Текст книги "Орлята (Рассказы)"

Автор книги: Михаил Шолохов

Соавторы: Аркадий Гайдар,Леонид Пантелеев,Николай Островский,Леонид Жариков,Лев Гумилевский,Михаил Стельмах,Александр Кононов,Андрей Головко,Григорий Гельфандбейн,Нази Киласония
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

– Вот и мы сделали разверстку!.. На том свете будут помнить, как у людей хлеб забирать!..

Переборы лошадиных копыт умолкли, дед нагнулся к Мишкиному уху, зашептал:

– Стар я… не влезу на коня… Посажу я тебя, внучек, верхом, и езжай ты с богом на хутор Пронин… Дорогу я тебе укажу… Там должен быть энтот отряд, какой с музыкой шел через нашу станицу… Скажи им, нехай идут в станицу: тут, мол, банда!.. Понял?..

Мишка молча кивнул головой. Посадил его дед верхом, ноги привязал к седлу веревкой, чтобы не упал, и через гумно, мимо пруда, мимо бандитской заставы провел Савраску в степь.

– Вот в бугор пошла балка, над ней езжай, никуда не свиливай! Прямо в хутор приедешь. Ну, трогай, мой родный!..

Поцеловал дед Мишку и тихонько ударил Савраску ладонью.

Ночь месячная, видная. Савраска трюхает мелкой рысцой, пофыркивает и, чуя на спине легонькую ношу, убавляет шаг. Мишка трогает его поводьями, хлопает рукой по шее, трясется, подпрыгивая.

Перепела бодро посвистывают где-то в зеленой гущине зреющих хлебов. На дне балки звенит родниковая вода, ветер тянет прохладой.

Мишке страшно одному в степи, обнимает руками теплую Савраскину шею, жмется к нему маленьким зябким комочком.

Балка ползет в гору, спускается, опять ползет в гору. Мишке страшно оглянуться назад, шепчет, стараясь не думать ни о чем. В ушах у него застывает тишина, глаза закрыты.

Савраска мотнул головой, фыркнул, прибавил шагу. Чуточку приоткрыл Мишка глаза – увидел внизу, под горой, бледно-желтые огоньки. Ветром донесло собачий лай.

Теплой радостью на минуту согрелась Мишкина грудь. Толкнул Савраску ногами, крикнул:

– Но-о-о-о!..

Собачий лай ближе, видны на пригорке смутные очертания ветряка.

– Кто едет? – окрик от ветряка.

Мишка молча понукает Савраску. Над сонным хутором заголосили петухи.

– Стой! Кто едет?.. Стрелять буду!..

Мишка испуганно натянул поводья, но Савраска, почуявший близость лошадей, заржал и рванулся, не слушаясь поводьев.

– Сто-о-ой!.

Около ветряка ахнули выстрелы. Мишкин крик потонул в топоте конских ног. Савраска захрипел, стал в дыбки и грузно повалился на правый бок.

Мишка на мгновение ощутил страшную, непереносимую боль в ноге, крик присох у него на губах. Савраска наваливался на ногу все тяжелее и тяжелее.

Лошадиный топот ближе. Подскакали двое, звякая шашками, прыгнули с лошадей, нагнулись над Мишкой.

– Мать родная, да ведь это парнишка!

– Неужто ухлопали?!

Кто-то сунул Мишке за пазуху руку, близко в лицо дохнул табаком. Чей-то обрадованный голос сказал:

– Он целенький!.. Никак, ногу ему конь раздавил?.. Теряя сознание, прошептал Мишка:

– Банда в станице… Батяньку убили… Сполком сожгли, а дедуня велел вам скорейча ехать туда!

Перед тускнеющим Мишкиным взором поплыли цветные круги…

Прошел мимо батянька, усы рыжие крутит, смеется, а на глазу у него сидит покачиваясь большая зеленая муха. Дед прошагал, укоризненно качая головой, маманька, потом маленький лобастый человек с протянутой рукой, и рука указывает прямо на него, на Мишку.

– Товарищ Ленин!.. – вскрикнул Мишка глохнущим голосом, силясь приподнял голову – и улыбнулся, протягивая вперед руки.

Александр Кононов
ЧАПАЕНОК
Рассказ

Отряд Чапаева стоял на отдыхе в большом селе.

Рядом с избой, где остановился Василий Иванович, был двор Лагутиных. В семье Лагутиных самым младшим был Гриша. Ему шел пятый год.

Однажды Гриша отправился к Чапаеву один, тайком от сестры. Сестра казалась ему большой – ей пошел уже тринадцатый год, играть в войну она не хотела и вообще была девочкой, с ней даже разговаривать было скучно.

Гриша вошел во двор и неторопливо зашагал вперед. Кругом было много интересного. У хлевов стояли две оседланные лошади, мотали головами, звенели уздечками. Седла на них были желтой кожи, стремена висели высоко, по-казачьи.

В пыли бродил одинокий петух. Он гордо выгнул шею и поглядел на Гришу желтым сверкающим глазом. В самом конце двора, около сарая, росли лопухи. Вот бы порубить их ивовым прутом, так, чтобы они легли наземь, как беляки под саблей Чапаева!

Но недалеко от лопухов сидел на широком бревне Петр Исаев. Ворот рубахи был у него расстегнут, стальная потемневшая цепочка вилась через всю грудь и кончалась большим кольцом. Кольцо было приделано к ручке нагана, а сам наган торчал из-за широкого кожаного пояса.

По-особенному сидела на нем и папаха, сдвинутая на затылок так далеко, что вот-вот свалится. К папахе была наискось пришита красная лента.

Петр Исаев лениво притопывал каблуком, позвякивал шпорой и глядел на Гришу Лагутина.

– А вам куда, гражданин? – строго закричал он.

Гриша остановился.

– Где был? – уже тише спросил его Петька, сел на бревне поудобней и положил на колени длинную шашку в черных ножнах.

Гриша оробел, но не очень. Он ни в чем не был виноват. С самого утра он вел себя смирно. А на петуха с желтым глазом даже и не замахнулся.

Помолчав немного и пососав палец, Гриша решился ответить:

– Ходил на речку с тетей Настей.

– А почему?

– Белье полоскать.

– А почему?

Гриша поглядел искоса, боком. Петра Исаева он знал уже с неделю, но понять его не мог: то смеется, то пытает всякими вопросами, а то и сахара даст.

Сейчас Петр грозно хмурил свои реденькие, выгоревшие на солнце брови.

Грише и боязно стало, и уйти не хотелось от мужчины, увешанного оружием.

– Почему? – повторил Исаев.

– Чтоб чистое было, – ответил наконец Гриша.

– А как тебя зовут?

– Небось знаешь: Гришкой.

– А почему Гришкой?

Гриша уже начал расстраиваться, но тут Петр вскочил с бревна:

– Доброго здоровья, Василий Иванович!

Гриша оглянулся: от ворот шел к дому Чапаев. Он весело похлопывал хлыстом по своим запыленным сапогам.

– Эй, орел, с чего загрустил? – спросил он Гришу. Тот пыхтел и ничего не отвечал.

Чапаев стоял перед ним ладный и красивый, как всегда. Коричневые ремни пересекали его гимнастерку, револьвер висел в тяжелой деревянной кобуре, сапоги были ловко подтянуты у колен ремешками.

– А сабля твоя где? – сказал наконец Гриша.

– Дома оставил. Придешь в гости – покажу.

– А когда?

– В гости-то? Да хоть сейчас. Я тебя на саблю верхом посажу: тут тебе и конь, тут тебе и оружие.

Чапаев взял Гришу за руку и повел к избе. Часовой, стоявший у крыльца, пропустил их улыбаясь.

Но только они прошли, как через двор пролетела к избе Гришина сестра Лида.

– Пришел Чапаев? – запыхавшись, спросила она часового и поднялась было на крыльцо.

Часовой загородил дверь винтовкой.

– А зачем тебе товарищ Чапаев?

– Я к нему в отряд хочу.

Часовой захохотал:

– В отряд? Погоди, дочка, годов семь. Подрасти. А тогда и в отряд.

– Да, подрасти! Пока подрастешь, и война кончится.

– Не кончится. Мы без тебя не справимся.

Девочка вдруг быстро нагнулась и под дулом винтовки прыгнула к двери.

– Стой! – закричал часовой.

На крыльцо выглянул Чапаев:

– Что за шум?

– Да вот, Василий Иванович, девчонка чапаевцем хочет стать. А я говорю: мала, подрасти сперва.

– Ты чья? – спросил Чапаев девочку. – Как тебя зовут?

– Лидкой. По фамилии Лагутина.

Василий Иванович знал историю семьи Лагутиных. Павел Лагутин сражался против белых в Уральске. Дети его жили у тетки Насти. Тетка не очень-то была рада, что ей пришлось кормить двух детей: в то время близко от фронта хлеба не хватало.

– А, теперь я тебя узнал. Это твой отец – Павел Лагутин? – спросил Василий Иванович.

– Ага.

– Ну, заходи, Лида. Твой брат Григорий Павлович у меня гостит.

Лида вошла в горницу и сразу стала сердитой.

– Гринька, ступай домой сейчас же! – крикнула она брату.

Гриша стоял около скамейки, где лежала шашка Чапаева. Он как раз собирался потрогать пальцем серебряную рукоятку.

– Как же, «ступай»! – проговорил он басом. – Умная какая! Сама ступай!

Василий Иванович покрутил усы, походил по комнате, подумал.

– Ну ладно, Лида, – сказал он наконец. – Мала-то ты мала, да, знать, шустра. Придумаем тебе в отряде дело.

Так и осталась в отряде Лида Лагутина.

Бойцы скоро ее полюбили и прозвали «Чапаенком».

Один раз даже позволили ей пойти в ночной дозор.

И там ночью, уже под самое утро, когда человека особенно одолевает сон, Лида заметила какие-то тени, мелькавшие далеко впереди. Она потихоньку поползла назад, к своему батальону, и разбудила красноармейцев. Те быстро вскочили, взяли оружие и встретили врага дружным огнем из винтовок. Так и не удалось белым напасть на чапаевцев врасплох. После этого бойцы еще больше полюбили Чапаенка Лиду.

Но однажды был случай, когда она рассердила Василия Ивановича.

Как-то сломалась у нее походная деревянная ложка. Она, недолго думая, забежала в пустой казачий дом, схватила со стола чью-то ложку и вернулась в батальон.

А когда сели обедать, Чапаев спросил:

– Откуда у тебя такая ложка? Я твою помню – та деревянная была, а эта – железная.

Лида покраснела.

– Да дом-то ведь брошенный, Василий Иванович, – сказала она.

Василий Иванович ударил кулаком по столу.

– На коня! – закричал он.

Лида очень гордилась тем, что она мигом может выполнить любую команду, а команду Чапаева – тем более. Она вскочила, выбежала во двор и через минуту уже подъезжала к крыльцу верхом на коне.

Чапаев вышел на крыльцо, поглядел на Лиду сердито и сказал:

– Скачи и положи ложку там, где взяла. Разве может чапаевец брать чужое? Смотри, чтоб в другой раз не пришлось тебе это повторять!

Чапаев даже покраснел – до того рассердился.

Лида скорей поскакала, разыскала пустой казачий дом и положила ложку на место.

С тех пор она ни разу ни в чем не провинилась и с честью носила свое звание Чапаенка.

А брат ее, Гриша Лагутин, вступил в Красную Армию тоже добровольцем – лет на пятнадцать позже.

Петро Панч
ПРОСТРЕЛЕННАЯ ФУРАЖКА
Глава из повести «Сын Таращанского полка»

Хотя Васильку казалось, что он не спал, но когда он снова раскрыл глаза, комната уже была освещена ярким солнцем. У окна сидела растрепанная мать и рукавом вытирала слезы. На ней была разорвана рубашка, а под глазом темнел синяк. Увидев Василька, она громко заплакала. У мальчика тоже навернулись слезы.

– Что с вами, мама? – спросил он, испуганно глядя на разорванную рубашку. – Вас били гайдамаки, да?

– Чтоб под ними земля провалилась, – ответила сквозь слезы мать и упала головой на руки.

Василек решил теперь немедленно бежать к отцу и сказать, чтоб он скорее возвращался домой, потому что гайдамаки избили мать и порвали на ней рубашку.

Он слез с сундука, взял подаренную командиром книжку и на цыпочках выскользнул из хаты.

Лошадей во дворе уже не было, остался лишь выбитый ими след под яблонькой. На ней была ободрана кора и все веточки внизу объедены. Василек позвал Шарка и выбежал с ним на улицу. От школы шли два казака. Один из них был с чубом, похожим на селедку. Впереди бежал Никита. Василек теперь боялся Никиты и спрятался за сарайчик.

Никита привел казаков ко двору Василька. Они вошли в хату, а Никита остался на улице и смотрел во двор сквозь плетень. Василек на цыпочках вышел из-за сарайчика и изо всех сил понесся в поле.

По дороге Шарко вспугнул несколько воробьев. Они купались в пыли, как в грязных обмывках. Погнался за вороной, потом начал носиться за белыми бабочками. Не поймав ни одной, он виновато оглядывался на Василька и вертел хвостом.

Когда навстречу попадались чубатые гайдамаки, Василек с Шарком обходили их стороной. Из-под ног на выгоне выпрыгивали вспугнутые кузнечики, убегали в щелки зеленые ящерицы, срывались синие стрекозы с прозрачными крылышками, а по багряным чертополохам, с цветка на цветок, перелетали мохнатые шмели.

Василек оглянулся назад. С холма видно было все село и их двор. Над трубами в небо вился легонький дымок, но над их хатой почему-то стоял огромный столб черного дыма, а под ним качался красный огонь. Василек знал уже, что такой дым бывает тогда, когда горит хата, и побежал еще сильнее, чтобы сказать об этом отцу.

В поле было безлюдно и тихо. Никто не пахал, никто не возил снопов. Василек пробежал уже и то место, где вчера остановились подводы, но нигде никого не было видно.

– Шарко, ищи след! – скомандовал он.

Шарко смотрел на него бусинками глаз и вилял хвостом.

– Ищи батин след! – и Василек наклонился к земле. Шарко тоже уткнул нос под его руку, потом принюхался, вдруг завизжал, побежал от дороги и залаял.

Василек пустился следом за ним.

В конце выгона они наткнулись на потерянную кем-то фуражку со звездой. Возле фуражки валялась тряпка с красными пятнами.

Шарко остановился, обнюхал фуражку, потом тряпку и жалобно заскулил.

– Чего ты, Шарко? – спросил Василек и поднял фуражку. В фуражке была сбоку дырочка, а в середине черные кровяные пятна.

Шарко подпрыгнул к фуражке и лизнул козырек. Василек посмотрел на переломанный козырек и обрадовался.

– Батина фуражка! Батя где-то здесь.

Но вокруг не было никого. Только блестели на солнце медные гильзы от стреляных патронов. Васильку стало страшно.

– Ищи батю, Шарко! – уже сквозь слезы проговорил он и снова побежал вниз.

Шарко завертелся на одном месте, потом, опустив морду к земле, побежал на примятое просо и по борозде опередил Василька.

Борозда привела их к речке.

Шарко подскочил к воде и, потеряв след, заскулил. С берега в воду шлепали вспугнутые им лягушки.

Он пробежал вдоль воды в одну сторону, в другую, бросился было в речку, но чуть не захлебнулся, выскочил на берег, отряхнулся и снова запрыгал возле Василька, лая на реку.

– Разве батя на тот берег переплыли? И мы давай переплывем.

Василек быстро снял штанишки и рубашку, связал в узелок вместе с книжкой и привязал себе на шею, чтобы не замочить. Отцовскую фуражку надел на голову.

– Лезь, Шарко, плыви на ту сторону, – толкнул он собаку в воду. – Не бойся, вода теплая.

Но Шарко снова выскочил на берег и, боязливо поджав хвост, залаял.

На той стороне виднелся поломанный рогоз. Василек зашел в воду и стал пристально всматриваться.

Из рогоза сначала показались ноги, потом раздувшаяся рубашка, и наконец он увидел всего человека.

Человек лежал до половины в воде и тихо качался на волнах, нагоняемых ветром. Василек, не спуская глаз с рогоза, попятился к берегу.

Вместе с Шарком они побежали вверх и, лишь оказавшись далеко в поле, остановились, чтобы перевести дыхание. У Шарка от жары вывалился красный язык, а у Василька колотилось сердце.

Отсюда реку было видно, как на ладони, но мостика, чтобы переправиться, не было.

Он оглянулся вокруг. Грякова, их села, уже не видно было, а впереди далеко-далеко виднелся какой-то хутор, обсаженный высокими деревьями.

Василек снова надел рубашку и штанишки с одной подтяжкой, а фуражку и книгу засунул под мышку и побежал напрямик к хутору.

За садом, возле хутора, под зелеными черешнями Василек неожиданно увидел много лошадей. Они стояли, запряженные в передки и в зарядные ящики.

За черешнями был овин, под которым сидели чубатые гайдамаки.

Василек подумал, что там сидят и те, которые побили его маму, обошел стороной и перелез через окоп.

На поляне он снова увидел гайдамаков. Они возились возле двух пушек. Василек еще никогда не был так близко возле пушки, взглянул на Шарка и стал приближаться.

В одной пушке гайдамак открывал и закрывал отверстие сзади. Затем брал из жестянки масло, смазывал внутри и снова закрывал. Каждый раз у него под руками что-то щелкало.

– Оставь немного и мне масла, – крикнул казак, возившийся у другой пушки, – а то колесико уже не крутится.

Первый казак отставил жестянку под кустик и начал рассматривать зубок сбоку тела орудия.

Василек подошел ближе. Вокруг стояли ящики со снарядами и валялись стреляные гильзы.

Поодаль слонялись еще казаки, но они не обращали на Василька внимания; только тот лупоглазый, что был возле пушки, заметил его и спросил:

– Ты чего здесь шляешься?

– Батю ищу, – нахмурившись, ответил Василек.

– А что твой батя делает?

Василек помолчал и нехотя ответил:

– Батя стрелять умеют!

– Молодчина твой отец. Ты с этого хутора? – он кивнул на усадьбу. Это был хутор кулака Корсуна – за огородом тянулись длинные коровники, крепкие конюшни и большие скирды хлеба. – Вынеси нам сала!

– А это далеко стреляет? – заинтересованный пушкой, спросил Василек.

– Как стрельнет, так аж на ту сторону реки достанет.

– Туда нельзя стрелять! – хмуро сказал Василек.

– Это почему же нельзя? Там ведь красные..

В это время от другого орудия позвал солдат:

– Боровик, слышь Боровик, дай мне твой разрядник!

– На, отнеси это тому дяде, – сказал лупоглазый Боровик и передал Васильку длинную палку с круглой щеткой на конце.

Возле второго орудия усатый казак встретил Василька словами:

– Глянь, это у нас новый вояка! Еще и грамотный! А ну покажи книжку. Евангелие?

Шарко, заметив, что чужой протянул к Васильку руку, ощетинился и зарычал.

Казак от неожиданности отскочил и замахнулся на Шарка щетиной. А Василек запрятал отцовскую фуражку и книжку за пазуху.

Второе орудие было открыто. Казак засунул в него щетку и начал водить ею по стволу.

– Это вы чистите? И мама стекло от лампы так чистит.

– Точно так, – серьезно ответил казак.

– А разве пушка светится?

– Она как засветит, парень, так и небу жарко станет.

– А зачем вы чистите?

– Чтобы не было там песчинок, – ответил так же серьезно казак. – А то только захочешь стрельнуть, а она бах-трах, и уже без носа.

– Пушка без носа! – Василек даже рассмеялся. – А ну покажите, как бах-трах.

– Я тебе покажу! Убирайся-ка прочь! А то я тебя самого как заложу в пушку, так ты тогда останешься без носа.

Василек попятился. Возле ящиков со снарядами стоял долговязый командир с трезубцами, вроде вилки, на воротнике и смотрел в поле через бинокль.

Шарко поднял морду, что-то нанюхал и бочком шмыгнул под кустик, где лежали продолговатые жестянки. Чуть дальше валялись брезентовые ведра, какие-то большие ключи и разбитые ящики.

Василек подошел к командиру.

– И у меня есть такое стекло: как посмотришь, так все красное – и небо, и земля.

Командир отвел от глаз бинокль и удивленно взглянул на мальчика.

– Дайте я посмотрю, дядя, – продолжал Василек.

– Ты же ничего не увидишь! Ну, на, посмотри. – Он тоже, видимо, думал, что мальчик из этого хутора, и поэтому охотно снял через голову ремешок.

Василек приложил большой бинокль к глазам. На стекле зашевелились огромные пятна, затем показались ветви, а когда он поднял немного голову, то блеснула река, будто под самыми ногами, а за рекою несколько хаток. Возле крайней хатки ходил кто-то с винтовкой за плечами.

– Увидел что-нибудь?

– Вот речка! Вот близко, и хаты вот! – И он протянул вперед руку, словно хотел схватить хату. В это время из кустов выкрикнул телефонист: – Батарея, к бою! Противник сосредоточивается в селе за рекой!

Командир выхватил у Василька бинокль, приложил к глазам и повторил команду: – К бою!

Из кустов, что были сзади батареи, к пушкам подбежали еще несколько казаков и засуетились, как муравьи. Одни подносили снаряды, другие ворочали орудия за правило, а еще другие крутили колесики, отчего орудия водили головой то в одну, то в другую сторону или вниз и вверх.

У второй пушки колесики почти совсем не вращались, и казак побежал под кусты взять масло.

Из кустов выскочил, облизываясь, Шарко и приготовился удирать.

– Где масло? – кричал казак, нервно разбрасывая пустые жестянки. – Масло где, Боровик? У меня механизм заедает.

– Вон перед твоим носом стоит жестянка!

– Да ведь она уже пустая! – казак глянул на замасленную морду Шарка и вытаращил глаза так, будто перед ним стоял не обыкновенный пес, а страшный лев.

– Собака съела. Ах ты, проклятая!.. – И наклонился за комом земли…

Шарко, увидев, что его разоблачили, поджал хвост и шмыгнул в кусты.

Василек, напуганный проказами Шарка, хотел тоже удрать, но в это время в пушки заложили снаряды, закрыли затворы и по команде «Огонь!» дернули шнуры. Блеснул огонь, и раздался страшный выстрел. Василек с испуга вскрикнул и бросился бежать.

Из кустов выскочил Шарко и тоже изо всех сил помчался на огороды.

Василек остановился у самой скирды соломы. Слезы сами текли по его щекам. В это время за рекой снова бухнуло, но уже тише, и над его головой кто-то крикнул: – Перелет!

Василек отошел от скирды и увидел на ней чубатого казака, тоже с двумя трубками у глаз. Казак сидел в гнездышке и только спереди для головы сделал в соломе дырку.

– Пхе, – произнес Василек. – Думает, спрятался, а я побегу и скажу бате, нарочно скажу.

На батарее снова послышалась команда: «Огонь!» – и два выстрела потрясли воздух. Дым и пыль окутали батарею. Но на этот раз Васильку было уже не так страшно, и он начал снова приближаться к пушкам.

Казак с острыми усами, вертевший колесики, все еще ругал Шарка. Василек поискал глазами и увидел далеко на огороде в ботве картофеля только его морду. Шарко боялся подходить ближе и виновато скулил.

– Дурак, здесь ничего страшного нет, – сказал ему Василек и прошел еще несколько шагов. Шарко столько же пролез в кустах картофеля.

Пушки стрельнули еще раз и замолчали.

Теперь уже слышны были одинокие выстрелы с той стороны реки, но снаряды рвались где-то за хутором. Там будто трескалась земля, и за каждым взрывом поднимался вверх столб дыма.

– Туда сколько угодно бейте, – сказал командир, – лишь бы не сюда.

Василек догадался, что с той стороны не могут попасть в эту батарею, и по-заговорщицки сказал, обращаясь, к Шарку: – А я скажу батьке, где стоят пушки, нарочно побегу и скажу.

Ему лишь хотелось сначала посмотреть, что это так сильно грохочет.

После стрельбы казаки открыли в пушках затворы, попрятались в тени и начали свертывать папиросы.

Василек боязливо приблизился к первой пушке и заглянул в ствол. Через него виднелись тучки на небе. Перед носом была ручка на затворе, которой щелкал казак. Василек тоже нажал и щелкнул. Это ему понравилось. Он начал раскачивать затвор, который одновременно щелкал я о зубок на пушке.

Кто-то из казаков крикнул:

– Ты что там делаешь! А ну убирайся оттуда! Игрушку нашел!

Василек воровски оглянулся, отступил было немного, но потом снова подошел и начал ударять затвором о зубок, о тот самый, который раньше осматривал казак. Зубок был уже с трещиной. После третьего удара он хрустнул и упал на землю.

Замок уже больше не щелкал.

Василек испуганно забегал глазенками, отошел к другой пушке и, будто оправдываясь, пробормотал:

– Это чтобы не стреляли в батю. Я и эту побью. Я ее так заткну, что и пуля не вылезет!

Он зашел наперед. Казаки все еще прятались в тени, а за высоким щитком пушки Василька и совсем не было видно.

Василек нашел большой ком земли и начал забивать им ствол. От удара ком раздробился, и песок посыпался внутрь ствола. Он нашел еще больший ком, который бы наверняка закрыл всю дыру, но снова послышалась команда телефониста.

– Батарея, к бою! Красные наступают на переправу! Из-за реки загремела стрельба. На батарее снова поднялась суматоха.

Василек, чувствуя, что он напроказничал, теперь уже не показывался казакам на глаза, а обойдя пушки, забежал в кусты и оттуда высунул лишь голову. Рядом выглядывала голова Шарка.

– Скорее там возитесь, первое орудие! – крикнул командир, так как второе было уже заряжено и орудийный начальник в знак его готовности поднял вверх руку.

С первым же орудием что-то случилось. Казак никак не мог закрыть затвор.

– Зубок кто-то сбил, пан сотник! – наконец выкрикнул он испуганно.

Из кустов снова послышался нетерпеливый голос телефониста:

– Скорее стреляйте, красные уже подходят к переправе!

Тогда сотник сердито скомандовал:

– Второе орудие, огонь!

Орудийный начальник взмахнул рукой, усатый казак дернул за шнур, блеснуло красное пламя, загудела земля, и что-то гулко прожужжало в разные стороны. Когда развеялся дым, Василек увидел, что от второй пушки осталась лишь половина, всю переднюю часть до самого щита разорвало и куски разбросало неизвестно куда.

– Без носа пушка осталась, – весело сказал Василек. Сотник со злости даже побледнел, затопал ногами, с кулаками бросился к казакам.

– Кто это натворил?

Казак вытаращил глаза. Он сам не понимал, что случилось.

– Может быть, тот мальчуган? – оглянулся он вокруг. – И смазку съели.

– Только враг мог такое сделать! Где этот проклятый мальчишка?

Василек, услышав, что говорят о нем, тихонько выбрался из кустов, влез в ботву картофеля и пополз на животе дальше в огород. Шарко радостно лизнул его в нос и, довольный, быстро побежал впереди.

– А я сказал, что испорчу им все, чтобы не стреляли в батю, – говорил Василек, обращаясь к Шарку. – Ты только масло съел, а я аж две пушки побил.

За огородом стояла другая скирда соломы. Василек с Шарком, уверенные, что убежали далеко, присели передохнуть под лестницей, приставленной к скирде. С того берега реки послышалась стрельба.

Василек выскочил на старое пепелище и вытянул шею, но ничего не мог увидеть за деревьями.

– Вот если бы такие стеклышки были, как у того командира, – проговорил он, обращаясь к Шарку, – даже за село увидел бы.

Шарко сочувственно завилял хвостом, отбежал на кучу пепла и поднял лапу. Василек погрозил ему, чтобы он не вылезал, и вдруг увидел на земле обломки оконного стекла. Решив, что такое стекло может заменить бинокль, Василек взял одно стеклышко, вытер о штанишки, посмотрел в него, но и теперь деревья заслоняли реку. Он оглянулся, заметил лестницу и полез на скирду. Шарко запрыгал у лестницы.

Со скирды было видно далеко в обе стороны речку, за нею село, против села через речку тянулся мост. Возле моста сновали какие-то люди, и там вспыхивали дымки, а над всем стояла пыль. Около хутора после каждого удара земля взлетала вверх, и долго на том месте тучей висела густая пыль. Василек приложил к глазу кусок стекла. Солнце светило прямо в глаза, и стекло остро блеснуло в его руках.

За рекой снова ухнуло раз и другой, но снаряды понеслись уже не за хутор, а прямо на скирду соломы. Красные, видимо, думали, что блеснул на солнце бинокль у петлюровского наблюдателя.

Снаряд сначала свистел, потом начал реветь. От страха стекло выпало у Василька из рук и снова ярко блеснуло на солнце. Его самого будто ударило в грудь упругим ветром, и он упал на спину.

Снаряды перелетели через солому и разорвались возле черешни, где стояли лошади. Там поднялся крик, а Шарко сердито залаял. Василек со стеклом в руках встал на ноги и снова склонился со скирды, чтобы посмотреть, почему лает Шарко.

Шарко лаял в сторону огорода. По картофелю напрямик к лошадям бежал взволнованный командир с биноклем. Он быстро взглянул на собаку, потом на солому и увидел на ней Василька со стеклом в руках.

– А, так ты вот какой! – рассвирепел командир. – Подаешь сигналы! Помогаешь большевикам! – Вытащил из кобуры револьвер и бросился к лестнице. Шарко, заметив это, напал на командира. Сотник отбросил его ногой и полез на скирду.

Василек не понимал, почему внизу кричит долговязый командир в серой шапке, а затем подумал, что, быть может, его разыскивают, и хотел уже удрать назад по лестнице, но навстречу лез злой сотник. Он бросился в другой конец, хотел сползти, но было высоко и страшно; тогда Василек вырыл гнездышко в соломе и притаился, убежденный, что так его трудно будет найти. Когда же показалась над соломой голова командира, он сильно перепугался и не своим голосом закричал:

– Мама? – закричал так страшно, что испугал даже командира.

В это время над их головами проревел снаряд. Скирду вздыбило ветром, командира сдуло с лестницы, а Василька подбросило вместе с соломой, и он исчез.

Красные, уверенные, что наконец-то пристрелялись, продолжали стрелять и тогда, когда не стало на соломе Василька. Большие снаряды сердито кромсали деревья, рыли огород, рвали плетни: весь хутор заволокло густым дымом и пылью. Стреляли уже где-то близко и из винтовок. Напуганным петлюровцам нечем уже было отбиваться, и они начали изо всех сил удирать за хутор пешком и на лошадях. А еще немного погодя на полянку выскочили бойцы со звездами на фуражках.

На поляне остались лишь одинокие, искалеченные пушки да разбросанные батарейные вещи. Впереди бежал бородатый. Увидев пушки, бойцы от неожиданности отступили назад, за кусты. Потом из кустов показалась одна, другая, третья голова. Они внимательно присматривались к батарее, но возле пушек не было ни одного гайдамака.

– Да они испорчены, пушки, – сказал бородатый. Тогда красноармейцы смело выбежали на поляну.

– Это наша батарея им так всыпала, – сказал другой красноармеец.

Бородатый красноармеец обошел поляну; вокруг валялись ящики из-под снарядов, гильзы, брезентовые ведра, телефон, но воронки от снарядов были дальше.

– У них здесь что-то случилось, – сказал он. – Это не нашим снарядом отбит нос пушки.

– Может, кто умышленно сделал, – сказал другой. – Смотрите, вот зубок отбитый.

– Спасибо ему, а то мы еще долго не могли бы через мост перебраться.

– Просто дышать, проклятые, не давали.

Бородатый осмотрел обе пушки.

– Наверно, какой-то партизан красный.

– Может быть, и лошади остались?

– А ну ищите, – скомандовал он. – Да смотрите внимательно, чтобы на засаду не напороться.

Красноармейцы осторожно пошли через огороды к черешням, осматривая по дороге каждый кустик. Возле скирды они заметили собаку, которая сидела на соломе и повизгивала, настораживая уши и внимательно всматриваясь в солому.

Бородатый удивленно замигал глазами. – Шарко! Да это же Стародуба пес! Откуда он здесь взялся?

Шарко завилял хвостом и снова уткнулся в разбросанную солому, настороженно вслушиваясь. Бородатый красноармеец пожал плечами, посмотрел на хутор, оглянулся вокруг. Из Грякова, где жил Стародуб, отец Василька, до этого хутора было не меньше пяти верст, и один пес сюда не прибежал бы. Но сейчас его интересовало поведение Шарка.

– Может, там беляк запрятался? Пойдите посмотрите. Два красноармейца начали разгребать солому, пока не увидели под ней мальчика. Он был бледен и, казалось, крепко спал. Красноармеец приложил запыленное ухо к его груди.

– Живой. Нашим снарядом, наверно, контузило. Они оставили его на соломе и побежали догонять бородатого.

Бородатый, услыхав о ребенке, быстро вернулся назад. В контуженном мальчике он сразу узнал Василька. Василек был в длинных штанах с одной подтяжечной через плечо. Подтяжечка теперь была оторвана. Чтобы облегчить мальчику дыхание, бородатый расстегнул рубашонку и поясок на штанишках.

Из-за пазухи выпала книжка «Политграмота» и фуражка с дырочкой над ухом. Он посмотрел на простреленную фуражку и вытер ею покрасневшие глаза.

– Отца, наверно, искал, – и осторожно поднял мальчика на руки.

Когда Василька положили на подводу, он открыл глаза и недоуменно обвел взглядом склоненные над ним лица. Бородатого он не узнал, но на фуражке другого красноармейца увидел звезду и быстро поднялся.

– Где батя? Пускай домой идет… гайдамаки с чубами маму побили, и пожар…