Текст книги "Несломленный. Находим силы, падая в бездну. Практики исцеления для тех, кто пережил психологическую травму"
Автор книги: Мэри-Кэтрин Макдональд
Жанры:
Психология
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Глава 3
Гейб и сломанное сердце. Правда о триггерах
Художник «привносит свое тело». <…> И в самом деле, неясно, каким образом смог бы писать картины Дух. Художник преобразует мир в живопись, отдавая ему взамен свое тело.
Прошло пятнадцать минут с начала нашей первой сессии с Гейбом, как он начал учащенно дышать. Он делает короткие, неглубокие вдохи, и с каждым вдохом у него заметно поднимаются плечи. Между вдохами он успевает произнести два – три слова. Я его перебиваю.
– Так, это прозвучит немного странно, но давайте здесь остановимся. Не могли бы вы на минутку прилечь на пол? Давайте попробуем одно простое дыхательное упражнение.
Не медля ни секунды, Гейб встает со стула, переставляет веб-камеру и ложится на пол. Меня удивляет, что он сделал это так быстро. Мы знакомы всего пятнадцать минут, но я хорошо знаю этот взгляд. Недоверие к другим становится непозволительной роскошью, когда теряешь способность доверять собственному телу. Если бы я сказала, что для снижения тревоги нужно стоять вверх ногами, он бы встал в стойку на руках еще до того, как я договорила это предложение. Я узнаю этот взгляд, потому что сама была в таком состоянии. Это такое ощущение ужаса, которое не передать словами.
Я прошу Гейба сделать большой глубокий вдох и понаблюдать, как он себя почувствует. Когда лежишь на полу, вдох легче направить в живот, и это активирует парасимпатическую нервную систему – часть нервной системы, отвечающую за то, чтобы успокаивать организм. Всего две минуты дыхания, направленного в нижнюю часть легких, снижают частоту пульса и стабилизируют давление. Еще пару минут мы с ним вместе глубоко дышим на счет. Вдох на четыре счета, задержать дыхание на два, а затем выдох на пять.
Гейб снова садится на стул, лицо у него расслаблено, а глаза широко раскрыты.
– Ого! Теперь и правда гораздо лучше, – заключает он, кладя руку себе на грудь и как будто бы проверяя, откуда взялся весь этот воздух.
– Знаю, – отвечаю я. – Я тоже очень удивилась, когда впервые попробовала. Часто ли вы замечаете, что дышите быстро и поверхностно?
– Нет, не очень. Раз пятнадцать в день или около того. Ну, примерно половину всего дня. А может и все время.
Гейб, уже не сбивая дыхание, спокойно рассказывает, почему он ко мне обратился. Когда ему было десять лет, у него умер отец, дожив всего до сорока трех лет. У отца было больное сердце, и об этом никто не знал. Как-то он сидел в гостиной, и у него случился сердечный приступ, а маленький Гейб замер в дверях.
Словно пережитого оказалось мало, Гейб еще и унаследовал от отца сердечное заболевание. В десять лет непросто понять, каково это – иметь проблемы с сердцем, поэтому Гейб приспособился и большую часть жизни не задумывался об этом. Эта копинг-стратегия прекрасно работала, пока в двадцать семь лет у Гейба не случился сердечный приступ. Тогда стратегия избегания стала даваться намного труднее.
Благодаря техническому прогрессу у Гейба гораздо меньше шансов умереть преждевременно, чем у его отца. Ему в грудную клетку вживили крошечный дефибриллятор. Устройство сможет перезапустить сердце, если то остановится, и спасти Гейбу жизнь. Но есть нюанс: устройство может сработать неправильно и подать в сердце электрический разряд не вовремя. Причем разряд неслабый. Люди сравнивают это ощущение с тем, как если бы тебя в грудь копытами лягнула лошадь. От электрического разряда можно потерять сознание, а устройство иногда срабатывает несколько раз подряд – это еще называют электрическим штормом. И это не просто неприятно, это смертельно опасно. Поэтому, когда такое происходит, одновременно приходит и понимание того, что эти ужасные ощущения могут стать последними в твоей жизни.
Все остальное Гейб как-то пережил: смерть отца, свой собственный сердечный приступ и последовавшую за ним радикальную смену образа жизни, а также операцию по вживлению устройства в грудную клетку. Тем не менее, несколько электрических штормов довели его до предела. Во время одного такого случая он проехался по полу в квартире и потерял сознание, а когда очнулся, обнаружил, что больше не может расслабиться – вообще.
Во всем этом есть жуткая многослойная ирония. Как и дефибриллятор, который нужен для поддержания жизни, но при этом может сбоить, миндалевидное тело, участвующее в реакции организма на травму, срабатывает и в моменты, когда Гейбу на самом деле ничего не угрожает, и само представляет угрозу его психологической стабильности. И в том, и в другом случае то, что помогает Гейбу выжить, как раз и портит ему жизнь.
Сверхбдительность – состояние повышенной готовности – один из наиболее распространенных симптомов ПТСР. Мы представляем себе сверхбдительность сквозь призму образа из СМИ, где ветеран войны постоянно осматривает окружающее пространство на предмет опасности, даже находясь дома, или, например, жертва сексуализированного насилия каждый раз вздрагивает и чуть не падает в обморок, когда ее сосед по квартире заходит на кухню что-то спросить. Человек со сверхбдительностью не может позволить себе расслабиться, хотя реальной опасности нет. Травмирующее переживание словно отпечаталось в теле. Травма вскрыла фундаментальную опасность окружающего мира, которую тело запомнило на уровне биологии.
Гейб обратился ко мне, поскольку, хоть в интернете много информации о травме, утрате и странной мышце в грудной клетке, которая поддерживает ритм, там не так уж много говорится о том, что делать, когда собственное сердцебиение вызывает у тебя панику. Перед этой дьявольской двойственностью вещей мы оба испытали благоговейный трепет.
Триггеры и травматические воспоминания
Один из величайших недостатков всего дискурса травмы состоит в том, что мы называем травматические воспоминания воспоминаниями. Словно они выглядят и ощущаются так же, как и все остальные наши воспоминания. Будто мы могли ими управлять. На самом же деле травматические воспоминания ими не являются – это случаи непроизвольного и непрошеного репереживания. Когда мы что-нибудь вспоминаем, у нас есть над этим когнитивный контроль. У нас есть доступ к областям мозга, способным мыслить рационально. И хотя воспоминания иногда вызывают в нас некоторые связанные с ними эмоции, обычно мы способны при необходимости и само воспоминание, и эти эмоции отставить в сторону.
Репереживание, напротив, контролируем не мы, оно само с нами происходит. Оно возвращает нас в то время, когда мы пережили травму. Жертвы травмы учатся жуткому фокусу – они способны одновременно находиться в двух временных точках, переключаясь с настоящего на прошлое, как объектив фотоаппарата при фокусировке. Такое переключение, хоть и выглядит весело в научно-фантастических фильмах, порой превращает жизнь в настоящий ад.
Кроме этого, единственное слово, которым мы можем назвать то, что вызывает внезапные жуткие воспоминания и каскад биологических реакций, это триггер. К сожалению, значение слова триггер растянулось практически до полной бессмыслицы. Когда-то этот термин как раз применялся для таких странных воспоминаний-невоспоминаний, но со временем стал собирательным обозначением любого случая, когда мы испытываем хоть сколько-нибудь неприятную или нежелательную эмоцию.
Мы говорим, что нас что-то триггерит, когда не получаем желаемого в отношениях или когда люди высказывают политические взгляды, противоположные нашим. Эти переживания настоящие, они важны и достойны обсуждения. Но нам нужна для них более подходящая терминология, поскольку, когда мы таким образом уравниваем между собой разные явления, мы поступаем несправедливо по отношению к ним всем.
Неверное представление о том, что значит триггер, особенно опасно, поскольку из-за него мы неверно понимаем, что нам делать, когда нас что-то триггерит. Мы научились блокированию, избеганию, уничтожению вместо того, чтобы приспосабливаться и исцеляться, – а это неправильно. Как только кто-нибудь произносит «меня это триггерит», руки сами поднимаются над головой в знак капитуляции, а разговор прекращается.
Иногда людей по-настоящему что-то триггерит. Но зачастую это совсем другое. Нужно начать понимать разницу. А еще нам нужно признать, что в любом случае капитуляция и признание поражения – признаки упадка духа, а не здоровья и интеграции.
Если мы ошибочно принимаем репереживание за воспоминание, воспоминание за реальность, любое чувство за триггер, а триггер за причину капитуляции, то мы неправильно понимаем саму суть травматического переживания, а значит, и не можем исцелиться.
Как избежать ловушки триггера
На сегодняшний день в обсуждении травмы и триггеров все чаще и чаще всплывают три идеи, и все три опасны для нашего восприятия и исцеления травмы.
Первая – идея о том, что мы всегда распознаем собственные триггеры и легко сообщаем о них другим, то есть сразу понимаем, что нас что-то триггерит, и говорим: «Меня это триггерит». Вторая идея – это представление о том, что триггеров нужно избегать любой ценой, причем как тем, кто от них страдает, так и всем остальным. Из этого вытекает третья идея о том, что триггер удалось побороть (а следовательно, полностью исцелиться) тогда, когда вы абсолютно ничего не чувствуете при напоминании о травме. Все три представления ошибочны и отражают в корне неверное понимание того, как устроены триггеры и память. Позвольте мне объяснить, почему каждая из этих идей неверна и в чем заключается истина.
Во-первых, мы не всегда способны сознательно распознавать свои триггеры и то, с чем они связаны. Триггеры относятся к выживанию, поэтому иногда они ускользают от нашего понимания. Часто нам просто становится плохо, и мы даже не можем объяснить причину. Я знаю, о чем говорю, поскольку испытала это на собственном опыте. Я посвятила жизнь изучению травмы, и у меня целых пять лет ушло на то, чтобы понять, что я не переношу ни вкус, ни вид, ни запах спагетти с томатным соусом потому, что как раз это блюдо мой отец ел перед тем, как его увезли в больницу, где он умер через десять дней. Я не осознавала, что мой мозг связал томатный соус с опасностью, и именно эта связь вызывала у меня тошноту. Я знала лишь то, что больше не могу есть блюдо, которое раньше обожала.
Триггеры – это порталы в прошлое. Когда порталы открываются, прошлое обрушивается на нас сплошной стеной, хоть мы об этом и не просили. Слово портал происходит от латинского porta, что значит «вход, проход или дверь». Оно относится не к обычной старой двери, а к огромной и внушительной, вроде городских ворот. Через такие можно попасть в город. Горожане выходят через них во время гуляний и бегут в город в случае беды. В организме есть даже воротная, или портальная, вена, по которой кровь поступает в печень, там фильтруется и выводится обратно, тем самым поддерживается жизнь организма. Порталы и ворота не всегда ведут к чему-нибудь приятному, но они необходимы с точки зрения биологии.
Триггеры, или порталы, открывают доступ к целому ряду ярких, запечатлевшихся в сознании и теле фрагментов прошлого. Ими может стать вообще что угодно – даже невидимые глазу состояния, как, например, колебания сердечного ритма. И сквозь этот портал на нас плотным потоком обрушивается прошлое, подобно тому, как кровь приливает к печени. Триггер – совсем не то же самое, что сильная эмоция. Когда нас что-то триггерит, мы совершенно не можем контролировать процесс погружения в прошлое. Испытывать неприятные ощущения или эмоции – вовсе не то же самое, что проходить через ворота ужаса и разрушения в прошлое, сидя при этом дома на диване. Порой то или иное чувство может быть для нас неудобным или неприятным, но не все чувства вызывают в организме выброс гормонов стресса. Триггер при ПТСР сильно отличается от того, что попросту вызывает ощущение дискомфорта или расстраивает нас.
Вторая истина заключается в том, что триггеры нужны не для того, чтобы напоминать нам о том, чего следует избегать. Они существуют для того, чтобы мы не забывали пережитый опыт, чтобы мы интегрировали его, если еще не успели. Они сообщают нам о том, что есть знания, которые мы еще не обработали, что нам предстоит проделать большую работу. Триггеры неприятны, но они нам нужны.
Третья истина состоит в том, что ничего не чувствовать – цель нереалистичная. На самом деле наша цель – интеграция. Пережитое можно отнести к интегрированному опыту, если вы способны рассказать об этом событии, испытать некоторые связанные с ним эмоции, придать этому событию значение и отложить воспоминание о нем в сторону, когда захотите. Если мы начнем считать триггером каждое нежелательное чувство, то совершим ошибку, решив, что исцелились, когда перестали ощущать что бы то ни было вообще. Можно научиться снимать напряжение и регулировать реакции нервной системы, когда на нас воздействуют триггеры, но этого не получится сделать, если мы будем постоянно их избегать.
Воспоминание и репереживание
Начнем с самого начала: наш мозг по-разному обрабатывает разные события. С нами каждый день происходит множество событий, и большинство из них имеют какой-то смысл. Мы ходим на работу, разговариваем с людьми, шутим, расстраиваемся и ссоримся. Все это надлежащим образом кодируется и хранится, главным образом в гиппокампе. В файлах с воспоминаниями есть три составляющие: связное повествование о событии, эмоциональное наполнение этого события и ряд меток о том, что это событие для нас значит. Большинство событий, происходящих с нами в жизни, относительно упорядоченно хранятся в таких файлах, и мы можем извлекать их оттуда при необходимости. Мы можем поделиться воспоминанием с другими, испытать часть эмоций, связанных с событием, – посмеяться над ним, ощутить сладостную печаль – а затем убрать файл на место и заняться своими делами.
Например, когда кто-нибудь шутит на работе, вы можете запомнить эту шутку и добавить метку «забавная история про работу». Вечером, придя домой, вы можете рассказать эту историю. Скорее всего, при этом вы будете улыбаться или смеяться, поскольку испытаете часть эмоционального наполнения, связанного с событием. А может, сегодня вы про это забудете, а потом вспомните и расскажете эту историю спустя три дня. Или, например, это воспоминание может всплыть в памяти три года спустя, когда другие люди будут рассказывать похожие истории. В любом из приведенных сценариев свое сознание вы контролируете.
Однако, если с вами происходит событие, вызывающее эмоциональную перегрузку, механизмы запоминания сбиваются, и в результате файл создается, но с целым набором возможных поломок.
Важно отметить, что этот необычный способ записи так и задуман. Мозг эволюционировал таким образом, чтобы распознавать опасные ситуации и реагировать на них иначе, чем на все прочие. Такой метод сохранения воспоминаний и эффективнее, и с большей вероятностью спасет нам жизнь. Порассуждаем вот как: в ситуациях, не представляющих угрозы, мозгу не нужно действовать согласно протоколу угрозы. В опасных же ситуациях мозгу не нужно создавать сложные файлы воспоминаний, ему нужно быстро активировать в нас состояние боевой готовности.
За эти процессы отвечают миндалевидное тело и ствол головного мозга. Работу миндалевидного тела можно рассматривать как систему аварийной сигнализации. Оно постоянно сканирует окружающее пространство на наличие угроз, и, когда таковая появляется, оно подает сигнал тревоги. Ствол головного мозга реагирует на этот сигнал, вырабатывая гормоны стресса, которые перераспределяют функции мозга и тела для того, чтобы подготовиться к угрозе, эффективно отреагировать на опасность и остаться в живых.
Если вы хоть раз просыпались среди ночи от грохота, то уже наблюдали эту систему в действии. Вы наверняка подскочили в кровати в полной боевой готовности, хотя секунду назад глубоко спали. Сердцебиение тут же участилось, давление поднялось, а по телу стали циркулировать гормоны стресса, словно пчелы под воздействием ментола.
Поскольку у нас ограниченные запасы энергии и мощности, перераспределение функций имеет решающее значение. Представьте себе нервную систему как центр управления. Когда активируется система реагирования на стресс, одни рычажки переключаются вверх, а другие – вниз. Функции, менее важные в момент угрозы, отключаются, чтобы можно было направить больше энергии на обеспечение более важных. Менее важными функциями в момент угрозы являются пищеварение, размножение, рациональная обработка информации и кодирование воспоминаний. Более важными функциями являются движение, восприятие и физическая сила. Скорее всего, вы почувствуете себя глупо, если выпрыгнете из постели с тяжелым фонариком наперевес и поймете, что вас разбудил храп собственной собаки. Но такая реакция возможна благодаря тем же системам, которые дают вам почувствовать себя героем и придают нечеловеческих сил, чтобы голыми руками поднять автомобиль и спасти ребенка. Эта сложная адаптивная система достойна восхищения и благодарности.
Но у эффективной работы системы реагирования на угрозу есть неудобные последствия. И одно из них состоит в том, что среди замедляющихся процессов – запись воспоминания в мозге. Когда миндалевидное тело перегружено, гиппокамп – область мозга, которая создает и хранит воспоминания в долговременной памяти, – фактически отключается. Необязательно записывать и сохранять воспоминание о событии в сам момент эмоциональной перегрузки, однако эти задачи все равно придется выполнить, чтобы сохранить воспоминание о травме, как и все другие. Если его не обработать как следует, воспоминание о травме так и останется в настоящем и будет проявляться в различных симптомах.
Когда работает не весь механизм сохранения воспоминаний, то вместо связного файла сохраняются отдельные фрагменты – звуки, цвета, запахи, фразы, вкус, – причем в случайном порядке. Тот факт, что они не упорядочены, еще не говорит о том, что они не сохранились. На самом деле, они отпечатываются довольно сильно. Наш мозг будет цепляться за них что есть сил, поскольку, повторюсь, они представляют угрозу или опасность, а мы лучше всего учимся как раз у страха. Сохранение фрагментов события – необходимая и позитивная тактика выживания.
Проблема в том, что эти разрозненные фрагменты действуют как триггеры – порталы, которые открывают доступ изначальной травме и вызывают перегрузку системы реагирования на стресс, хотя настоящей угрозы в данный момент нет. К тому времени, как вы осознаете, что на самом деле вам ничего не угрожает, тело уже успеет отключиться от системы управления и войдет в режим выживания.
Приведу пример. Предположим, на вас напал грабитель в рубашке темно-бордового цвета. Во время ограбления активируется система реагирования на стресс. Гиппокамп занят записью происходящего события, но его работа гораздо менее важна, чем процессы, необходимые для выживания. Он использует то небольшое количество энергии, которое ему доступно, чтобы зафиксировать в памяти все, что получится: какие-то цвета, жгучее чувство в груди, которое вы ощутили, когда убегали от грабителя, ароматы ночного города, очки в черной оправе, в которых был грабитель. Он сохранит воспоминания обо всем этом, неаккуратно запихав их в дальний шкаф, а не разложит по полочкам, как остальные воспоминания.
Поскольку эти фрагменты хранятся в памяти как попало, вы не можете осознанно извлекать их из памяти по собственному желанию. Вместо этого вы заново переживаете произошедшие события каждый раз, когда какое-нибудь напоминание выуживает один из фрагментов на поверхность. Иногда репереживание вызывается внутренним состоянием (например, повышенным пульсом на пробежке), а иногда чем-нибудь в окружающем мире (запахом духов или бликами заката). Например, на работе мимо вас проходит кто-нибудь в рубашке такого же темно-бордового цвета, в которой был грабитель, и вот вы уже ощущаете прилив адреналина. Система реагирования на стресс снова запускается, поскольку определила, что это цвет реальной угрозы, с которой вы сталкивались. При виде этого цвета система вновь подает сигнал в мозг и тело, и в них запускаются те процессы, которые помогли вам выжить в прошлый раз. Но отличие в том, что сейчас вам ничего не угрожает, ведь вы сидите у себя в офисе.
Поскольку сигнал тревоги поступил быстро и незаметно, а файл с травматическим воспоминанием фрагментирован, сознательно вы можете и не связать этот сигнал с травмой. Вряд ли вы подумаете: «А Фред сегодня в такой же рубашке, в которой был тот грабитель. Это напоминает мне о том, как тогда было страшно», – у вас просто ни с того ни с сего начнется паника.
Эта паника – реакция на стресс, которая срабатывает независимо от того, есть ли в ней необходимость. Мы еще рассмотрим поподробнее, почему, с точки зрения нейробиологии, этот пусковой механизм срабатывает. Пока же достаточно знать, что на биологическом уровне наш мозг и тело считывают угрозу и реагируют так, как если бы она была реальной, поскольку разницы они пока не знают.
Важно понимать, что термин «репереживание» – не поэтический прием для иллюстрации воспоминаний о травмирующем событии и реакции на них организма. Мозг и тело на самом деле повторно переживают прошлое, по-настоящему. Когда срабатывает триггер, мозг и тело не отличают настоящее от прошлого. Они думают, что мы снова переживаем травмирующее событие, и, поскольку в первый раз реакция была успешной (вы выжили), они снова ее запускают. С рациональной точки зрения мы осознаем, что находимся в безопасности у себя в офисе, но тело в этот момент находится в другой реальности, где борется за выживание.
Если триггеры – основной фактор травмы, то что нам с ними делать? Оказывается, есть много способов смягчить путешествие через этот портал или и вовсе закрыть его. Большинство этих действий можно поделить на две категории: пересказ и переучивание.
