Текст книги "Дон-Кихот Ламанчский. Часть 1 (др. издание)"
Автор книги: Мигель Де Сервантес Сааведра
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 37 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]
Въ эту минуту на него обрушился такой камень, который чуть не въ самый желудокъ вдавилъ ему два ребра. Почувствовавъ этотъ ударъ, Донъ-Кихотъ счелъ себя уже мертвымъ, или по крайней мѣрѣ опасно раненымъ, но вспомнивъ про свой чудодѣйный бальзамъ, онъ тотчасъ же схватился за него и принялся вливать его въ себя. Не успѣлъ онъ однако допить своего лекарства, какъ нѣсколько новыхъ каменьевъ вышибли изъ рукъ его склянку съ знаменитымъ бальзамомъ, – разбившуюся въ дребезги, – размозжили два ручныхъ пальца и выбили у него нѣсколько зубовъ. Мужественно выдержавъ первый ударъ, онъ отъ втораго свалился на землю. Пастухи, приблизясь въ рыцарю, вообразили себѣ, что они убили его, и поскорѣе собравъ свое стадо, взвалили на плечи убитыхъ барановъ, которыхъ было штукъ шесть или семь, и не долго думая убрались себѣ по добру, по здорову.
Санчо, взиравшій съ холма на сумасбродные подвиги рыцаря, рвалъ въ отчаяніи свою бороду и проклиналъ день и часъ, въ который злая судьба столкнула его съ Донъ-Кихотомъ. Видя наконецъ, что онъ повалился на землю, а пастухи удалились, Санчо съѣхалъ съ холма, и приблизясь въ своему господину, нашелъ его въ весьма незавидномъ положеніи, хотя и въ полной памяти. «Что же не моя ли правда?» сказалъ онъ Донъ-Кихоту, «не правъ ли я былъ, когда упрашивалъ васъ вернуться назадъ и кричалъ, что вы нападаете не на армію, а на барановъ.»
– Да, да! отвѣчалъ Донъ-Кихотъ; вижу я теперь на какія штуки пускается этотъ злобный, но многоумный, преслѣдующій меня волшебникъ Узнай, Санчо, что для волшебниковъ нѣтъ ничего легче, какъ заставить насъ видѣть то, что имъ захочется; и теперь, неугомонный врагъ мой, предугадывая великую славу, которую я долженъ былъ стяжать въ этой битвѣ, превратилъ легіоны воиновъ въ стадо барановъ. Если ты не вѣришь мнѣ, то заклинаю тебя всѣмъ святымъ, поѣзжай и слѣди за этими мнимыми стадами, и ты увидишь, что удалясь отъ насъ на нѣкоторое разстояніе, они опять примутъ свой настоящій видъ рыцарей и воиновъ, совершенно подобныхъ тѣмъ, которыхъ я описалъ. Впрочемъ погоди, теперь ты мнѣ очень нуженъ. Прежде всего сосчитай сколькихъ у меня не достаетъ зубовъ, потому что право мнѣ кажется будто у меня не осталось ни одного. Исполняя приказаніе своего господина, Санчо приблизился въ нему такъ близко, точно собирался влѣзть въ нему въ ротъ, въ ту самую минуту, когда бальзамъ только-что началъ производить свое дѣйствіе въ желудкѣ рыцаря, и когда оруженосецъ нагнулся, чтобы освидѣтельствовать челюсти Донъ-Кихота, послѣдній изрыгнулъ все, что у него было въ желудкѣ, прямо въ лицо Санчо.
– Пресвятая Богородице! возопилъ Санчо, что сталось со мною. Должно быть наступилъ послѣдній часъ этого грѣшника, если его рвётъ чистою кровью. Но когда онъ оглянулся, то увидѣлъ, что воображаемая имъ кровь была ни что иное какъ драгоцѣнный бальзамъ извергнувшійся изъ желудка рыцаря. Въ ту же минуту стошнило и Санчо, начавшаго, въ свою очередь, плевать въ лицо Донъ-Кихоту, и въ такомъ изящномъ положеніи рыцарь и слуга его оставались въ теченіи нѣсколькихъ минутъ.
Опомнившись отъ этого удовольствія, Санчо побѣжалъ въ своему ослу, намѣреваясь достать тамъ что-нибудь, чѣмъ можно было бы утереть себя и своего господина, но не найдя своей котомки, онъ съ отчаянія чуть было не лишился разсудка. Разразившись новыми проклятіями, онъ далъ себѣ рѣшительное слово оставить Донъ-Кихота и возвратиться домой, отказываясь и отъ слѣдовавшаго ему жалованья, и отъ надежды обладать когда-нибудь обѣщаннымъ ему островомъ. Донъ-Кихотъ между тѣмъ всталъ, и придерживая лѣвой рукой свои челюсти, чтобы не потерять и послѣднихъ зубовъ, схватилъ правой рукой за узду Россинанта, который, какъ вѣрный и преданный слуга, не отступилъ отъ своего господина ни на шагъ, и за тѣмъ кликнулъ своего оруженосца, прислонившагося, съ головой опущенной на руки, въ глубокомъ горѣ, къ своему ослу
Видя его глубоко опечаленнымъ, Донъ-Кихотъ сказалъ ему: «Санчо! чѣмъ возносится одинъ человѣкъ надъ другимъ, если не тѣмъ, что одинъ дѣлаетъ болѣе другаго. Разразившіяся надъ нами бури показываютъ, что и для насъ небо вскорѣ прояснится, и дѣла наши примутъ лучшій оборотъ; потому что въ мірѣ всему поставленъ предѣлъ: дурному и хорошему. Чѣмъ долѣе преслѣдуетъ насъ судьба, тѣмъ болѣе шансовъ для насъ надѣяться на скорый и благопріятный оборотъ дѣлъ. Не скорби же, мой другъ, о моихъ несчастіяхъ, которыя нисколько не касаются тебя.
– Какъ не касаются! воскликнулъ Санчо. Развѣ вчера подбрасывали на одѣялѣ кого-нибудь другаго, а не сына моего отца, или не у меня пропала сегодня котомка со всѣмъ моимъ дорожнымъ достояніемъ?
– Какъ, неужели котомка пропала? воскликнулъ Донъ-Кихотъ.
– Пропала, пропала – говорилъ Санчо.
– Намъ, значитъ, нечего будетъ и перекусить сегодня, продолжалъ рыцарь.
– Не было бы, отвѣчалъ Санчо, еслибъ вокругъ насъ не росли травы, которыя вы такъ хорошо умѣете отыскивать и выбирать, и которыми, какъ вы сами говорите, въ крайней нуждѣ, довольствуются рыцари, особенно такіе злополучные, какъ вы.
– Тѣмъ не менѣе ломоть чернаго хлѣба съ кускомъ селедки я предпочелъ бы теперь всевозможнымъ травамъ, описаннымъ Діоскоридомъ со всѣми комментаріями къ нимъ доктора Лагуны. Но, добрый мой Санчо, говорилъ Донъ-Кихотъ, полно тебѣ кручиниться взлѣзай-ка на осла, да отправляйся со мной. Вѣрь, мой другъ, что Богъ милосердый, не лишающій мухъ воздуха, червей земли и насѣкомыхъ воды, Онъ, который до ждитъ на добрыхъ и злыхъ и освѣщаетъ солнцемъ праведныхъ и грѣшныхъ, не покинетъ и насъ, ратующихъ во славу Его святаго имени.
– Вамъ право болѣе пристало быть проповѣдникомъ, чѣмъ рыцаремъ, сказалъ Санчо.
– Странствующіе рыцари, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ, должны знать все, и въ былое время между ними встрѣчались такіе, которые останавливались для проповѣдей на большихъ дорогахъ, и исполняли это дѣло съ такимъ умѣньемъ, какъ будто вышли лиценціантами изъ парижскаго университета. Вѣрь мнѣ, Санчо, никогда еще мечь не притуплялъ пера, ни перо – меча.
– Да будетъ такъ, отвѣчалъ Санчо. Теперь же пустимся въ путь и постараемся отыскать гдѣ-нибудь убѣжище на ночь. Дай только Богъ, чтобы намъ опять не наткнуться на новыхъ очарованныхъ мавровъ, на новыя привидѣнія, одѣяло и тому подобныя очарованія, потому что иначе въ чорту пошлю я наконецъ все это рыцарство.
– Помолись Богу, и веди меня куда знаешь, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ. На этотъ разъ я предоставляю тебѣ свободный выборъ нашего ночлега. Но прежде, ощупай мою правую верхнюю челюсть и скажи – сколькихъ у меня не хватаетъ тамъ зубовъ, потому что я чувствую въ этомъ мѣстѣ невыносимую боль.
Санчо всунулъ ему въ ротъ руку, и ощупавъ челюсть сверху до низу, спросилъ Донъ-Кихота, сколько насчитывалъ онъ здѣсь прежде зубовъ.
– Четыре совершенно здоровыхъ, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ, не считая глазнаго.
– Такъ-ли? еще разъ спросилъ Санчо.
– Говорю тебѣ, четыре, если только не пять, повторялъ рыцарь, потому что мнѣ не выдернули ни одного зуба, и ни одинъ не выпалъ самъ собою.
– Ну теперь съ этой стороны, внизу, у вашей милости остается всего два съ половиною зуба, а вверху нѣтъ ни цѣлыхъ, ни половинныхъ; здѣсь хоть шаромъ покати, такъ все гладко.
– О, злая судьба моя! грустно воскликнулъ Донъ-Кихотъ при этомъ прискорбномъ извѣстіи. Лучше бы мнѣ было лишиться дѣвой руки, потому что ротъ безъ зубовъ похожъ на мельницу безъ жернова, и зубъ для насъ драгоцѣннѣе алмаза. Но, что дѣлать! Мы должны безропотно переносить всевозможныя бѣдствія, обрекши себя однажды на тяжелую жизнь странствующаго рыцаря. Забудемъ же о нихъ, мой другъ, и съ Богомъ пустимся въ дорогу. Сегодня я безпрекословно послѣдую за тобою.
Санчо послушался Донъ-Кихота, и направился по тому пути, гдѣ онъ расчитывалъ скорѣе всего найти какое-нибудь убѣжище на ночь, не слишкомъ удаляясь, однако, отъ многопосѣщаемой въ этомъ мѣстѣ большой дороги. Между тѣмъ, какъ они медленно подвигались впередъ, – жестокая боль, чувствуемая Донъ-Кихотомъ въ челюстяхъ, не позволяла имъ ѣхать быстрѣе, – Санчо, чтобы какъ-нибудь размыкать свою тоску-кручину, сказалъ своему господину:
Глава XIX
– Всѣ эти бѣдствія, обрушившіяся на насъ въ послѣднее время, ниспосланы намъ, какъ мнѣ кажется, въ наказаніе за то, что ваша милость не исполнили вашей клятвы: не кушать со скатерти, не лобезничать съ королевой и не дѣлать всего остальнаго, что вы тамъ наобѣщали, пока не добудете шлема этого Маландрина, или, чортъ его знаетъ, какъ его зовутъ, этого мавра.
– Ты правъ, Санчо, отвѣтилъ Донъ-Кихотъ, но клянусь Богомъ, я совсѣмъ забылъ объ этомъ; и ты, въ свою очередь, наказанъ за то, что не напомнилъ мнѣ о моей клятвѣ. Я постараюсь, однако, загладить свою ошибку; – сдѣлать это не трудно, – по рыцарскимъ уставамъ представляется возможность искупить всякій грѣхъ.
– Да развѣ я въ чемъ-нибудь клялся, – я? воскликнулъ Санчо.
– Дѣло не въ томъ, клялся ты или нѣтъ, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ, довольно того, что ты не совсѣмъ свободенъ отъ обвиненія въ соучастничествѣ со мной; но такъ или иначе, а только нужно постараться очистить свою совѣсть.
– Если такъ, сказалъ Санчо, то пусть-же ваша милость постарается на этотъ разъ не забывать своихъ словъ, а то чего добраго привидѣніямъ опять придетъ охота – позабавиться со мною, да пожалуй что и съ вашей милостью, если вы споткнетесь во второй разъ. Продолжая вести разговоръ въ этомъ родѣ, наши искатели приключеній заболтались до того, что ночь застала ихъ среди чистаго поля, и они не могли додуматься, какъ и гдѣ-бы имъ найти убѣжище на ночь. Хуже всего было то, что оба они умирали съ голоду, такъ какъ въ потерянной котомкѣ заключалась вся ихъ провизія. Къ довершенію несчастія, съ ними случилось теперь не воображаемое, а дѣйствительное приключеніе. Хотя ночь была очень темна, тѣмъ не менѣе они продолжали свой путь, надѣясь встрѣтить какую-нибудь корчму на разстояніи одной – и ужь много двухъ верстъ.
Путешествуя глубоко ночью, оруженосецъ, умирая отъ голода, а рыцарь, чувствуя, что перекусить было бы очень не дурно, они неожиданно увидѣли множество факеловъ, казавшихся безконечнымъ числомъ движущихся звѣздъ. При видѣ ихъ Санчо окончательно растерялся, и у самаго Донъ-Кихота по кожѣ пробѣжала дрожь. Придержавъ своихъ верховыхъ животныхъ, наши искатели приключеній остановились, и не говоря ни слова пристально глядѣли на этотъ поразительный свѣтъ, который двигался пряно на нихъ, увеличиваясь въ объемѣ, по мѣрѣ приближенія къ нимъ. Перепуганный Санчо трясся всѣмъ тѣломъ, у Донъ-Кихота тоже подымались дыбомъ волосы, но онъ скоро однако овладѣлъ собою, и сказалъ Санчо: «не остается никакого сомнѣнія, что мы стоимъ лицомъ къ лицу съ какимъ то ужаснымъ приключеніемъ, въ которомъ я долженъ призвать на помощь и выказать всю силу мою и все мое мужество?
– Горе мнѣ! возопилъ Санчо, если это опять привидѣніи, – а чего другаго тутъ кажется нечего ждать, – гдѣ-же набраться мнѣ реберъ для этого новаго приключенія.
– Какіябы это ни были привидѣнія, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ, я не дозволю имъ коснуться даже твоего камзола. Если я не поспѣлъ въ тебѣ на помощь. въ послѣдній разъ, то это потому только, что я не могъ перелѣзть черезъ заборъ, но теперь мы въ чистомъ полѣ, и я могу распорядиться мечомъ моимъ какъ захочу.
– А если они очаруютъ васъ, какъ въ прошлый разъ, замѣтилъ Санчо, на какого чорта послужитъ вамъ тогда это чистое поле.
– Во всякомъ случаѣ, Санчо, не падай только духомъ, и призови на помощь все сdое мужество. Въ моемъ-же ты скоро убѣдишься, – отвѣчалъ рыцарь
– Быть по вашему, проговорилъ ободрившійся Санчо; да поможетъ мнѣ Богъ.
Отъѣхавъ затѣмъ не много въ сторону, рыцарь и оруженосецъ внимательно наблюдали двигавшійся на встрѣчу имъ свѣтъ. Вскорѣ стали они различать толпу людей, покрытыхъ бѣлыми покрывалами.
При видѣ этой поразительной картины, расхрабрившійся было Санчо, съ испугу, застучалъ какъ въ лихорадкѣ зубами, но страхъ его еще усилился, когда онъ ясно увидѣлъ, что по дорогѣ ѣхали верхомъ, въ саванахъ, – съ зажженными факелами, человѣкъ двадцать, за которыми виднѣлись, покрытыя трауромъ носилки, сопровождаемыя шестью всадниками въ черныхъ мантіяхъ, ниспадавшихъ до Самыхъ ногъ ихъ муловъ (тихая, лѣнивая походка животныхъ издалека указывала, что это мулы, а не лошади). Медленно подвигалась впередъ эта странная процессія; и привидѣнія бормотали таинственнымъ, жалобнымъ голосомъ какія-то непонятныя слова.
Это удивительное явленіе, особенно въ такое время и въ такомъ пустынномъ мѣстѣ, не могло не навести ужаса на Санчо, и даже на Донъ-Кихота. Но по мѣрѣ того, какъ душа Санчо уходила въ пятки, возрастало мужество его господина, которому уже грезилось какое-то славное приключеніе. Онъ вообразилъ, что это везли мертваго, или по крайней мѣрѣ тяжело раненаго рыцаря, отмстить за котораго предназначено было ему одному. Едва лишь пригрезилось ему это диво, какъ, по своему обыкновенію, не долго думая, онъ поправился на сѣдлѣ, укрѣпивъ въ рукѣ копье, съ рѣшительнымъ видомъ помѣстился на срединѣ дороги, которой не могли миновать покрытыя саванами привидѣнія, и когда послѣдніе приблизились въ нему, онъ закричалъ имъ ужаснымъ голосомъ: «остановитесь, рыцари! кто бы вы ни были, остановитесь! Скажите: кто вы, откуда и куда отправляетесь, и что лежитъ на этихъ носилкахъ? Судя по всему, видно, что вы или жертвы злодѣйства или сами злодѣи, совершившіе какое-то страшное преступленіе. Говорите-же, потому что я долженъ отмстить за васъ, или наказать васъ.»
– Намъ некогда отдавать вамъ отчетовъ, отвѣчалъ одинъ изъ траурныхъ всадниковъ, потому что до заѣзжаго дома далеко, а намъ нужно торопиться. Сказавъ это, онъ пришпорилъ мула, и хотѣлъ ѣхать далѣе; но не тутъ-то было. Оскорбленный отвѣтомъ его Донъ-Кихотъ схватилъ мула за удила и закричалъ по прежнему: «остановитесь, повторяю вамъ, и будьте немного вѣжливѣе. Отвѣчайте на мой вопросъ, или я вызываю васъ на битву всѣхъ вмѣстѣ.» Пугливый мулъ, задержанный Донъ-Кихотомъ, всталъ на дыбы и опрокинулъ своего всадника. Видя это, одинъ изъ слугъ неизвѣстныхъ путешественниковъ принялся ругать Донъ-Кихота. Взбѣшенный и безъ того уже рыцарь устремился на перваго попавшагося ему траурнаго всадника, и ударомъ копья опрокинулъ его на землю, потомъ обратился на другаго, тамъ на третьяго, и нужно было видѣть легкость и быстроту, съ которой побѣдоносный рыцарь и конь его гарцовали въ этой траурной толпѣ. Можно было думать, что у Россинанта выросли въ эту минуту крылья, такъ гордо и легко носилъ онъ на себѣ торжествовавшаго надъ своими противниками рыцаря. Бѣда только, что противники эти были все безоружные трусы. При первыхъ ударахъ, они стремглавъ кинулись бѣжать въ стороны съ своими зажженными факелами; такъ что ихъ можно было принять за маски, бѣгающія по ночамъ, во время карнавала. Тѣ же, которые были покрыты траурными мантіями, такъ были запутаны въ нихъ, что съ трудомъ двигались. Донъ-Кихоту не представлялось значитъ ни малѣйшаго затрудненія бить и гнать ихъ, сколько угодно было его душѣ. Бѣдные люди вообразили себѣ, что это не человѣкъ, а чортъ, вырвавшійся изъ ада, и подстерегшій ихъ на дорогѣ съ цѣлію вырвать изъ рукъ ихъ мертвое тѣло, лежавшее на носилкахъ. Санчо глядѣлъ, выпучивъ глаза на всю эту сцену, изумляясь только мужеству своего господина, и говоря себѣ въ бороду: «чортъ возьми, право, господинъ мой такой молодецъ, какъ онъ самъ говоритъ.» На дорогѣ между тѣмъ остался распростертымъ, держа въ рукахъ горящій факелъ, тотъ самый господинъ, котораго въ самомъ началѣ битвы сбросилъ съ себя мулъ. Донъ-Кихотъ, замѣтивъ его по свѣту факела, громкимъ голосомъ повелѣвалъ ему сдаться, грозя въ противномъ случаѣ убить его.
– Я давнымъ-давно ужь сдался, отвѣчалъ несчастный, потому что не могу сдвинуться съ мѣста, сломавъ себѣ, какъ мнѣ кажется, въ этой неожиданной схваткѣ, ногу. Но, государь мой, если вы дворянинъ и притомъ христіанинъ, то умоляю вашу милость не убивайте меня, потому что я лиценціантъ, получившій первую степень.
– Если вы духовный, то какой-же чортъ принесъ васъ сюда? спросилъ Донъ-Кихотъ.
– Не чортъ, а злая судьба моя, отвѣтилъ несчастный.
– И еще болѣе злая постигнетъ васъ, если вы мнѣ тотчасъ-же не отвѣтите на всѣ мои вопросы, сказалъ Донъ-Кихотъ.
– Сейчасъ-же я на все отвѣчу, пищалъ лиценціантъ. Прежде всего я долженъ сказать вамъ, что пока я еще только бакалавръ, Алонзо Лопесъ, родомъ изъ Алковенды. Ѣду я, изъ города Боеза, въ компаніи съ одиннадцатью другими священниками, – убѣжавшими теперь съ своими факелами, – въ Сеговію, сопровождая мертвое тѣло, лежащее здѣсь на носилкахъ. Это трупъ одного дворянина, умершаго въ Боезѣ, гдѣ онъ и погребенъ былъ сначала на кладбище, но теперь мы перевозимъ прахъ покойника въ фамильныя склепъ его къ Сеговію.
– Кто-же убилъ его? спросилъ Донъ-Кихотъ.
– Тифъ, отвѣчалъ бакалавръ.
– Въ такомъ случаѣ, мнѣ некому мстить за его смерть, сказалъ Донъ-Кихотъ, и остается только молчать и пожать плечами, – тоже, что оставалось бы сдѣлать, еслибъ подобная кара обрушилась на меня самаго. Вамъ-же, господинъ бакалавръ, я долженъ сказать, что я странствующій рыцарь Донъ-Кихотъ Ламанчскій, обрекшій себя на служеніе добру, на возстановленіе правды и попраніе зла, которое я неусыпно отыскиваю, странствуя по свѣту.
– Не знаю, право, какъ вы попираете зло, отвѣтилъ со вздохомъ бакалавръ, знаю только то, что мнѣ, ни въ чемъ не повинному ни душою, ни тѣломъ, вы сдѣлали такое добро, что оставили съ переломленной ногой, которой не суждено уже выпрямиться до конца моихъ дней; и отъ вашей правды, государь мой, мнѣ во вѣки не поправиться. Могу васъ увѣрить, что величайшее зло и ужаснѣйшая неправда, какія могли постичь меня въ жизни, это – встрѣча съ вами на пути къ вашимъ приключеніямъ.
– На свѣтѣ не все такъ дѣлается, какъ мы хотимъ, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ. Вольно-же вамъ ѣздить по ночамъ, одѣвшись не то въ саванъ, не то въ трауръ, съ факелами въ рукахъ, бормоча что-то сквозь зубы, точно какія-то привидѣнія или жильцы инаго міра. И не могъ-же я, въ самомъ дѣлѣ, видя вашу странную процессію забыть свой долгъ. Этого вы не могли ожидать даже тогда, если-бы вы были дѣйствительно черти, а не люди. Я долженъ былъ поразить васъ.
– Что дѣлать, коли ужъ такова судьба моя, вопилъ бакалавръ, то по крайней мѣрѣ прошу васъ, господинъ странствующій рыцарь – доставившій меня самаго въ невозможность пускаться въ какія-бы то ни было странствованія, помогите мнѣ выкарабкаться изъ подъ моего мула; бѣдная нога моя запуталась между стременемъ и сѣдломъ.
– Какого-жъ чорта вы молчали до сихъ поръ, громко сказалъ Донъ-Кихотъ. Въ туже минуту онъ кликнулъ Санчо, который не поторопился однако бѣжать на зовъ своего господина, занявшись разгрузкой монашескихъ муловъ, тащившихъ на себѣ много лакомой, по части съѣстнаго, поживы. Устроивъ изъ своего кафтана родъ котомки, и нагрузивъ ее до краевъ разными яствами, онъ побѣжалъ наконецъ къ Донъ-Кихоту и помогъ ему вытащить бакалавра изъ подъ его мула. Потомъ они совокупными силами усадили несчастнаго, на этого самаго мула, отдали ему факелъ, и герой нашъ предложилъ бакалавру отправиться вслѣдъ за своими спутниками, и попросить у монаховъ, отъ имени рыцаря – извиненія въ невольномъ со стороны его оскорбленіи святыхъ отцовъ. Санчо отъ себя добавилъ, что если святые отцы пожелаютъ узнать, это такъ мужественно разогналъ ихъ, то пусть бакалавръ передастъ имъ, что это знаменитый Донъ-Кихотъ Ламанчскій или Рыцарь Печальнаго Образа.
Когда бакалавръ уѣхалъ, Донъ-Кихотъ спросилъ Санчо; съ какой стати онъ назвалъ его рыцаремъ печальнаго образа?
– Съ такой, отвѣчалъ Санчо, что случайно взглянувъ на васъ, при свѣтѣ факела этого хромаго бѣдняка, мнѣ показалось, что я никогда еще не видѣлъ васъ такимъ жалкимъ и несчастнымъ. Причиною тому, вѣроятно, бѣдствія и побои, претерпѣнныя нами въ послѣднее время, а также потеря вами зубовъ.
– Нѣтъ, Санчо, это не то, замѣтилъ Донъ-Кихотъ, но мудрецъ, которому суждено написать исторію моихъ дѣлъ, нашелъ необходимымъ датъ мнѣ какое-нибудь особенное прозвище, подобно другимъ рыцарямъ минувшихъ временъ. Такъ намъ извѣстны рыцари; Пылающаго Меча, Единорога, Дѣвъ, Феника, Грифа, Смерти и многіе другіе; – названія, подъ которыми рыцари пріобрѣли себѣ всесвѣтную извѣстность. Потому, Санчо, я полагаю, что будущій историкъ мой самъ вложилъ тебѣ въ уста это прозвище рыцаря печальнаго образа, которое я и принимаю отнынѣ, и намѣренъ при первомъ удобномъ случаѣ нарисовать на щитѣ своемъ какую-нибудь печальную и мрачную фигуру.
– Да это значило бы даромъ деньги бросать, замѣтилъ Санчо. Къ чему рисовать какія-то фигуры, когда вамъ довольно показать свою собственную, чтобы безъ помощи всякихъ щитовъ и образовъ васъ признали за самаго истиннаго рыцаря печальнаго образа. Я говорю это, не шутя; – должно быть съ голоду, да еще отъ потери нѣсколькихъ зубовъ, образъ вашъ, клянусь Богомъ, стажъ удивительно печальный.
Донъ-Кихотъ улыбнулся словамъ своего оруженосца, но тѣмъ не менѣе рѣшился не отказываться ни отъ новаго прозвища, ни отъ намѣренія разрисовать свой щитъ. Не много спустя, онъ сказалъ: «Санчо! знаешь ли ты, что я долженъ быть отлученъ отъ церкви за то, что поднялъ руку на духовное лицо, хотя, правду говоря, я поднялъ не руку, а копье, и никогда въ жизни не намѣревался оскорблять монаховъ и кощунствовать надъ святыней, которой, какъ истинный христіанинъ-католикъ, я всегда воздавалъ должное уваженіе. А впрочемъ, я тоже помню, что хотя рыцарь Сидъ Руи Діазъ опрокинулъ сидѣніе посла одного извѣстнаго короля, въ глазахъ его святѣйшества папы, и папа отлучилъ за это дерзкаго отъ церкви, тѣмъ не менѣе рыцарь все таки поступилъ, въ этомъ случаѣ, какъ повелѣвали ему долгъ и честь.» Сказавши это, Донъ-Кихотъ пожелалъ узнать дѣйствительно ли на носилкахъ лежалъ человѣческій трупъ, и что съ нимъ сталось? Но Санчо не согласился на это.
«Ваша милость», сказалъ онъ Донъ-Кихоту, «благодарите Бога, что это приключеніе такъ легко сошло вамъ съ рукъ. Къ чему дразнить чорта? Вѣдь всѣ эти господа, хотя разогнанные и побитые вами, могутъ собраться, одуматься и увидѣть, что ихъ разогналъ всего одинъ человѣкъ. Съ досады и стыда они пожалуй хватятся за насъ и зададутъ намъ, въ свою очередь трепку. Уберемся-ка лучше отсюда по добру по здорову. Провизія теперь у насъ есть, аппетитъ тоже, гора недалеко, вспомнимъ же эту пословицу: «пусть мертвый отправляется въ могилу, а живой на пажити», и поѣдемъ дальше. Съ послѣднимъ словомъ, взявъ за узду осла, онъ двинулся впередъ, пригласивъ слѣдовать за собою Донъ-Кихота, который послушался своего оруженосца, сознавая, что онъ совершенно правъ. Миновавъ дорогу, пролегавшую между двумя косогорами, наши искатели приключеній выѣхали на обширный и свѣжій лугъ, гдѣ они и расположились отдохнуть. Санчо разгрузилъ своего осла, послѣ чего слуга и господинъ, усѣвшись на травѣ, принялись съ чуднымъ аппетитомъ завтракать, обѣдать, полдничать и ужинать въ одно время. Теперь у нихъ всего было вдоволь, благодаря разогнаннымъ ими монахамъ, сопровождавшимъ въ Сеговію покойника. Монахи, намъ извѣстно, рѣдко забываютъ о земныхъ нуждахъ, поэтому неудивительно, если мулы ихъ оказались нагруженными всяческими припасами. Но увы, утоливъ голодъ, рыцарь и оруженосецъ не знали чѣмъ утолить имъ жажду. Чувствуя однако, что лугъ, на которомъ они расположились, переполненъ росою, Санчо обратился къ своему господину съ этими словами:
