Текст книги "Король пепла"

Автор книги: Мэтью Гэбори

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

ГЛАВА 6

Мечи скапливались в мастерской, освещая желтыми отблесками все уголки здания. Мэл смотрел на них с вожделением и гордостью. Вырываясь из адского ритма работы в кузнице, он по нескольку раз в день приходил полюбоваться на них, чтобы восстановить силы около этого военного сокровища фениксийцев. В то время как его взгляд скользил по отточенным клинкам с искусно выгравированными на них символами, мысли его уносились на поле битвы, которое он мог представить лишь в воображении. Он видел, как огненные мечи разрубают разлагающиеся тела харонцев, как на рассвете кони встают на дыбы при виде вложенного в ножны оружия, сверкание которого рассеивало туман, он слышал хрипы умирающих и чувствовал тошнотворные испарения, исходящие от Темных Троп.

Сжав кулаки, со сверкающими глазами, он ждал своего часа.

Как только мечи немного остывали, их доверяли оружейникам новой лиги: они должны были проверить качество клинков и уложить их в великолепные резные каменные футляры, а затем с помощью нескольких групп послушников организовать проверку оружия.

Тут были мечи всяких размеров. Некоторые были сделаны для самих юных фениксийцев, так, чтобы и подростки смогли принять участие в будущих битвах, другие, более тяжелые и длинные, подошли бы опытным воинам. Эти мечи испытывал Эзра. Редко когда меч сразу просто забраковывали. Слишком велика была их ценность. Хотя юные кузнецы еще не постигли науку выковывать мечи сплошь без изъянов, все экземпляры сохраняли, завернув в буро-коричневую ткань.

Клинки, выкованные в огне Фениксов, обладали самыми разными качествами. Помимо необычайно острого и тонкого лезвия, благодаря особой закалке мечи были исключительно прочны, что, однако, не увеличивало их веса. Дело было не только в том, что использовался жар возрождающегося Хранителя: сознание Феникса также активно участвовало в создании меча, передавая ему свой ум и глубокую мудрость. Меч должен был быть прям, как честь, чист, как Волна, ярок и подвижен, как полет птицы с огненным оперением. Так гласил Завет. Кузнецы, владеющие традиционным ремеслом, а также постигшие абстрактное учением лиги, устанавливали связь между металлом и Фениксом, наблюдающим за их работой. Наконец, символы, испещрявшие клинки, наносились фениксийцем во время медитации, и поговаривали, что их ему диктует сам Феникс. Монахам было неведомо значение этих символов. Лишь мэтры Огня смогли бы их расшифровать. Но важнее всего было сохранить традицию. Древние знания жили в каждом мече с красно-черным эфесом. И вот уже много веков познания фениксийцев в руках воинов оборачивались смертельной истиной.

Коум рухнул на свою подстилку. Новые кузнецы пришли на смену его группе. Солнце уже закатилось над пустыней, и сон должен был ему вернуть силы. Однако его руки так болели, что он понимал, что ему не удастся заснуть, разве что лишь расслабить мускулы и полежать час или два.

Кузница работала на полную мощность. Все вместе, несмотря на юный возраст и нехватку опыта, они производили внушительное количество мечей. Коум был доволен. К тому же этим утром он присутствовал при поединке Адаза и Калло, и их мечи оказались на редкость удачными. Кузнецы быстро учились, подталкиваемые необходимостью, и с каждым днем мечи получались лучше.

Эзра также мог это подтвердить. Муэдзин не был привычен к подобному оружию, всю свою юность он учился довольно своеобразному искусству боя на клинках-единорогах. Часто бой велся сразу двумя клинками, один из которых был меньше и служил для отражения ударов, а другим можно было пронзить противника в самое сердце. Тем не менее Эзра мог оценить достоинства любого оружия и с изящными и уверенными жестами испытывал мечи, ничего не оставляя на волю случая.

Наблюдая в зыбких предрассветных сумерках, как Эзра тренируется, Коум подумал, что перед ним скорее набор формул, чем схватка. Ликорнийская шпага больше напоминала алфавит, чем сборник позиций, и поединок муэдзина с невидимым противником был похож на разговор. Длинные фразы-сентенции, перемежающиеся ономатопеями, за которыми, словно стихи в поэме, следовали размеренные выпады…

Коум приподнялся на своей лежанке и обхватил голову руками. Конечно, боевое искусство Эзры было великолепно. Однако оно наводило на мысль, что все военные возможности его народа, сколь бы эффективными они ни были, не могли сравниться с возможностями харонцев. Разве муэдзин сам не признал это?

Юный монах сделал глубокий вдох и принялся молиться. Единственное, что могло прекратить нескончаемую цепь поражений, – это фениксийские мечи. Да, но как их доставить? Как передать их сражающимся воинам, которые в них так нуждались?

– Мы никогда не сможем организовать перевозку оружия через пустыню, – прошептал Коум.

И даже если бы фениксийцам и удалось доставить мечи воинам, ведущим бои на ликорнийских границах, как быть с другими королевствами?

Отчаяние овладело Коумом. Можно хоть сейчас прекратить ковать никчемные мечи…

– Дневное светило благословляет нас, – сказал Фатум, переведя взгляд на Всадников Песков, выстроившихся шеренгой перед ним, преклонив колена.

В зрачках муэдзина сохранился отпечаток обжигающего солнца, на которое он только что смотрел. Согласно ликорнийскому поверью, воины должны были воспользоваться силой светила через обращенный на них взгляд Фатума.

Их было около трех сотен – коленопреклоненных воинов под белыми стенами Эль-Задина. Обратив лица к солнцу, прикрыв веки, они прижимали к груди клинки-единороги, чьи хрустальные эфесы искрились под безоблачным небом. Под их кольчугами, сплетенными из волоса Единорога, виднелись бирюзовые туники. Кольчуги из длинного темно-красного волоса, высушенного и соответственным образом обработанного, получались легче льна и прочнее стали.

Муэдзин вытянул руки – на его запястьях зазвенели золотые браслеты с колокольчиками – и провозгласил:

– Встаньте с колен, воины Аль-Жерца, Аль-Кимала, Аль-Суффа, и вы, сыновья Берегов, встаньте и прославляйте вашу веру!

Тотчас же триста ликорнийцев поднялись и разнесся смертельный клич их народа:

– Ар-лаида!

– Когти на твоем горле, – перевел Фатум, и свирепая гримаса исказила его черное лицо.

– Ну вот, а теперь будьте щедры, – заключил он, – дарите смерть смерти.

Как один человек Всадники Песков развернулись и побежали по направлению к высоким дюнам, застывшим перед столицей в ожидании.

Они ловко забрались на них и устроились на сиденьях, вырытых на вершине каждого холма. Дюны дрожали: им не терпелось вступить в бой.

Перед ними, в четырехстах локтях, расстилалась равнина, перерезанная черная раной расщелины. В ширину она превышала один лье, оттуда вылезали молчаливые орды врагов, закованных в черные доспехи. В нескольких кабельтовых от столицы Ликорнии, страны Единорогов, Харония вывела свои войска для последней битвы. Этим утром Ликорния должна была пасть.

Фатум поспешил к ближайшему минарету, расположенному в воротах города, и, перескакивая через четыре ступеньки, преодолел подъем – двести две ступени белого камня, ведущих на вершину. Там он встретил двух других муэдзинов Эль-Задина и, не мешкая, прильнул к установленной на западном окне медной зрительной трубе, наведенной на Темную Тропу.

Эти харонцы отличались от тех, с которыми им приходилось иметь дело раньше. У этих вместо лица был лишь огромный мертвенный иссиня-бледный шрам, из тех, что остаются после сильных ожогов. Их доспехи, казалось, поглощали дневной свет. Что до их оружия, то оно будто жило собственной жизнью, управляя рукой солдата, так что тот, не глядя, мог поразить противника.

Вчера всадники принесли один из таких мечей: ржавый меч со следами запеченной крови, в эфес сероватой стали были инкрустированы три высушенных глаза. С таким оружием один харонец мог запросто сражаться с двумя ликорнийцами лицом к лицу. При виде меча Фатум почувствовал тошноту.

– Какие они? – спросил один из муэдзинов, стоявший позади.

– Как те, что были вчера и позавчера. Безликие и бессловесные. Кажется, в них исчезла всякая способность к размышлению. У них нет предводителя, это существа без разума, единственная цель которых – уничтожать все на своем пути.

Фатум отошел и прислонился к стене. Даже во сне он продолжал видеть эту непреклонную волну пепла, сносящую людей и укрепления.

– Ими никто не управляет? – уже в десятый раз удивился его собрат.

– План был установлен заранее, – вздохнул Фатум, снимая тюрбан. – В стратегии больше нет нужды. Их намерения и злодеяния были спланированы в Харонии. Это решал сам король. А эти воины – лишь слепые исполнители, марионетки без…

– Без жизни, – закончил другой.

– Без жизни, – согласился Фатум.

– Это наше последнее войско?

– Да. Аль-Фаад пал два дня назад.

– Выжившие присоединились к нам?

– Один-единственный, – ответил Фатум, печально усмехнувшись.

Две тысячи пеших воинов, шестьсот лучников, тридцать Единорогов, самые высокие в стране укрепления, считавшиеся неприступными вот уже пять столетий.

Один выживший.

Он пришел умирать у городских ворот, после того как загнал свою лошадь. На нем не было лица – лишь широкая подвижная рана вместо рта, однако его бульканье нетрудно было понять.

Циничный, отчаянный смех Фатума перешел в приступ кашля.

«Сегодня моя душа спокойна, – подумал он. – Сегодня день нашей смерти».

Дюны мчались словно скакуны. Самые первые поглотили харонцев, навсегда похоронив их в глубинах пустыни. Тела их жертв никогда не находили: огромные массы песка раздрабливали их трупы, а то, что от них оставалось, оказывалось погруженным в песок слишком глубоко, чтобы это можно было достать.

Черные орды ответили на атаку высоких волн отвердевшего песка. Они забирались на дюны, чтобы напасть прямо на Всадников. Самые ловкие из атакующих смогли зацепить их туники и утянуть за собой на землю. Тогда они отрубали им руки и ноги, а затем оставляли умирать под палящим солнцем. Но большая часть харонцев была не в состоянии взобраться на эти дюны высотой в четыре человеческих роста. Они цеплялись за них, ожидая, когда Всадники заведут дюны в гущу врагов и потеряют скорость, чтобы затем продолжить карабкаться вверх и схватиться с ними врукопашную.

Внезапный крик прорезал линии дюн. Всадники вытащили клинки-единороги из ножен и бросились на харонцев. Эта атака застала их врасплох, и Всадники стали абсолютно синхронно рубить горла, лица, мышцы. Издалека их движения напоминали балет. Они слаженно продвигались через вражеские ряды, которые не успели перестроиться перед их нападением, и теперь головы харонцев так и отлетали от клинков, которые Всадники использовали как большие ножницы.

Тем временем в стороне Всадники, спустившиеся с дюн, сражались с разлагающимися чудовищами. Прежде всего они старались обезоружить их, а не убить – важнее было избавиться от мечей с глазами.

У ликорнийцев было много преимуществ по сравнению с обычным войском. Они были быстры, сосредоточенны и с совершенной легкостью перемещались по песку. Они следили за каждым шагом харонцев и, как только представлялся случай, кидались на них, чтобы вогнать свои костяные клинки меж черных доспехов.

К тому же Всадники не давали себя провести: они никогда не заходили в глубь вражеского войска, они даже его не останавливали. Все, на что они могли надеяться, – это ослабить его настолько, чтобы второе ликорнийское нападение имело больший успех, сдержать врага и замедлить его продвижение, дав муэдзинам время для определения новых стратегий.

– Сыновья Берегов готовы? – спросил Фатум у своих собратьев. – Уже пора.

– Хорошо, – кивнул один из них и, выглянув из южного окна, уронил голубой платок.

Ветер подхватил кусок ткани, и не успел он долететь до земли, как чья-то рука подхватила его словно знамя. Пятьдесят мужчин на серых конях ринулись на поле боя.

За сто локтей от харонского войска они развернули коричневатые сети и кинули их в сторону черных пехотинцев. Последние запутались в липких сетях: то были водоросли с ликорнийских берегов, прочные и клейкие. Харонцы не могли увернуться от тонких как иглы клинков, которыми всадники пронзали их тела и головы.

Затем сыновья берегов развернулись и поскакали обратно к воротам Эль-Задина, за ними по пятам следовали яростно ревущие харонцы.

И в этот момент ликорнийские лучники, сидевшие на крепостных стенах столицы, прицелились, и на войско королевства мертвых пролился дождь стрел.

К полудню битва начала затихать. Черные орды медленно собирались для еще одного нападения, однако с самого утра им не удалось продвинуться ни на шаг.

Фатум не решался верить в эту передышку. Он отказывался говорить об успехе. Да, Всадники проявили храбрость и прием с сетями оказался удачным. Они воспользовались тем, что застали врага врасплох. По крайней мере двести харонцев лежали на равнине, обездвиженные, израненные стрелами. Однако треть войска Эль-Задина погибла.

Если со следующей же атакой удача отвернется от Всадников Песков, дюны погибнут… впустую.

Вечером придется решиться сменить ликорнийцев.

– Ну, сколько?

– Шестьдесят шесть, – гордо ответил Мэл.

Коум дал ему тумака и громко рассмеялся.

– Здорово! Правда здорово!

Мэл повернулся к фениксийцам, сидевшим перед дверью мастерской, при свете луны.

– Вы хорошо поработали, братья. Поблагодарим Завет и – за еду.

Слабое «ура» огласило окрестности. Коум нахмурился. В конце концов он решил позволить своим товарищам продолжать ковать оружие в надежде как-то решить проблему перевозки. Производительность кузницы превосходила все его ожидания, но какой ценой? Монахи были буквально обессилены. Возрождения стоили жизни трем фениксийцам, которые из-за усталости не справились с неистовым Фениксом, и двое других лишились зрения. Производство мечей вымотало всех. Подростки выглядели как привидения – исхудавшие, с глубоко запавшими глазами. Некоторые уже спали, уронив лицо в песок, а большинство было не в состоянии даже снять рабочий кожаный фартук. Засученные рукава их одеяний открывали тощие, обожженные руки.

Адаз раздал всем похлебку из фиников, найденных Эзрой в одном лье от укрытия. Их оставалось на два дня, не больше. Воды тоже не хватало. Колодец, вырытый посередине пирамиды, не был рассчитан на такое число кузнецов: он был предназначен для охлаждения металла, а не для утоления жажды целой оравы.

Коум взял миску, протянутую ему Адазом, и медленно принялся за еду. Миска подрагивала в его натруженных руках. «Что нам делать с мечами теперь, когда мы подорвали свое здоровье в этой кузнице? – спросил он себя уже в который раз. – Как их перевозить?»

Его мучил еще один вопрос: выжили ли в Миропотоке другие фениксийцы? После их отбытия из Альдаранша они считали себя последними монахами фениксийской лиги, поскольку не получили ни одного ответа на послания, отправленные в другие Башни. Разве что другие ученики тоже покинули свои Башни и укрылись в каком-нибудь убежище, подобном этой мастерской, затерянной в пустыне. В хаосе, охватившем все королевства, было невозможно знать что-либо наверняка. Тем не менее было маловероятно, что фениксийским общинам удалось благополучно выйти из потрясений последнего времени. Материнская лига была центром ордена, а ее ученики, как никто другой, были способны выбраться из этой ситуации своими силами: только неслыханная удача могла уберечь другие Башни от уничтожения.

Коум провел рукой по лбу. Холодный пот выступил у него на висках. Каждый день его все больше охватывала тревога, словно поднимаясь от желудка к мозгу. Он опасался того мгновения, когда его сознание окажется парализованным, а его воля – поверженной в этой безвыходной ситуации. Молодой человек протер глаза, стараясь успокоиться. Его постоянно преследовал панический страх, нашептывая ему обманчивые, безумные слова утешения.

Он мысленно подыскивал доводы в пользу того, что еще не все потеряно: если бы фениксийцы во всех остальных Башнях Миропотока сдались, все Фениксы были бы уничтожены, а их прах развеян по ветру. Подобная трагедия создала бы огромную шоковую волну, которую бы почувствовал любой фениксиец.

А ведь они ничего такого не заметили. Так что надежда оставалась. Где-то существуют огненные птицы, ожившие или еще спящие, которые ждут, пока их разбудят. Сокровище, не сравнимое с мечами, сложенными здесь, в пустыне… но недоступное им.

Эзра сел подле него, держа в руках чашку чая из листьев фажжа, «кустарника странников».

– У меня есть идея, – хрипло проговорил он.

Коум воззрился на него в недоумении.

– Говорите.

– Грифоны…

– Вернуться назад? Отправиться за ними к подданным императора? Я думал об этом, достопочтенный муэдзин. Это невозможно. Живыми нам до границы не добраться. Посмотрите на моих братьев – они обескровлены. И кто знает, каково сейчас положение в империи? И что заставило бы их согласиться? Ведь понадобится много Хранителей…

– Подожди, юный монах, – перебил его Эзра. – Я изложу тебе свой план, и ты поймешь, что это единственный выход.

Коум сжал губы и отставил миску.

– Простите меня. Я вас слушаю.

– Зачем обращаться к грифийцам? Они отказались впредь давать вам сопровождение, и у них нет никаких оснований, чтобы одолжить вам Грифонов. Нет, то, что вам необходимо сделать, – это войти в контакт с самими Хранителями.

Коум сидел, открыв рот.

– Но к… как? Вы… вы можете это сделать?

Эзра поднял руку.

– У меня нет таких возможностей. А вот у него, без сомнения, есть.

Позади него стоял медношерстный Единорог и внимательно на них смотрел. Он ударил в песок алмазным копытом, словно делая им какой-то знак, и фиолетовые отблески в его роге пришли в движение.

– Он хочет нам помочь, – сказал Эзра. – Встань и следуй за мной.

ГЛАВА 7

Чана относило течением. Море долго бурлило, пока Тараск опускался в его глубины. Затем оно успокоилось. Так окончилась великая драма гибели города Анкилы. Черный Лучник не помнил последних моментов своей жизни. Арнхем нанес ему предательский удар после того, как убил Шенду. Однако его самого харонец лишь оглушил. Сделал ли он это нарочно или же он, спеша вернуться в королевство мертвых, не смог нанести смертельного удара? Чан еще долгое время будет задавать себе этот вопрос, не веря в великодушие властителя.

В данный момент он без сознания лежал на каком-то обломке. Ноги были спущены в воду. Рубашку смыло волной, и теперь кожа на лице и на спине, выжженная солью и солнцем, приобретала пурпурный оттенок.

Женщина-Дракон постоянно тревожила его во сне. Воспоминания об убийстве мучили его и полностью овладели его памятью, из которой исчезли целые куски. Кошмары так терзали его, что иногда тело сводило мучительной судорогой, но он все не приходил в сознание.

После крушения он только однажды очнулся и тут же почувствовал, как боль растекается по всему телу. Его сильно тошнило и несколько раз вырвало морской водой, а затем он забился в судорогах и отдался во власть галлюцинаций, поднимавшихся выше волн. В конце концов он погрузился в кому.

С этого момента Чан медленно плыл навстречу смерти, укачиваемый равнодушными волнами моря Слоновой Кости.

Огромная тень парила над водами. То был Каладр, который прорезал перистые облака, следуя чистым воздушным течениям, прогретым солнцем. Несмотря на тяжесть своей миссии, он наслаждался свободой.

К птице был привязан человек. Каладр вдвое превосходил его по размерам. Мужчина внимательно оглядывал Миропоток своими кобальтовыми глазами. На высоте под действием холода на его бороде образовались кристаллики льда. Изо рта странного пассажира выходило нечто вроде щупальца, которое затем обвивалось вокруг его шеи и заканчивалось где-то сзади на теле Хранителя. Эта чешуйчатая змея, бывшая хвостом птицы, почти незаметно сливалась с лицом мужчины, покрытом такими же морщинами, как и у Каладра.

Казалось, мужчине было лет сто.

Старик что-то заметил. Каладр, заложив вираж, стал резко снижаться на своих больших сверкающих крыльях. Описывая сужающиеся концентрические круги, оба путешественника плавно спустились к морю.

Наконец Каладр завис над водной поверхностью, достаточно низко, чтобы позволить своему спутнику рассмотреть лежавшего на обломках человека, которому, видимо, удалось спастись после крушения. Старик перевернул его и склонился, пытаясь уловить дыхание. Затем сделал знак Каладру, чтобы тот подхватил Чана когтями, и они продолжили полет.

На обозримом пространстве океана больше не было ни единой живой души. Неподвижное море не пощадило никого из жителей седьмого города Тарасков.

Каладр долго летел над темными водами, из-за которых море и поучило название Эбенового. Старик спал, защищенный теплым телом птицы. Его прикрытые глаза отказывались видеть смерть, охватившую Миропоток.

Странный экипаж с головокружительной скоростью достиг берегов Пегасии. Каладр опустил свою ношу на берег. Затем его лапы с мягким шумом погрузились в мокрый песок. Он выпрямился, маша крыльями, чтобы старик смог отвязать себя.

Тот приблизился к скалам, оставив Чана на попечении Хранителя. Змеиный хвост, все еще соединявший человека с Каладром, вытянулся на несколько локтей. Под лучами заходящего солнца тень птицы легла на неподвижное тело Чана.

Среди скал, поросших лишайником, приютилась маленькая серая постройка, по цвету и форме словно продолжавшая окрестные скалы.

Круглая низкая дверь открылась перед путником. Оттуда вышел молодой человек в белом одеянии.

– Отец мой! Вы вернулись.

Старик не ответил. Из здания вышло еще четверо монахов, которые занялись Чаном. Они отнесли его в свое жилище, а Хранитель со стариком остались снаружи, под брызгами волн.

Чана устроили на обыкновенной лежанке. Обстановка была очень простая: несколько лежанок, низенький столик и запасы продовольствия.

Монахи терпеливо осмотрели раны Черного Лучника и стали тихо совещаться относительно его состояния. Подражая манере Отцов монастыря, которые воспроизводили слова, вырывающиеся из клювов Каладров, монахи учились говорить прерывисто. Это помогало им подготовиться к тому долгожданному дню, когда священные птицы соблаговолят окончательно доверить им, как некогда их мэтрам, свой священный голос, совершенно изгнав их собственный.

– Нужно отвезти его в монастырь.

– Здесь у нас нет ничего, чтобы помочь ему.

– Ему прежде всего нужен отдых. – Конечно, он не должен впасть в глубокую кому…

– …из которой мы не сумеем его вывести.

– У него очень серьезные переломы.

– Надеюсь, что позвоночник не задет.

– Пока что этого нельзя утверждать.

– Иначе он будет парализован.

– Неужели будет лучше, если мы его перевезем?

– Это необходимо.

– Необходимость указывает нам путь.

– Необходимость управляет нами.

– В монастыре ждут другие раненые.

– Есть новости от разведчиков?

– Они больше не появлялись.

– Пегасийцы вернутся.

– Пегасийцы всегда возвращаются.

– Путешествие может убить его.

– Но мы не можем оставить его здесь.

– Мы не можем дать ему умереть.

– Он погибнет от ран…

– …от истощения…

– …если мы ничего не сделаем.

– Наша миссия не обсуждается.

– Наша миссия неизменна.

– Миссия должна быть выполнена.

Когда тайное совещание закончилось, один из монахов вернулся на берег, где старик, сидевший около Хранителя, терпеливо дожидался их решения.

– Отец мой, пегасийцы отвезут мужчину в монастырь.

Старик молча согласился. Ветер, дувший с открытого моря, шевелил его бороду и волосы.

– Там… там был только он один?

Старик кивнул. В его кобальтовых глазах сверкнула хрустальная капля.

С самого начала войны каладрийские монахи бороздили Миропоток, образовав конвои и караваны. Они устраивали временные госпитали около тех мест, где велись военные действия, и усердно лечили раненых.

Масштаб военных действий заставил путешествовать и самих служителей Каладров. Птицы переносили их из одного королевства в другое в поисках выживших. Неблагодарная, трудоемкая работа, которая часто приносила одни лишь разочарования. Но такова была их миссия. Выбора не было. Даже одна человеческая жизнь, которую удавалось вырвать из когтей смерти, оправдывала все затраченные усилия.

В свою очередь, монахи ходили из монастыря в монастырь, основывали часовни в городах, где их еще не было, и помогали уже существующим госпиталям.

Самые крупные из них, такие как госпиталь Лиденьеле, уже давно были заполнены до отказа. Они притягивали сотни людей, воинов и мирных жителей, ставших жертвами битв и смертоносных налетов и засад харонцев. Каладрийские посольства, несмотря на усиленные укрепления, сами часто подвергались нападениям черных орд, а некоторые даже были разрушены.

Монастырь в Альдаранше не избежал этой участи. Грифонам не удалось защитить его. Падение империи Грифонов увлекло за собой всех. Прежде чем умереть в страшных мучениях, монахи видели, как их пациентов разрубают на куски.

В Офроте харонцы под покровом ночи проникли в Меловую Башню, жемчужину каладрийской архитектуры, и методично перебили всех жителей. Ужасные крики раздавались в столице Берега Аспидов.

Что же касается Черного Догоса, его монастырь был обязан своей сохранностью исключительно свирепости Драконов, которые несколько дней подряд защищали его, оголив гораздо более важные участки фронта только ради спасения посольства Каладрии.

Отовсюду в каладрийские тихие гавани толпами шли калеки, женщины, прижимавшие к груди заболевших младенцев, плачущие дети, солдаты из разгромленных войск.

К счастью, сама Каладрия оставалась нетронутой. В этом королевстве Волна была столь могущественна, что Темные Тропы оказались не в силах преодолеть ее границы. Святилище снегов оставалось незыблемым оплотом, в то время как его жрецы бороздили Миропоток в поисках умирающих, которых было необходимо вырвать из рук Харонии.

Этой ночью монахам не удалось заснуть. Учение их ордена не могло избавить их от беспокойства.

– Незачем больше здесь оставаться, – прошептал один.

– Море может выбросить других потерпевших кораблекрушение.

– Тех, что с Тараска?

– Слишком далеко.

– Море отдаст нам лишь несколько полуразложившихся трупов…

– …наполовину сожранных.

– Солнце…

– Морские чудища…

– Нужно вернуться в Каладрию.

– Немедля.

– Окончательно.

– Решать должен Отец.

– Мы поговорим с ним завтра утром.

Вдруг в комнате раздалось едва слышное бормотание. Монахи повернулись к Чану. Он беспокойно крутил головой, пребывая во власти нового кошмара.

Один из юных каладрийцев подошел к нему и провел влажной тканью по лбу. Затем ему, кажется, удалось что-то разобрать в невнятном шепоте раненого, и он подозвал товарищей.

– Слушайте!

– Что он говорит?

– Он бредит.

– Нет, вслушайтесь лучше.

Чан принялся тихонько стонать. Отчаяние отразилось на его лице.

– Я… нуэль, – с трудом проговорил он.

– Януэль? – с изумлением повторил один из монахов.

– Он знает.

– Он с ним знаком.

– Возможно, это один из его спутников.

– Януэль исчез.

– Сын Волны…

– Последний знак белой паутины…

– Указывал на Тараска.

– Януэль был в Анкиле.

– И этот человек был вместе с ним.

– Он знает, что с ним случилось.

– Нужно разбудить его.

– Осторожно.

– Он сказал что-нибудь еще?

– Нет.

– Он снова впал в забытье.

Один из монахов выбежал наружу. Старик спал возле своего Хранителя, укрывшегося между двух скал. Монах подошел к аскету и ласково погладил крыло Каладра, разбудив этим жреца.

– Отец мой, раненый говорил во сне. Он упомянул имя Януэля.

Старик вскинул брови. Луна отразилась в его зрачках, подчеркнув холодный орлиный взгляд.

– Мы предлагаем отправиться в монастырь, как только прибудут Пегасы.

Старик несколько раз кивнул. В возбуждении он судорожно чесал свою бороду, усиленно размышляя.

Сын Волны!

Наконец-то какой-то знак. Какое-то свидетельство.

Отцы Каладрии привели в действие свою тайную сеть, белую паутину, чтобы помочь капитану Фалькену найти Януэля. Им это удалось. Фалькен и Януэль встретились, и капитан передал ему меч Сапфира. Затем стали доходить обрывки неточной и бессвязной информации. Отряд монахов был готов сопровождать Януэля в Каладрию, где Отцы научили бы его управлять Желчью.

Но этот план так и не был реализован.

Очевидно, произошли какие-то важные события. Неужели властители Харонии поймали Януэля? Жив ли он? Было известно, что бывшие наставники юного фениксийца пустились в путь, подгоняемые самим королем Харонии.

Старик взобрался на скалу и устремил взгляд вдаль, на волны, мерцающие под лунным светом.

Его сердце сжалось, когда он почувствовал, что Каладр разделяет его тревогу. Этому абсолютно безмятежному Хранителю, преданному миру, было знакомо лишь одно человеческое чувство: траур. Впервые поляны его души коснулся луч страха.

Что же стало с Януэлем?

Если бы он погиб, Волны испытали бы шок невероятной мощности, так что все узнали бы об этом. Но ничего такого не было замечено.

Если же он жив, то как ему удалось ускользнуть от вездесущего ока белой паутины?

Каладриец закрыл глаза, чувствуя, как ветер обрушивает на него морские брызги, и стал молча молиться. Позади Хранитель распростер над ним утешительную сень своих крыльев.

Утром эскадрилья Пегасов заполонила весь берег. Повинуясь некогда заключенному договору, разведчики Долины Пегасов пришли на помощь каладрийцам. Монахи-целители дважды заставляли чуму отступить от стен Лиденьеля и в благодарность получили нескольких Пегасов. Более того, поскольку северные королевства сопротивлялись захватчикам успешнее, чем южные, Пегасия предоставила часть своих сил в распоряжение соседей. Около сотни Пегасов улетели в южном направлении. С тех пор от них не было вестей.

Разведчики, служившие Каладрии, отказались отправиться на их поиски. Слишком велика опасность погибнуть самим. Было благоразумнее направиться на север, на случай, если харонцы, покорив империю Грифонов, Драконию и Ликорнию, доберутся и до здешних краев.

Разведчики ступили на твердую землю и сняли серебристые шлемы. Они почтительно приветствовали отца и завели разговор с монахами.

– Мы готовы доставить вас обратно в монастырь, – сказал глава эскадрильи в ответ на их просьбу.

– Отец нашел единственного выжившего после крушения в море Слоновой Кости, – сказал один из монахов.

– Мы не знаем, можно ли его перевозить.

– Он находится без сознания и не может путешествовать сидя.

– Мы крепко его привяжем, – ответил разведчик.

– Если хотите, можно отправляться.

– Отец мой, чего хотите вы?..

Решение старика было очевидным. Он уже привязал себя к Каладру, присоединившись к Пегасам, расположившимся на пляже. Он возвращался вместе с ними. Он слишком устал бороздить небеса, а его вчерашняя находка была необыкновенно важна. Незнакомец был единственный, кто мог рассказать им о судьбе Януэля. Нужно было во что бы то ни стало спасти его и расспросить обо всем.

Монахи положили Чана на влажный песок, а затем помогли разведчикам усадить его верхом на Пегаса.