Текст книги "Три льва"
Автор книги: Михаил Голденков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)
Глава 8 Дорога в Каменец
В Заболотове Кмитич со своими друзьями к собственному ужасу вновь повстречался с уже знакомыми финнами: это и вправду оказались солдаты полковника Торрена, лежавшего больным в одном из домов этого русинского местечка. Те солдаты, которые узнали Кмитича и его спутников, испуганно разбегались кто куда. Впрочем, того, из-за которого и произошла стычка, видно нигде не было. Не то дезертировал, не то спрятался, не то так и остался лежать в болотистом лесу… Вяселка лишь усмехался:
– Ото ж, прав был пан Михал! Они, голубчики, и есть! Солдаты Торрена вашего!..
Торрен радостно принял Кмитича, ибо ему давно уже нужно было отправляться в Каменец, а из-за ноги и руки с двумя еще пока не зажившими ребрами швед пока что не мог даже передвигаться.
– А знаете, полковник, чем ваши солдатики занимаются, пока вы тут лежите и лечитесь? – спросил Кмитич и рассказал о стычке в лесу. Худое длинное лицо шведского полковника посуровело.
– Так, пан Кмитич, к сожалению, в моей роте собрались сущие мерзавцы, что только и можно было найти по всей Финляндии и Карелии. Языка они не понимают ни шведского, ни немецкого. Есть, впрочем, парочка достойных человек. Солдат по имени Аннти, он из Турку, говорит и по-шведски, и чуть-чуть по-немецки. Он мой переводчик. Я уступаю его вам. И построже с этими оборванцами, полковник! Они, впрочем, были всегда послушны и неплохо служили, но как только я слег, обратились в сущих дикарей без моего строгого ока…
– И свое холодное оружие в ход пустили, – приложил палец к синяку над бровью Кмитич, – но я вам тоже кое-кого оставлю, господин полковник, – добавил оршанский полковник несколько грустным голосом, – тут с нами девушка есть. Мы ее отбили у ваших солдат, когда они грабили польский обоз. Это пани Мальгожата Корицкая. Присмотрите за ней да отправьте при первой возможности к семье, домой, а то нам, сами понимаете, брать ее в Каменец опасно. Там вот-вот турки объявятся…
При разговоре присутствовала и сама Мальгожата. Она уже сменила казацкую одежду на свою, женскую, и вновь преобразилась, став смирной и кроткой. Словно мужская одежда и впрямь придавала ей дерзости и решительности. Сейчас же, находясь в своем платье, девушка уже не спорила, не просилась на войну, а лишь тихо вздыхала, опустив синие очи и бросая изредка печальные взгляды на Кмитича. Оршанский князь старался не смотреть на нее. Если бы не турки, то он наверняка забрал бы Мальгожату с собой в Каменец. Но что дальше? А дальше в душе и в уме Кмитича стоял сплошной туман и завывал вихрь непонятных страстей, сомнений и вопросов, взволнованно билось сердце… «Эх, Мальгожата! Зачем ты только мне повстречалась так невовремя!» – корил судьбу Кмитич.
– Будьте спокойны, пан полковник, – оторвал оршанского князя от мыслей голос Торрена, – девушка здесь в безопасности. Я позабочусь о том, чтобы проводить ее туда, куда она пожелает…
Отдохнув три дня, Кмитич стал готовиться к отбытию в Каменец. Солдаты по распоряжению нового командира точили сабли, чинили поломанные повозки… Мальгожата, кажется, полностью смирилась со своей судьбой и более не упрашивала полковника взять ее с собой. Лишь при расставании подошла, уткнулась лицом ему в плечо и тихо-тихо всхлипнула.
– Не горюй, – Кмитич погладил ее по волосам, – так будет лучше. И тебе, и мне…
– Мне не будет лучше, – глухо отозвалась девушка, – запиши, где меня искать во Львове или в Кракове…
Забрав с собой более четырех сотен пехотинцев Торрена – около сотни осталось со шведским полковником в Заболотове, – хоругвь Кмитича поспешила в Каменец. Кмитич, как и в далеком 1655 году, вновь, согласно договоренности с Собесским, облачился в белый мундир шведского офицера…
– Тебе идет, полковник Свенссон, – улыбался Михал, а Вяселка поддакивал:
– Ну вылитый швед, пан Кмитич!
– Отныне старайтесь меня по имени не звать! – предупредил их Кмитич. – Либо просто полковник, либо полковник Свенссон. Не забудьте!..
До Каменца шли раздражающе медленно, с постоянными остановками, то и дело расходясь с обозами беженцев – в основном армян и евреев, убегающих из города, пуще смерти боясь турецкого ятагана. Лица людей выказывали страх и полное неверие, что город отобьется от султанской армады.
– Тю! – кричали им казаки. – Да мы туркам зады-то надерем! Вертайтесь назад! Допоможите турка бить!..
– Уходите и вы! – испуганно советовали беженцы. – Армия не счесть идет на Каменец…
– Ну, думаю, Собесский на папские деньги насобирает не меньшую армию, – говорил Михал, поворачиваясь к Кмитичу.
– Дай-то Бог, – отвечал полковник…
Иногда на дорогах происходили заторы из-за тех, кто направлялся в город, и тех, кто из него спешно уходил. Кмитич с легкой завистью наблюдал, как просто и по-родственному казаки Вяселки общаются со своими соотечественниками, словно с хорошими знакомыми. «Такие ли нынче литвины? – думал Кмитич. – Немногословны, недоверчивы…» Подолье, в отличие от Литвы, было многонациональным краем, а в обозах русинских жителей Кмитич с Михалом, к своему удивлению, рассмотрели не только типично южных буйволов и волов, но и верблюдов, которых часто вели цыгане и армяне…
Однако веселый настрой казаков вскоре сменился яростью: из-за беженцев войско Кмитича совсем остановилось. Казаки принялись кричать на цыганских возниц, едущих навстречу, хлестать их волов кнутами, сгонять с дороги, стаскивать за поводья их коней… Чья-то кибитка повалилась на бок, упал и конь, испуганно заголосили женщины, но казаки продолжали орудовать кнутами, громко крича:
– Дорогу! Дорогу! А ну в сторону!..
Беженцы испуганно подавались к обочине, их кони по влажной, только что после дождя, земле скользили копытами, кибитки и повозки падали, переворачивались вверх колесами, голосили женщины, злобно кричали мужчины, плакали дети… Волы сталкивались, сцеплялись колесами повозки, люди бранились… Из-за рева животных и крика людей ничего нельзя было разобрать. Но казаки живо работали кнутами, лупя скотину и людей, не жалея сил.
– Дорогу! Инородцы! Дорогу! – орали они, со свистом разрубая кнутами воздух.
Кое-как прошли. И вновь остановка: пришлось пропустить вперед венгерскую пехоту, нанятую лично Володыевским. Впрочем, эти венгры были такими же венграми, как шведами были финны Кмитича: лишь боевое снаряжение венгерское, а сами наемники являли из себя кого угодно, одним словом – разбойный люд. И лишь угрюмые офицеры представляли истинных мадьяр…
Быстрому продвижению под жарким подольским солнцем мешал и сам ландшафт. На север, юг и восток от центральной части Подольской Руси поверхность возвышенностей была изрезана многочисленными речными долинами, глубокими ярами и балками. Их склоны были круты, а часто вообще отвесно обрывались, а ближе к югу даже пошли каньоны. Теплая и порой жаркая погода сменялась короткими, но сильными ливнями, после чего идти по скользкой серой почве трассы было крайне затруднительно…
Кмитич с Михалом совсем истомились в этом нелегком переходе, и когда в обед, 10-го августа Вяселка, указывая пальцем на высокие стены на заросшей лесом вершине скалы, окруженной изгибом реки Смотрич, радостно заорал: «Ось! Приехали!», – то радость и облегчение были неимоверными. Финские солдаты, которые до сей поры мужественно и безропотно выдерживали тягостный путь, радостно закричали, подбрасывая вверх свои маленькие шляпы, словно победа над турками была уже одержана.
Городские башни с бастионами, матово поблескивающие камнем на ярком летнем солнце, производили впечатление хорошо укрепленной надежной фортеции.
– М-да, уж, – протянул в восхищении Кмитич, – это вам не равнинный Смоленск или Менск! Тут надо туркам хорошо уметь карабкаться, чтобы взять город!
В этот самый момент по краю дороги к Кмитичу в облаке пыли скакал какой-то всадник, также явно направляясь в город, размахивая рукой.
– Почекай, пан! – кричал всадник девичьим голосом.
– Кто это там? – Кмитич с Михалом обернулись.
– Мальгожата! – Кмитич едва не уронил шляпу от удивления. – Ты?! Как?!
Это в самом деле была Мальгожата. Она вновь была облачена в одежду казака. Лицо девушки светилось от счастья.
– День добры панам! – девушка задыхалась от радости, с трудом удерживая взмыленного коня. – Пани с вами! В город. На войну!
– Да ты с ума сошла! – Кмитич не знал, радоваться ему или плакать. – Как тебя отпустил Торрен?
– Не отпускал! Пани сама утекла! – продолжала улыбаться Мальгожата. – Куда ты, пан Самуэль, туда и я! У меня сейчас нет дома. Где моя семья, я не знаю.
– Да холера с ней! – махнул рукой почему-то также счастливо улыбающийся Вяселка. – Раз такая боевая дивчина, то нехай с нами едет в город.
– Ладно, – усмехнулся Кмитич, – не бросать же тебя второй раз на дороге, тем более без твоей одежды. Будешь моим адъютантом.
– Да уж, – иронично улыбнулся Михал, – везет тебе, сябр, на разные приключения с женщинами. Везде вляпаешься!
– Так разве я сам? – ответил Кмитич, смутившись…
Въезжая в город, оршанский князь с любопытством смотрел на башни костелов и церквей Каменца, пытаясь сравнить их с литвинскими. К северу от города виднелась цепь невысоких гор, покрытых лесом.
– Это Товтры, – объяснил Вяселка, не спешивший покидать своего нового товарища, – или, как еще их называют, Товтровый кряж.
При виде обстановки в самом городе Кмитичу сразу вспомнился Смоленск в последний день перед штурмом его царскими войсками. Точно так же, как и в Смоленске, здесь кипела активная работа по подготовке к обороне. На стенах Старого замка и у Русских ворот усердно трудилась пестрая толпа горожан: русины, армяне, евреи, армейские офицеры, а также монахи – францисканцы, доминиканцы… Бойкие чернявые девушки разносили воду, вино и еду. То тут, то там с тачками в руках мелькали оголенные по пояс шляхтичи, с мокрыми от пота спинами и лицами. Как и в Смоленске, шляхту в этот момент трудно было отличить от простых горожан или обычных ратников…
В этой суетливой и жужжащей атмосфере спешной подготовки города к обороне Кмитичу показалось, что до него нет никому дела… Наконец-то подошел подольский хорунжий Гумецкий в рубахе с засученными почти до плеч рукавами. После того как Кмитич ему представился согласно тайному уговору с Собесским (в качестве полковника Самуэля Свенссона) и доложил о прибытии его роты, хорунжий кивнул:
– Очень хорошо, пан Кмитич, что прибыли! Мы вас давно ждем. Сколько вас?
– Вы знаете, кто я? – удивленно поднял брови Кмитич.
– Так, – кивнул Гумецкий, словно при этом думая о чем-то своем, – Собесский писал, я в курсе… Но вы продолжайте называть себя Свенссоном, ибо в городе могут быть и лазутчики Дорошенко. Нам канониры позарез нужны!
– Нас четыреста человек финских пехотинцев, сотня драгун Михала Радзивилла, он же шотландец Кноринг, и десять казаков куренного Вяселки.
– Не густо! – в сердцах сплюнул Гумецкий. – Вновь поляки нас бросили на произвол судьбы! Хоть бы роту мушкетеров какую-никакую прислали или немцев! С вами вместе у нас не более полутора тысяч гарнизона, а надо семь. Ну, хотя бы пять тысяч! С кем воевать? – Гумецкий в отчаяньи раскинул руки.
– Ладно, – он резко успокоился, – вашу пехоту и драгун отдавайте под начало войта Томашевича, а сами вот туда идите, к Русским воротам…
– А кто вообще у вас тут командует? Кто за старшего? – спросил Михал. – Мне нужен староста Потоцкий.
– Подольский староста Андрий Потоцкий? Так, верно, он здесь главный, – отвечал хорунжий, – он сейчас в Старом замке. Идите к нему, и он вам лучше скажет, что делать…
Потоцкий, полный и совершенно лысый пан, чисто выбритый, с одними лишь лихо загнутыми вверх усиками, встретил Михала словно истосковавшийся по сыну любящий отец. Родственники обнялись, расцеловались.
– Ну, красавец парень! – расправил усы Потоцкий. – В последний раз видел тебя во-от таким вот, – и Потоцкий указал ладонью не выше колена, – в Варшаве, в 48-м году.
– Так я вас помню, пан Андрей, – улыбнулся Михал, называя Потоцкого по-литвински, – я каждый день того визита в Варшаву и Краков помню, всех, кого видел, всю коронацию Яна Казимира помню. И вас! Вы тогда были худей намного, но… тоже лысый и с точно такими же усами.
– Худей… – усмехнулся Потоцкий. – Конечно, лет тогда мне было не столько, как сейчас. Кстати, как твой крестный? Ну, Ян Казимир?
Михал кисло улыбнулся, пожав плечами:
– Ушел в полное служение Богу. Уехал во Францию. Говорит, замаливает грехи.
– М-да, – грустно кивнул Потоцкий, – ну, а ты у нас, стало быть, инкогнито?
– Так, я шотландец Кноринг абсолютно для всех, – улыбнулся Михал.
– Добре, Михал, так тебя и представлю… Ну а Собесский где? Чего не прибыл сам?
– Так армию собирает да союзных туркам татар бьет!
Потоцкий грязно выругался.
– Каких на хрен татар?! Ему здесь место с войском его! Ты знаешь, что у нас гарнизон в три с половиной раза меньше, чем должен быть по самому минимуму? Каких он там и где татар бьет? Турок надо бить! Татары для нас тьфу! Они ни одного местечка на своих лошадках и со своими луками штурмом не возьмут!
Потоцкий явно разнервничался. Его лицо покраснело, руки дрожали от негодования.
Михал растерянно почесал подбородок, уже изрядно покрытый дорожной щетиной.
– Вообще-то, он сюда собирался, – стал заступаться за друга Несвижский князь, но Потоцкий лишь взмахнул руками в ответ.
– Собирался, говоришь! Тут турки не сегодня-завтра соберутся со стотысячным войском! На каких еще татар этот хренов коронный гетман пошел?! – Потоцкий не унимался.
– Против татар можно было одну хоругвь гусар оставить или роту драгун, а все войско тянуть сюда надо было! – продолжал сотрясать воздух своего кабинета староста. – Здесь будет решаться судьба Подолья, а не с его крымчуками! Узнаю я братьев ляхов! Снова все наши проблемы за наш же счет решают, гультаи проклятые! И с Хмельницким все точно так же было! Я бы татар вообще сейчас не трогал, в покое бы оставил! Нехай поскачут, да потом сами же удерут. У меня с ними опыт общения хороший, Михал! В 67-м вместе с ними Могилев-Подольский от запорожцев и москалей так и не отбили. Ничего у нас не вышло. А у татар с их стрелами и подавно! Ну не вояки они против пушек и мушкетов! Ну, Янка! Ну, шельма! Струсил, что ли?
– Нет, не струсил. Так было решено на совете, – холодно и задумчиво отвечал Михал. Он отчасти разделял возмущение старосты. В самом деле… Что там делать против малочисленных татарских чамбул панцирным гусарам, артиллерии, наемным рейтарам да мушкетерам с драгунами?
– Здорово же он все решил на этом хреновом совете! – продолжал возмущаться Потоцкий. – Вас, значит, прислал с шестью сотнями людей в самое пекло, а сам с десятком тысяч армии кучку татар гоняет!..
Михал опустил голову. Он и в самом деле вспомнил, как извинялся да краснел на совете Ян Собесский… Значит, шельма, знал, на что посылает друзей? Может, уже тогда не собирался сам в Каменец?..
Бичевание Собесского могло продолжаться еще долго, поэтому Михал коротко спросил:
– Разрешите, пан староста, приступить к моим обязанностям?
– Так, Михал, приступай, – чуть остыл Потоцкий, – людей у нас мало, а работы много…
Три дня пролетели как один. Кмитич как шеф артиллерии обслуживал пять пушек. Артиллеристов не хватало катастрофически. Поэтому Мальгожата вызвалась помогать. Кмитич несколько раз отправлял девушку в Старый замок, но упрямая полька не слушалась. Потеряв всякую надежду упрятать девушку в безопасное место, Кмитич разрешил:
– Ладно, оставайся со мной, но при условии, что будешь делать то, что я скажу, и сидеть там, где я укажу.
– Согласна! – просияли глаза Мальгожаты.
«Похоже, для нее война – это просто игра», – думал про себя Кмитич. Он по ходу дела стал спешно обучать девушку, как обращаться с фитилем, с какой стороны стоять от ствола пушки…
По соседству располагались пять пушек очередного шефа артиллерии. Это был высокий длинноволосый австриец в широкополой шляпе, надвинутой глубоко на брови. Австриец периодически глухо кашлял и громко четко командовал по-немецки с легким акцентом. «Может, венгр?» – думал Кмитич, с сочувствием глядя на коллегу… Михал, еще один шеф артиллерии, под именем шотландца Кноринга ушел под командование Гумецкого в Новый замок. Там собралось около 500 человек – треть всего гарнизона, в котором насчитывалось немногим более 1 500 человек. «Совсем не густо», – думал Кмитич. Старый замок защищали драгуны Володыевского и сердюки Мотовила числом до шестидесяти человек.
Вообще Кмитичу показалось, что фортеция Каменца по сравнению с укреплениями Смоленска 1654 года куда надежнее и по крепости стен и бастионов, и по количеству артиллерии. Пороха также было в избытке. Не хватало лишь артиллеристов и ратников на эти самые крепкие стены и бастионы. Гарнизон и в самом деле был малочисленным. Посему Кмитич, Володыевский, Михал и прочие офицеры разрывались на части.
Глава 9 Начало штурма
14 августа на окраинах Каменца появились первые турецкие отряды. Об этом стало известно, когда в город в течение дня прибыли две потрепанные в боях с передовыми частями турок посполитых хоругви. Они и рассказали Потоцкому, что после переправы через Днестр турецкая армия пошла на Каменец-Подольский широким фронтом в пятнадцать верст, сначала от Руды до Ходоровец, далее, обходя Каменец с запада, на Орынин, не давая возможности новым подразделениям прийти на помощь городу. Так, султан стал под Каменцем в то время, когда в город еще не успели доставить закупленные Собесским боеприпасы… Кольцо блокады сомкнулось. Теперь Каменец и его защитники могли рассчитывать только на самих себя и тех, кто успел проскользнуть в город.
И почти сразу, как только за последними прибывшими хоругвиями подняли мост и захлопнули ворота, у стен появилась пестрая турецкая конница числом в тысячу расфуфыренных смуглых всадников в ослепительно белых чалмах. Защитники припали к зубцам стен Старого замка, рассматривая это блистающее серебром и золотом доспехов и пестрых одежд улюлюкающее войско – египетскую султанскую гвардию мамлюков. Всадники ярко разукрашенным табуном скакали вдоль берега серебристой Смотричи, поднимая облака пыли, потрясая в воздухе своими дротиками, выкрикивая по-арабски всяческую хулу на христианские святыни.
– А ну, огня! – скомандовал Потоцкий, и канониры запалили фитили, рявкнули пушки. Ядра долетели до краев этой пестрой кавалерии, и несколько всадников срубило чугунными снарядами. Вся орда резко качнулась в сторону от стен города. Теперь ядра ложились уже не так точно.
Рядом с Потоцким, перегнувшись через стену, стояли Кмитич, Володыевский и лучник Мушальский с неизменным луком через плечо. Мушальский понимал турецкий язык и даже чуть-чуть арабский – несколько лет провел в султанской неволе.
– Вот же басурманская холера! Нашу Божью Матерь и Христа ругают своими погаными языками! – процедил Мушальский.
– Может, вылазку сделать да вдарить по ним гусарами да драгунами? Тут же делать особо нечего! – повернулся Кмитич к бурым усам Потоцкого. Лицо старосты покраснело от злости. Он едва сдерживался, чтобы самому с саблей в руке не прыгнуть вниз со стены и ринуться на этих наглецов.
– Разрешаю! Кто охотник? – резко развернулся Потоцкий.
Вызвались все, кто стоял на стене.
Кмитич даже не успел облачиться в гусарские латы, впрыгнул в седло как был – в шведском мундире, в последний момент лишь надев на голову гусарский шлем. Мушальский с двадцатью драгунами выскочил по опущенному мосту первым. Пушки, до сих пор не дававшие египетской гвардии приблизиться к стенам, враз смолкли, чтобы не задеть своих.
Египтяне нестройной лавой рысью не спеша пошли навстречу. Драгуны скакали линией, сохраняя строй. Вслед выскочили гусары. Кмитич сидел в седле и молодецки свистел, подбадривая кавалеристов:
– Давай, хлопцы! Покажем этим нехристям, что есть лучшая христианская конница!
Драгуны притормозили, дали рваный залп из пистолетов. Султанские всадники первого ряда начали вываливаться из седел, кто-то падал вместе с не менее нарядным, чем седок, конем… Второй залп – и драгуны расступились, давая гусарам место для атаки. В цветастом табуне египтян поднялся страшный гомон: не то переполошились, не то подбадривали друг друга криками. Кмитич скакал первым. Он мастерски увернулся от брошенного дротика, свесившись с горячего коня на правый бок. В этом висячем положении, удерживаясь лишь левой рукой и ногой, полоснул карабелой египтянина в бордовой куфье и блестящих на солнце доспехах. На фоне белоснежной чалмы лицо араба казалось почти черным. Удар пришелся прямо в незащищенный бок мамлюка. Тот коротко вскрикнул и, взмахнув в воздухе руками, упал с коня. Нога в ярком зеленом сапоге с острым носком застряла в стремени, волоча поверженного всадника по пыльной подольской земле. Этот мини-поединок воодушевил гусар. Они громкими голосами приветствовали успех полковника. Со стены также раздались радостные возгласы. А Кмитич уже сел в седло, оглянулся по сторонам, направил коня к очередному мамлюку и срубил его первым же ударом. Как сноп, египтянин рухнул с коня на землю… С пиками наперевес панцирные кавалеристы обрушились на египетскую гвардию, которая уже частично разворачивалась для бегства. Крики людей и ржанье коней затопили всю долину, все вокруг затянуло пылью из-под сотен копыт…
Бой оказался коротким. Видя, что враг уходит, гусары выхватывали седельные пистолеты и стреляли вослед. Мушальский напоследок достал кого-то стрелой, улыбаясь и говоря:
– Уже второй!
– Убирайтесь! Передайте султану, чтобы намаз побыстрее совершал да тикал отсюда! – кричал невесть как оказавшийся здесь Вяселка. Сабля в руке этого лихача была обагрена вражеской кровью…
– А канонир швед наш каков! – завистливо говорили те, кто не знал, что Свенссон вовсе и не Свенссон. – Не всякий шляхтич так сможет!
Вяселка лишь захохотал, закрутив головой, мол, эх, если бы вы знали!.. Однако пуще всех отличился в вылазке все же Юрий Володыевский. Этот доблестный подольский русин срубил троих арабов, причем срубил легко, на всем скаку, играючи. Одному мамелюку маленький рыцарь снес голову, и та, обмотанная белой чалмой, словно кочан капусты, покатилась по траве…
Впрочем, и у русин были потери: одного драгуна поразили дротиком в грудь, кому-то из гусар отрубило саблей руку, а третий, тоже гусар, сам упал с оступившегося коня и был затоптан арабскими копытами. Но у египтян потери были куда как ощутимей: человек полсотни, не меньше, было порублено и застрелено. Еще троих приволокли за шиворот в плен. Также вели под уздцы несколько арабских скакунов с позолоченной сбруей и пестрыми седлами. Но Потоцкий, в отличие от Мушальского и Кмитича с Володыевским, не выглядел счастливым.
– Это все обезьяны размалеванные! – махнул он рукой. – Скоро настоящие турки подтянутся.
Под вечер все военачальники собрались в католическом соборе, чтобы помолиться перед предстоящим боем. Атмосфера в соборе потрясла Кмитича и Михала и торжественностью, и воодушевлением, и трагизмом одновременно. Женщины плакали, стоя на коленях у скамьи, а пан Потоцкий, припав на колено перед алтарем, молился громким и четким голосом:
– Даю обет, клянусь перед Богом и присягаю: как Отец наш, Матерь Божья и Сын Божий Иисус помогали мне, так и я до последнего вздоха крест Святой защищать буду. Превращу Каменец в сторожевую башню всего христианского мира в борьбе с басурманскими захватчиками. Поскольку командование крепостью мне вверено, я, доколе жив буду, силу антихристов в город не впущу. Помоги мне в том Бог и Матерь Божья. Аминь!
– Клянемся положить свои головы рядом с твоей, пан староста, но город защитить! Аминь! – вторил Потоцкому
Юрий Володыевский, выхватывая саблю и поднимая ее над головой.
– Клянемся! – хором произносили шляхтичи, с шумом обнажая свои клинки, и Кмитич – вместе со всеми.
Ксендз подходил к каждому и опускал дароносицу, давая приложиться к ней сперва Потоцкому, а после и остальным.
– Все клянемся! Не сдадим крепость! Разобьем турок! – шумели офицеры… Рядом с Кмитичем полушепотом то по-латински, то по-польски молилась Мальгожата, сцепив пальцы под гладким розовым подбородком, то и дело осеняя себя крестом… Кмитич оглянулся. Низко склонив голову и сцепив руки на груди, молился на коленях о чем-то своем, не присоединяясь к хору голосов, знакомый австрийский канонир в поношенном плаще. Шляпа канонира лежала у его правого ботфорта… «Спаси его и сохрани, Матерь Божья» – подумал, глядя на австрийца Кмитич, не понимая, почему же так защемило его сердце при виде этого незнакомого наемника…
Ночью в городе объявился перебежчик, некий словак, сбежавший от турок.
– Более всего турки боятся подкрепления от Собесского в виде Радзивилла и полковника Кмитича, – рассказал перебежчик.
Потоцкий подозвал к себе Михала и сказал серьезно:
– Теперь только не проболтайтесь, пан Михал, что вы уже здесь. Кноринг – и баста! Свенссон – и все дела!
– Все ясно, пан староста. Нет нужды повторять, – кивал Михал.
