Текст книги "Те, кто внизу. Донья Барбара. Сеньор Президент"

Автор книги: Мигель Анхель Астуриас

Соавторы: Ромуло Гальегос,Мариано Асуэла
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 49 страниц)

Он вышел в соседнюю комнату и тут же вернулся, на ходу засовывая в карман брюк какую-то бумагу и протягивая Лусардо другую, свернутую трубкой.

– Пожалуйста, доктор. Коросалито и Нижний Алькорнокаль есть моя собственность, вы можете убедиться.

В этом начерченном им самим плане упомянутые места были отнесены к Ла Баркеренье. Лусардо из вежливости взял план в руки, но возразил:

– Позвольте вам заметить – этот план не может служить достаточно веским доказательством. Он нуждается в сверке с поземельной описью Ла Баркереньи и Альтамиры. Я, к сожалению, не захватил ее с собой.

Продолжая улыбаться, янки возразил:

– О! Как нехорошо! Доктор думает, что все это я выдумал. Я никогда не говорю вещи, если я не есть абсолютно уверен.

– Вы не так поняли меня. Я только сказал, что этот план не является доказательством. Допускаю, что у вас могут быть другие бумаги, более убедительные, и если вы хотите показать их мне, сделайте одолжение.

Дэнджер, словно не слыша последних слов, демонстративно молчал, внимательно разглядывая дым, вившийся из трубки, и Лусардо прибавил более настойчиво:

– Учтите, прежде чем послать вам письмо, я с поземельной описью в руках подробно изучил этот вопрос. Позволю себе заметить, я абсолютно уверен, что Коросалито и Нижний Алькорнокаль принадлежат Альтамире. Следовательно, я имею бесспорное право закрыть проход. Более того: он был загорожен еще совсем недавно, при жизни моего отца, и до сих пор там сохранилось несколько столбов.

– При жизни вашего отца! – воскликнул мистер Дэнджер. – Мне неприятно, но я должен сказать, что вы сами не знаете, что говорите, утверждая, будто у вас еще есть такое право.

– Вы думаете, оно потеряло свою силу за давностью? – спросил Сантос, не обращая внимания на дерзкий тон янки.

– О! Я больше не хочу говорить слова на ветер. – Он сунул руку в карман и достал несколько бумаг. – Вот здесь все написано, и вы можете прочесть. Я есть очень доволен, что вы своими глазами убедитесь, как вы никак не можете ставить здесь изгородь.

И он протянул Лусардо документ, подписанный Лоренсо Баркеро и одним из управляющих, служивших в Альтамире после смерти Хосе Лусардо. Это была купчая на приобретение владельцем Ла Баркереньи земельных участков Коросалито и Нижний Алькорнокаль. К купчей было приложено обязательство владельца Альтамиры не возводить изгородей, а равно любых других построек, препятствующих свободному проходу скота через границу двух имений.

Целью этой сделки было уничтожение той самой изгороди, о которой упоминал Лусардо; закрывая проход, она не позволяла альтамирскому скоту уходить к баркеренским Солончакам. Сантос ничего не знал ни об этой продаже, ни об обязательстве, как не знал, вероятно, и о многих других потерях, понесенных им в результате хищнических махинаций его поверенных, – ведь в кипе бумаг, относящихся к землепользованию Альтамирой, не было дубликатов таких сделок.

Купчая, предъявленная мистером Дэнджером, была заверена и зарегистрирована по всем правилам, и Сантос с досадой подумал, что допустил промах и теперь должен признать свою неосведомленность. За этой купчей последовала вторая, где говорилось, что Солончаки куплены у Лоренсо Баркеро американцем. Едва взглянув на неразборчивую, неровную подпись Лоренсо, явно выведенную с помощью чужой руки, Сантос понял, что янки принудил Лоренсо подписать этот документ. Ему стало ясно, что это была не купля, а грабеж, подобный тем, к каким прибегала в свое время донья Барбара, заставлявшая Лоренсо подписывать акты о фиктивной продаже баркеренских угодий.

«Я забыл о своих намерениях, – думал Сантос, разглядывая подпись. – Ведь я собирался взять па себя роль защитника незаконно попранных прав, но мне в голову не пришло подумать об интересах этого бедного человека. Все эти купчие имеют свое слабое место, и можно было бы потребовать расторжения их».

Между тем мистер Дэнджер подошел к столу и снова налил рюмки, чтобы выпить за победу над соседом, приехавшим защищать то, что давно потерял. Его переполняло чувство собственного превосходства, и ему не терпелось унизить человека низшей расы, осмелившегося покуситься на его права.

– Еще по одной, доктор?

Оскорбленный Сантос быстро встал и смерил мистера Дэнджера презрительным взглядом. Янки не обратил на это никакого внимания и продолжал спокойно наполнять свою рюмку.

Возвращая ему бумаги, Лусардо сказал:

– Я не был поставлен в известность о продаже Коросалито и Нижнего Алькорнокаля. Иначе я не приехал бы требовать то, что мне не принадлежит. Прошу прощения.

– О! Не беспокойтесь, доктор Лусардо. Я знал, что вам неизвестно истинное положение дел. Давайте выпьем еще немного виски, чтобы заключить мир. Я хочу быть вашим другом, а виски – хорошая вещь в таком деле.

К Сантосу вернулось самообладание, и он спокойно произнес:

– Позвольте отказать вам в этом.

Мистер Дэнджер понял, что отказ касается не только виски, но и предложенной им дружбы. Глядя вслед удаляющемуся Лусардо, он проговорил:

– О! Эти людишки сами не знают, что говорят.

* * *

По дороге в Альтамиру Сантос решил заехать к.Лоренсо Баркеро и подробно расспросить его о потере Ла Баркереньи.

Лоренсо был один и отсыпался после попойки, лежа в грязном, провисшем гамаке. Он тяжело, как умирающий, храпел, из приоткрытого рта тянулась густая слюна, и на изможденном лице, скованном пьяным сном, застыло выражение мучительного беспокойства. Встревоженный видом Лоренсо, Сантос взял его руку и нащупал пульс. Сердце стучало часто и тяжело, как молот.

«Дни этого несчастного сочтены, – подумал он, с сочувствием разглядывая Лоренсо. – Надо хоть чем-нибудь помочь ему».

Под гамаком, на самодельном подносе стояла тыквенная посудина и лежала ложка. Не вставая с гамака, Лоренсо, очевидно, выхлебал из посудины все содержимое.

Лусардо пинком сбросил посудину с подноса, схватил со стола графин с остатками водки и швырнул его далеко в сторону. Понимая, что разбудить Лоренсо все равно не удастся, он уже собрался уезжать, как вдруг появился розовый, улыбающийся мистер Дэнджер.

Увидев Лусардо, он изобразил радостное удивление, однако Лусардо сразу смекнул, что американец нарочно следовал за ним по пятам, и не выразил ни малейшего удовольствия. Тогда Дэнджер спросил, кивнув в сторону Лоренсо:

– Пьян, что ли? Наверное, вылакал уже всю водку, которую я послал ему вчера.

– Вы напрасно его спаиваете, – заметил Сантос.

– Он обречен, доктор. Не мешайте ему убивать себя. Он не хочет жить. Он до сих пор влюблен в прекрасную Барбариту. Ужасно влюблен и пьет и пьет, чтобы забыть о ней. Я ему говорил много раз: «Дон Лоренсо, ты убиваешь себя». Но он меня не слушает.

Он подошел к гамаку и принялся дергать за веревку:

– Эй! Дон Лоренсо! У тебя гости, приятель. До каких пор ты будешь храпеть в гамаке? Здесь доктор Лусардо, он заехал повидать тебя.

– Оставьте его в покое, – сказал Сантос, собираясь уходить.

Лоренсо приоткрыл веки и пробормотал что-то. Янки влепил ему затрещину и расхохотался:

– Ну и напился, приятель!

Затем, обернувшись к пальмовой роще, он вдруг весь сжался, скрючил пальцы, словно собираясь царапаться, оскалил зубы и фыркнул, как приготовившийся к прыжку ягуар.

«Что с ним?» – подумал Сантос, удивленный этим превращением. Мистер Дэнджер громко рассмеялся:

– Девушка со сладким именем.

Из-за пальм вышла Марисела с вязанкой хвороста на голове, – как в тот вечер, когда Лусардо впервые встретил се. Но теперь она совсем не походила на прежнюю растрепанную замарашку. Па ней было одно из присланных Сантосом платьев, сшитых внучками Мелесио Сандоваля, и хотя она по-прежнему занималась черной работой, тем не менее выглядела опрятной и даже нарядной. Сантос с удовлетворением отметил эту перемену, вызванную всего несколькими его словами, и только тут увидел, что и жилище Лоренсо перестало напоминать зловонное логово. Пол был подметен, и если нищета еще царила в доме, то грязь уже исчезла.

Между тем мистер Дэнджер продолжал:

– Теперь Марисела есть настоящая сеньорита, но она по-прежнему зла, как пума. – И погрозил Мариселе пальцем: – Вчера ты исцарапала меня.

– Не надо было приставать, – огрызнулась Марисела.

– Она зла, потому что я ей говорю: «Я купил твоего отца, и когда он умрет, я возьму тебя к себе. У меня в доме есть ягуар-самец, и я хочу иметь еще ягуара-самку, чтобы вывести ягуарят».

Он громким, довольным смехом закончил свою пошлую шутку, встреченную сердитым ворчанием Мариселы. Сантос понял, какой опасности подвергается девушка, находясь под покровительством этого бессердечного пройдохи, и чувство глубокой враждебности к нему сразу обострилось.

– Это уже слишком! – воскликнул он, будучи не в силах сдержаться. – Мало того что вы спаиваете отца этой девушки и присваиваете себе ее собственность, вы еще и оскорбляете ее!

Мистер Дэнджер резко оборвал смех, его голубые глаза потемнели, кровь отхлынула от лица, но голос звучал все так же спокойно:

– Плохо! Плохо! Вы хотите быть моим врагом, а я могу запретить вам ходить по этой земле, где вы сейчас стоите. Я имею право запретить.

– Я знаю, каким образом вы приобрели это право, – бросил Сантос в запальчивости.

Янки задумался. Потом, не обращая внимания на Лусардо, вынул трубку, набил ее, зажег спичку и, прикрывая язычок пламени огромной волосатой рукой, закурил.

– Ничего вы не знаете. Вы даже не знаете своих собственных прав, – сказал он и вышел.

Сухая, окаменевшая почва хрустела под широкими ступнями завоевателя, не встретившего сопротивления на чужой земле. Сантос почувствовал, как жгучий стыд вытесняет негодование, но тут же нашелся и крикнул вдогонку Дэнджеру:

– Я знаю свои права и сумею защитить их. Скоро вы сами в этом убедитесь.

Он решил увезти к себе Лоренсо и Мариселу, чтобы избавить их от унизительной опеки чужестранца.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

I. Необычайное происшествие

Узнав из письма о намерении Лусардо огородить Альтамиру, донья Барбара решила пойти на хитрость. Ничто не могло вызвать в ней такой досады, как известие об изгороди, – теперь, если речь зайдет о ее властолюбии, вряд ли она сможет ответить той лукавой фразой, какой обычно отвечала до сих нор:

– Какое там властолюбие! Мне хватит и клочка земли, лишь бы всегда находиться в центре моих владений, куда бы я ни ступила.

И все же, прочитав письмо, она воскликнула:

– Ну, что ж. Очень хорошо, если доктор Лусардо огородит свои земли. Наконец-то прекратятся недоразумения и споры из-за этой пресловутой границы с Альтамирой. Конечно, самое милое дело – изгородь. По крайней мере, каждый будет знать, где чье. Как это говорится: блюди свое и не тронь чужое. Я и сама уже сколько времени мечтаю об изгороди, да вот с силами собраться не могу – много денег надо для этого удовольствия. Доктору что? У него деньги есть, и он правильно делает, что идет на такие расходы.

Бальбино Пайба, подсевший к донье Барбаре, едва она начала читать письмо, и внимательно слушавший, словно дело касалось его самого, недоуменно уставился на нее: ему было невдомек, что слова доньи Барбары предназначались для Антонио Сандоваля, стоявшего тут же в ожидании ответа.

Но Антонио, зная манеру доньи Барбары прятать свои коварные замыслы под маской наивности и словами успокоения, подумал: «Сейчас-то она и опасна. Наверняка затевает что-то недоброе».

– Вот и передайте доктору Лусардо, – продолжала она, – что я приму к сведению его извещение, хотя сама помогать ему делать изгородь не в состоянии. Если доктор не согласен повременить, – а я вижу, он из тех, кто любит действовать с ходу: вали и кастрируй, – то может хоть сегодня ставить столбы. Потом сочтемся. Он скажет, сколько приходится с меня, и дело с концом.

– А насчет вывода скота, – напомнил Антонио, – какой будет ваш ответ?

– Ах да! Я и забыла, ведь об этом он тоже пишет. Передайте, что сейчас на моих выгонах нельзя этим заниматься. Я извещу его при первой же возможности и раньше, чем он поставит столбы. Когда-то еще мы начнем протягивать проволоку! И он и я вполне успеем забрать свой скот. Так и передайте. Да кланяйтесь ему от моего имени.

Едва Антонио вышел, как Бальбино Пайба высказал мысль, на его взгляд отнюдь не чуждую донье Барбаре:

– Надо думать, доктор Лусардо не успеет поставить эту изгородь?

– Почему же? – возразила она, вкладывая письмо в конверт. – Это вопрос одной-двух недель. Но вот как бы он не ошибся и не прихватил моей земли!

Оставив смиренный тон, в котором больше не было нужды, она произнесла обычным голосом:

– Вызови ко мне Мондрагонов.

К рассвету следующего дня домик в Маканильяле вместе с межевым столбом был снова перенесен на другое место, и опять не в глубь альтамирскнх угодий, а в противоположном направлении, так, что граница, установленная последним решением суда, оказалась далеко на земле Альтамиры.

Замысел доньи Барбары заключался в следующем: Лусардо протянет изгородь, ориентируясь, естественно, на межевой столб и домик Мондрагонов; изгородь, таким образом, окажется за пределами его владений, и налицо будет факт захвата Сантосом Лусардо чужих земель. Затем нетрудно его обвинить и в самовольной переноске домика и столба, выдвигая в доказательство тот факт, что некому было воспрепятствовать этому беззаконию, поскольку братья Мондрагоны – обитатели пустынного Маканильяля – вот уже три дня как покинули свое жилище. Недаром она велела им временно оставить «домик на ножках».

Замысел казался таким удачным, что даже Бальбино Пайба. не любивший восхищаться чужими успехами, вынужден был признать:

– Тут уж ничего не скажешь! Эта баба хоть кого проведет.

Может, и вправду ей Компаньон помогает, но только план задуман дьявольский.

В действительности дело обстояло несколько иначе. Отданный три дня назад приказ освободить дом в Маканильяле и поставить межевой столб в соответствии с последним решением суда не имел ничего общего с только что возникшим у нее замыслом. Тогда она и не предполагала о намерении Сантоса Лусардо огородить Альтамиру. Однако сейчас ей было выгодно показать, что этот приказ был шагом, предшествующим ее теперешнему замыслу, и она тут же изменила первоначальный план действий, обманывая себя и легко уверовав, что, благодаря Компаньону, помогавшему ей предугадывать грядущие события, она опередила намерения своего врага. Так она поступала всегда, полагаясь на то, что благоприятные обстоятельства соединят в единую логическую цепь ее разрозненные и внезапные намерения, и поскольку почти всегда ей везло, – как казалось и окружающим, и ей самой, – то действительно легко было поверить в ее необыкновенную способность предвидеть события. На самом же деле донья Барбара была не способна на создание серьезного плана. Все ее достоинство заключалось в умении тут же извлечь максимальную пользу из последствий собственных поступков, каковы бы эти последствия ни были.

Но на этот раз обстоятельства складывались не в ее пользу. Сантос, предупрежденный рассказом Антонио о подозрительной уступчивости хозяйки Эль Миедо и наученный горьким опытом с мистером Дэнджером, обстоятельно изучил вопрос, прежде чем приступить к установке столбов. Когда донья Барбара увидела, что он возводит изгородь как раз там, где полагалось по закону, и что ее замысел пропал впустую, она интуитивно почувствовала, что столкнулась с чем-то новым, доселе ей неведомым.

Тем не менее, уязвленная неудачей, она решила прибегнуть к крайним мерам, и когда Лусардо несколько дней спустя повторил свою просьбу о выводе альтамирского скота за пределы Эль Миедо, она ответила категорическим отказом.

– Теперь, доктор, – сказал Антонио Сандоваль, скорее советуя, чем спрашивая, – теперь, надо думать, вы отплатите ей той же монетой и не выпустите ее скот из Альтамиры. Так ведь?

– Нет. Теперь я обращусь зa помощью к местным властям – пусть заставят ее поступить согласно закону. А заодно подам жалобу в Гражданское управление [112] 112
  Гражданское управление – в Венесуэле орган административной власти округа, глава которого назначается президентом штата.


[Закрыть] на мистера Дэнджера. Так будет покончено сразу с двумя препятствиями.

– И вы думаете, ньо Перналете обратит внимание на ваше заявление? – заметил Антонио, имея в виду начальника Гражданского управления округа. – Ньо Перналете и донью Барбару водой не разольешь.

– Посмотрим, посмеет ли он отказать мне в законном требовании.

На следующий день Сантос отправился в центр округа.

* * *

Заросшие кустарником развалины – остатки богатого городка. Глинобитные, крытые пальмовыми листьями ранчо, разбросанные по саванне; чуть подальше – такие же ранчо вдоль немощеной, ухабистой дороги. Площадь – место сборища сплетников, которых привлекает сюда тень вековых замшелых саманов [113] 113
  Саман – дерево, похожее на кедр.


[Закрыть]. С одной стороны площади – недостроенное здание храма, напоминающее скорее руины какого-то слишком монументального для окружающей обстановки сооружения, с другой – несколько старинных, добротно построенных домов, большей частью пустых или даже неизвестно кому принадлежащих. На одном из них, придавив крышу и стены, до сих нор лежал гигантский ствол хабильо [114] 114
  Хабильо – дерево из семейства молочайных с густой развесистой кроной.


[Закрыть], поваленного ураганом много лет тому назад. Семьи, составлявшие когда-то цвет этого городка, давно исчезли или уехали неизвестно куда и не напоминали о себе. Войны, малярия, пожары и другие бедствия превратили его в руины. Таков был административный центр округа, в прошлом – арена кровавых схваток между семействами Лусардо и Баркеро.

Сантос уже почти проехал всю улицу, не встретив ни одного прохожего. Наконец, поравнявшись с закусочной, он увидел в галерее за столиками нескольких мужчин. Они молчали, понурившись, и словно ждали чего-то. У них были огромные животы и серые изможденные лица. Черные жиденькие усики и печальные глаза подчеркивали нездоровую бледность.

– Не скажете ли, где здесь Гражданское управление? – обратился к ним Сантос.

Они переглянулись, словно недовольные тем, что их вынуждают говорить. Наконец один из них слабым голосом принялся объяснять дорогу, но тут из закусочной выбежал какой-то человек и бросился к Сантосу с радостным криком:

– Лусардо! Сантос Лусардо! Каким ветром, друг?

Видя, что Сантос смотрит на него с недоумением, он остановился и спросил:

– Не узнаешь?

– Признаться, нет…

– Вспомни, друг. Ну, постарайся вспомнить! Мухикита! Не помнишь Мухикиту? Учились вместе на нервом курсе в университете, на юридическом.

Сантос не помнил, но было жестоко заставлять человека стоять с распростертыми объятиями:

– Конечно! Мухикита.

Как и все мужчины в галерее, Мухикита ничем не напоминал жителей саванн, в большинстве своем сильных и жизнерадостных. У обитателей равнинного городка был болезненный, меланхолический вид люден, доведенных малярией до полного изнеможения. Мухикита выглядел особенно жалким: его усы, полосы, глаза, кожа имели желтоватый оттенок, словно их покрывал слой желтой пыли, устилавший толстым ковром улицы селения; он походил на запылившееся придорожное дерево. Не то чтобы он был грязен, нет. Поблекший от малярии и пьянства, ей выглядел, как тусклая, давно не чищенная бронза.

И даже для выражения радости у него нашлись лишь жалобные восклицания:

– Да… друг! Вместе учились. Вот были времена. Сантос! Ортолан, доктор Урбанеха!… Мухикита! Ведь вы все меня так называли, и сейчас друзья так называют. Ты был самым способным студентом на курсе. Как же! Я тебя не забыл. Помнишь, как ты помогал мне учить римское право в мы с тобой прогуливались по галереям университета? « Paler est quem nuptiae demostrant» [115] 115
  Отцом является тот, на кого указывает брачный договор (лат.).


[Закрыть]. До сих пор помню! Мне все никак не давалось это римское право, и ты сердился на меня… Ах, Сантос Лусардо! Вот были времена! Как сейчас помню: ты ораторствуешь, а мы все слушаем тебя, разинув рты. Мог ли я подумать, что снова встречусь с тобой? Ты ведь уже закончил университет? Я так и думал. Ты был лучшим на курсе. А здесь ты по каким делам?

– Приехал в Гражданское управление.

– Гражданское управление! Оно закрыто сегодня, и ты проехал мимо, не заметив его. Генерала сегодня нет, он отправился к себе в имение, поэтому я не открывал контору. Да будет тебе известно, я – секретарь Гражданского управления.

– Вот как! Значит, мне повезло, – проговорил Сантос и тут же объяснил цель своего приезда.

Мухикита подумал немного и сказал:

– Тебе действительно повезло, друг. Окажись полковник здесь, ты даром потерял бы время. Он и донья Барбара – закадычные друзья, что же касается мистера Дэнджера, ты сам знаешь, у янки особые привилегии на этой земле. Но я все улажу. Улажу в знак нашей старой дружбы, Сантос. От имени начальника Гражданского управления я вызову сюда донью Барбару и мистера Дэнджера, будто ничего не подозреваю об их проделках. Когда они явятся сюда, им волей-неволей придется выслушать твои претензии.

– Значит, если бы я не встретил тебя?…

– Ты уехал бы домой не солоно хлебавши. Ах, Сантос Лусардо! В жизни не все так просто и гладко, как написано в книгах! Но не беспокойся, самый важный шаг, можно сказать, уже сделан: донья Барбара и мистер Дэнджер явятся сюда. Полковника нет – кто мне помешает послать к ним нарочного с вызовом? Одним словом, послезавтра в это время они будут здесь. Ты пока устройся где-нибудь и не показывайся никому на глаза, чтобы полковник не узнал о твоем приезде и мне не пришлось бы раньше времени давать ему объяснения.

– Я мог бы пожить эти дни на постоялом дворе. Разумеется, если здесь таковой существует.

– Постоялый двор у нас неважный, но… Я бы предложил тебе остановиться у меня, да это неудобно: генерал сразу догадается, что мы с тобой друзья.

– Спасибо, Мухика.

– Мухикита, друг! Называй меня, как прежде. Я был твоим другом и останусь им. Ты не представляешь, как я тебе рад. Университетские времена! А что, старик Лира жив еще? А ворчун Модесто? Какой хороший был человек. Правда, друг?

– Очень хороший. Послушай, Мухикита. Я признателен за твою готовность помочь мне, но ведь я приехал сюда с совершенно законными требованиями и не понимаю, к чему такие предосторожности. Начальник Гражданского управления, – кстати, я так и не понял, генерал он или полковник? – обязан удовлетворить мое ходатайство…

Но Мухикита не дал ему договорить:

– Подожди, Сантос: делай, что я тебе говорю. Ты силен в теории, а у меня практический опыт – понимаешь? Последуй моему совету: сними комнату на постоялом дворе, притворись больным и не выходи на улицу, пока я не извещу тебя.

* * *

Начальник Гражданского управления походил на своих коллег, как походят друг на друга быки одной масти. У него были все данные, чтобы занимать этот пост: абсолютное невежество, деспотический характер и звание, полученное за участие в налетах, именуемых военными рейдами. Чин полковника ему присвоили еще в юности, и хотя друзья и прислужники иногда называли его даже генералом, жители округа предпочитали именовать его просто ньо Перналете.

Вместе с Мухикитой он сидел в конторе, где на стене, у него над головой, висела сабля, вложенная в ножны, но, судя im потертой никелированной рукоятке, часто бывавшая в употреблении, – когда с улицы донеслось цоканье лошадиных копыт.

И хотя Мухикита с минуты на минуту ждал этого цоканья, он внезапно побледнел и воскликнул:

– Черт возьми, я совсем забыл сказать вам, генерал!

И он рассказал о деле Лусардо, оправдывая поспешность своих действий в отношении соседей Сантоса опасением, что Лусардо – недаром он Лусардо! – мог самочинно расправиться с ними, если бы увидел, что власти не принимают никаких мер для выяснения дела.

– Ну, а поскольку вы, уезжая в Лас Манорас, не сказали, когда вернетесь, – закончил он, – то я и решил действовать без промедлений.

Ньо Перналете смерил Мухикиту подозрительным взглядом:

– Я предчувствовал, что вы тут без меня что-нибудь напакостите. Со вчерашнего дня крутитесь, как собака, в которую вцепился клещ. А сегодня сколько раз вы уже выбегали на улицу? Значит, вы утверждаете, что лучше всего было действовать без промедления? Так. Послушайте, Мухикита. Вы думаете, я не знаю, что этот докторишка, который остановился на постоялом Дворе, – ваш приятель?

Но в дверях управления уже появились донья Барбара и мистер Дэнджер. Ньо Перналете отложил разговор с секретарем До другого раза: нельзя было показывать посетителям, что в Управлении что-либо могло происходить без ведома и согласия начальства. Он поднялся навстречу вошедшим, беря на себя Роль, навязанную ему Мухикитой, за что поклялся в душе содрать с него семь шкур.

– Прошу вас, сеньора, входите. Черт возьми! Только таким образом и можно залучить вас. Садитесь, донья Барбара,

сюда – здесь вам будет удобнее. Мухикита! Уберите свою шляпу, освободите стул для мистера Дэнджера. Сколько раз я вам говорил: не кладите шляпу на стул.

Мухикита с готовностью повиновался. Подобному издевательству со стороны ньо Перналете он подвергался всякий раз, когда отваживался вступиться за какого-нибудь просителя. Грубые замечания, звучавшие особенно оскорбительно, когда их произносили во всеуслышанье в присутствии посторонних, Мухикита терпел, как терновый венец. Он уже потерял счет этим оскорблениям, а люди и не подозревали, чем они обязаны Мухиките. «Долго ты еще будешь вмешиваться не в свои дела? Тоже защитник нашелся!» – выговаривала ему жена, когда он, подавленный, со слезами на глазах, приходил домой после очередной взбучки. Но он неизменно отвечал: «Что же будет, если я перестану вмешиваться?»

Смущенный и растерянный, он долго искал, куда положить шляпу.

– Итак, мы здесь, к вашим услугам, – сказал мистер Дэнджер.

А донья Барбара добавила, не скрывая раздражения:

– Мы чуть было не загнали лошадей, чтобы явиться точно в назначенный час.

Ньо Перналете метнул в сторону Мухикиты злобный взгляд и приказал:

– Ступайте и приведите сюда доктора Лусардо. Да скажите, чтобы поторопился, – сеньора и сеньор уже здесь.

Мухикита вышел из управления, опечаленный дурным предчувствием:

«Потеряю я место секретаря, как пить дать. Жена нрава. Какой из меня защитник?»

* * *

Несколькими минутами позже, когда Мухикита вернулся в сопровождении Сантоса в управление, донья Барбара выглядела уже по-другому: ее лицо было, как обычно, бесстрастно, и только очень зоркий глаз мог бы заметить на нем едва уловимое выражение коварного самодовольства – свидетельство только что состоявшегося сговора с ньо Перналете. Однако, увидев Лусардо, она на миг растерялась, словно интуиция подсказала ей, что он – последняя драма в ее жизни.

– Так, – начал ньо Перналете, не отвечая на приветствие Лусардо. – Сеньоры приехали, чтобы выслушать ваши жалобы.

– Превосходно, – сказал Лусардо и сел, не дожидаясь приглашения: ньо Перналете вообще не был расположен к любезностям, а Мухикита считал, что и без того скомпрометировал себя дружбой с Лусардо. – Прошу прощения, сеньора, но я хочу начать с претензий к сеньору Дэнджеру.

Заметив, как иностранец переглянулся с начальником управления, Сантос понял, что они сговорились между собой и уже предвкушают легкую победу. Он сделал паузу, предоставив им возможность насладиться своей хитростью.

– Дело в том, что в корралях у сеньора Дэнджера находится скот, меченный не только его клеймом, но и знаком Альтамиры, я без труда могу доказать это.

– Что вы хотите сказать? – удивился иностранец, ожидавший разговора совсем на другую тему.

– Что этот скот – не ваш, только и всего.

– О! Черт возьми! Сразу видно, что вы новичок в наших делах. А вам известно, что знаки ничего не стоят; значение имеет лишь клеймо, если оно зарегистрировано надлежащим образом?

– Следовательно, вы можете ловить неклейменый скот, помеченный чужими знаками?

– А почему нет? Я и ловлю в свое удовольствие. И вы могли бы ловить, если бы раньше занялись своим хозяйством. Не так ли, полковник?

Но прежде чем ньо Перналете успел согласиться со словами мистера Дэнджера, Лусардо сказал:

– Довольно. Мне нужно было только, чтобы вы сами признали, что занимаетесь охотой на неклейменый скот в Ла Баркеренье.

– А разве Ла Баркеренья не моя? Вот тут, у меня в кармане, поземельная опись моих владений. Или вы намереваетесь запретить мне делать на моей земле то, что вы можете делать на вашей?

– Вы почти угадали. Полковник, будьте добры, попросите у сеньора Дэнджера его поземельную опись.

– Хорошо. Но для чего вам это понадобилось, доктор Лусардо? – возразил ньо Перналете.

– Чтобы доказать, что сеньор Дэнджер нарушает закон. То количество земли, которое ему принадлежит, не дает ему права, согласно Закону льяносов, клеймить скот.

– О! – протянул мистер Дэнджер, побледнев от ярости и не зная, как опровергнуть справедливое утверждение Лусардо.

Сантос же, не давая ему времени оправиться от растерянности, продолжал:

– Как видите, я знаю свои права и в состоянии защитить их. Вы думали, я собираюсь обсуждать здесь вопрос о коросалитской изгороди? Теперь вам самому придется поставить эту изгородь. Поскольку вы не имеете права ловить неклейменый скот, ваши земли должны быть огорожены.

– Хорошо! – снова вмешался ньо Перналете, ударив кулаком по столу. – Но вы, доктор Лусардо, забываете о моем присутствии. Вы говорите таким тоном, словно вы тут начальник.

– Ничего подобного, полковник. Я говорю как человек, требующий соблюдения справедливости. Итак, я изложил все свои претензии к сеньору Дэнджеру, поэтому перейдем к следующему делу. Потом вы скажете о решении, какое соблаговолите принять.

По мере того как Сантос говорил, донья Барбара приглядывалась к нему все с большим интересом, не вмешиваясь, однако, в спор. К своему немалому огорчению, она должна была признать, что Лусардо с первого взгляда произвел на нее приятное впечатление. Когда же он так ловко вырвал у надменного чужеземца необходимое ему признание, он стал ей просто симпатичен. Хитрость донья Барбара ставила превыше всех других человеческих достоинств. К тому же здесь жертвой хитрости оказался мистер Дэнджер, а для нее не могло быть ничего приятнее поражения этого человека – единственного, кто мог похвастаться своим пренебрежением к ней и до сих пор диктовал ей свою волю, зная ее тайну. Наконец, Лусардо положил на обе лопатки иностранца, а иностранцев донья Барбара ненавидела всем сердцем.

Но при последних словах Сантоса ее лицо омрачилось, и Лусардо снова превратился в заклятого врага.

– Дело в том, – продолжал Сантос, – что сеньора не разрешила мне отобрать мой скот, находящийся на ее пастбищах. Мне необходимо срочно провести эти работы. Согласно Закону льяносов, она обязана предоставить мне такую возможность.

– Доктор говорит истинную правду, – подтвердила донья Барбара. – Я отказала ему в этой возможности и продолжаю от называть.

– Ясно как божий день! – воскликнул начальник Гражданского управления.

– Но закон гласит не менее ясно и определенно, – возразил Лусардо. – И я прошу сеньору придерживаться закона.