Текст книги "Не учите меня жить!"
Автор книги: Мэриан Кайз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]
Мне ни разу не пришло в голову, что, возможно, я могла бы выбрать для себя совсем другую жизнь: долгое время я считала столь великой честью учиться на секретаршу, что даже не понимала, как мне это скучно. А если бы даже и поняла, как это скучно, то все равно не смогла бы бросить курсы, потому что моя мама – очень решительная женщина – твердо стояла на том, что учиться надо именно здесь. В тот день, когда я получила диплом, удостоверявший, что я шевелю пальцами достаточно быстро, чтобы печатать сорок семь слов в минуту, она плакала от счастья настоящими слезами.
В более справедливом мире это она, а не я училась бы машинописи и стенографии, но жизнь рассудила иначе.
Я единственная из всего класса поступила в колледж. Кроме меня и Гиты Прадеш, которая серьезно занималась спортом, все остальные либо забеременели, либо вышли замуж, либо устроились продавщицами в ближайший супермаркет, либо и то, и другое, и третье сразу.
В школе я училась неплохо; во всяком случае, слишком боялась учительниц-монашек и мамы, чтобы не делать совсем ничего.
Но при этом слишком боялась некоторых девочек из класса, чтобы выбиваться в круглые отличницы: у нас была банда крутых девиц, которые курили, красили глаза, имели очень развитую для своего возраста грудь и, по слухам, занимались с мальчиками сексом. Мне ужасно хотелось стать такой же, как они, но на это не приходилось и надеяться, потому что иногда я хорошо сдавала экзамены.
Однажды я получила на экзамене по биологии шестьдесят три балла из ста возможных и еле унесла ноги от одноклассниц, хотя до сих пор считаю, что их оценили несправедливо: экзамен был по теме «Размножение», а уж об этом-то они точно знали больше моего и получили бы высшие оценки, если бы только вообще пришли.
Но после каждого экзамена они приносили фальшивые записки от родителей, что пропустили день по болезни.
Родители эти были еще почище их, и если монашки, усомнившись в подлинности записок о болезни, назначали девицам наказание, матери, а иногда даже отцы, приходили в школу и устраивали скандал, грозя прижать монашек к ногтю, обвиняя их в том, что обзывают их кровиночек лгуньями, и вопя, что «заявят куда следует».
Однажды, когда Морин Кверк принесла третью за месяц записку, в которой опять говорилось, что она пропустила занятия из-за месячных, сестра Фидельма дала ей оплеуху и сказала: «Девочка, по-твоему, я полная идиотка?» Не прошло и часа, как в школу, подобная ангелу мести, примчалась миссис Кверк (самое смешное в этой истории, как потом рассказывала Морин, было то, что на самом деле она была беременна, хотя еще не знала об этом, когда от имени матери писала записки).
– Моих детей никто и пальцем тронуть не смеет! – вопила мамаша Кверк. – Никто! Кроме меня и мистера Кверка! А ты, рыба сушеная, лучше найди себе мужика, а мою Морин оставь в покое!
Затем царственно вышла за ворота, таща за собой Морин, и колотила ее всю дорогу до дома. Это я знаю точно, потому что, когда я в тот день пришла домой обедать, отец прямо напал на меня с расспросами:
– Тут полчаса назад по улице прошла дочка Кверков со своей мамашей, – начал он, – и мамаша ее так отделала, что, по-моему, она долго сидеть не сможет. Что у вас там стряслось?
Итак, я перестала принимать антидепрессанты и поступила в колледж. Депрессия моя уже не наваливалась на меня столь беспощадно, но полностью так и не прошла. И поскольку я страшно боялась нового приступа и не хотела принимать таблетки, то посвятила жизнь поиску способов держать ее под контролем без помощи лекарств.
Я хотела изгнать депрессию из своей жизни, но приходилось утешаться тем, что я могу контролировать ее, постоянно укрепляя свой слабый дух.
Так, наряду с плаванием и чтением, борьба с депрессией стала моим хобби. Я читала о депрессиях все, что попадалось под руку, и ничто так не поднимало мне настроение, как хороший, смачный рассказ о какой-нибудь знаменитости, тоже страдавшей от депрессии. Меня завораживали истории об известных людях, которые месяцами не вылезали из постели, не ели, не разговаривали, а только смотрели в потолок, мечтая набраться сил и покончить с собой, и слезы текли по их впалым щекам.
Как выяснилось, компания у меня была что надо!
Каждый раз, придя в книжный магазин, я притворялась, что бесцельно брожу вдоль полок, но, сама того не осознавая, оказывалась у полок с разного рода руководствами по практической психологии. Там я застревала надолго, часами рылась в книжках, призванных поднимать упавший дух, в надежде найти способ прекратить или хотя бы облегчить засевшую внутри меня тоску.
Но только читать книги было явно недостаточно; чтобы они помогли, надо было еще что-то делать: например, стоять перед зеркалом и по сто раз в день повторять себе, что я красивая (это называлось аффирмацией). Или каждое утро по полчаса представлять себе, что купаюсь во всеобщей любви и уважении (это называлось визуализацией). Или вести список всего, что со мной случилось в жизни хорошего.
Обычно я прочитывала книгу, день-два выполняла то, что там предлагалось, потом мне становилось все это скучно или братья застигали меня в тот момент, когда я обольстительным голосом разговаривала со своим отражением в зеркале (никогда не забуду последовавшего за этим Великого Презрения Братьев).
Также я пробовала и другие средства – витамин B6 , усиленные физические нагрузки, кассеты с психологическими установками, которые надо слушать, пока спишь; йогу, аквааэробику, массаж с ароматерапией, шиацу, иглоукалывание; сидела на бездрожжевой диете, потом на безбелковой диете, потом на диете без углеводов, на диете без пищи, на вегетарианской диете, на диете «много мяса» (научного названия не знаю); дышала ионизированным воздухом, прошла курс самоутверждения, курс позитивного мышления, курс электросна, погружения в предыдущие жизни, молитвы, медитации и ультрафиолетового облучения (проще говоря, съездила в отпуск на Кипр). Некоторое время ела только молочное, затем полностью отказалась от молочных продуктов (в первый раз я неправильно поняла статью), а потом почувствовала, что если еще день проживу без шоколада, то вгоню себя в гроб.
И хотя ни одна из принятых мною мер не была Абсолютно Верным Решением, все они хоть сколько-нибудь помогали, и со мною уже не случалось такого кошмара, как в тот самый первый раз.
Но миссис Нолан что-то говорила о помощи, которая придет, стоит мне только попросить… Теперь я жалела, что не взяла с собой диктофон, потому что не могла точно вспомнить, что именно она сказала.
Что она имела в виду?
Единственное, до чего я в результате додумалась, – может, она хотела сказать, что надо прибегнуть к помощи специалистов, сходить к психоаналитику, или психологу, или еще какому-нибудь врачу для психов? Однако около года назад я почти восемь недель ходила к одной даме, как раз психотерапевту, и только впустую потратила время, не говоря уже о деньгах.
6
Ее звали Элисон, и я приходила к ней раз в неделю. Мы сидели в маленьком тихом кабинете и пытались выяснить, что со мной не так.
Хотя она вытащила из меня много интересного о моем детстве – оказывается, например, я до сих пор не простила Адриенне Коули того, что она подарила мне игру «для детей от 2 до 5 лет» (так было сказано на коробке) на мой шестой день рождения, – но ничего нового я о себе так и не узнала. Я еще и не то про себя могу понять, лежа долгими ночами без сна.
Разумеется, мы с Элисон начали с увлекательной психотерапевтической охоты на ведьм под названием «Кто виноват?», в ходе которой старались возложить на мою семью ответственность за все выверты моей изломанной души.
Но ничего странного в моей семье не было, если не считать странной ее полную нормальность.
У меня были абсолютно нормальные отношения с двумя моими братьями, Крисом и Питером, – то есть все детство я пылко ненавидела их, а они. как положено братьям, делали мою жизнь невыносимой. Они заставляли меня бегать в магазин, когда мне совершенно этого не хотелось, занимали телевизор, ломали мои игрушки, пачкали мои тетрадки с домашними работами, рассказывали мне, что я – приемный ребенок, а мои настоящие родители сидят в тюрьме за ограбление банка. Потом говорили, что пошутили, а на самом деле моя родная мать ведьма. А когда мама с папой уходили в паб выпить пива, милые братцы шепотом сообщали мне, что на самом деле они сбежали и никогда не вернутся, а меня заберут в приют, где будут бить, кормить подгоревшей овсянкой и поить холодным чаем. Обычные родственные забавы.
Все это я открыла Элисон. Она слушала спокойно, но, услышав, что мои родители ходили в паб, очень оживилась.
– Расскажите мне о пьянстве ваших родителей, – попросила она, устраиваясь в своем кресле поудобнее, чтобы принять на себя готовый хлынуть поток признаний и откровений.
– Даже не знаю, что вам рассказать, – ответила я. – Моя мать не пьет.
Элисон заметно приуныла.
– А отец? – с надеждой спросила она, сообразив, что не все еще потеряно.
– А вот он выпивает.
Как же она обрадовалась!
– Да? – вкрадчиво-мягко спросила она. – Хотите поговорить об этом?
– Можно, – неуверенно промямлила я. – Правда, говорить особенно не о чем. Если я сказала, что он выпивает, это не значит, что у него проблемы с алкоголем.
– Мгм, – понимающе кивнула она. – А что вы имеете в виду под «проблемами»?
– Не знаю, – пожала плечами я. – Алкоголизм, наверное. Но ведь папа не алкоголик.
Элисон ничего не сказала.
– Да нет, нет, – рассмеялась я. – Извините, Элисон, я была бы рада, если б могла рассказать вам, что все мое детство папа не просыхал и у нас никогда не было денег, а он бил нас, и кричал на нас, и пытался меня совратить, и говорил моей маме, что лучше бы он на ней не женился…
Элисон не рассмеялась в ответ, и я почувствовала себя весьма неуютно.
– Ваш отец действительно говорил вашей матери, что лучше бы он на ней не женился? – спросила она.
– Да нет же! – смутилась я.
– Нет? – строго переспросила она.
– Ну, почти никогда, – призналась я. – И то, только если выпьет. А это случалось очень редко.
– А вы правда чувствовали, что в вашей семье всегда не хватает денег?
– Да нет, нам, вообще-то, хватало, – занервничала я.
– Хорошо, – кивнула Элисон.
– Ну, не то, чтобы всегда, – для очистки совести уточнила я. – Денег у нас действительно было маловато, но не из-за того, что папа пил, просто… просто их было не очень много.
– А почему у вас было мало денег? – продолжала допрос Элисон.
– Потому, что папа не мог найти работу, – поспешила объяснить я. – Понимаете, у него нет никакой специальности, потому что он бросил школу в четырнадцать лет, потому что у него умер отец и ему пришлось одному заботиться о матери.
– Понимаю, – кивнула Элисон. – Давайте сегодня на этом и остановимся.
– Как, разве час уже прошел? – спросила я, потрясенная столь внезапным окончанием сеанса. Меня вдруг захлестнула волна стыда. Вдруг я опозорила папу? – Послушайте, – в отчаянии начала я, – только не подумайте, что мой папа плохой человек. Он хороший, и я очень люблю его.
Элисон улыбнулась мне загадочной улыбкой Моны Лизы и с непроницаемым лицом проговорила:
– Увидимся через неделю, и вы мне все расскажете про своего папу.
Но через неделю я ничего не рассказала Элисон, потому что я больше ни разу не появилась у нее.
Я чувствовала, что она манипулирует мною, заставляет рассказывать гадости о папе, и совесть мучила меня ужасно. И потом, депрессия-то была у меня, и я не могла взять в толк, зачем целый сеанс посвящать моему отцу, и тому, пьет он или нет и сколько.
Точно так же, как диета только прибавляет вес, психоанализ добавил мне проблем вместо того, чтобы решить мои. Поэтому я искренне надеюсь, что миссис Нолан не предлагала мне сходить на прием к какой-нибудь еще Элисон, так как этого я совсем не хотела.
7
Мы бы все быстро забыли о миссис Нолан и ее пророчествах, отправив визит к ней в самый темный и глухой уголок памяти, если бы вскоре не случилось двух вещей.
Первое – сбылось то, что предсказали Меридии. Ну, почти сбылось…
На следующий день после нашей поездки к гадалке Меридия пришла на работу, победно размахивая над своей разноцветной головой какой-то бумажкой.
– Смотрите! – выкрикивала она. – Смотрите, смотрите, смотрите!
Хетти, Меган и я вскочили из-за столов и подбежали к Меридии, чтобы разглядеть, чем она там машет. То был чек.
– Она сказала, что я получу деньги, и я получила! – возбужденно воскликнула Меридия. Она неуклюже попыталась сделать какое-то танцевальное па, но пошатнулась, столкнув со своего стола девять из десяти папок, а все здание заходило ходуном.
– Покажи, ну покажи, – тянула я, стараясь вырвать у нее чек, но для своих огромных размеров Меридия оказалась поразительно увертлива.
– Знаете, сколько я ждала этих денег? – спросила она, обводя нас торжествующим взглядом. – Догадайтесь, сколько?
Мы в немом недоумении мотнули головами. Меридии надо отдать должное: она умеет заворожить аудиторию.
– Так вот: я ждала несколько месяцев! – выпалила она, закинув голову. – В буквальном смысле слова!
– Потрясающе, – пролепетала я. – Просто потрясающе!
– От кого деньги? – по-деловому спросила Хетти.
– Сколько? – спросила Меган, задав единственный по-настоящему важный вопрос.
– Это из моего клуба книголюбов, – радостно щебетала Меридия. – Вы просто не представляете себе, сколько писем я им послала, чтобы получить этот чек. Уже собиралась сама ехать в Суиндон ругаться.
Меган, Хетти и я озадаченно переглянулись.
– Твой… клуб книголюбов? – медленно переспросила я. – Чек из клуба книголюбов?
– Да, – драматически вздохнула Меридия. – Ужасная вышла путаница. Я говорила, что лучшая книга месяца мне не нужна, а они все равно выслали, и…
– Сколько же ты получила? – бестактно перебила ее Меган.
– Семь пятьдесят, – ответила Меридия.
– Семь тысяч пятьдесят или семь фунтов пятьдесят? – готовясь к худшему, вмешалась я.
– Семь фунтов пятьдесят, – сердито уточнила Меридия. – Ты что, с ума сошла – семь тысяч пятьдесят? Из чего, по-твоему, должна быть сделана книга месяца, чтобы она столько стоила, – из золотого слитка? Честное слово. Люси, иногда я тебе просто удивляюсь!
– Понятно, – небрежно проронила Меган. – Ты получила чек на семь фунтов пятьдесят пенсов – четверть того, что ты заплатила миссис Нолан, – и говоришь, что ее предсказание о том, что тебя ждут деньги, сбылось? Я правильно тебя поняла?
– Да, – с негодованием подтвердила Меридия. – Она ведь не сказала, сколько я получу денег. Она просто сказала, что я их получу. И я их получила, – воинственно добавила она.
Не скрывая разочарования, мы разошлись по рабочим местам.
– А что тут такого? – крикнула Меридия вдогонку нам. – Ваша беда в том, что вы слишком многого хотите.
– А я-то было поверила на минуту, что предсказания начинают сбываться… Нет, все-таки не похоже, чтобы меня ждала любовь всей моей жизни, – опечалилась Хетти.
– И у меня никакого большого разрыва не предвидится, – подхватила Меган. – Ну разве что колготки порвутся, так это ерунда.
– А я не выйду замуж, – с грустью подытожила я.
– Совершенно верно, – согласилась Меган.
– Да, да, – вздохнула Хетти.
На этом месте беседа была грубо прервана появлением нашего начальника, Айвора Симмондса, или Гадюки Айвора, как мы иногда его величаем. Или «этого подлого ублюдка», как мы любовно называем его время от времени.
– Мое почтение, дамы, – кивнул он нам, хотя на его лице было четко написано, что почтения к нам он не испытывает и дамами нас не считает.
– Доброе утро, мистер Симмондс, – с вежливой улыбкой ответила Хетти.
Мы дружно промычали «угу» и сделали вид, что работаем.
Потому что мы его ненавидим.
Ненавидим мы его без особых причин: не за полное отсутствие чувства юмора – по меткому выражению Меган, все обаяние ему удалили при рождении хирургическим путем, – не за низкий рост, не за жидкий рыжий пушок на голове и омерзительную, рыжую же, козлиную бородку; не за дешевые очки с тонированными стеклами и пухлые, вечно кажущиеся мокрыми красные губы, и даже не за широкий, вислый, какой-то бабский зад, обтянутый дрянными залоснившимися брюками, под которыми отчетливо вырисовывается кромка трусов.
Разумеется, все это способствует. Но ненавидим мы его главным образом за то, что он наш начальник. Потому что так принято.
Хотя в некоторых случаях его отталкивающая внешность может сослужить добрую службу. Как-то раз, когда Меган было совсем худо после продолжительной вечеринки с пивом и персиковым шнапсом, она ей очень помогла.
– Хоть бы меня стошнило, – стонала Меган. – Сразу бы полегчало.
– Представь себе, что занимаешься любовью с Айвором, – услужливо подсказала я.
– Ага, – радостно подхватила Меридия, – представь, что тебе надо с ним целоваться, облизывать эти губы, эту бородку. Бр-р-р!
– Господи, – слегка меняясь в лице, пробормотала Меган, – кажется, действует.
– Спорим, он громко чмокает, – сладострастно продолжала Меридия.
– А подумай только, как он выглядит в одних трусах, – перебила я. – Хорошенько подумай. Наверняка он и нормальных мужских трусов не носит.
– Не носит, – поддакнула Хетти, от которой никто этого не ждал.
Все навострили уши.
– А ты откуда знаешь? – хором спросили мы.
– Потому что… ну… у него видно… это… линию, – слегка покраснела Хетти.
– Действительно, – вынуждены были согласиться мы.
– По-моему, он ходит в панталонах, – мечтательно протянула я. – В женских панталонах, таких длинных, до самых подмышек, розовых, на резинке. Жена покупает ему белье в магазине для старушек, потому что больше нигде его размера не бывает.
– А представляешь, какой у него член? – спросила Меридия.
– Да, – кивнула я, чувствуя, что меня начинает мутить. – Малюсенький, тоненький, а волосы на лобке рыжие, и…
Этого оказалось достаточно. Меган сорвалась с места, пулей вылетела из комнаты, а через две минуты вернулась сияющая и довольная.
– Класс, – улыбнулась она. – Здорово! У кого есть зубная паста?
– Честно говоря, Меган, – холодно проронила Хетти, – иногда ты хочешь слишком многого.
Меган, Меридия и я переглянулись, подняв брови. Надо же! Интересно, что это так разозлило нашу обычно приветливую и любезную Хетти?
По счастливой случайности, мистер Симмондс, похоже, ненавидел нас не меньше, чем мы его.
Он сердито зыркнул на нас, зашел в свой кабинет и громко хлопнул дверью.
Меган, Меридия и я делали вялые попытки включить компьютеры. Хетти свой давно уже включила.
В нашем отделе почти всю работу брала на себя Хетти.
Был, правда, еще один очень неприятный период, когда Меган только появилась у нас и вкалывала как заведенная. Она не просто начинала работать вовремя, нет, она тут же бралась за дело, даже если приходила раньше. Она не разворачивала газету и не говорила, взглянув на часы: «Еще три минуты. Эти ублюдки не получат от меня ни секунды больше, чем оплачено», как делали мы все.
Тогда мы с Меридией отвели ее в сторонку и объяснили, что она не просто подводит нас, а и себя ставит под удар, потому что так ей скоро нечего будет делать, а вся работа кончится. (А тогда как ты попадешь в Грецию?) Она сбавила темп и даже умудрилась допустить пару ошибок. После того разговора мы ладили без труда.
Негласный девиз нашего отдела был: «Предоставьте это Хетти». Только сама Хетти о нем не знала.
Я никогда не могла понять, зачем Хетти вообще работать. Уж точно не ради денег. Но мы с Меридией решили так: наверно, благотворительные организации города Лондона уже не принимают добровольцев, потому что желающих помочь ближнему слишком много, вот Хетти и заскучала, и в поисках развлечения пошла в народ, то есть к нам в контору.
Что не сильно отличается от благотворительности.
Да, мы с Меридией часто шутили, что работать в нашей лавочке – все равно что работать на благотворительность – настолько смехотворно мало нам платят.
День шел своим чередом. Мы наконец принялись за работу.
Никто больше не вспоминал о миссис Нолан, Любовях, разрывах, неожиданных деньгах и моей свадьбе.
Потом, ближе к вечеру, позвонила моя мама, и я приготовилась к очень плохим новостям. Мама никогда не звонит просто так, чтобы поболтать о том о сем, потратить пять минут моего рабочего времени; обычно она трагическим шепотом сообщает о катастрофах. Ее излюбленная тема – чья-нибудь смерть, но если никто не умирает, сойдет и стихийное бедствие. А также сокращение штатов на работе у брата, киста на щитовидке у дяди, пожар в зернохранилище в Монагане, беременность какой-нибудь из моих незамужних кузин.
– Ты знаешь Мейзи Паттерсон? – возбужденно спросила мама.
– Да, – ответила я, подумав при этом: «Мейзи как ее?» – но вслух предусмотрительно уточнять не стала, потому что иначе пришлось бы выслушивать подробный рассказ о родословном древе Мейзи Паттерсон.
– Так вот… – протянула мама, нагнетая напряжение. – Мейзи Паттерсон, очевидно, отошла в лучший мир, но просто констатировать этот факт было мало.
– Да, – терпеливо повторила я.
– Вчера ее закопали! – выдержав паузу, патетически воскликнула мама.
– Зачем? – мягко поинтересовалась я. – Чем она им так досадила? И когда откопают?
– Очень остроумно, – с горечью заметила мама, расстроившись, что новость не произвела на меня должного эффекта. – Тебе нужно послать им открытку с соболезнованиями.
– Как это произошло? – спросила я, чтобы подбодрить маму. – Она попала головой в зерноуборочный комбайн? Задохнулась в бункере с зерном? Или ее заклевали куры?
– Нет, – раздраженно бросила она. – Не валяй дурака, ты что, не знаешь, что она уже давно жила в Чикаго?
– Ах… да, конечно.
– Нет, это очень печально, – продолжала мама, на пару децибел понизив голос из уважения к усопшей, и следующие пятнадцать минут подробно излагала мне историю болезни Мейзи Паттерсон. Я услышала про ее странные головные боли, про очки, которые ей прописали, про обследование, которому ее подвергли, когда очки не помогли, про рентген, горы лекарств, диагнозы, которые ей то ставили, то отменяли ничего не понимающие специалисты в больнице, пока все не стало ясно, и, наконец, про красную «Тойоту», которая сбила ее на улице, от чего у бедняжки произошел разрыв селезенки, и она спешно отправилась в лучший мир.
