Текст книги "Король пепла"

Автор книги: Мэтью Гэбори

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

Эскадрилья Хранителей взлетела ввысь, к вечным снегам королевства Каладрии.

Одетые в белое монахи прохаживались по коридорам госпиталя, где лежали сотни раненых. Один из них повернул к лестнице, ведущей к кельям. Не успел он подняться, как на него налетел послушник.

– Мужчина проснулся!

– Ты предупредишь отцов настоятелей?

– Да. Побудь с ним пока.

Подхватив полы своего одеяния, монах быстро побежал по коридору. Он достиг комнаты Чана, постучался и вошел, не дожидаясь разрешения.

Внутри дневной свет, проникавший через крошечное окошко, оставлял на полу тонкую белую полосу. В кровати из светлого дерева лежал человек и пристально смотрел в потолок.

Его золотистые волосы, потускневшие от испытаний, слабо мерцали. Обожженное лицо, тщательно умащенное мазью, приобрело медный оттенок. Мужчина, казалось, был безмятежен. Белая простыня покрывала его грудь, руки были спокойно вытянуты вдоль тела.

Широко улыбаясь, монах приблизился к кровати. Он склонился над Чаном и уже собирался поздравить его с выздоровлением, как вдруг пациент сухо произнес:

– Я не хочу жить.

– Не говорите так…

– Я убил женщину, которую любил. Оставьте меня.

– Отцы хотят вас видеть.

Чан резко схватил монаха за воротник и приблизил к нему лицо.

– Оставьте меня в покое, вы поняли? – словно сплевывая слова, произнес он. – Дайте мне сдохнуть!

Он оттолкнул юношу к стене, затем, почувствовав ужасную боль, уронил руку на кровать, проклиная милосердие каладрийцев.

Отцы настоятели уселись в кресла из сердолика. Каждого сопровождал Каладр – птицы сидели на спинках кресел. Концы их чешуйчатых хвостов были соединены со ртами столетних старцев.

В зал с меловыми стенами свет попадал через широкие застекленные проемы. Высокий потолок создавал отличную акустику, и шум крыльев Хранителей отдавался многократным эхом.

Перед ними лежал Чан, укрытый плотной шалью. Около него сидел Шестэн, скриптор лет тридцати, который должен был записывать речь Каладров. Он зажал в коленях дощечку с разложенным на ней листом пергамента, держа в руке почерневшее от туши перо.

Кроме этой обыденной работы ему предстояло переводить слова отцов человеку, сидевшему напротив.

– Я спас вас, – начал один из Хранителей, и Шестэн тотчас повторил за ним его слова.

– В море.

– Тараск потерпел крушение.

– Спасибо, я знаю, – пробурчал Чан. – Это все, я могу идти?

– Не будьте дерзки!

– Вы ударили одного из наших монахов.

– В этих стенах проявление жестокости недопустимо.

– Сейчас война, вы в курсе? – парировал Черный Лучник.

– Избавьте нас от вашего цинизма.

– Война – наша спутница.

– Мы знаем ее получше, чем вы.

– Наши монахи посвятили свою жизнь спасению раненых во всем Миропотоке.

– Зачем вы меня спасли? – выдохнул Чан.

– Такова наша миссия, – вывел на пергаменте Шестэн.

– Вас, как любого другого.

– Одна жизнь стоит другой.

Последние слова вихрем закружились в сердце Чана. Одна жизнь стоит другой…

Их могла бы произнести Шенда. Ее жизнь, отданная за жизнь Януэля. Лицо Чана скривилось от отвращения, и он поднес руку ко лбу.

– Я не хочу продолжать жить. Это меня не интересует. Ничто не удерживает меня здесь.

– Ваша воля – это одно.

– А судьба мира – другое.

– Судьба мира, – повторил Хранитель.

Чан хрипло засмеялся.

– Ну да, конечно! – с иронией воскликнул он. – И что, это я – судьба мира?

– Нет.

– Это Сын Волны.

– А! Я так и думал…

– Что вы о нем знаете?

– Януэль разрушил мою жизнь. Он отнял у меня ту, что я любил, а она заставила меня убить ее во имя Януэля. Я больше не хочу слышать это имя, понятно? Никогда!

Чан ревел, и его крик наполнял зал. Лишь острая боль в легких заставила его замолчать. Он опустился на подушки, закрыв глаза, его губы застыли в горькой усмешке.

– Мы не хотим вас мучить.

– Мы уважаем ваше страдание.

– Нам просто нужно узнать, что случилось с Сыном Волны.

Черный Лучник успокоился и встретился взглядом с Шестэном. Скриптор смотрел на него с неясным страхом. Он всегда мечтал открыть для себя Миропоток, однако за всю свою жизнь так и не побывал дальше Лиденьеля. Он не мог скрыть свое восхищение человеком, чье лицо носило следы испытаний и битв. Он мало что знал о Чане, кроме того, что тот был наемником. И хотя это слово и ассоциировалось с убийствами и разграблением, Шестэн завидовал свободе этого странника.

Чан сокрушенно улыбнулся скриптору и вздохнул.

– Он ушел… с молнией.

– Пилигримы! – воскликнул один из Каладров.

– Кто позволил ему…

Прежде чем Шестэн успел перевести, Чан поднял руки, прося отцов настоятелей монастыря замолчать.

– Подождите. Прежде чем я вам все расскажу, вы должны мне сообщить, почему вы так хотите узнать, куда делся Януэль.

– Мы ждали его.

– Долго.

– С самого начала.

– Такова была воля Волн.

– Мы должны были научить его управлять Желчью.

– Ритуал…

– Возрождение Фениксов…

– Река Пепла…

– Капитан Фалькен должен был защитить его от бывших наставников.

– Жаль, – помрачнев, сказал Чан. – Харонцы убили его.

– Помилуйте!

– Это невозможно…

– Я был там, – признался Чан.

Он рассказал им о Тараске, об атаке харонцев, о храме Пилигримов, о властителях Харонии, убивших друг друга, об Арнхеме…

При упоминании об Арнхеме лица отцов настоятелей застыли. Арнхем. Утопившей в крови Энемт.

– Арнхем остался цел, – заключил Чан. – Шенда решила последовать за Януэлем в Харонию. А я… я помог ей.

Он шмыгнул носом и постарался придать своему лицу холодное, отчужденное выражение.

– Вот, теперь вы все знаете.

Наступило молчание. Каладры зафыркали. Шестэн в спешке заканчивал записывать рассказ Чана. Когда его перо застыло, выведя последнее слово, отцы заговорили.

– Так, значит, Януэль в Харонии…

– Молния скрыла его.

– Хорошо, что мы узнали об этом.

– Это нас утешает.

– Утешает? – повторил Чан, подняв брови. – Его дело дрянь, да!

– Лучше знать, что он в Харонии, чем убедиться что он мертв.

– Но он находится в королевстве мертвых, – настаивал Черный Лучник.

– Он – Волна.

– Он – Желчь.

– Хранитель пылает в его сердце.

– У него меч Сапфира.

– Сможет ли он?

– Он не учился у нас.

– Мы еще никогда не были так близки к победе.

– И к катастрофе.

– В Харонии ничто не помешает Желчи завладеть им.

– Нужно доверять ему.

– Он доказал, чего стоит.

– Нужно прийти ему на помощь.

– На меня не рассчитывайте! – вскричал Чан. Он встал, скривившись от боли, и, пошатываясь, медленно покинул зал.

Ему казалось, что призрак Шенды следует за ним по пятам.

ГЛАВА 8

Они погрузились в ночь, под их ногами хрустел песок, залитый лунным светом. Коум и Эзра шагали рядом с Единорогом. Фениксиец постарался сделать так, чтобы другие братья не последовали за ним. Он не хотел внушать им ложных надежд, не зная точно, что именно задумал ликорниец.

Час спустя люди и Хранитель добрались до местности, поросшей тонкой травой, – то было начало зеленого оазиса, о чем неожиданно возвестил шум ручейка, текущего между камней.

– Я заметил этот оазис сегодня утром, когда искал финики, – объяснил Эзра. – Я не осмелился приблизиться… Ты знаешь, что для нашего народа эти места священны. Чужеземцы этого не понимают. Они приходят сюда, к источнику, из которого можно напиться. На самом деле жизнь здесь продолжается только благодаря жертве, которую согласились принести Единороги Истоков. Это места мира, культа и памяти.

Коум, кивнув, присел на берегу ручейка длиной всего в два локтя, однако его вода обдавала лицо фениксийца непередаваемой свежестью.

– Позднее, днем, мне пришла в голову мысль, – продолжал ликорниец. – Оазисы не похожи друг на друга. Я думаю, этот – из наиболее ценных.

– Почему?

Вместо ответа Эзра указал на Единорога. Когда он приближался к источнику, его внешность менялась: близость воды оживляла краски Хранителя, из его рога вырывались сиреневые лучи, словно на него опустилась звезда, а его копыта на влажных камнях издавали хрустальный звон.

– В этом месте сконцентрировалась Волна, – прошептал муэдзин. – Она появляется из этого источника и показывается лишь тем, кто способен ее увидеть. Тем не менее никто не знает, что она тайно питает всю пустыню.

Коуму представился гигантский пергамент, покрытый песком, испещренный голубоватыми мерцающими бороздами.

– Хранители чувствуют ручьи Волны…

– Конечно: они из нее происходят, они в ней родились, – добазил Эзра со сверкающими глазами. – Понимаешь? Связующая их нить никогда полностью не прерывалась. Я это знаю со времен моего посвящения. В пещерах мы соединялись с ощущениями Хранителя и ощупью искали его душу. Некоторым из нас удавалось таким образом высвободить самые древние эмоции из неосязаемой оболочки – сознания Хранителя. Что до меня, мне удалось уловить ощущения, связанные с его рождением.

– Я… я вам не верю, – возразил Коум, украдкой поглядывая на Единорога, словно ища подтверждения своих слов. – Никто не может заглядывать так далеко во времени.

– Тебе неизвестны пещеры, о которых я говорю, – ответил Эзра. – Это не просто каменные дыры. Это чрево пустыни, самые потаенные уголки Миропотока. До них никогда не добираются чужеземцы. Пещеры наполнены далекими и иногда ужасными тайнами…

Коум удивленно поднял брови. Однако муэдзину явно не хотелось долее распространяться о своих устрашающих открытиях. Они, без сомнения, породили глубокие морщины, испещрившие его лицо.

Пальцами правой руки Эзра изобразил какой-то знак, чтобы отогнать мрачные воспоминания. Затем ликорниец закончил:

– Из чрева пустыни родились Единороги.

Он сделал несколько шагов вокруг ручья и сделал глубокий вдох, выжидая просветления. Муэдзин молча благодарил волшебное и неожиданное плодородие пустыни.

У Коума вдруг появилась уверенность, что ликорниец готовится к смерти. Скрестив руки, он постарался отмахнуться от этой внезапной мысли.

Человек с эбеновой кожей продолжал:

– В каменном чреве таятся следы эмоций древних Хранителей. Я не говорю, что смог использовать их, я их только заметил. Но я могу утверждать, мой юный монах, что связь все еще очень сильна…

– Какая связь?

Эзра присел на корточки и пальцем провел по текущей из источника воде.

– Пуповина. Связь между Хранителем и Волной, которая его породила. Именно эту пуповину, или, скорее, сеть невидимых нитей, являющуюся ее продолжением, Единорог может использовать для нас. Он может говорить с Волнами точно так же, как Волны говорят с ним.

Коум в восторге прижал руки к груди.

– И он может предупредить других Хранителей?

Муэдзин поднялся и погрузил пальцы в гриву Единорога. Его взгляд стал загадочным и слегка угрожающим.

– Я так полагаю. Но за все нужно платить, мой мальчик.

– Я сделаю все, что вы захотите, – серьезно заверил его юный фениксиец. – Если это единственная возможность спасти моих собратьев и исполнить долг перед лигой. Согласится ли Единорог пустить по Волнам зов, чтобы заставить прийти всех Хранителей, способных перевезти наши мечи?

– Знаешь ли ты, чего это будет стоить? – настаивал Эзра. – Подумай, что песок этой пустыни отметили слезы Единорогов. На нашей земле служить значит умереть. – Муэдзин обошел Хранителя кругом и заглянул в его расширенные зрачки.

– И он это знает, – заключил он.

– Пришел час для жертвы, – торжественно сказал Коум. – Лучше умереть ради Волны, чем подчиниться Харонии.

Поднялся ветер, полы его плаща вздымались под его порывами. Длинные светлые волосы юноши вились на ветру, когда он протянул покрытые шрамами запястья муэдзину.

– Пролейте мою кровь, Эзра. Я не из Ликорнии, я не из ваших, но я доверил свою жизнь Фениксам и вам доверяю тоже. Вы говорите, Хранители связаны через Волны? Тогда я отдам свою жизнь вашему Единорогу во имя Фениксов.

– Ты хочешь… отдать свою жизнь? – озадаченно и в то же время испуганно переспросил муэдзин.

Очевидно, события развивались не так, как он предвидел. Он думал принести в жертву себя, а тут шестнадцатилетний мальчишка предлагает сделать это вместо него.

– Об этом не может быть и речи! – яростно возразил он. – Ты должен управлять своими братьями и заботиться об их будущем. Тебе нужно будет организовать конвой. Мне же здесь больше нечего делать. Более ничто меня не удерживает. Мое тело должно быть предано песку, а душа улетит с южным ветром.

Он настолько ясно изъявил свою волю, что Единорог тотчас подчинился. Он по камням вошел в воду, фыркнул и повернул голову к Эзре, словно приглашая его последовать за ним. Муэдзин преклонил колено около источника и вынул кинжал из складок одежды. Его сжатый кулак и занесенное над ручьем запястье ждали лишь ласкового прикосновения кинжала.

Он улыбнулся Коуму…

Но его улыбка тотчас исчезла.

Черная тень выросла позади юного фениксийца.

Повсюду в оазисе виднелись темные фигуры, их обнаженные клинки отражали лунный свет.

Единорог окаменел. Эзра живо поднялся с колен и со священным гневом закричал что есть мочи:

– Ар-лаида! Оазис свят!

Затем он пинком отбросил нападавшего на Коума, и тот, падая, увлек юношу за собой. На лицо фенискийца брызнула кровь харонца. Коум воспользовался этим, чтобы опрокинуть противника набок и встать, на ходу обнажая меч.

Но его уже окружали другие убийцы.

Их лица были гротескными масками, карикатурами: зияющие огромные провалы глаз, гнилые кривоватые зубы. Одежда из черной кожи со вставными клиньями, обтягивавшая массивные тела, довершала облик харонцев.

Перекидывая кинжал из одной руки в другую, Эзра сделал несколько выпадов, чтобы размять руки и отвлечь внимание воинов. В то же время он пытался разработать тактику. Казалось, их было немного. Темная Тропа, должно быть, открылась где-то неподалеку от оазиса, наверняка привлеченная Волной. Это не было спланированной атакой Харонии, а лишь жадной попыткой чем-нибудь поживиться. Но во что бы то ни стало необходимо спасти мальчишку и Единорога.

Коум удерживал на земле харонца, угрожая ему мечом с золотыми отблесками.

– Малейшее движение – и я рассеку вам голову, – бормотал он, в то время как его противник лишь посмеивался, развалившись на земле, словно гигантское насекомое.

Эзра вдруг прыгнул из-за ручья и, одновременно ударив обеими ногами, уложил двух харонцев, едва достигнув земли. Третий убийца, застигнутый врасплох неожиданностью нападения, получил удар кинжалом прямо в лоб.

В то же мгновение харонец, лежавший у ног Коума, схватил его за полу плаща и резко потянул. Коум пошатнулся, но не упал. Он наступил ногой на голову противника, затем трижды пнул его и, воспользовавшись тем, что тот оглушен, сел на него верхом.

Нужно было убить его. Однако Коум еще никогда в жизни не отнимал человеческой жизни.

Это не человеческая жизнь! – вскричал его внутренний голос.

Харонец, с презрительной гримасой на обезображенном лице, уже поднимался, как вдруг в воздухе просвистел меч.

Голова харонца отлетела, извергая черную кровь.

Тем временем Эзра сражался сразу против трех воинов. Он отражал атаки их ужасных зазубренных клинков своим кинжалом, выказывая невероятную ловкость, которая тем не менее скоро могла ему изменить: сражаясь против троих сразу, он тратил столько сил, что рано или поздно харонцы должны были одержать верх.

Ликорниец резко присел, чтобы уклониться от острия клинка, и, поднимаясь, полоснул по бедру нависшего над ним харонца. Тот взревел от боли и утратил равновесие. Этой драгоценной секунды передышки муэдзину хватило для того, чтобы перерезать ему горло.

Но к нему устремились два оставшихся убийцы.

Коум бросился к ним и отвлекающим маневром кольнул одного из них в бок. Удар не получился, но ему все же удалось отвлечь внимание одного из харонцев на себя, оставив Эзру разбираться с другим воином.

– Ты видел кого-нибудь еще? – прокричал ликорниец.

– Н-нет, – ответил Коум, в то время как его новый противник надвигался на него с занесенным мечом, мерзко улыбаясь рваными губами.

– Ничего, – сплюнул он. – Я сам с тобой поиграю, малыш.

Коум обеими руками сжал рукоятку меча. Он дрожал как осиновый лист.

– Беги, мальчик! – велел ему ликорниец, обрушиваясь на врага и размахивая перед ним кинжалом, чтобы заставить его отступить. – Возвращайся к остальным! Вместе вам удастся…

Меч харонца скользнул по щеке Коума. Он едва смог от него уклониться, но потерял равновесие и теперь лежал на земле, вытянув вперед меч. Слезы заливали его лицо.

Ликорниец резко развернулся и метнул свой кинжал. Его острие вонзилось в затылок харонца прежде, чем тот смог обрушить удар на Коума.

Резкая боль пронзила плечо Эзры. Его противник воспользовался тем, что он отвернулся, чтобы нанести удар, и теперь готовился прикончить его.

– Нет! – завопил Коум, увидев занесенный над муэдзином зазубренный меч.

В тот же момент земля задрожала. Последний харонец вытаращил глаза и отступил назад с поднятым к небу мечом.

Эзра одной рукой схватил его голову, а другой по самую рукоятку вонзил кинжал в глаз черного воина.

Земля снова задрожала, и песок пришел в движение, словно волны, обрушивающиеся на берег.

Коум поднялся, задыхаясь, и огляделся, пытаясь понять, в чем дело. Тут посреди источника он увидел по-королевски величественного Единорога и мальчика в монашеском платье, склонившегося у его ног. Красный поток из раны в его запястье окрашивал прозрачно чистую воду. Нереальный сиреневый свет, исходящий из рога Единорога, освещал эту сцену.

– Адаз! – воскликнул согнувшийся от боли муэдзин, держась за раненое плечо.

– Адаз! – повторил за ним Коум. – Что ты… Что ты делаешь? Да ты с ума сошел!..

– Слишком поздно, – хрипло проговорил Эзра. – Он уже приступил. Нужно дать ему закончить…

Коум застыл, чувствуя, как слезы сжимают ему горло, и молча смотрел на жертвоприношение, совершаемое другом.

Юный ликорниец медленно повернул к нему голову. Его лицо было удивительно спокойно.

– Я следил за вами, – тихо сказал он. – Я подслушал ваш разговор и понял, что должен сделать.

Над источником поднялся голубоватый свет и стал распространяться по всему оазису, а затем и по окрестным пескам. Он разделился на маленькие желобки, а затем превратился в целую сеть тонких борозд, постепенно исчезавших в пустыне.

Адаз рухнул в ручей. Коум и Эзра приблизились к нему, и светловолосый фениксиец обнял его.

– Только не ты… только не ты…

– Моя мечта… осуществляется, – прошептал мальчик. Единорог мягко коснулся носом головы Адаза. Веки умирающего медленно закрылись. На его лице сияла безмятежная улыбка.

– Он… он умер, – сказал Коум сквозь слезы. Эзра посмотрел ему в глаза и в нерешительности покачал головой.

– Смотри, – прошептал он, взглянув на Адаза. – Смотри, это свершается судьба ликорнийца.

Тело мальчика начало рассыпаться, превращаясь в светлую пыль, которая бесшумно опустилась на землю. Очень скоро в руках Коума осталось лишь смятое платье.

Поднялся горячий ветер и развеял по окрестным дюнам частицы, когда-то бывшие Адазом.

ГЛАВА 9

Квартал Клюва располагался на севере королевства мертвых. Здесь, возле скелетов Грифонов и Пегасов, устроились самые первые харонцы. Клювы Хранителей Истоков, вбитые в черную землю, были обращены к небу, возвышаясь, словно корпуса огромных кораблей. Вначале они играли роль случайных укрытий, а когда в королевство стали прибывать всё новые и новые подданные, то клювы послужили фундаментом будущего квартала. Постепенно местность заполнилась высокими домами, располагавшимися вокруг драгоценных мощей концентрическими кругами; три века спустя эти дома образовали границу самого старого квартала Харонии.

Через регулярные промежутки улицы прерывались каналами, наполненными Желчью, которая подводилась к ним через желоба, проложенные под мостовыми к черной маслянистой воде, сочившейся из трупов времен Истоков. Эти желоба выходили наружу в стенах каналов, из поросших мхом морд тяжелых каменных статуй, символизировавших каждое семейство Хранителей.

Мать Волн смотрела на лодку паромщика, разрезавшую поверхность Желчи. Одетый в заштопанный плащ харонец управлял своим судном с помощью длинного перламутрового шеста. Его размеренные движения отдавались глухим эхом сомнений, пробуждая уверенность, что она сама похожа на этот шест, ходящий туда-сюда под слоем Желчи.

Когда лодка скрылась за углом одного из домов, женщина отвернулась и снова стала глядеть на сумрачный горизонт королевства мертвых.

Она укрылась на вершине покривившегося клюва, который поддерживали высокие ониксовые колонны. Чтобы выйти на увеселительную террасу, располагавшуюся наверху этой внушающей почтение святыни, она поднялась по старой деревянной лестнице, пробивавшей себе дорогу среди толстых белых лиан, похожих на кости.

Эти лианы обвивались вокруг скелетов Истоков, разбросанных по всему королевству. Они питали Харонию, повсюду простирая свои отростки. Словно органические нервюры, кости прорастали в дома, улицы и городки. Некоторые из них взобрались вверх по клюву и обвили террасу, образовав странные узловатые скульптуры.

Мать Волн положила ладонь на одну из таких лиан, проскользнувшую между изъеденных червями досок. Он была измождена, но счастлива вкусить несколько минут отдыха. Харонцы преследовали ее, и ей пришлось пожертвовать несколькими Волнами, чтобы ускользнуть от них и укрыться здесь, на этой пустынной террасе, откуда был идеально виден путь, который ей еще предстояло проделать до королевской крепости.

Он оказался сложнее, чем она предполагала. Хотя Мать Волн и знала, что главная битва произойдет в сердце королевской крепости, она и представить себе не могла, сколько других битв ей придется выиграть, чтобы приблизиться к ней. Суровость недавних боев оставила после себя горький привкус, ощущение, что ее обнаружили раньше времени и что потерян эффект внезапности, на который она рассчитывала. Разумеется, Зименц проследил, чтобы Пилигримы не воспрепятствовали им. Он уверенно провел ее по лабиринту храма и оставил у выхода, взяв с нее обещание, что они еще увидятся. Тронутая его преданностью и отчаянным выражением на дрогнувшем фарфоровом лице, она запечатлела на его губах взволнованный поцелуй и, предоставленная самой себе, не прибавив ни слова, погрузилась в ночь.

Харонцы ушли из этого древнего города. Молчаливые улочки и покинутые дома свидетельствовали о жестокости сражений, происходивших когда-то на границе Миропотока. Разбросанные повсюду Темные Тропы изгоняли из королевства все живое. Ее обманула относительная легкость, с которой ей пока удавалось продвигаться, и она не заметила опасности.

Король ждал ее.

Возможно, он сознательно ослабил охрану, чтобы усыпить подозрения и застать ее врасплох. Уже трижды ей приходилось нарушать гармонию составлявших ее душ. Оставлять позади себя Волну, чтобы, прикрыв отступление, скрыться… В одиночку у нее не было никаких шансов победить полчища, натравленные на нее королем. Она подозревала, что он будет неотступно преследовать ее, подтачивая сопротивление, чтобы истощить ее силы и выждать благоприятный момент для рокового удара.

В погоню были брошены опасные существа, которым, как правило, удавалось напасть на ее след. Безумные харонцы, воплощавшие собой Желчь, обычно содержавшиеся в тайных застенках королевской крепости, теперь наводняли улицы города в поисках своей жертвы. Они чувствовали вибрации Волны и, словно искатели подземных родников, сновали, задрав нос, отвечая дрожью на малейшее колебание зловонного воздуха. Мать Волн столкнулась с ними и их сторожевыми псами у ворот крепости, но так и не смогла одержать над ними верх.

Она вздохнула от досады и подумала о Януэле, бившемся в ее сердце. Она воплотилась в его теле, приведя в действие магию Волны, чтобы уподобить его тело своему и заменить его собой. Как когда-то она дала ему жизнь, так теперь он, в свою очередь, позволил ей возродиться, чтобы исполнить волю народа Волн. С недавних пор она ощущала шепот его присутствия и далекое эхо Феникса. Хранитель пробуждался и вновь погружался в сон, укачиваемый голосом своего хозяина. Иногда она прислушивалась к ним, радуясь, что они понимают друг друга, как никогда. Вынужденное заточение, к которому приговорила мать, приблизило Януэля к Фениксу, разделявшему ту же участь, – они оба теперь жили в ее сердце.

Мать Волн прижала руку к груди, словно пытаясь ощутить их в своем теле, желая обратиться к ним, чтобы сказать, как ей хочется, чтобы, несмотря на сложившуюся ситуацию, они оба выжили в грядущих испытаниях.

Прикоснувшись к волосам, она убрала капризный локон, свесившийся на плечо. С момента Воплощения она заплетала косы, укладывая их на голове как корону. Она была в том же платье, в каком явилась своему сыну, но босиком.

Женщина взглянула на угрожающую тень королевской крепости и инстинктивно коснулась меча, висевшего у нее за спиной. Когда меч Сапфира засверкал в темноте, ее бирюзовые глаза потемнели.

На священном лезвии длиной в два с половиной локтя играли темно-синие отливы. Загибаясь в конце, оно черпало свою мощь в венах, проходивших от эфеса до самого острия. Мать Волн медленно сомкнула пальцы вокруг резного эфеса. Разящий Дух тотчас отозвался в сознании своего хозяина звуком знакомого голоса:

– Привет, красавица… какие-то проблемы?

– Никаких… Просто мне было необходимо тебя услышать.

– В душе Волна?

– Нет, только страх…

– А, ну как всегда.

Матери Волн нравился игривый тон, которым разговаривал с ней Дух. Перед тем как передать меч капитану Соколу, она долго тренировалась, чтобы в совершенстве овладеть всеми гранями мощи меча. Сомнения, которые она испытывала вначале, рассеялись по мере того, как Разящий Дух раскрывал ей свои тайны. Меч позволял овладеть столь необычной и сложной техникой поединка, что Мать Волн отбросила все сомнения, безоговорочно покорившись ему.

Окрестности, понемногу терявшие прозрачность, вскоре погрузились в кромешную темноту. Так всегда начиналось взаимное проникновение: меч сливался со своим носителем. Чтобы орудовать мечом, следовало стать незрячим.

Затем в темноте возникли звуки, в обычное время не различимые человеческим ухом. Малейшее потрескивание дерева, шелест ткани, неслышно ползущее насекомое. Звуки обострялись, усиливаемые Разящим Духом.

Меч, рожденный на поле битвы Истоков, оставлял своему хозяину единственное измерение – звуковое, где по временам раздавалось эхо старинных сражений. Огромные потрясения, ужасающие крики Хранителей оставили здесь и там резонанс в виде призраков – коротких созвучий, которые нужно было уметь расшифровывать, чтобы погрузиться в них и, воспользовавшись их мощью, придать ритм своим движениям. Матери Волн понадобилось множество попыток, чтобы слить мелодию собственного стиля с мелодией призрачных созвучий и таким образом увеличить ярость и пыл натиска.

Ей это удалось, и теперь в некоторых случаях она могла ударить с мощью Хранителя. Сейчас она внимательно вслушивалась в океан звуков. Помимо шумового фона самой террасы и звуков, доносившихся с улицы, она различила резонанс трех мелодий прошлого, действовавших в ее состоянии словно бальзам.

Пора было активизироваться. Начать все сначала, найти брешь, которая позволила бы ей проникнуть в королевскую крепость.

– Я не выпущу тебя из рук, – сказала она.

– Если говорить откровенно, – шаловливо ответил Дух, – я не могу сдержать возбуждения каждый раз, когда ты произносишь эту фразу.

– Идиот… – произнесла она с заговорщической улыбкой.

– Что, я ведь меч, так или не так? Неоспоримый символ! Символ обостренной чувственности, которую ты отказываешься признать по непонятным практическим соображениям.

– Это уже непристойно.

– Мне просто хочется попытать счастья, в этом разница, – насмешливо возразил он.

– Тебе придется довольствоваться моими руками.

– Ты себе не представляешь, что теряешь.

Дух знал, что она ценит его провокации и что только так он может унять ее тревогу. Он уже собирался добавить еще что-нибудь в том же духе, как вдруг она выдохнула:

– Ты ничего не слышал?

– Нет.

Она различила размеренные шаги. Громкий звук, ворвавшийся, словно фальшивая нота, в поскрипывающую мелодию старого дерева. Она сосредоточилась, чтобы попытаться снова уловить его, но ничего не услышала.

– Это все твое воображение, – проворчал Дух.

– Возможно, – признала она.

– Точно. Они не смогли бы так быстро нас разыскать.

– Уходим.

Она совершила оплошность. Терраса представляла собой тупик, его с легкостью мог использовать враг. Движимая глухим беспокойством, она сильнее сжала эфес меча и двинулась к лестнице.

Она ничего не видела, но все же держалась настороже. Крадясь по-кошачьи, она достигла порога и прислушалась.

– Холера… – прошептал Дух.

Шаги. Их много.

– Они нашли нас, – сказала она.

– Их по меньшей мере десяток.

– Да, по меньшей мере.

Враг больше не пытался замаскировать свое приближение, и лестница теперь вибрировала от их шагов.

– Мы в западне, – проворчал Дух.

Будучи лишенной способности видеть происходящее, Мать Волн старалась вспомнить ландшафт. От соседних крыш ее отделяло по меньшей мере двадцать локтей. Слишком низко, чтобы приземлиться, ничего не повредив. Лестница оставалась единственным возможным способом выбраться, если только она не решит спуститься по колоннам, поддерживавшим кончик клюва, – слишком опасный и долгий спуск, чтобы застать врага врасплох.

– Пойдем по лестнице. Попытаемся прорваться силой, – проговорила она.

Дух приветствовал ее решение новым ругательством и перешел к действию. Сначала он подавил все посторонние шумы, чтобы сосредоточиться на смутном гуле, доносившемся с лестницы. Необходимое вступление, чтобы позволить своей хозяйке сосредоточить внимание на враге.

– Красавица!

– Что?

– На колоннах, сзади. По крайней мере двадцать. Между нами, это начинает меня слегка беспокоить.

– Сколько у нас времени, прежде чем они окажутся на террасе?

– Не будем об этом…

– Тогда оставь их и сконцентрируйся на Резонансе.

– Это опасно, красавица, – предупредил ее Дух.

– Делай, что говорят.

Дух подчинился, несмотря на опасность предприятия. Его хозяйка требовала ни больше ни меньше как заглушить звуки, которые издавали враги, чтобы в темноте различить эхо возможных Резонансов.

Мать Волн отступила на середину террасы, не обращая внимания на нарастающую с наступлением тишины тревогу. Она была слепа и глуха.

– У меня их три, – предупредил ее Дух. – Два на лестнице, один Резонанс на террасе.

– Да, я слышу.

Она тотчас устремилась к серебристой мелодии, раздававшейся в северном углу террасы, и приказала Духу снова сосредоточиться на врагах.

Харонцы уже были здесь. Около нее, в пяти локтях.

Вокруг нее, словно стая грифов, кружили пришепетывания и присвистывания. В таких обстоятельствах воображение работало как худший враг. Воспоминание об искателях подземных родников уже скреблось в дверь ее памяти. Их исхудавшие лица, кости, выпиравшие на груди из-под кожи… хилые ноги, походившие на обожженные ветки, загнутые словно когти руки…