Текст книги "Солдатский подвиг. 1918-1968 (Рассказы о Советской армии)"

Автор книги: Михаил Шолохов

Соавторы: Константин Паустовский,Вениамин Каверин,Константин Симонов,Борис Полевой,Аркадий Гайдар,Валентин Катаев,Лев Кассиль,Александр Фадеев,Гавриил Троепольский,Леонид Соболев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

Команды вернулись на исходное положение. И еще не объявили результатов стрельбы, а у солдат уже стало проходить то напряженное состояние, какое бывает у каждого спортсмена во время состязаний. Они почувствовали усталость – не только сегодняшнюю, но многодневную, накопленную за все время тренировок. Бекмурадов одной рукой так сжимал карабин, что пальцы побелели, а другая, свободная, висела, как плеть. Зимин весь обмяк и даже глаза прикрыл. Лева неестественно высоко держал голову: видно, ему очень хотелось уронить ее на грудь…

Раньше чем судьи объявили победителя, к Терехову подбежал старшина Звягин и поздравил его.

– Молодцы, выиграли! – сказал он.

Солдаты стряхнули усталость, потянувшись к старшине. В это время главный судья в рупор сказал, что кубок завоевало отделение сержанта Терехова, и назвал время.

После первых взаимных поздравлений Карамышев сказал:

– А время на тренировках у нас было получше.

– Щукин подвел, – заметил Снытко, – если бы он не упал…

И тут только хватились: а где же Щукин? Осмотрелись и увидели, что он сидит поодаль и тупо смотрит в землю.

– Во, бачили? – возмутился Снытко. – Из-за него чуть первое место не прохлопали, а ему байдуже, сидит себе…

И Карамышев в эту минуту нехорошо подумал о Щукине: «Вот, хвастал, хвастал, языком болтал, а на деле – пшик. И всегда у него так…»

– Чего ты уселся там? – недовольно крикнул он Щукину. – Иди сюда!

Вася поднял голову.

– А ему подходить к нам совестно, – громко сказал Зимин.

– Щукин, идите сюда! – приказал Терехов.

Опираясь на карабин, Вася поднялся и, сильно хромая, медленно направился к товарищам.

– Ишь прикидывается! – жестко произнес Снытко.

– Ну, ну, веселей, Вася! – иронически подбодрил Карамышев.

Щукин подошел и снова опустился на землю.

– Нога у меня, ребята, – не поднимая глаз, сказал он мрачно.

– У каждого есть нога, – перебил Зимин, – даже две.

Вася укоризненно посмотрел на него, вздохнул и добавил прежним тоном:

– Когда упал – там, с лестницы, – повредил ее, наверное… И совсем не мог бежать…

– А ну, что у вас с ногой? – нагнулся к нему Терехов.

Он взялся за сапог, но Щукин, округлив глаза, сказал строго:

– Ой, товарищ сержант… – И, когда Терехов отнял руку, извиняющимся тоном добавил: – Больно очень.

– Потерпи, Вася, – подошел Карамышев, – мы сейчас, – и тоже взялся за сапог.

Вася сморщился от боли, на лбу и на верхней губе у него выступили капельки пота. Когда сапог был снят, он чуть слышно охнул.

– Да а… – протянул Терехов.

Нога у Щукина выглядела неважно: опухла и посинела.

Подошел майор Долгов. Он присел возле Щукина и слегка помял опухоль пальцами. Вася, откинув голову назад, стиснул зубы и терпел.

– Как же вы с такой ногой бежали? – спросил командир.

Щукин обвел взглядом товарищей, взглянул на майора.

– Я хотел как лучше, – заговорил он, шмыгнув носом. – Команда была представлена, заменить меня нельзя… Я решил: потерплю… А не сказал, чтобы вас не тревожить…

Майор положил руку Щукину на плечо и сказал:

– По-моему, решение правильное. А вы как думаете? – обернулся майор к солдатам.

– Конечно, правильное! – горячо подтвердил Лева. – Щукин держался молодцом, это настоящая выдержка… А если бы мы были в разведке и кого-то ранило? Там замену не попросишь…

– Вот именно, – сказал майор. – Будем держать равнение на разведку.

От судейского столика передали команду участникам состязания строиться.

– Щукина оставьте, – распорядился Долгов. Сам он остался рядом со Щукиным и отсюда смотрел на церемонию вручения кубка отделению сержанта Терехова.

– А где же мы его поставим? – спросил Вася.

– Мне кажется, место ему найдется, – ответил майор. – Скорее всего, в комнату политпросветработы, там надо будет завести уголок спортивных трофеев.

– Я уже думал, где его поставить, – доверительно сообщил Щукин, – только не говорил никому.

– Где же вы думали его поставить?

– В углу, вправо от окна, где шахматный столик… Там его и поставить. Как в комнату войдешь, сразу в глаза будет бросаться… – Вася помолчал, взглянул на майора и, понизив голос, сообщил: – Знаете, товарищ майор, я, бывало, как глаза закрою, так и вижу этот кубок у нас в комнате политпросветработы, в том углу… Вот вы спросили, как я бежал… Очень больно было, даже упал. И вдруг, когда упал, увидел: тот угол в нашей комнате пустой… И я опять побежал…

Майор слушал серьезно, без улыбки; сухощавое лицо его оставалось неподвижным, только серые глаза теплели. Но глаз его Щукин не видел и решил больше не надоедать майору своими разговорами.

Когда отделение вернулось от судейского столика с кубком, Долгов поздравил солдат, а потом сказал:

– Несите Щукина в санчасть.

Солдаты дружно протянули к Василию руки, подставили плечи. Карамышев протянул ему кубок, и Щукин взял его бережно, обеими руками.

Так и несли товарища к санитарной машине, гордые своей победой.

С тех пор к Щукину стали относиться серьезнее, подтрунивали над ним меньше. И Вася, одержав над собой первую победу, сделался к себе построже, хотя и не излечился от охотничьей страсти – прихвастнуть! Но от этого разве быстро излечишься?!

Борис Минаев
КОНЕЦ НАИРИ

Рис. Г. Калиновского

Море плескалось о берег легкими прозрачными волнами. Светло-зеленое, с коричневыми пятнами водорослей, оно словно густело вдали, становилось изумрудным и вдруг, неестественно резко теряя свой цвет, широкой темной лентой упиралось в горизонт. Солнце, маленькое и злое, раскалило и море, и землю. Воздух был горяч, неподвижен.

В нескольких километрах от берега, резко выделяясь на синей поверхности моря грязным пятном косого паруса, лежала большая фелюга. Отсюда, с высокого утеса, на котором стояли капитан и лейтенант – офицеры-пограничники, – она была видна как на ладони.

Капитан Бурмин снял фуражку и медленно вытер платком вспотевшее лицо. Глаза его, только что с интересом рассматривавшие фелюгу, теперь выражали полное безразличие.

– Ну, – сказал он, обернувшись к лейтенанту, – как тебе солнышко нравится? А?

Лейтенант не ответил. Он был так поглощен наблюдением за фелюгой, что не слышал вопроса. Лицо его, очень молодое, с ясными голубыми глазами, которые он щурил в окуляры бинокля, почти совсем еще не тронутое загаром, было по-юношески свежо, и даже светло-каштановые усики, подбритые с расчетом сделать их более заметными, нисколько не делали его старше. Ни солнце, ни жара, которые действительно были невыносимы, совсем не интересовали лейтенанта в эту минуту. Не обладая ни спокойствием, ни выдержкой капитана, он не мог оторвать глаз от моря и от неведомо как попавшего в прибрежные воды старенького парусного судна. Оно было низкобортным, с огромным парусом, вершина которого загибалась вниз наподобие полумесяца, – появление его казалось неестественным в наши дни.

Лейтенант Корнев прибыл на морскую границу совсем недавно, прямо из военного училища. Это было первое нарушение территориальных вод, при котором он присутствовал, совершенное к тому же нелепым на вид судном.

– Экспонат исторического музея, – пробормотал лейтенант. – Интересно, какой ветер его сюда занес?

– Ну, какой – это ясно, – чуть пожал плечами Бурмин. – Юго-восточный. Эти ветры здесь пока наиболее беспокойные. А к водоплавающему анахронизму внимательно присматривайся. У нас теперь подобных не найдешь, а на Востоке они еще действуют…

В это время на фелюге спустили парус. На палубе стали видны светлые форменки моряков пограничной охраны. Катера, пришвартовавшегося уже около часа назад к противоположному борту фелюги, видно не было: его скрывал корпус судна.

– Думаете, контрабандисты? – спросил лейтенант.

Капитан пожал плечами:

– Ничего не думаю. Может быть, контрабандист, может, и купец. Вчера в шторм попал, мог с пути сбиться. Ничего хитрого нет, в море все бывает. Да вот подожди, – добавил он, заметив, что фигурки моряков, словно по команде, исчезли с палубы, – сейчас узнаем.

От грязно-желтого кузова фелюги отделился голубой катерок. Не прошло и десяти минут, как он проскочил в маленькую бухточку под утесом и, пофыркивая, остановился – закачался на легкой волне.

– Ну, что там, старшина Гурзуф? – крикнул вниз Бурмин.

Старшина стоял на носу, широко расставив ноги. Он поднял рупор, и слова его пошли вверх одно за другим, словно карабкались по отвесной скале:

– Товарищ капитан… купец… идет… Трапезунд. Говорит, в шторм попал… груз… тыквы… арбузы.

– Так, – сказал капитан и, вынув платок, снова вытер успевшее вспотеть лицо. Потом еще раз посмотрел на море, и глубокие морщинки, расходящиеся веером у его глаз, собрались в тугой и узкий луч. – Ну что ж, купец так купец. Только моряк, видно, неважный… А купец и того хуже. Как думаешь? А?

Лейтенант развел руками:

– Вот уж чего не знаю, того не знаю, товарищ капитан! Живого купца мой возраст не позволил мне видеть, а в коммерции по роду службы не разбираюсь.

– Ну, первое – причина уважительная, тут я с тебя вину снимаю, – засмеялся Бурмин. – А вот что касается второго, честное слово, напрасно. В жизни все пригодиться может, на границе тем более. – Он перестал смеяться и потер руками подбородок. – Плохой купец… Дрянь купец. Торговать совсем не умеет. – Он хитро прищурился и вдруг неожиданно подмигнул Корневу: – Я бы вот, например, лейтенант, так не торговал. – И, прежде чем Корнев успел что-либо сказать, сложил руки рупором и крикнул вниз: – Эй, на катере, мотор не глушить! Пойдем посмотрим, что там за арбузы. И на живого купца кстати посмотрим.

Цепляясь за кусты, они по крутой тропинке, огибавшей утес, быстро спустились вниз на влажную береговую гальку.

Застучав мотором, катер выскочил из узкого горла бухточки на морской простор и помчался к фелюге, вытягивая за собой молочную линию вспененной винтом воды. Низкий кузов фелюги то выскакивал из белых гребней, то прятался в них.

Старшина Гурзуф обстоятельно докладывал о случившемся. В территориальных водах фелюгу обнаружили ночью. Утром, когда шторм внезапно сменился штилем, волны пригнали ее ближе к берегу. На борту ее находились четыре человека: капитан, он же хозяин судна, кок и два матроса. Трюм фелюги был набит тыквами и арбузами. Ничего подозрительного ни в трюме, ни на палубе обнаружено не было.

– На палубе грязи – хоть картошку сажай, – добавил Гурзуф. – Живут же люди, честное слово! Тьфу!

Вспугнутая шумом мотора, с недовольным криком, чуть не задев катер крылом, промчалась чайка. Еще несколько других поднялись над береговыми утесами, протяжно крича.

– Будет ветер скоро, – сказал Гурзуф. – Может быть, через час.

Катерок описал крутую дугу и мягко ткнулся бортом в борт фелюги. Гурзуф первый вспрыгнул на палубу и закрепил концы.

Под грязным залатанным тентом на баке сидел толстый кок в промасленной красной куртке и лениво мыл в большом тазу рис. Он был похож на большую птицу, нахохлившуюся в раздумье – клевать ей зерно или нет.

Из надстройки на юте, образовывавшей единственную на судне каюту, выскочил маленький человек в шароварах, висевших на нем, как оболочка шара, из которой выпущен воздух, и в туфлях, надетых на босу ногу.

Крошечные черные глазки турка быстро ощупали каждого из прибывших, и, угадав старшего, турок затараторил:

– Ай-ай, как нехорошо: такой большой начальник – столько беспокойства! Но зачем держишь, начальник, почему не даешь уходить? Вот документы – читай, пожалуйста! Вот фелюга – смотри сколько хочешь! Твой человек уже все осмотрел. Весь груз перевернул. Половину чуть не испортил. Смотри еще, если нужно… Разреши скорей уходить! Жары такой давно не видал… Груз пропадет – совсем нищим стану!

– Подожди, не спеши так, – засмеялся капитан, – тебя никто к нам в гости не звал – сам явился. Теперь жди, пока не выгоним. Ты говоришь, в Трапезунд шел? Почему же туда не попал?

– Большой шторм был. – Турок сокрушенно покачал головой. – Ай, какой большой! Думал, совсем конец. Спасибо, аллах выручил. Из Синопа вышли – тихо, хорошо. Потом ветер, такой ветер – сорок лет плаваю – редко видел. Ничего не могли сделать, руль заклинило. Утром смотрим: берег! Какой берег? Русский! «Ай, думаю, примет еще за контрабандистов». Спасибо, ничего плохого на борту нет: тыквы, арбузы. Еще раз прошу, начальник, смотри сам, пожалуйста. Ветер поднимается – можно уже уходить. Купец должен торговать быстро. Сегодня в Трапезунде арбузов нет – завтра могут навезти. Зачем тогда деньгами рисковал?

– Вот, видал: это и есть настоящий купец, – подтолкнул лейтенанта Бурмин. – Трех человек едва не утопил, сам с ними на дно пошел бы – не жалко. Денег жалко. Смотри хорошенько, ты живого купца не видел. И вообще, представь себе, что ты сегодня, как сам сказал, в историческом музее. Ну что ж, хозяин, пойдем, суденышко твое посмотрим.

Они неторопливо пошли вдоль борта. Турок семенил сбоку. Ничего подозрительного наверху заметить действительно было нельзя. Обойдя палубу, они приблизились к люку, затянутому брезентом, но неплотно: один угол был отогнут, открывая доступ воздуху в трюм.

– А ты по-русски где говорить научился? – спросил капитан.

– Как – где? В Одессе был, в Туапсе был, в Новороссийске. Еще много лет назад. С купцами торговал. О, какие купцы были! – Турок восторженно прищелкнул языком. – Большие дела делали!

– Большие, – согласился капитан. – За эти дела их и убрали. Как думаешь, правильно сделали, а?

– Зачем мне думать? Что сделали, то сделали. Я в чужом деле не хозяин. – Турок вдруг хлопнул себя по лбу рукой. – Ай, какой я плохой человек! Гости пришли, арбузы как мед, забыл угостить.

Он крикнул что-то по-турецки, и один из горбоносых, обнаженных до пояса матросов двинулся к люку.

Бурмин остановил его жестом.

– Правильно ты сказал, купец, плохой ты хозяин. Не так у нас угощают. У нас говорят: вот лежат арбузы, выбирай себе по вкусу. Выбрал – бери и ешь на здоровье.

– Ай, хорошо ты мне сказал, начальник! Правильно сказал. Стар я стал, глупеть начал. Пойдем вниз, милости просим. Выбирай пять, десять арбузов! Хочешь – ешь, хочешь – с собой бери. Для хорошего человека ничего не жалко.

Турок быстро отбросил брезент и полез вниз. По крутому скрипучему трапу Бурмин и Корнев спустились следом за ним.

В трюме царил полумрак. Солнечный свет, проникающий в отверстие люка, лежал на грязном полу ярким квадратным пятном. Потревоженные спустившимися вниз людьми, в нем запрыгали тучи золотистых пылинок.

Арбузы были навалены к бортам до самой палубы. Сквозь зелень местами просвечивали янтарно-желтые пятна тыкв.

С минуту все стояли неподвижно, свыкаясь с полумраком. Потом Бурмин взял в руки арбуз.

– Режь, пробуй, пожалуйста! – согнулся в полупоклоне турок.

Нож вошел в арбуз с легким треском. Из треугольного разреза капитан извлек сочную пирамидку.

– Хорош, – сказал он, – беру, спасибо. Если все такие, большие деньги заработаешь, хозяин. – Он вложил пирамидку обратно. – А вдруг в Трапезунде и без тебя все на базаре арбузами завалено, а? Что тогда будешь делать, купец?

– Зачем завалено? – обиделся турок. – Знаю: арбузов нет, спрос большой есть.

– Хорошо знаешь? Верный человек сообщил?

Турок засмеялся и похлопал себя по ляжкам.

– Какой человек? Сам в Трапезунде был; семь дней только, как в Синоп приехал. В таких делах никому не доверяю.

– Сам? – искренне удивился Бурмин. – Ай, молодец! Старый, а такой быстрый. За арбуз спасибо. Если и тыква будет так же хороша, тем более благодарен буду.

– Тыкву? – удивился хозяин. – Ты хочешь взять тыкву? Бери, пожалуйста! Сейчас прикажу – на катер доставят.

– Не беспокойся. Я сам на свой вкус возьму.

Капитан передал лейтенанту нож и нагнулся, отбрасывая в сторону зеленые тела арбузов и добираясь к светло-желтым, пятнистым шарам.

По морщинистому лицу турка промелькнула тень беспокойства. Она промелькнула так быстро, что это могло и показаться. Однако, поймав взгляд лейтенанта, турок быстро шагнул из-под солнечного разреза люка в сторону, в полумрак трюма.

Прежде чем Корнев успел хотя бы знаком заставить капитана насторожиться, тот уже поднялся, держа в руках большую тыкву.

– Уф, – сказал он, с трудом расправив поясницу, – хороша! Такую с кашей сварить – пальцы оближешь. А ну, давайте нож, посмотрим, какая она внутри!

Крошечные глазки хозяина угрожающе блеснули. Маленькое тело сжалось в комок. Теперь возбуждение его было настолько явным, что лейтенант быстрым, почти инстинктивным движением положил руку на кобуру пистолета.

Но лицо хозяина, добродушное и заискивающее, снова смеялось всеми морщинками.

– Ай, какой шутник начальник, зачем голову морочишь? Кто тыкву режет? Боишься, плохая, – скажи, десяток других прикажу на катер отправить. Эту положи, шутить времени нет.

– Зачем волнуешься? – мягко улыбнулся капитан. – Сам сказал, что даришь. Теперь моя тыква: что хочу, то и делаю. Давай нож!

Не спуская глаз с турка, Корнев передал капитану нож. Турок все еще смеялся, правда уже совсем тихо, и качал головой.

– Ай, какой шутник, начальник, кто тыкву режет?

Бурмин шагнул к свету. В его руке блеснуло что-то длинное, гибкое, вспыхнувшее сразу в солнечном луче переливчатым, холодным огнем.

– Так, – сказал капитан, – с начинкой. Молодец купец, хорошо придумал. На таких тыквах можно большой капитал сделать… только не сейчас… двадцать лет назад… Теперь много не заработаешь. У нас научились шелк лучше делать. Кому думал груз сдавать? Почему молчишь? Не хочешь разговаривать? Ну ладно, на берегу скажешь. Ставь парус! В Трапезунд не пойдешь – пойдешь в Батуми!

Хозяин молчал. Казалось, он так потрясен происшедшим, что вот-вот потеряет сознание. Пошатываясь, он сделал два шага назад, в глубину трюма. Рука его, ища точку опоры для сразу обмякшего тела, заскользила по обшивке судна.

Капитан мгновенно переменился. Лицо его стало жестким.

– Стоп! – крикнул он металлическим голосом. – Туда не ходить! Еще одно движение – буду стрелять! Лейтенант, поддержите купца, ему плохо. Помогите подняться наверх. На воздухе станет лучше. И смотри, купец, без фокусов!

Солнце сияло над морем и горами. Легкие волны, набегая на берег, наносили на него пенистую, пульсирующую гряду. Из темных горных ущелий сползали к морю пухлые облака.

На баке, под тентом, поджав под себя ноги, рядом с коком сидели оба матроса фелюги. У борта стоял старшина с автоматом на груди. В его больших и синих, как море, глазах играли веселые искорки.

Капитан одобрительно кивнул головой.

– Так, – сказал он, – правильно, Гурзуф! Приготовьте теперь канат, проверим днище фелюги. На всякий случай.

* * *

Косые, упругие струи дождя хлестали землю. Сквозь мутную завесу далеко внизу виднелось свинцовое море. Оно вздымало огромные валы и бросало их на прибрежные скалы. Ветер бил крупными каплями дождя в запотевшие стекла. Маленький домик пограничной заставы вздрагивал.

Капитан Бурмин встал из-за стола и прошелся по комнате.

– Не понимаешь? – спросил он, останавливаясь против Корнева. – Думаешь, капитан просто угадал, что на фелюге что-то неладно, и тыкву наугад резал? Нет, неверно думаешь. Почему – сейчас объясню.

Вот смотри, на столе лежит газета. Газета эта турецкая, торговый бюллетень. Здесь есть все, что нужно для купеческой души: почем табак в Измире, сколько стоит кишмиш в Стамбуле, где продается хлопок и шерсть. Предложений в три раза больше спроса. Это значит – турецкий бедняк затянул пояс до отказа и покупать уже ничего не может. Торговля совсем замирает. Ты говоришь: «Я в коммерции ничего не понимаю». Я тоже раньше ничего не понимал. На границу пришел, по-иному рассуждать начал. Когда служишь здесь, надо знать, как соседи живут. Потому что соседи у нас иногда совсем беспокойные.

Беру я эту газету и просматриваю. Вот последний номер. Там, где карандашом подчеркнуто, написано: в Трапезунде лежат горы арбузов – гниют, никто не покупает. Денег нет! Понимаешь? А купец везет еще одну гору, везет себе в убыток. Вот почему я сказал еще на берегу: плохой купец. Тогда это уже для меня было совершенно ясно. Но почему плохой? Вот это надо было выяснить, прежде чем делать выводы. Тут могли быть две возможности: либо купец совсем еще неопытен в торговых делах, либо введен кем-то в заблуждение относительно положения на рынке и торгового бюллетеня не читал.

Но кого мы увидели на фелюге?

Старого, опытного купца, который обманывает людей дольше, чем я живу на свете, и который двух шагов не сделает, если ему за это не заплатят. Такого не проведешь! Да и утверждает он, кроме того, что сам лично недавно был в Трапезунде.

Следовательно, оба предположения нужно было опровергнуть. И остается только одно. Купец врет: идет он не в Трапезунд и попал в наши воды не случайно. И, значит, товар везет не для продажи, а для того, чтобы глаза отвести, если попадется.

Гурзуф искал хорошо. Но искать надо было еще лучше. Когда спустились в трюм, меня как будто по голове ударило: тыквы! В тыкву умелый человек многое может спрятать…

Бурмин взял со стола пачку «Казбека». Лейтенант зажег спичку. Бурмин закурил.

– Спасибо, – кивнул он головой. – Теперь слушай дальше. Когда я вынул шелковый чулок, то удивился. Чулки сейчас у нас делают лучше. И в магазинах их сколько душе угодно. Сколько мог заработать купец? Нисколько. Значит, опять не то.

Но тут купец раньше времени себя выдал. Увидел, что игра проиграна, и хотел освободиться от самого главного. Инсценировал обморок и повалился на обшивку, как малокровная женщина. Кто на рискованное дело идет, у того голова так быстро не кружится, сам понимаешь! Я следил за его рукой. Ты, наверное, тоже заметил: он что-то искал! Тут уж мне гадать было не к чему. Бывали подобные случаи. Нажимается где нужно рычажок – и отрывается от днища то, от чего нужно непременно освободиться. Если бы купец успел, было бы то же самое. Потом на глубине в сотню метров попробуй найти доказательство – тот самый эхолот, что сейчас у нас в руках со всеми записями.

Капитан подошел к окну, по которому взапуски бежали струйки дождя.

– Видно, за промер дна у наших берегов где-то опять хорошо платят. Не на каждой такой посудине плавает коком специалист-гидрограф с высшим образованием! А о купце этом я давно слышал. Еще до революции на Кавказском побережье известны были два Наири – отец и сын, крупные контрабандисты. Ничем не брезговали для наживы. У таможенной охраны мимо пальцев уходили, всегда могли откупиться: большой капитал имели. После революции Наири у наших берегов не появлялись, но своих людей присылали. Вчера же сам Наири-сын к нам пришел. Видно, большой суммой его соблазнили. Однако от старого он освободиться не мог: контрабанду все-таки захватил. А может, то еще вернее, захватил для маскировки. Если будут подозревать на большее, скажет: «Я контрабандист, нарушитель таможенных законов, и только. Вот смотри, у меня чулки!» Купец не думал, что как раз именно его груз и вызовет наибольшее подозрение, не знал, что мы в курсе торговых дел Черноморского побережья. И вообще купец для сегодняшнего дня мало что знал. Вот и все. Ясно? Понимаешь теперь, для чего коммерцию знать иногда нужно?

Капитан замолчал, продолжая смотреть в окно. В комнате стало тихо. Даже дождь как будто совсем перестал. Потом сильный порыв ветра потряс стены. Яркая вспышка молнии осветила море до самого горизонта. С затянутых тучами горных вершин скатился к берегу дробный обвал грома, повторяемый эхом в прибрежных ущельях.