Текст книги "Не учите меня жить!"

Автор книги: Мэриан Кайз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

19

Он взял меня за руку и повел через холл. Я шла послушно, не сопротивляясь. Возбуждение мое росло. Куда он меня тащит? Вот мы протиснулись мимо Дэниэла, который вопросительно поднял брови и предостерегающе погрозил мне пальцем, чего я решила не замечать. Сделать мне выговор он еще успеет.

– Присядем, Люси Салливан, – Гас указывал на нижнюю ступеньку лестницы, – здесь можно поболтать без помех.

Его выбор показался мне не очень удачным: по лестнице вверх и вниз сновали люди, и движение тут было покруче, чем на Оксфорд-стрит в час пик. Что происходило наверху, в точности сказать не могу – полагаю, обычный секс по пьянке с парнем лучшей подруги на пальто этой самой лучшей подруги или что-то вроде.

– Так вот, Люси, извини, что напугал тебя там, на кухне, но мне просто показалось, что ты – человек творческий, – начал Гас, когда я наконец устроилась на ступеньке. – Сам я музыкант и музыку люблю страстно, – продолжал он. – Поэтому подчас забываю, что не все чувствуют так же, как я.

– Это же здорово, – в полном восторге сказала я. Какое счастье: он не только психически нормален, он еще и музыкант, а все мужчины, которые мне нравятся, всегда оказываются музыкантами, писателями, в общем – подвластны вдохновению и испытывают муки творчества. Ни разу не влюблялась в человека, имеющего постоянную работу, и надеюсь не влюбляться впредь. Что может быть скучнее мужчины со стабильным доходом, знающего цену деньгам и умеющего жить по средствам?! Лично для меня финансовая нестабильность – сильнейший возбуждающий фактор. По этому вопросу мы вечно цапаемся с мамой, но в том-то и дело, что в маме нет ни капли романтики, тогда как я пропитана ею до мозга костей, причем абсолютно всех костей, какую ни возьми: лучевой, локтевой, большой и малой берцовой, лонного сочленения (в особенности!), грудинной, плечевой, обеих лопаток, спинных позвонков всех отделов, ребер в ассортименте, полного набора мелких косточек плюсны и кисти, двух крохотных во внутреннем ухе – не помню, как называются, – все начинены романтикой.

– Так ты музыкант? – оживилась я. Может, потому мне показалось, что я его знаю: слышала о нем или видела где-нибудь фотографию. – Известный музыкант?

– То есть?

– Ну, в своем кругу?

– Люси Салливан, я неизвестен в своем кругу, у меня и круга-то нет. Ни узкого, ни широкого. Я тебя разочаровал, да? Мы только познакомились и уже находимся в кризисе. Люси, нам непременно надо обратиться за помощью к специалистам. Посиди здесь, а я схожу за справочником и найду номер телефона доверия.

– Не надо, – рассмеялась я. – Ничего я не разочарована. Просто у меня возникло ощущение, будто я знаю тебя, хоть и непонятно, откуда, и я подумала: если ты известный музыкант, то я тебя где-нибудь видела.

– Ты хочешь сказать, мы не знаем друг друга? – с потрясенным видом спросил он.

– По-моему, нет, – хмыкнула я.

– Не может быть, – убежденно сказал он. – Если не в этой, то хоть в прошлой жизни мы наверняка были знакомы.

– Все это очень мило, – протянула я, – но, даже если в прошлой жизни мы были знакомы, кто сказал, что тогда мы друг другу нравились? Меня всегда мучил этот вопрос: ведь если люди узнают друг друга в следующей жизни, они вовсе не обязательно друг другу приятны, верно же?

– Ты совершенно права, – крепко стиснув мне руку, подхватил Гас. – Я тоже всегда так думал, но в моей практике ты первая, кто думает так же, как и я. Ты просто чудо. Но мы-то с тобой уж точно прекрасно ладили, в какой бы жизни нас ни свела судьба. Мне рядом с тобой как-то уютно: наверно, ты одолжила мне денег на изломе века, когда я был на мели, или сделала еще что-нибудь хорошее. А «Гиннесс» еще есть?

Я отправила Гаса к холодильнику, устроилась на ступеньке поудобнее и принялась ждать. Душа моя пела, счастье переполняло меня. Какой он славный! Как я рада, что пришла на эту вечеринку – ведь запросто могла и не пойти и тогда не встретила бы его! Неужели права миссис Нолан, и Гас – тот самый единственный, тот самый мой человек, которого я столько ждала?

Кстати, где этого единственного черти носят?

Сколько нужно времени, чтобы дойти до холодильника и похитить оттуда оставшиеся банки купленного Дэниэлом пива? А что, если, пока я сижу тут разомлевшая и улыбаюсь, как идиотка, он уже убалтывает другую покладистую девушку, а обо мне забыл?

Я занервничала.

Интересно, сколько еще мне здесь торчать, пока можно будет встать и отправиться на поиски? Спустя какое время прилично проявить беспокойство?

И не рановато ли он начинает, даже имея дело со мной, заставлять меня дергаться и ждать?

Мою мечтательную расслабленность как рукой сняло. Мне следовало раньше понять, что это слишком хорошо, чтобы оказаться правдой. Вдруг я осознала, что все это время вокруг ходили люди, разговаривали, шумели, а я и забыла о них, пока говорила с Гасом. А что, если они смеются надо мной? Может, Гас на их глазах проделывал то же самое с тысячами других дурочек? В эту секунду передо мной уже стоял растрепанный Гас.

– Люси Салливан, – с огорченным видом объявил он, – прости, что я так долго, но я попал в ужасную передрягу.

– О господи, – рассмеялась я, – что случилось?

– Когда я подошел к холодильнику, какой-то тип примеривался к пиву твоего друга Донала. «Поставь назад!» – крикнул я. «Нет», – говорит он. «Еще как поставишь», – говорю я. «Это мое», – говорит он. «Не твое», – говорю я, а потом, Люси, случилась потасовка, из которой я вышел с легкими ранениями, зато теперь «Гиннесс» в безопасности.

– Неужели? – в некотором недоумении протянула я, потому что увидела в руках у Гаса только бутылку красного вина, а пива что-то не заметила.

– Да, Люси, я пожертвовал собой и спас его. Пусть теперь кто-нибудь попробует его украсть.

– Ты что сделал?

– Сделал? Разумеется, Люси, я его выпил. А что еще я мог с ним сделать?

– Э-э-э…

Я беспокойно оглянулась через плечо и, конечно же, увидела, как Дэниэл с не предвещающим ничего хорошего лицом пробирается через холл к лестнице.

– Люси, – кричал он, – какой-то мелкий мерзавец украл…

Тут он замолчал, потому что увидел Гаса.

– Ты! – взревел он.

О боже! Кажется, Дэниэл и Гас уже знакомы.

– Дэниэл, Гас. Гас, Дэниэл, – вяло пробормотала я.

– Это он, – сердито выпалил Гас. – Тот нечистый на руку тип, который хотел украсть пиво твоего друга.

– Какой же я дурак, – возмущенно тряся головой, воскликнул Дэниэл, не обращая ни малейшего внимания на обвиняющий перст Гаса. – Просто идиот, все же было понятно. Люси, и где ты их только находишь? Объясни мне – где?

– Да пошел ты, ханжа несчастный, – огрызнулась я, не зная, что еще сказать от стыда и досады.

– Ты его знаешь? – воинственно осведомился Гас. – По-моему, он не из тех, с кем тебе следует дружить. Видела бы ты, какой…

– Я ухожу, – заявил Дэниэл, – и забираю бутылку вина, которую принесла Карен.

После чего выдернул бутылку из рук Гаса и растворился в толпе.

– Ты видела? – завопил Гас. – Он опять за свое!

Я честно старалась не смеяться, но сдержаться не могла – видимо, была не так трезва, как мне самой казалось.

– Прекрати, – выдохнула я, дергая его за рукав. – Сядь и веди себя прилично.

– Ах, так это я должен вести себя прилично?!

– Да.

– Понятно!

Он замолчал, скорчил свирепую гримасу (насколько можно сделать свирепой такую славную мордаху) и посмотрел на меня.

– Ну, Люси Салливан, если ты говоришь…

– Я говорю!

Он послушно сел на ступеньку рядом со мной, старательно изображая пай-мальчика. С минуту мы сидели молча.

– Ладно, – сказал он наконец. – Но попробовать стоило.

20

Весь мой словарный запас как-то неожиданно иссяк. Я сидела на ступеньке, прижатая людским потоком к Гасу, и лихорадочно придумывала, что бы такое сказать.

– Ну ладно! – начала я излишне бодро, стараясь скрыть неловкость. Что теперь будет? Раскланяемся, скажем, как приятно было познакомиться, и разбежимся в разные стороны? Как в море корабли? Очень не хотелось бы.

Тогда я решила задать ему вопрос: людям, как правило, нравится говорить о себе.

– Тебе сколько лет?

– Я стар, как горы, и юн, как утро, Люси Салливан.

– А поконкретнее можно?

– Двадцать четыре.

– Ясно.

– Девятьсот двадцать четыре, если совсем точно.

– В самом деле?

– А тебе сколько лет, Люси Салливан?

– Двадцать шесть.

– Вот оно как. Ты понимаешь, что я тебе в отцы гожусь?

– Если тебе девятьсот двадцать четыре ты, пожалуй, и на дедушку потянешь.

– Если не на прадедушку.

– Но для своих лет ты неплохо сохранился.

– Здоровый образ жизни, Люси Салливан, вот что главное. Да еще сделка, которую я заключил с дьяволом.

– Что за сделка?

Как же он мне нравился, как мне было весело!

– Не стареть ни на год из тех девятисот, что я тебя дожидался, но, если я сделаю хотя бы шаг, чтобы заполучить постоянную работу, то немедленно одряхлею и умру.

– Забавно, – сказала я. – Именно это происходит со мной всякий раз, как я иду на работу, но мне не приходилось девятьсот лет ждать, когда это произойдет.

– Неужели ты ходишь на службу? – в ужасе спросил он. – Бедная, бедная Люси, милая моя девочка, как же это? Ты вообще не должна работать. Тебе следует проводить дни, лежа в мягкой постели в золотом платье, поглощать конфеты и благосклонно принимать поклонение своих обожателей.

– Всю жизнь об этом мечтаю, – искренне призналась я.

– Чудесно, – воодушевленно кивнул он. – К слову, о мягкой постели… С моей стороны будет очень большой наглостью предложить проводить тебя домой?

Я открыла рот, чувствуя легкое головокружение от тревоги.

– Прости меня, Люси Салливан, – патетически воскликнул он, больно сжав мой локоть. – Не могу поверить, что я такое сказал. Прошу тебя, прошу, сотри мои слова из памяти, постарайся забыть, что я вообще их говорил, что с моих губ сорвалось столь бесстыдное предложение. Разрази меня гром! Удара молнии, пожалуй, и то будет мало.

– Все в порядке, – успокоила я его, тронутая глубиной его раскаяния. Если он так смутился, значит, у него нет привычки навязываться в гости к дамам, с которыми едва знаком?

– Нет, не все в порядке, – возразил он. – Как у меня язык повернулся сказать подобное такой женщине, как ты? Сейчас я скроюсь, сгину с глаз твоих и прошу тебя забыть, что мы были знакомы. Больше я ничего не могу для тебя сделать. Прощай, Люси Салливан.

– Не надо, не исчезай, – заволновалась я, пока не зная, хочется ли мне спать с ним. Чтобы он ушел, не хотелось точно.

– Ты желаешь, чтобы я остался, Люси Салливан? – не скрывая беспокойства, спросил он.

– Да!

– Ну, если не шутишь… побудь здесь, а я сбегаю за курткой.

– Но…

Господи боже! Я-то хотела, чтобы он остался со мной здесь, на вечеринке, и развлекал меня дальше, а он, похоже, решил, что я пригласила его остаться в моей мягкой постели, и теперь мне предстояло объяснить ему это заблуждение и свести его появление в моей квартире к обычному незапланированному визиту. А вдруг он обидится?

Он обернулся значительно быстрее, чем в тот раз, и уже стоял передо мною с ворохом шарфов, курткой и свитером под мышкой.

– Я готов, Люси Салливан.

Да уж наверное, нервно сглатывая, подумала я.

– Только, Люси… вот что…

– Что еще?

– Не знаю, хватит ли у меня денег, чтобы полностью заплатить мою долю за такси. Лэдброк-гров ведь неблизко отсюда?

– А сколько у тебя есть?

Он выгреб из кармана пригоршню мелочи.

– Ну-ка, посмотрим: четыре фунта… пять фунтов… нет, прошу прощения, это песеты. Пять песет, десятицентовик, чудотворный образок и семь, восемь, девять, одиннадцать пенсов!

– Ладно, сойдет, – рассмеялась я. Чего я, в конце концов, ждала? Мечтать о встрече с бедным музыкантом, а потом сетовать, что у него нет денег?

– За мной не заржавеет, Люси. Я отдам, как только получу свои законные миллионы.

21

На Лэдброк-гров мы приехали очень не скоро. В такси держались за руки, но пока не целовались. Я понимала, что это – вопрос времени, и страшно нервничала. Точнее, пребывала в нервном возбуждении.

Гас упорно стремился втянуть таксиста в беседу, задавал ему всевозможные вопросы типа «кто был наиболее известный из ваших пассажиров», потом «наименее известный из ваших пассажиров», нес еще какую-то чепуху и замолчал только после того, как где-то в районе Фулхэма тот резко затормозил и в лаконичных, но емких выражениях предупредил нас, что, если Гас немедленно не заткнется, мы оба можем освободить салон, топать пешком, куда нам надо, и обмениваться путевыми впечатлениями сколько влезет.

За такси заплатила я, но Гас насильно всучил мне свою пригоршню иностранной мелочи.

– Зачем они мне? Не надо, – протестовала я.

– Возьми, Люси, – настаивал он, прибавив с немалой долей иронии: – У меня, знаешь, тоже своя гордость имеется.

Я долго возилась с ключом, пытаясь открыть входную дверь.

Мы наконец вошли в квартиру, я предложила выпить чаю, но Гаса чай не интересовал.

– Люси, я страшно устал, – простонал он. – Мы пойдем спать?

О господи! Я знала, что это значит.

Меня беспокоило слишком многое, проблема контрацепции не в последнюю очередь, а Гас, похоже, был не в том состоянии, чтобы заботиться о таких вещах. И не только заботиться, но даже просто думать. Возможно, когда он не пьян, то способен отвечать за свои поступки, – хотя на это я особой надежды не имела, – но сейчас, кажется, пришла моя очередь мыслить здраво и думать о последствиях. Не то чтобы я возражала: как известно, в моем вкусе мужчины неразумные, дикие и необузданные.

– Так как же, Люси? – улыбнулся мой герой.

– Конечно! – насколько могла беззаботно, весело и спокойно ответила я, стараясь казаться уверенной в себе женщиной. Потом испугалась, не слишком ли я настойчива и разнузданна. Я вовсе не хотела, чтобы он увидел, какой я на самом деле клубок нервов, но заставлять его думать, что я умираю от желания отправиться с ним в постель, тоже лишнее.

– Ну что, пошли, – промямлила я, надеясь, что мой тон близок к нейтральному.

Я понимала, что веду себя не совсем разумно. Пригласила совершенно незнакомого человека, незнакомого мужчину, притом очень странного, в пустую квартиру. Если меня изнасилуют, ограбят и убьют, кроме себя самой, винить будет некого. Хотя по поведению Гаса было не похоже, что он настроен на насилие и грабеж. Он увлеченно кружил по моей спальне, совал нос во все по очереди ящики, читал валявшиеся повсюду счета, восхищался, как у меня уютно.

– Настоящий камин! – восторгался он. – Люси Салливан, ты хоть понимаешь, что это значит?

– А что это значит?

– Что мы должны поставить перед ним стулья, сидеть, любоваться пляской языков пламени и рассказывать истории.

– Да, но, видишь ли, мы камином не пользуемся, потому что дымоход надо…

Но он уже не слушал, ибо открыл мой платяной шкаф и самозабвенно перебирал вешалки.

– Ага! Грубый домотканый плащ, – воскликнул он, вытаскивая оттуда мое старое пальто, длинное бархатное, с капюшоном. – Что скажешь?

Он примерил пальто (и, честно говоря, кажется, больше ничего ему на себя надевать не хотелось), нахлобучил капюшон и встал перед зеркалом, запахнув полы.

– Замечательно, – рассмеялась я. – Вылитый ты.

Он немного походил на эльфа, но эльфа очень сексуального.

– Люси Салливан, ты смеешься надо мной?

– Вовсе нет.

Я действительно не смеялась, потому что, по-моему, он был просто великолепен. Меня восхищал его энтузиазм, его интерес ко всему, его необычный взгляд на вещи. Да, другого слова найти не могу: я была очарована.

Кроме того, к моему большому облегчению, он заигрался в переодевание вместо того, чтобы домогаться меня. Я действительно находила его привлекательным, даже очень привлекательным, но ложиться с ним в постель мне казалось несколько преждевременным. С другой стороны, я сказала, что он может проводить меня до дома и зайти в гости, а в данном случае, по моим ощущениям и по соображениям этикета, я просто не могла не лечь с ним в постель.

Теоретически, конечно, у меня есть право не ложиться в постель с тем, с кем не хочется, и передумать я могу в любой момент происходящего, но в действительности мне было бы слишком неловко вслух сказать «нет».

Вероятно, мне казалось, что, после того как он проделал такой длинный путь, было бы невежливо отправить его восвояси ни с чем. Все эти предрассудки родом из моего детства, где гостеприимство ставилось превыше всего, где было неважно, останемся мы без обеда или нет, лишь бы нашлось, чем накормить гостя.

Еще я чувствовала, что обо мне и Гасе уже думают как о паре, и это очень меня возбуждало. Отказаться переспать с ним было бы не только непростительно грубо, но означало бы плюнуть в лицо судьбе, навлечь на себя гнев всех известных мне богов. От этой последней мысли мне стало значительно легче жить, поскольку она полностью исключала всякие «буду – не буду». Выбора у меня нет. Я должна переспать с ним. Никаких угрызений, славно и просто.

И все равно я не переставала нервничать.

Наверное, предусмотреть всего не может никто.

Я села на кровать и принялась теребить свои серьги. Гас бродил по спальне, брал в руки вещи, ставил их на место, говорил много и с удовольствием.

– Хорошие книги, Люси. Все, кроме этой калифорнийской дряни, – пробормотал он, взглянув на обложку опуса под названием: «Кто за рулем в нестабильной семье девяностых годов».

Потом снова вдела серьги, чтобы иметь возможность еще раз их снять. Всегда считала, что в ситуации соблазнения бижутерия – вещь очень полезная, потому что, снимая украшения, вы создаете впечатление, будто активно раздеваетесь и уже готовы на все, а в действительности ваш партнер успевает разоблачиться до трусов, а вы еще и не начинали, что дает вам возможность отступить или передумать, не обнажившись, между прочим, дальше кистей рук.

Этому приему я научилась в пятнадцать, летом, когда мы с Энн Гаррет, Фионой Харт и парнями с нашей улицы играли в покер на раздевание. И у Энн, и у Фионы грудь уже была, и в то лето, переполненное сексуальными флюидами, правда, ко мне это не имело отношения, они жаждали оказаться в ситуации, где могли бы показать себя. У меня грудей не было, и пусть даже меня безмерно радовало ощущение того, что у меня есть друзья, я скорее умерла бы на месте, чем теплым летним вечером согласилась сидеть на лужайке за ларьками, в одном лифчике и трусах, с Дереком и Гордоном Уитли, Джо Ньюи и Полом Стэплтоном.

Поэтому я решала проблему, нацепив на себя столько побрякушек, сколько могла добыть. Уши у меня еще не были проколоты – до этого я дошла только в двадцать три года, – так что приходилось носить клипсы, от которых нарушалось кровообращение и мочки ушей опухали и ужасно болели, но на такие жертвы я шла легко (хотя всегда с облегчением проигрывала первые две карты). Кроме того, я контрабандой выносила из дому мамино кольцо с камеей, которое она хранила завернутым в папиросную бумагу в коробочке в нижнем ящике своего шкафа и сама надевала только на годовщину свадьбы и день рождения. Мне оно было велико, и я жила в вечном ужасе обронить его. Еще вешала на руку три пластмассовых браслета из коробки кукурузных хлопьев с сюрпризом, на шею – крестик на цепочке, и, таким образом, при самом большом невезении снимала с себя, помимо украшений, разве что носки и босоножки. Причем от греха подальше носков натягивала по три пары.

А вот Энн и Фиона по тогда еще непонятной мне причине вообще не носили украшений.

Да и к выигрышу они не особенно стремились, выкидывали королей и тузов, как немодную одежду, и через пять минут после начала партии разоблачались до лифчиков и трусов, смущенно хихикали, говорили, как им стыдно, садились как можно прямее, втянув живот, отведя назад плечи и выпятив грудь. А я оставалась при полном параде, если не считать горки розовых браслетов, клипсов и колечек на траве рядом со мной.

Это было очень странно. Вообще я почти никогда не выигрываю, но в покер на раздевание каким-то образом умудрялась выигрывать всегда. А самое непонятное то, что никого из игроков мои победы не огорчали. И я сама только спустя несколько лет поняла, что они не были, как я самодовольно полагала, неудачниками.

Это я была очень наивной дурочкой.

Итак, я то вдевала, то вынимала серьги, а Гас тем временем знакомился с обстановкой моей спальни.

– Люси, если можно, я бы прилег ненадолго.

– Пожалуйста.

– А можно я сниму ботинки?

– Д-да, конечно.

Я ожидала, что он снимет не только ботинки. Если он этим ограничится, значит, я дешево отделалась. Если пойдет дальше – дело дрянь, мне не выкрутиться.

Он лег рядом со мной, взял меня за руку и сказал:

– Мне хорошо.

Я согласно кивнула. Действительно хорошо.

– Знаешь что, Люси Салл…

– Что?

Он молчал.

– Что? – переспросила я, оборачиваясь к нему.

Но он уже спал. Спал, растянувшись на моей кровати, прямо в джинсах и рубашке. Он был такой милый. Длинные черные ресницы бросали тень на его щеки, на подбородке чуть заметно пробивалась щетина, губы чуть приоткрыты в улыбке.

Я смотрела на него и не могла оторваться.

Вот кто мне нужен, подумала я. Он и никто другой.