будет готово.

Когда я подошел к коттеджу Мелиссы, Валентина Пет ровна заканчивала накрывать на стол.

– Доброе утро, Мелисса! Доброе утро, Валентина Петровна! Спасибо за завтрак, спасибо за обед! В жизни не ел такого волшебного торта, да и все остальное! А отбивные!

– Доброе утро, сэр! – ответила мне домоправительница. Она улыбнулась в ответ на мои слова, но решила сегодня в разговоры не вступать и быстренько ушла.

Мелисса, одетая в адмиральскую форму, уже сидела за столом и делала себе бутерброд с сыром. Я сел в кресло напротив и взглянул на нее. Я не сразу понял, что вижу, тем более что прядь светлых волос отчасти прикрывала ее опущенное лицо. Но когда она подняла голову, я хорошо разглядел на ее правой щеке точно такое же розовое пятно, как и у меня. Мелисса посмотрела мне прямо в лицо и тоже не могла не увидеть пятно на моей щеке. Она поднесла ладонь к своему лицу и потрогала пятно. Я первый раз увидел, как Адмирал столь откровенно не смогла скрыть своих чувств. Она совершенно очевидно была изумлена. Что же говорить об охватившем меня смятении? Я сделал вид, что ничего не замечаю, и наклонился к тарелке, что-то цепляя вилкой на ближайшем блюде и перекладывая это что-то на свою тарелку. В голове у меня не было ни одной мысли.

Мелисса не произнесла ни слова. Когда я решился поднять глаза, она абсолютно спокойно что-то жевала, глядя в свою тарелку. Пятна на щеке у нее уже не было. Я совершенно не помню, что мы ели в то утро на завтрак. Я, наверное, машинально сжевал бы все, что было на столе, включая салфетки, но в какой-то момент Мелисса привела меня в чувство. Будто ничего необычного никто не заметил, она спокойно обратилась ко мне:

– Алекс, тебе двадцать минут на сборы, потом подходи к внутренним лифтам. Форма одежды – официальная зимняя, в меха облачаться прямо сейчас,– она усмехнулась,– совсем не обязательно, но взять надо.

Вернувшись в свой коттедж, я сразу подошел к первому же зеркалу. Особенно вглядываться было ни к чему, пятно было на месте, разве что немного побледнело. Что делать, я был пока не селфером, а только Потенциалом и сознательно управлять своим организмом еще не умел. Я понимал, что во мне происходят изменения, но контролировать их я пока не мог. К сожалению, при этом, как при любых переменах, отрицательные последствия уже налицо, в буквальном смысле этого слова, а положительных можно вообще никогда не дождаться.

Но что же случилось? Конечно, Мелисса ко мне не приходила. Я видел сон. Пусть мое пятно – нечто вроде бессознательно возникших стигматов. Хорошо. А пятно Мелиссы? У нее что, тоже стигматы после сна? И что же, нам снился один и тот же сон? И какой сон!!! Бред. Такого не может быть. «Все это – простая случайность, следы от подушек, забудь»,– сказал мне мой здравый смысл. «Хорошо,– согласился я,– забуду»,– и сделал вид, что забыл.

Собраться в поездку мне было просто. Я бросил в свой кофр личные мелочи и, скорее, как дань традициям, несколько предметов белья и одежды из богатой коллекции в шкафах. На самом деле все необходимое для любых путешествий и приключений уже было на мне – моя форма. Можно пройти пол-Галактики, не испытывая ни малейших неудобств, если на тебе твоя космофлотская форма, одно из выдающихся достижений человечества.

Основное место в кофре заняла меховая форменная куртка, новая, заботливо приготовленная для меня Мелиссой, поскольку моя собственная осталась на «Джо»,– я же улетал с Луны на Землю в отпуск в жаркие степи.

Форменная меховая куртка, естественно, была излишеством, поскольку космофлотская форма являлась квазиживой конструкцией, превращавшейся при необходимости в скафандр, который позволял не только зимовать в Антарктиде, но и находиться автономно в открытом космосе не менее трех недель. Рекорд составлял сто двадцать семь дней пребывания в пространстве, после чего человек был без потерь восстановлен в регенераторе. Каждый первокурсник в Академии к концу первого семестра получал специально для него выращенную форму и в течение всех последующих девятнадцати семестров адаптировал ее к себе, изучал ее возможности, учился ею управлять. Курс «Форма» был одним из основных курсов в Академии, и я особенно гордился своими результатами на зачетах, соревнованиях и экзаменах по этому курсу. Я любил свою форму. Мы с ней, правда, не побили ни одного рекорда, но всегда показывали превосходные результаты. Например, превращение формы в скафандр полной защиты мы проделывали за 7,2 секунды, а абсолютный рекорд равнялся 6,84 секунды. Да, моя форма меня не подвела, спасла мне жизнь тогда, после «Альбины-3». Сейчас я носил ее клон, с которым вполне сжился, хотя в серьезные переделки, к счастью, с ним пока еще не попадал.

Я в срок вышел к лифтам, через несколько секунд появилась Мелисса. Мы спустились в ангар, сели в тот же ее флаер, на котором летели в субботу, и поднялись над островом.

– Алекс, нам лететь совсем близко, яхта ждет нас в Редроке.

Редрок был большим космопортом на западе Сахары. Когда-то там, наверное, над песчаными барханами действительно возвышалась красная скала, но давно уже ни скалы, ни барханов в Редроке не было и в помине. Огромный космопорт, самый большой во всей Северной Африке, разрастался с каждым годом, тесня апельсиновые и лимонные рощи. От прежней Сахары, великой пустыни, осталось четыре заповедника, а всю остальную площадь занимали курорты и плантации цитрусовых.

Конечно, на Земле практически все производство сельскохозяйственной продукции давно было переведено на подземные заводы, где, клонируемые по лучшим образцам, выращивались продукты питания, и на орбитальные станции, в колоссальных оранжереях которых в невесомости круглогодично плодоносили могучие помидорные деревья, лиано-подобные картофельные кусты и бог знает что еще. Но были отдельные культуры, которые еще занимали значительные площади на поверхности Земли. Вот цитрусовые, например, почему-то плохо приживались в космических оранжереях. Зато в Сахаре они трижды в год давали сказочные урожаи.

Вскоре флаер подлетел к Редрокскому космопорту. Мелисса направила флаер в облет гражданского порта, севернее, туда, где находился огороженный и охраняемый военный порт Космофлота, не многим меньше гражданского. Приземлившись, Мелисса по разметке посадочной плиты подвела флаер прямо к небольшой яхте. У трапа яхты нас ожидали три человека команды и лейтенант, который сразу поднялся в кабину флаера, и Мелисса передала ему управление своей машиной.

Когда мы выбирались из кабины, я взял в одну руку свой кофр, а другую протянул к кофру Мелиссы. Она тоже взялась за ручки своего кофра:

– Алекс, это мой кофр.

– Мелисса, но я учусь ухаживать за вами!

– Да, действительно, извини, я совсем забыла. Ты прав, надо заранее тренироваться. И не только тебе. Я, честное слово, уже не помню, когда кто-то нес мой багаж. Конечно, такие мелочи очень важны, ты молодец, что обращаешь на них внимание. Пожалуйста, ты и дальше веди себя как ухаживающий за мной кавалер, и не стесняйся меня поправлять, если я об этом буду забывать и по привычке быть Адмиралом, а не слабой женщиной буду мешать тебе проявлять галантность.

Про себя я подумал, что мне-то как раз надо постараться не забывать, что Мелисса все-таки Адмирал, мой непосредственный командир. А то последние двое суток этот факт все время как-то ускользал из моего сознания. О том, что она – селфер, а я – ее Потенциал, я еще помнил. Пока. Но я чувствовал, что мой сегодняшний сон непостижимым образом разрушил некий барьер в моем отношении к Мелиссе, и я перестал думать о ней как об абсолютно недоступном для меня объекте. Я стал, совершенно непонятно почему, воспринимать ее как женщину, желанную и в принципе достижимую. Более того, теперь я в глубине души был уверен, что Мелисса – моя женщина, единственная, предназначенная мне судьбой навеки, и, рано или поздно, мы будем вместе. Эта странная возникшая сегодня уверенность противоречила логике и всем известным мне фактам, но самое удивительное, что меня совершенно перестали беспокоить существование Майкла и их с Мелиссой отношения.

У трапа яхты мы обменялись приветствиями с членами экипажа. Мелисса представила нас друг другу. Капитан, Игорь Сергеевич Поздняков, был лет на сто старше меня, а два старших лейтенанта, пилот и техник, лет на десять моложе. Ни с кем из них я раньше знаком не был. Капитан, когда мы поднимались по пандусу, негромко сказал:

– Рад знакомству с вами, сэр. Много о вас слышал. Не будете ли вы столь любезны и не согласитесь ли пройтись по моей яхте в сопровождении нашего техника?

– Капитан, для меня большая честь быть пассажиром вашего корабля. Конечно, когда мы выйдем на трассу, я с удовольствием загляну во все уголки яхты. Мне кажется, что это будет приятная прогулка. Уже сейчас я чувствую, что ваш корабль находится в прекрасном состоянии, сэр.

Похоже, обмен любезностями был совершенно искренним с обеих сторон. Хотя я и подумал, что в этом полете вздремнуть мне не придется, но лишний раз убедиться в безопасности посудины, на которой выходишь в пространство, даже если это – личный корабль Адмирала, никогда не мешает.

Яхта Мелиссы снаружи имела стандартную маркировку Космофлота, и ничто не указывало на то, что это – адмиральская яхта. Разве что полный набор всех типов двигателей наводил на мысль о ее особом назначении. Но и такие корабли на флоте не были большой редкостью. Так что наше небольшое путешествие вряд ли привлекло чье-то внимание. Так, рядовой рейс.

Жилые отсеки яхты были оборудованы в том же стиле, что и коттеджи на острове, без намека на показную роскошь, но чрезвычайно рационально и комфортно. Разместиться с удобствами здесь могло человек десять, а то и все двадцать. Поскольку на короткий перелет было бессмысленно устраиваться как-то особенно, я оставил наши кофры в первой попавшейся каюте и пошел искать Мелиссу.

Рубка была рассчитана на семь человек команды, но в наличии были только капитан и два офицера.

– Адмирал, мы ждем опаздывающих членов экипажа? – спросил я Мелиссу, устроившуюся в кресле штурмана.

– Нет, Алекс, все на борту, мы ждем стартовое окно.

Ну да. Когда на борту селфер, экипаж вообще, по сути, не нужен.

– А куда мне поставить ваши вещи?

– Да куда угодно, ты же взял на себя их транспортировку,– улыбнулась Мелисса,– лететь-то всего ничего, вряд ли мне что-то понадобится до посадки на Марс.

Я решил не мешать своим присутствием в рубке и отправился в ту каюту, где оставил кофры. Экипажу предстояли довольно-таки нервные минуты, а то и часы. Поскольку рейс был внеплановый, стартовать и пройти через зону интенсивного движения в околоземном пространстве было задачей муторной. На подходе к Марсу возникнет та же проблема, но на порядок проще, все-таки околомарсианские орбиты несравнимо свободнее земных, да и транспортов взлетает-садится в любом порту гораздо меньше. Хотя и там есть свои заморочки. Так что я решил расположиться пока в каюте в одном из удобных кресел и ждать выхода на траекторию полета к Марсу, чтобы в спокойной обстановке обойти все закоулки корабля.

Когда я пристроил кофр Мелиссы рядом со своим, то не мог не обратить внимания на то, что он оказался набит вещами ощутимо больше моего. Сначала я подумал, что Мелисса, будучи все-таки женщиной, взяла с собой какие-то наряды, но потом сообразил, что основное место в ее кофре, должно быть, занимают форменные меха.

Да, зимняя форма Космофлота была вещью совершенно особенной. Это была своеобразная привилегия, обозначающая кастовую принадлежность. Ни один человек, не служивший в Космофлоте, не имел права носить подобный мех, мех снежных волков Альбины. При температуре ниже десяти градусов Цельсия личный состав Космофлота, от рядовых до Адмирала, по Уставу обязан был надевать меховые куртки, совсем короткие – у рядовых, длинные – у офицерского состава, а Адмиралу полагалась шуба до пят. Мех по сути своей не являлся одеждой и тем более защитой от холода, эти функции прекрасно выполняла наша форма. Этот мех был символом и отличительным признаком принадлежности к Космофлоту, а длина мехового одеяния соответствовала званию военного. Моя куртка была длиной примерно до колена, поэтому места в сумке она занимала несколько меньше, чем великолепная шуба Мелиссы.

Мех снежного волка, белый, ослепительно сияющий, с голубыми искорками, пробегающими по волоскам, этот пушистый мех был невероятно легким и прочным, выдерживал любую обработку, его практически невозможно было испачкать. Можно было вляпаться в любую грязь, хоть в нефтяную лужу, а потом просто встряхнуть мех, и на нем не оставалось ни малейших следов.

Я вспомнил историю первой высадки на Альбину, в благополучном завершении которой снежные волки сыграли далеко не последнюю роль. Эта история была примером невероятного везения, фантастической удачи и стечения редчайших обстоятельств. Альбину, тогда еще безымянную планету у безымянной звезды, обнаружили триста с небольшим лет назад при выполнении очередного разведывательного полета, предусматривающего осмотр всех звездных систем, лежащих в заданных участках пространства. Но если бы не цепочка случайностей, открытие Альбины могло иметь трагические последствия не только для экипажа экспедиционного корабля, но, возможно, и для всего человечества.

Случайностью было назначение перед самым выходом в рейс Макса Бредли на должность старшего помощника командира корабля. Это внезапное назначение явилось результатом того, что прежний старпом, Мила Рутянска, за два дня до старта, участвуя в финале соревнований Космофлота по спортивным танцам, сильно повредила ногу в колене, порвала там что-то, и врачи настаивали на ее лечении в стационаре. Макс Бредли оказался у руководства, что называется, «под рукой». Макс, штурман среднего катера, лишь накануне завершившего свой рейс, давно был на примете у руководства на предмет продвижения по службе, но все никак не было случая. И вот случай подвернулся. Разве это не стечение обстоятельств?

Удивительно, но никто тогда не знал, что Макс – Потенциал, который к тому моменту вошел в стадию ускоренного развития второй структуры мозга. Очевидно, триста лет назад контроль состояния мозга человека был организован намного хуже, чем сейчас.

Обнаруженная планета, названная позже Альбиной, была планетой холодной, очень холодной. Настолько холодной, что наличия жизни на ней никто всерьез не предполагал. Поэтому капитан корабля сразу направил на ее поверхность для проведения разведки планетарный танк с пятнадцатью членами экипажа. Руководителем этой экспедиции, хвала богам, был назначен Макс.

Исследователи, облачившись в скафандры, вышли из танка, а Макс остался внутри на связи. Он с завистью наблюдал, как народ резвился в искрящихся на солнце снежных сугробах, как затеял игру в снежки. А потом в снегу обнаружились какие-то здоровенные ямы. Все стали рассматривать эти ямы, и никто никак не мог сообразить, как они могли образоваться. Когда кто-то высказал смеха ради предположение, что это – следы «слонопотама», все с хохотом и шутками решили пойти по следам искать этого слонопотама. День был прекрасным, никто никакой опасности не ожидал, и вся компания успела отойти от танка почти на километр.

Макс, чувствуя особую ответственность в еще новой для себя роли руководителя, время от времени осматривал горизонт. В какой-то момент ему показалось, что сугробы вдали шевелятся. Он решил, что у него от яркого солнечного света, отражающегося от снега, что-то случилось со зрением. Он протер глаза, но шевеление сугробов не прекращалось, и ему показалось, что шевеление приблизилось к группе людей. Он сообщил им, что происходит что-то непонятное, но народ веселился, и ему ответили, что ничего особенного никто не наблюдает, может, ветер поднимает снежную пыль?

Тогда Макс переключил экраны наблюдения в инфракрасную область спектра и с ужасом увидел, что почти всю равнину заполнила масса объектов, чья температура была немного выше температуры снега. И эта масса с большой скоростью двигалась в сторону людей. Он закричал в коммуникатор: «Опасность на земле!» и приказал немедленно возвращаться в танк. Но ему ответили: «Тебе завидно, что ты не с нами!», и все засмеялись.

По-видимому, у людей в тот момент сработал прочно внедрившийся в человеческое сознание стереотип «Мороз и солнце, день чудесный!». Никак иначе эту поразительную беспечность при первой высадке на новую планету ни один психолог объяснить потом не мог. Конечно, свою роль сыграло и то, что это была первая за весь полет планета, на поверхность которой вообще можно было выйти, хотя и в скафандре.