Текст книги "Маршал Советского Союза. Трилогия"

Автор книги: Михаил Ланцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 47 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

Раньше он никогда бы и не решился на этот шаг, однако сейчас, пользуясь прекрасно упорядоченной и укрепленной памятью Тухачевского и Агаркова, маршал понимал, что Лев Захарович хоть и был фанатиком, но дело свое знал хорошо. По крайней мере он обладал какой‑то безумной храбростью, честностью и прямотой, которые и привели к тем волнам грязи, что на него стали выливаться при Хрущеве и его наследниках. Партийной номенклатуре было от чего рефлексировать на имя этого человека, которое наводило тихий ужас даже после смерти.

Страшный шаг. Опасный шаг. Но ситуацию нужно было разрешать самым решительным образом. Иначе будет упущено время и провалена работа со всеми вытекающими последствиями. Тем более что Михаил Николаевич хорошо помнил доклад Льва Захаровича, который тот сам сделал в 1940 году, после изучения вопроса [23]. Сейчас он не был ни главой Государственного контроля, ни руководителем политического управления РККА, но его влияние в СССР в целом и партии в частности сложно было переоценить. Он фактически руководил пропагандой на территории СССР, имея весьма серьезное влияние. Именно Мехлис, оказавшись в плену заблуждений, сфабрикованных Ежовым, методично и последовательно не только проводил пропагандистскую кампанию на уничтожение врагов народа, но и лично отстаивал перед Иосифом Виссарионовичем повышения квот на расстрелы. Успешно, кстати, отстаивал. Он все всегда делал с огромной, колоссальной энергией и убежденностью в своей правоте. Иногда это приносило успех, иногда нет, но в 1936 году он был очень сильной фигурой на политическом раскладе СССР. Конечно, пока Мехлис не имел того веса, что приобретет года через четыре, но больше обратиться было не к кому. Не товарища же Сталина приглашать на заседания комиссии?

– Здравствуйте, Лев Захарович, – поприветствовал с порога Мехлиса Тухачевский. Тот, не испытывая никаких теплых чувств к «Бонапарту», ограничился очень холодным приветствием – сухо пожал ему руку и сразу перешел к делу.

– У вас дело ко мне?

– Да. Я хотел с вами посоветоваться как с более опытным партийным товарищем.

– Вот как? – Во взгляде Мехлиса проскользнула заинтересованность. – Это неожиданно. Присаживайтесь.

– Понимаете, – начал ломать комедию Тухачевский, – я запутался.

И маршал разразился большим и длинным, заранее заготовленным монологом, в котором пытался аргументированно и развернуто изложить речь самого же Льва Захаровича, которую тот должен был произнести только через четыре года.

Тут шло и красочное описание низкой военной культуры армейских кадров, из чего вытекало их искаженное представление о характере современной войны. И слабость военно‑научной работы в армии в частности и в стране в целом. Забвение уроков прошлого, например опыта старой русской армии. И пренебрежение к изучению современной военной теории из‑за раздуваемого культа «опыта Гражданской войны», который практически невозможно применить к реалиям межгосударственных военных столкновений, тем более современных, прошедших за последние пятнадцать лет колоссальный путь, привнеся массу неосвоенных и неосознанных новшеств. Не обошел Михаил Николаевич и скользкую тему пропаганды, отметив, что направленность пропаганды на непобедимость Красной армии дает обратной эффект – бойцы и командиры РККА не получают мотивации к саморазвитию и халатно относятся к своим обязанностям, считая, что они всегда смогут врага «шапками закидать», а потом восстанет рабочий класс на его территории. И так далее.

Лев Захарович слушал очень внимательно, смотря прямо в глаза Тухачевскому немигающим взглядом, никак не выражая свое отношение к его речи.

– …Вот и получается, что я в полной растерянности, – развел руками Михаил Николаевич.

– Что вы конкретно от меня хотите? – невозмутимо спросил Мехлис. – Я не считаю, что вы запутаны или растеряны. Напротив, у вас очень упорядоченное представление о вопросе.

– Которое не совпадает с официальной позицией.

– И вы хотите, чтобы я вам поверил?

– Зачем? Я хочу, чтобы партия проверила мои слова. Поэтому и обратился к вам за советом о том, как это можно сделать? В идеале, конечно, было бы неплохо провести серьезные учения, которые потом непредвзято разобрать и сделать выводы. Причем не простые учения, а в виде столкновения старой школы с новой. Но… – замялся Тухачевский.

– Что но? – слегка удивленно взглянул на него Мехлис.

– Дело в том, что я ставлю на повестку дня много очень непривычных вопросов, положительное решение по которым должно разительно изменить очень многое в армейском строительстве СССР. Начиная от подготовки рядовых красноармейцев и заканчивая освещением этой деятельности в газетах, книгах и кино. Меня могут не понять. Поэтому я хочу, чтобы вы, Лев Захарович, в качестве партийного представителя, поприсутствовали на работе особой комиссии при Наркомате обороны по вопросам реформирования РККА.

– Я не кадровый военный и многие вещи могу понять неправильно.

– Этого от вас и не требуется. Вы ведь знаете, какие о вас ходят слухи. Ваша честность, неподкупность и преданность делу уже стали легендой. Вместе со способностью разбираться в людях. Просто поприсутствуйте на рабочих совещаниях и посмотрите, как идут дела. Уверяю вас, даже на уровне начальствующего состава РККА указанные проблемы армейского строительства проявляются самыми уродливыми мазками. От вашего опытного взгляда это не ускользнет.

– А если я увижу, что вы пытаетесь ввести партию в заблуждение?

– То я с радостью приму любое наказание. Это будет моей ошибкой, и мне за нее нужно будет ответить. Ведь если все не так, то моя инициатива может угробить боевую мощь РККА и оставить СССР беззащитным перед лицом мировой буржуазии.

Мехлис и Тухачевский около минуты смотрели друг другу в глаза немигающим взглядом. После чего Лев Захарович чуть заметно улыбнулся краешком губ и произнес:

– Хорошо, я вас понял. Посмотрю, что можно будет сделать по вашему вопросу.

Спустя две недели на ближней даче Сталина состоялся очень непростой разговор Льва Захаровича с Иосифом Виссарионовичем. Он подтвердил в целом тезисы Тухачевского, с поправками, конечно, но все же. Сталин же слушал его и не верил своим ушам. У него в голове просто не укладывалось то, чтобы Мехлис поддержал «Лазаря», ведь он о нем так нелестно раньше отзывался. Что случилось? Неужели в армии действительно все так плохо?

В конце беседы к ним подключились Молотов с Кагановичем, оказавшиеся в не меньшем шоке, нежели их Хозяин. Однако Лев Захарович смог их убедить начать серьезную проверку РККА на местах. Причем по старой доброй традиции, инициатива Мехлиса закончилась тем, что он и возглавил вновь созданную комиссию, которая должна была выявить пробелы и недостатки в подготовке Красной армии на местах вживую, а не исходя из отчетов и заверений начальствующего состава. «Лед тронулся», да так решительно, что сам Тухачевский засомневался в том, что он правильно поступил, ибо этот зубодробительно честный, безумно храбрый и преданный делу фанатик – Лев Захарович – закусил удила и с энергией раненого носорога попер на «амбразуру». Михаилу Николаевичу хотелось сдернуть с мертвого места ситуацию в армии, но чем дальше, тем больше он опасался цены, которую придется за это заплатить. Ведь для Льва Захаровича очень сложно было найти оправдания собственной лени, глупости, безответственности… кроме того, он славился своей безжалостностью к тем, кто вредил делу революции и укрепления Советского Союза. При виде того, как развиваются события, Тухачевскому стало немного страшно.

Часть 3

«Испанская партия»

– Вам предписано срочно явиться в Норфолк, чтобы взять под свое командование собственную лодку.

– Это не смешно.

– Совсем не смешно. Поэтому они подтвердили это дважды.

Художественный кинофильм «Убрать перископ»

Глава 1

21 августа 1936 года. Мадрид.

Тухачевский чувствовал себя уставшим и замотанным. Перелет дался ему тяжело.

Назначение в Испанию стало для Михаила Николаевича совершенно неожиданным. Утром, что само по себе было необычно, его вызвали в Кремль. Там Хозяин – как обухом по голове – поставил новую задачу. Остаток дня прошел в «беготне» по наркомату – приходилось срочно сдавать дела и одновременно готовиться к командировке. Уже после заката он ненадолго заскочил домой. Поцеловал жену, наскоро поужинал, схватил заранее собранный чемодан и через два часа, поздней ночью, уже поднимался по трапу самолета, вылетающего на юг.

Самым печальным было то, что довести до конца работу комиссии при Наркомате обороны ему не дали. Тем более что до контрольного отчета оставался месяц. Но Хозяин рассудил иначе. У Тухачевского были тревожные предчувствия, однако он старался не переживать, сосредоточившись на работе. Ему отказали в проведении сложных двухсторонних учений. Вместо этого Сталин прямо сказал о том, что если Михаил Николаевич считает состояние РККА отвратительным и знает, как сделать, чтобы поднять ее боеспособность, то пусть едет в Испанию и на деле докажет свою правоту. Формально он улетал в Испанию военным советником, но еще в Москве стало понятно, что «доказательство правоты» будет идти в форме непосредственного руководства каким‑либо воинским формированием, выделенным маршалу на месте по согласованию с президентом Испанской Республики и старшим военным советником СССР в Мадриде – корпусным комиссаром Берзиным. Поэтому Тухачевский летел в Испанию без какого‑либо ясного представления о том, что ему поручат и чем конкретно придется заниматься.

Так и случилось, что Михаил Николаевич Тухачевский, Маршал Советского Союза, оказался в славном городе Мадриде в числе первых советских военных специалистов, идущих на помощь «братскому испанскому народу», по крайней мере социалистической его части.

Трое суток утомительных перелетов и бесконечных ожиданий в аэропортах. Москва. Симферополь. Барселона. Мадрид. Спешно собранная эскадрилья тяжелых бомбардировщиков ТБ‑3 [24] смогла выполнить сложную боевую задачу и доставила сорок семь командиров разного уровня и специальностей, включая маршала, а также некоторое количество современного вооружения, которое начало подготавливаться еще 26 июля. Двенадцать ТБ‑3 были загружены военным имуществом настолько, насколько только было возможно, при сохранении дальности перелета. Там было много всего интересного, но основную ценность составляли двадцать два крупнокалиберных пулемета ДК [25], сто семь ручных пулеметов ДП‑27 [26] и четыреста пистолет‑пулеметов ППД‑34 [27]…

С первых же минут на испанской земле маршал решил отнестись максимально ответственно к поставленной перед ним задаче. Завел журнал, в который стал вносить все более‑менее значительные события. Ведь ему потом нужно будет в Москве отчитываться. Взял в оборот президента Асанью, добиваясь от него выделения добровольцев, вооружения и прочих ресурсов для начала создания хотя бы полка. Ведь смешно сказать – у Испанской Республики не было даже этого. Одни милиционные иррегулярные формирования, практически лишенные управления. Да и прочих забот хватало.

24 августа, после нескольких дней препирательств, Мануэль Асанья наконец‑то подписал приказ о формировании «Красного полка» регулярной армии или гвардии, как было сказано в приказе, Испанской Республики. Командиром этого воинского подразделения назначался излишне активный маршал. Маршал на должности полковника… Тухачевский не знал, как на это реагировать, и поначалу хотел поднять скандал. Но потом, поразмыслив несколько минут, пришел к выводу, что Сталин не простит такого заскока, поэтому Михаил Николаевич с удвоенной энергией взялся за работу. Какой‑никакой, а шанс доказать партийным товарищам, что он чего‑то стоит не только на словах…

Через пару недель Слуцкий докладывал Сталину:

– Президент Асанья поступил точно так, как вы его просили в своем письме. Товарищ Тухачевский был им назначен командиром вновь создаваемого полка.

– И как наш «Бонапарт» отреагировал? – спросил Сталин с нескрываемым любопытством.

– Говорят, что пару минут пребывал в ступоре да лицо покраснело. А потом поблагодарил президента Испанской Республики и незамедлительно приступил к делам.

– Слышали о том, чтобы он кому‑то сетовал на такое назначение?

– Нет. Он вообще ни с кем это не обсуждал. Наши люди провели несколько провокаций, дабы услышать его оценки назначения, но он либо не реагировал на них, либо отвечал немногословно и одобрительно.

– В самом деле? – неподдельно удивился Сталин.

– Да. Он говорил, что если в армии, положенной маршалу, нет и одного полка, то ему его и создавать. В ходе нескольких провокаций наши люди пытались подшучивать над этим «повышением», но он очень резко их осаживал. Даже написал рапорт о выводе трех самых активных провокаторов из состава экспедиционного корпуса РККА в Испании и замене их на более ответственных товарищей.

– Вы их заменили?

– Они сейчас в Симферополе.

– Это хорошо, – кивнул Сталин. – Если «Бонапарт» не сорвется, то будет просто замечательно. Кстати, что с этими рейсами?

– Завтра вылетит третья партия. Мы опасаемся нападения итальянских ВВС. Из Симферополя пришла телеграмма, что во время последнего рейса их встречали несколько итальянских истребителей. Но напасть не решились.

– И как вы поступите?

– Можно попробовать проработанную в новой военной доктрине тактику плотного строя. Три эскадрильи ТБ‑3 – тридцать шесть тяжелых бомбардировщиков, идущих плотным строем под прикрытием трех сотен пулеметов – это очень грозная сила. Даже если итальянские истребители их и атакуют, то вряд ли им это сойдет с рук.

– Сколько вам нужно времени, чтобы перестроить запланированный график полетов?

– Сутки. Нужно подготовить самолеты.

– Хорошо. Проект постановления у вас с собой?

– Да.

– Давайте я завизирую, – сказал Сталин, принимая спешно извлекаемый из папки листок. – Как продвигаются дела по подготовке морского конвоя?

Глава 2

26 сентября 1936 года, утро. Предместья Мадрида. Штаб «Красного полка».

На третий день после подписания приказа начали подходить первые пополнения. Большего сброда Тухачевский не видел со времен Гражданской войны в России. Как раз во времена Польского похода, когда спешно собранных «под ружье» мужиков какие‑то болваны посчитали солдатами. Впрочем, он тоже в то время думал не лучше… точнее Его Светлость Михаил Николаевич Тухачевский вообще о таких вещах не думал. Ему Варшаву нужно было брать… «Взял». Так «взял», что до сих пор бока болят.

В этот раз благодаря куда более трезвой составляющей сознания, доставшейся ему от Агаркова, он решился озаботиться подготовкой нового и единственного пока полка Испанской республиканской гвардии. Само собой – в пределах своих возможностей и времени.

Полк в Испании формировать оказалось не в пример сложнее, чем в Советском Союзе. Проблем нарисовалось море…

Прежде всего, языковой барьер серьезно затруднял управление подчиненными. Из‑за чего, вытряхивая пыль из бедного президента Асанья, Тухачевский уже на третий день смог организовать регулярные занятия среди испанских добровольцев по русскому языку, а среди советских командиров – по испанскому. Осваивали минимум – краткие военные разговорники, без которых было совершенно невозможно взаимодействовать с подчиненными. Кроме того, эти же самые переводчики, собранные с бору по сосенке, были прикомандированы к каждому ротному в качестве штатного «толмача». Хорошо хоть командиров от взводного и выше получилось выписать из Советского Союза, а то бы совсем плохо было.

На втором месте шел личный состав. Точнее, его количество и качество. Учитывая, что времени на подготовку было крайне мало, Михаил Николаевич старался набирать из того не сильно обильного потока добровольцев, что шли в «красную гвардию», зрелых мужчин, отдавая предпочтение тем, что смогли хотя бы годик послужить в армии при короле Альфонсо XIII. Президент Асанья и корпусной комиссар Берзин смотрели на эту ситуацию с едва скрываемым раздражением, но не мешали.

Параллельно начал формироваться еще один полк «красной гвардии», но уже из числа «сознательной молодежи», куда набирали добровольцев исключительно по принципу «классово близких» и с правильной идеологической платформой. То есть поступали тем же способом, каким решался вопрос комплектования всех специальных частей РККА на тот момент. Командование вторым полком «Красной гвардии» принял на себя Дмитрий Аркадьевич Шмидт, которому было поручено стать оппонентом Тухачевскому в этом импровизированном соцсоревновании.

Справедливости ради стоит отметить, что второй полк «Красной гвардии» создавался автобронетанковым. Под командование Шмидта свели все пришедшие еще 8 сентября в Испанию советские танки Т‑26 [28], с помощью которых он должен был отстоять на поле боя правильности концепции «таранного удара», столь популярного в РККА на протяжении долгих лет. Тухачевскому же, напротив, предложили создать пехотный полк, насыщенный средствами усиления, за который он так ратовал во время проработки новой военной доктрины. То есть выяснить, так сказать опытным путем, где истина.

Сам Михаил Николаевич от такого поворота событий не пришел в восторг, потому как прекрасно понимал, что так дела не делаются и что танковый полк пехотой не заменить, а пехоту танками. Говорил о том, что эти воинские формирования создавались под совершенно разные задачи и должны не противостоять, а взаимно дополнять друг друга. Но это его понимание мало изменило обстановку. Даже напротив, корпусной комиссар Берзин посчитал, что Тухачевский не уверен в своих словах, о чем и донес в Москву, рекомендуя направить его на самый горячий участок.

Инициативу Яна Карловича Берзина поддержал Егоров, сильно разочарованный в ходе «весенних реформ» тем, что его влияние на разработку военной доктрины становилось все слабее и слабее. К июлю он был уже буквально на грани паники и держался только из‑за того, что Лев Захарович Мехлис наводил ужас своим присутствием, удерживая тем самым от срывов.

– Я считаю, что Тухачевский специально пытается подорвать нашу уверенность в успехе удара автобронетанковыми силами, недооценивая эффективность ударного танкового кулака, – докладывал он Ворошилову. – И если мы пойдем на поводу у его заблуждений, то сможем наломать дров, сделав РККА совершенно небоеспособной…

Впрочем, Сталин не спешил принимать решения, отписываясь Яну Карловичу о том, чтобы тот не мешал «Бонапарту» и давал ему возможность «отстоять свое мнение в бою». Таким образом, к концу сентября для маршала сложилась довольно сложная ситуация. С одной стороны, ему выделяли все потребное вооружение и снаряжение, которое только можно было найти и приспособить для оснащения его пехотного полка. Например, четыре десятка легких грузовиков Ford‑BB [29] и с десяток легковых автомобилей Ford‑B [30]. Несколько мотоциклов. Тридцать восемь ручных пулеметов. Две дюжины станковых. Десять тяжелых пулеметов ДК с кустарными турелями и зенитными прицелами. Всю партию ППД‑34, пришедшую в Испанию. Ручные гранаты. Дюжину противотанковых пушек. Батарею пехотных орудий. Много маскировочных сетей. И многое другое. При неполной тысяче бойцов, что он собрал за месяц в свой сильно облегченный полк, больше напоминающий батальон, плотность вооружения и оснащения была совершенно дикой и запредельной для любой армии в мире на тот момент. Если смотреть по пехоте, конечно. Но Тухачевскому этого было мало, поэтому он продолжал «высасывать все соки», как отмечал Ян Карлович, из него и президента Асанья, требуя то полевые телефонные аппараты, то километры телефонного кабеля, то еще какие‑то прихоти вроде сигнальных пистолетов с ракетами или танковых радиостанций. Последние ему, впрочем, не выделили – из Советского Союза их не завезли, а у республиканцев их не было.

Однако время продолжало неумолимо бежать вперед. Минул месяц с момента подписания приказа о начале формирования полка. Совершенно ничтожное для этого дела время. Но за него Тухачевский умудрился не только провести от трех до семи учений в каждой роте и батарее отдельно, но и по паре – в составе батальона. Кроме того, двадцать пятого сентября смог изобразить что‑то вроде общих маневров силами полка, о чем и доложил наверх, пытаясь донести до генерала Рикельме факт того, что пехотный полк все еще не готов, но работа ведется и есть определенный прогресс.

Реакция на доклад оказалась самой неожиданной: ему вынесли благодарность и приказали срочно выдвигаться на юг по шоссе на Толедо, дабы занять оборону. Причем, что немаловажно, – без указания точного места, дескать, сам разберется. Причем попытка выяснить, что это за бардак и куда конкретно ему вести свой полк, привела его к выводу о том, что в штабе фронта понятия не имеют, как далеко смогли продвинуться по шоссе фашисты.

Делать было нечего. Не подчиниться приказу он не мог, а потому утром следующего дня выдвинул свой миниатюрный полк в его первый боевой поход. Нужно было закрывать опасное направление, и так сложилось, что никто этого не мог сделать, кроме него.

Уже вечером того же дня на стол Хозяина легла докладная записка, переданная шифром из Мадрида:

«Докладываю, что во исполнение вашего распоряжения 1‑й пехотный полк «Красной гвардии» был выдвинут в качестве авангарда на наиболее опасное направление, с которого ожидается нападение фашистских войск. Объект протестовал и требовал дать ему завершить формирование полка, но его просьбы по данному вопросу удовлетворены не были из‑за возрастающей опасности прорыва фашистов по шоссе со стороны Толедо. 26 сентября согласно подписанному объектом приказу в полку числилось 804 человека личного состава. В наличии имелся исправный автотранспорт: 38 грузовых, 10 легковых автомобилей и 6 мотоциклов. На вооружении полка стоят: 12 противотанковых и 4 пехотных орудия, 10 крупнокалиберных, 24 станковых и 38 ручных пулеметов, 378 пистолетов‑пулеметов ППД‑34, 258 винтовок образца 1891/30 и 112 пистолетов ТТ. Кроме того, он привлек в пользу хозяйствования свыше сорока подвод и большое количество специальных средств.

Корпусной комиссар Я. К. Берзин».

Сталин негромко хмыкнул и написал на полях: «Тов. Слуцкому на особый контроль. Докладывать лично».

Глава 3

28 сентября 1936 года, утро. Окрестности шоссе Толедо – Мадрид.

– Товарищ маршал, – к наблюдающему в бинокль Тухачевскому подошел командир разведвзвода полка и бывший кавалерист Дмитрий Лавриненко [31], только что приехавший на мотоцикле, – колонна может продолжать движение. Секреты мы поставили тут и тут, – указал он на своей карте, ловко извлеченной из планшетки. – Вот тут встало отделение прикрытия.

– Фланговое охранение?

– Петров и Ильясов идут по левому флангу. Папашвили и Сидоренко – по правому флангу. Продвигаются, пользуясь рокадными грунтовыми дорогами. – Михаил Николаевич чуть заметно улыбнулся, смотря на то, как Дмитрий вел доклад. «Интересно, в этом варианте истории он тоже погибнет в танке?» – крутилось у него в голове [32].

– Хорошо. – Тухачевский повернулся к начальнику штаба полка, также слушавшему доклад, и кивнул ему, мол, действуй.

Тут же зазвучали приказы, и уже через несколько минут вся колонна пришла в движение, пробуждаясь от пятнадцатиминутного отдыха. Дисциплина в полку все еще была далека от желаемой, но маршал не зря сделал ставку на мужчин в возрасте, да еще с опытом армейской службы. Они очень быстро втягивались в ритм правильной армии, все больше и больше начиная напоминать настоящих солдат. Что радовало и глаз, и душу Михаила Николаевича.

Продвижение колонны шло очень осторожно, при тщательной и непрерывной разведке. На отдельный разведывательный взвод Лавриненко в эти последние два дня упала просто фантастическая нагрузка. Их мотоциклы носились по шоссе как угорелые, а частенько, и не по шоссе вовсе, удаляясь по боковым дорогам и грунтовым рокадам иногда на десять, а то и пятнадцать километров.

Прошло два дня пути. На шоссе встречались только гражданские, причем в незначительном количестве, идущие или едущие в сторону Мадрида. Беженцы или сочувствующие. Ни одного отряда фашистов. Но Тухачевский не переживал, так как считал, что в этом нелегком деле «лучше перебдеть, чем недобдеть». Попадать в засаду или случайно нарваться на колонну противника очень не хотелось. И этот подход дал свой результат – после обеда ближе к завершению очередного привала, вернулся дальний разъезд, обрадовав тем, что наблюдал контрольно‑пропускной пункт фашистов. От него до Толедо оставалось около пяти километров.

– Вы уверены? – переспросил маршал.

– Да. На въезде в населенный пункт стоят шлагбаум, два оборудованных пулеметных гнезда и постоянно дежурит до взвода солдат. На некотором отдалении просматривается еще какое‑то количество солдат противника, преимущественно отдыхающих. Мы смогли насчитать семь десятков.

– Вас заметили?

– Нет. Никакой явной обеспокоенности на посту не было. Непосредственно за противником мы наблюдали с левой обочины, прикрываясь деревьями и кустарником. Мотоциклы с охранением оставили метрах в двухстах позади, за ближайшим поворотом дороги.

– Значит, так, – произнес Тухачевский, рассматривая карту. – Поставишь постоянный секрет для наблюдения за этим КПП. Задачу понял?

– Понял.

– Хорошо. Остальным бойцам разведвзвода заняться близлежащими грунтовыми дорогами. Я хочу получить четкое представление о том, чем они являются не на карте, а в реальности. Особое внимание уделить хорошим грунтовкам, идущим к различным мостам. Задание ясно?

– Ясно, – козырнул Лавриненко.

– Приступайте. Товарищ Бирюзов [33], – обратился Михаил Николаевич к начальнику своего штаба полка, – полку нужно занять оборонительную позицию вдоль шоссе. Даю вам час на рекогносцировку….

Несмотря на отведенное время, начальник штаба да и весь штаб провозились с выбором оборонительных позиций свыше трех часов. Прежде всего из‑за Тухачевского. То ему то не нравилось, то это. То пулемет сюда нельзя ставить из‑за неудобства смены позиции, то сектор обстрела неудачный из‑за какого‑то там небольшого холмика. Но пока «штабные крысы» чесали в затылках и черкали карандашами карты, остальные тоже не просто грели пузо на солнце. Полковая колонна рассредоточилась, передовое охранение выдвинулось на предполагаемое место дислокации и стало готовить временные позиции, а личный состав остальных рот начал споро разгружать машины и оборудовать склады боеприпасов, место для которых было выбрано в самом начале. Долго ли, коротко ли, но через почти четыре часа такого «привала», штабные наконец‑то составили диспозицию, удовлетворившую придирчивого команданта, и началась настоящая работа.

Оборону Михаил Николаевич решил строить примерно в десяти километрах от обнаруженного форпоста противника. По‑хорошему, его бы нужно было атаковать и уничтожить, но задач таких он не получал и рисковать, подставляя жиденький полк, едва тянущий на батальон, под вероятную контратаку противника не решился. По крайней мере, до тех пор, пока не сможет нормально занять оборону, дабы встретить гостей по всем правилам гостеприимства.

Эти самые «правила» предполагалось развернуть с обеих сторон вдоль шоссе в виде пулеметных гнезд, наблюдательных пунктов, пехотных траншей полного профиля, капониров и так далее. Прихваченная из Мадрида маскировочная сеть в этих планах учитывалась и должна была сильно помочь из‑за того, что местность имела много природного кустарника и низкорослых деревьев.

Хоть на весь полк было чуть больше восьмисот человек личного состава, но покопать пришлось изрядно, благо, что Михаил Николаевич благоразумно выбил для своих подчиненных нормальный шанцевый инструмент в достатке. Кроме того, несмотря на весьма активное неудовольствие подчиненных, маршал настоял на создании укрытий, в том числе и для автомобилей. Всех. А это полсотни больших окопов с въездами да маскировкой.

Свыше трех суток ударной работы завершились ожидаемо – рано утром 2 октября пришел посыльный головного секрета, сообщивший о том, что у переезда остановилась колонна противника, включая несколько танков. Веселье начиналось…

Удачно эшелонированная и замаскированная оборона позволила свободно пропустить авангард противника, не вызвав подозрения, и ударить практически одновременно перекрестным пулеметным огнем, когда колонна втянулась в подготовленную для нее ловушку, растянувшуюся на пять километров. Реально было, конечно, меньше, но авангардные и арьергардные посты оказались вынесены на километр в каждую сторону от основных сил. Не бой, а бойня… расстрел мишеней в тире. Ситуация усугубилась тем, что большая часть солдат противника после начала обстрела либо пыталась укрыться за скатом дорожной насыпи, которая полностью простреливалась, либо вообще стремилась убежать назад, вырываясь из этого огненного мешка. Но оба решения оказались неудачными. Полсотни пулеметов сделали свое дело, получив кровавую жатву. Аккомпанемент им составили два десятка орудий, подкидывающие 45‑мм осколочные и 76‑мм шрапнельные снаряды паникующим фашистам. Только крупнокалиберные ДК молчали из‑за малого количества боеприпасов, да и особенного смысла вводить их в бой пока не было. И так справлялись.

– Товарищ Бирюзов, – обратился к начальнику своего штаба Тухачевский, рассматривая в бинокль совершенно разбитую колонну, – прикажите прекратить огонь и доложите о потерях.

– Есть доложить о потерях, – кивнул тот и ринулся к связистам, но спустя пять минут вернулся. – Пять человек убито, двенадцать ранено, из них только один тяжело.

– Отдельной роте автоматчиков проверить место боя. Пленных сдать бойцам учебной роты. Полчаса хватит?

– Да, товарищ маршал.

– Тогда приступайте. В трофейные команды отправьте бойцов первой стрелковой роты.

Затишье было недолгим. Уже через два часа над дорогой пролетело звено из двух самолетов He‑51, по всей видимости, разведывая обстановку. Однако большая часть полка продолжала «томиться» на замаскированных позициях, открывать огня не стали, а потому летчики посчитали, что на дороге копошатся остатки разбитой колонны, и полетели дальше, пытаясь найти виновников разгрома.

Спустя минут пятнадцать они вернулись. Вновь пролетели над дорогой. Видимо, что‑то заподозрив, решили зайти на новый круг и пройти ниже. Но в этот раз Тухачевский решил, что пора – высота двести‑триста метров была чрезвычайно заманчивой для стрельбы его зенитных установок. И уже через несколько секунд после команды шесть крупнокалиберных пулеметов ДК, установленных на турелях, доходчиво объяснили гостям, «кто в доме хозяин». В итоге один самолет «поцеловался» с землей, а второй, пользуясь неопытностью зенитчиков, хоть и отделался несколькими попаданиями в плоскости, но ушел в сторону Толедо.