Текст книги "Новые и старые войны: организованное насилие в глобальную эпоху"

Автор книги: Мэри Калдор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

Подобные задачи требуют контроля за соблюдением правопорядка и поэтому обязательно предполагают применение силы, и все же, учитывая принципы, которыми определяется их применение, задачи космополитического правоприменения стоят ближе к операциям по поддержанию мира. Имеет смысл разъяснить эти принципы и показать, как нужно было бы их переформулировать.

Согласие

В тех сценариях, которые были разработаны при подготовке официального наставления для британских сил по поддержанию мира, сделано заключение, что «принудительное умиротворение» не имеет практического смысла:

Без более широкой кооперации и согласия большинства местного населения и руководства основных органов действующей власти, будь то стороны в споре или правительственные учреждения, рассчитывать на успех попросту неразумно и нереалистично. Подход, действующий вне рамок широкого согласия, сопряжен с такими рисками и требует такой численности сил, рассчитывать на которые попросту неразумно и нереалистично. Проще говоря, согласие (в самой широкой форме) – это обязательное условие, если мы хотим иметь хоть какие-то виды на успех з.

Сообразно этому аргументу, согласие требуется как на оперативном, так и на тактическом уровне. На оперативном уровне согласие требуется до учреждения миссии. На тактическом о локальном согласии уже нужно договариваться командующим силами.

Тот аргумент, что «принудительное умиротворение» невозможно, абсолютно корректен. Следствие основного посыла этой книги – необходимость сделать так, чтобы все увидели, что международные вооруженные силы легитимны; иначе говоря, они должны будут функционировать на основе некоторого рода согласия, и даже поддержки, и действовать в рамках согласованного набора правил. В противном случае есть риск, что они станут всего лишь еще одной стороной в конфликте, как, по-видимому, в какой-то степени произошло с войсками ЭКОМОГ в Либерии, где отсутствие выплат, боевой техники и выучки закономерно предполагало, что солдаты стали заниматься махинациями на черном рынке и/или кражами гуманитарной помощи, и где войска от нейтралитета перешли к поддержке тех или иных групп^104.

Впрочем, безоговорочное согласие невозможно; в противном случае были бы не нужны силы по поддержанию мира. Например, если защита гуманитарных конвоев основана на согласии, то переговоры об этом с равным успехом, а может быть и более эффективно, смогут вести невооруженные агентства ООН или НПО. Необходимость в войсках основана на том факте, что не каждый согласен с интервенцией и что с теми, кто препятствует конвоям, может быть, придется разбираться с применением силы. Схожие причины могут объяснять невозможность получения согласия как от местного населения, так и от воюющих сторон. Если договариваться о соглашении приходится с военным преступником, то в глазах местного населения может пострадать доверие к самой операции.

Вообще говоря, международные войска изначально могут надеяться на очень доброжелательное отношение. В бывшей Югославии репутация ООН была очень высока; многие местные жители служили в контингенте ООН. Однако отсутствие силовой реакции на действия тех, кто срывал доставку гуманитарной помощи, отсутствие эффективной защиты безопасных убежищ, бездействие в отношении поиска и задержания военных преступников или даже необеспечение режима бесполетных зон – все это сильно подорвало легитимность организации в целом. То же самое относится и к Сомали, где многие местные жители надеялись, что американские войска, прибывшие в большом количестве, разоружат воюющие стороны. Когда американцы объявили, что не будут разоружать группировки, и начали переговоры с полевыми командирами, это стало большим разочарованием. Вот как выразился один бывший сомалийский банкир:

Вы думаете, они проделали весь этот путь, со всей этой техникой и всем этим оружием, просто чтобы перевезти еду из Байдабо в Бардеру? (Смеется.) Рано или поздно боевые действия, продолжающиеся во многих частях страны, сгонят людей с мест, и через несколько месяцев из-за них здесь будет голод и опустошение. А что потом? Можете не сомневаться, войск уже не будет. «Сомали, – скажут они,– имела свой шанс»^105.

Что на самом деле важно, так это повсеместное согласие от пострадавших, от местного населения – независимо от того, было ли получено формальное согласие сторон конфликта на оперативном уровне. Если, не жертвуя целями миссии, согласие можно получить на оперативном уровне, это конечно же преимущество. Удержание согласия местного населения и опора на него на тактическом уровне, вполне возможно, будут означать свободу действовать без согласия той или иной из сторон.

Беспристрастность

Беспристрастность, как правило, интерпретируется как отказ становиться на ту или иную сторону. МККК проводит уместное различие между беспристрастностью и нейтралитетом. Принцип беспристрастности, определяет МККК, означает, что он «не делает никакого различия по признаку национальности, расы, религиозных верований, класса или политических взглядов. Он старается облегчить страдания индивидов, руководствуясь единственно их нуждами, и сделать так, чтобы приоритетом пользовались наиболее неотложные бедственные случаи». Принцип нейтралитета означает, что, «для того чтобы продолжать пользоваться доверием всех, Красный Крест может и не принимать ту или иную сторону во враждебных действиях или в любое время устраниться от участия в разногласиях политического, расового, религиозного или идеологического характера»2®.

На практике беспристрастность и нейтралитет путают. Для космополитического правоприменения это различие важно. Закон должен исполняться беспристрастно, то есть без какой-либо дискриминации на основании расы, религии и т. д. Поскольку почти неизбежно, что одна сторона нарушает закон чаще другой, невозможно одновременно действовать и согласно принципу беспристрастности, и согласно принципу нейтралитета. Нейтралитет может быть важен для такой организации, как Красный Крест, зависящей в своей деятельности от принципа согласия, хотя настойчивое проведение принципа нейтралитета уже нередко вызывало вопросы, в частности, во время Второй мировой войны. Также он мог бы иметь важное значение с точки зрения традиционной концепции поддержания мира или чисто гуманитарного понимания роли миротворцев, то есть в смысле доставки продовольствия. Но если задачей войск является защита людей и прекращение нарушений прав человека, то настаивание на нейтралитете в лучшем случае запутывает, в худшем – подрывает легитимность.

После бомбардировки штаб-квартиры ООН в Ираке летом 2003 года многие НПО и гуманитарные агентства уже требуют ради сбережения гуманитарного пространства возвращения к принципам Красного Креста и снова отделения военных от тех, кто берет на себя выполнение гуманитарных задач. Проблема состоит в том, что в новых войнах гуманитарное пространство подвергается сжатию. Отделять друг от друга военную и гуманитарную деятельность больше невозможно. Напротив, ради защиты гуманитарного пространства военные должны действовать по-другому. В Ираке вооруженные силы США были силами, ведущими военные действия, и с США же отождествлялись международные агентства. Самостоятельной силы, способной на космополитическое правоприменение (или ответственной за него), не было.

По словам Маккинлея, «у солдата ООН тот же подход, что и у полицейского, контролирующего исполнение закона. Он будет отстаивать его – безразлично, какая сторона бросает ему вызов. Однако легитимность обязана полностью сохраняться на всех уровнях». Впрочем, Маккинлей, по-видимому, полагает, что если солдат ООН беспристрастно контролирует исполнение правил, то можно сохранить уважение обеих сторо^⁷. То же самое доказывает Добби, один из авторов наставления британских сил по поддержанию мира, когда сравнивает роль миротворца с ролью судьи на футбольном матче. Однако эти войны не футбольные матчи: стороны не принимают правил. Напротив, нарушение правил составляет саму природу этих войн. Суть здесь скорее в том, чтобы убедить рядовых людей в преимуществах правил, для того чтобы изолировать и маргинализировать тех, кто их нарушает.

Применение силы

Традиционно поддержание мира предполагало упор на принцип неприменения силы. Наставление британских сил по поддержанию мира использует термин «минимальная необходимая сила», определяемый там как «взвешенное применение насилия или принуждения, достаточное лишь для достижения конкретной цели, доказательно обоснованное, соразмерное и соответствующее, эффект которого ограничен данной конкретной и легитимной 28

намеченной целью» .

Британцы противопоставляют эту позицию тому, что известно как доктрина подавляющей силы Уайн-бергера-Пауэлла. Вмешательство сил ООН в Сомали часто приводится как пример возможных рисков, связанных с применением силы. В основном это было американское вмешательство, санкционированное в соответствии с главой VII Устава ООН. После того как пакистанские миротворцы были атакованы силами Мохаммеда Айдида, американцы начали на него охоту. Результатом бомбардировок Южного Могадишо стало множество смертей, а охота на Айдида не увенчалась успехом. (Из-за отказа американцев поделиться с ООН разведданными был сорван тщательно подготовленный рейд на предполагаемое укрытие Айдида, так как оказалось, что это офис ООН.) Предел неудач американцев был достигнут, когда Айдиду удалось сбить два американских вертолета, убить 18 солдат, чьи изувеченные тела были публично выставлены перед телекамерами, и ранить еще 75.

Проблемой, на которую указали различные комментаторы, было не применение силы как таковое, а исходная предпосылка подавляющей силы и непринятие во внимание местной политической ситуации и необходимости действовать таким образом, чтобы поддержать легитимность и укрепить кредит доверия. Йоан Льюис и Джеймс Мэйолл так описывают американскую реакцию на положившее начало событиям убийство пакистанских миротворцев:

Вместо того чтобы проводить независимое законное расследование и искать способ политически маргинализировать Айдида, силы адмирала Хоуи отреагировали с неоправданной жестокостью, вызвав значительные потери среди сомалийцев – не только сторонников Айдида. [...] Адмирал Хоуи, который вел себя так, словно он шериф Могадишо, объявил Айдида вне закона, предложив за его поимку награду в 20 тысяч дол-

2Q

ларов 9.

Во многом с этой же дилеммой американцы столкнулись в Ираке и Афганистане.

Вопрос применения минимальной силы ставит армии нашего времени в неловкое положение, так как они организованы в традиции Клаузевица и выучены противостоять другим армиям, организованным похожим образом. Как показал случай Сомали, при столкновении с вызовом новых войн им чрезвычайно трудно нащупать средний путь между применением массированной огневой мощи и полным бездействием. В отличие от военных действий, где цель заключается в том, чтобы минимизировать потери собственной стороны, каково бы ни было количество жертв на стороне противника, и в отличие от операций по поддержанию мира, обходящихся без применения силы, космополитическое правоприменение обязано минимизировать потери со всех сторон. Заслугой Нюрнберга было указание на то, что ответственность за военные преступления несут отдельные лица, а не коллективы. Для космополитического правоприменения обязательным условием является не уничтожение сторон конфликта, а арест лиц, которые могли бы совершать военные преступления или нарушать права человека.

Космополитическое правоприменение может подразумевать, что спасение жизни пострадавших окажется сопряжено с риском для жизни миротворцев. Изменить это исходное условие, наверное, труднее всего. Международный персонал – это всегда привилегированный класс в новых войнах. Вопреки утверждению ООН о том, что в основе ее деятельности лежат принципы гуманности, жизни сотрудников ООН или ее местного персонала ценятся выше жизней рядовых местных жителей. Полемика о гуманитарной интервенции вращается вокруг вопроса, допустимо ли жертвовать жизнями соотечественников во имя людей, живущих где-то далеко. Из этого привилегированного положения соотечественников и западных граждан проистекает тот факт, что западные державы (в особенности США) предпочитают воздушные удары, несмотря на физический и психологический вред, который причиняют даже высокоточные боеприпасы. Этот тип национального или государственни-ческого мышления пока еще не примирился с концепцией общечеловеческого сообщества.

Фактически заявка на космополитическое правоприменение представляет собой амбициозную заявку на создание нового типа солдата-полицейско-го, которая потребует значительного переосмысления вопросов тактики, технического оснащения, а прежде всего – командования и военной подготов-ки^{106. Необходимое здесь оснащение, как правило, дешевле того, которое национальные вооруженные силы заказывают для гипотетических войн будущего, как они мыслятся в традиции Клаузевица. Очень важное значение имеет транспортировка, особенно по воздуху и морю, поскольку это эффективные способы сообщения. Большую часть этого оснащения можно купить или взять в аренду из гражданских источников, хотя военная техника, как правило, легче доступна и хорошо подстраивается под конкретные нужды.}

Более существенно то, что новым космополитическим силам придется стать профессиональными и обрести облик, близкий к гражданским службам. Они должны приобрести культуру космополитического правоприменения и понять свое отличие от традиционных войск, чья цель заключалась в том, чтобы разбить врага. Вот почему столь важно гражданское командование. Они обязаны знать и соблюдать законы войны и следовать строгому кодексу поведения. Сообщения о случаях коррупции или нарушений прав человека должны расследоваться подобающим образомЗ¹. Прежде всего мотивация этих новых сил должна стать органической частью более широких представлений о праве гражданина мира. В то время как солдат, будучи легитимным носителем оружия, должен был быть готов умереть за свою страну, международный солдат/полицейский рискует своей жизнью ради человечности.

Примеры Косова и Ливии

Войны в Косове и Ливии иллюстрируют проблему использования военных приемов в гуманитарных целях. Вмешательство в Косово в 1999 году было провозглашено первой войной за права человека. Британский премьер-министр Тони Блэр воспользовался случаем 50-й годовщины НАТО, которая пришлась на время воздушных налетов, чтобы изложить новую «доктрину международного сообщества». «Мы все сейчас интернационалисты, нравится ли это нам или нет, – сказал он чикагской аудитории.– Нельзя отказаться от участия в глобальном рынке, если мы хотим преуспевать. Нельзя игнорировать новые политические идеи в других странах, если мы хотим проводить курс инноваций. Нельзя закрывать глаза на конфликты и нарушение прав человека в других странах, если мы по-прежнему хотим жить в безопасности»^.

Десятилетием позже вмешательство НАТО в ливийскую революцию было провозглашено первой законно санкционированной операцией программы «Обязанность защищать». Резолюция Совета Безопасности ООН № 1973, принятая 17 марта 2011 года, оказалась огромным достижением, подоспевшим как раз вовремя, чтобы помешать силам Каддафи захватить восточный город Бенгази, который к тому времени был освобожден защитниками демократии. Впервые цель программы «Обязанность защищать» вышла за пределы американоевропейской прерогативы. На принятии резолюции активно настаивала Лига арабских государств, при воздержавшихся России и Китае. Резолюция призвала государства-участники и региональные организации «принять все необходимые меры, чтобы защитить находящиеся под угрозой гражданское население и районы с гражданским населением в Ливийской арабской Джамахирии (включая Бенгази), исключив при этом иностранную оккупационную силу любой формы на любой части ливийской территории»зз. Кроме того, резолюция № 1973 предварялась резолюцией № 1970, согласно которой Ливия передавалась в ведение МУС и против Каддафи вводились санкции.

Однако действительный результат обеих войн гораздо более неоднозначен. В обоих случаях заявленная цель представляла собой некую инновацию и важный прецедент в сфере международных действий. Тем не менее эти методы гораздо больше соответствовали традиционной концепции войны и имели мало связи с заявленной целью. Оба раза НАТО полагался на воздушные удары. В случае косовской войны было сделано почти 36 тысяч боевых вылетов, из которых 12 тысяч были ударными. Было сброшено около 20 тысяч «умных» бомб и 5 тысяч обычных. Однако, по-видимому, это не причинило большого урона югославской военной машине. Пятьдесят лет югославская армия готовилась отражать удар превосходящих сил врага. Была построена обширная подземная сеть, включающая склады, аэродромы и казармы, разработана тактика, включавшая создание ложных целей, скрытое размещение танков и артиллерии, меры сохранения объектов ПВО и уклонения от скоплений войск. На начальных стадиях НАТО никак не удавалось подавить югославскую систему ПВО, именно поэтому авиация НАТО продолжала летать на высоте 4,5 километра. На суше также не удавалось нанести большой урон силам сербов. НАТО утверждает, что воздушные удары сдерживали силы сербов и не давали им открыто развернуть военную технику, однако воздушные удары тем не менее не препятствовали проведению операций против албанского гражданского населения в Косове. Поражение гражданских целей было более успешным – дорог, мостов, электростанций, нефтебаз и заводов. По причине настоятельного требования, чтобы авиация не летала ниже высоты 4,5 километра, пилоты не видели того, что происходит на земле, и полагались на разведданные из многочисленных, зачастую плохо скоординированных, источников.

Соответственно, совершались неоднократные ошибки, что с ошеломляющей ясностью проявилось в ходе нанесения воздушных ударов. Среди худших примеров – бомбежка китайского посольства и беженцев в Косово. Так называемые сопутствующие потери представляют собой около 1400 погибших. Экологи только теперь оценили последствия ущерба, нанесенного в ходе бомбардировок промышленных объектов. Оказались уничтожены исторические памятники, например, в Нови-Саде. Был взорван телецентр, причем погибли находившиеся там журналисты. Были атакованы цели даже в Черногории, чье правительство к тому времени уже отказалось от участия в войне в Косове.

Задолго до прекращения исхода косовских албанцев силы сербов подстегнули этот процесс под прикрытием бомбардировок. В период до 24 марта 1999 года, когда началась бомбардировка, действия Армии освобождения Косова (АОК) были использованы как предлог для этнических чисток, главным образом регулярными югославскими силами и сербской полицией; страну покинуло около 400 тысяч человек. После 24 марта в операции по зачистке было убито около 10 тысяч человек, включая детей, и более миллиона человек были вынуждены покинуть страну. Когда в июне сюда вошли силы НАТО, в Косове осталось только 600 тысяч человек, причем 400 тысяч из них были внутренне перемещен-

44

ными лицами .

Кроме того, вскоре после вступления войск НАТО начался процесс ответных этнических чисток и около 160 тысяч сербов уехало из страны. Сегодня те сербы, которые остались, живут в защищенных анклавах, а напряжение между сербами и албанцами остается очень высоким, свидетельство чему – разделенный город Митровица и беспорядки в марте 2004 года.

Можно утверждать, что политические последствия данного типа бомбардировок были также контрпродуктивны. Несмотря на заявления натовских ораторов, что между убийством по ошибке и умышленным убийством существует большая разница, для жертв бомбардировок эта разница не была очевидной. Кто определяет, считать ли убийство гражданского населения «бойней» или «побочными потерями»? Подобным образом настойчивые заверения западных лидеров, что бомбардировка была направлена против режима, а не против сербов, вовсе не убеждали тех, кто испытал ее действие на себе. Воздушные удары мобилизовали национальные чувства сербов, позволив Милошевичу во время войны «закрутить гайки» в отношении НПО и независимых СМИ и тем самым минимизировать внутригосударственные ограничения на его действия в Косове; они же позволили чувству виктимности затмить всякое чувство ответственности за эти войны. Воздушные удары, вместе с притоком беженцев, поляризовали общественное мнение и в Македонии, и в Черногории, высветив внутреннюю напряженность и риск дальнейшего распространения насилия. Они поляризовали также и международное общественное мнение: для многих на Востоке и Юге заявление о том, что это была война за права человека, рассматривалось как прикрытие для преследования западных имперских интересов на Балканах.

В конце концов Милошевич капитулировал, и беженцы вернулись в Косово. Была создана переходная администрация ООН. С одной стороны, спустя чуть более десятилетие кажется возможным, что решение могло бы быть найдено и что в конечном счете сербы могли признать независимость Косово. С другой стороны, травму этнических чисток, проводившихся всеми сторонами, нельзя отменить задним числом и напряженность между двумя сообществами, равно как и повсеместные нарушения прав человека никуда не исчезли.

В случае вмешательства в Ливии в 2011 году авиация НАТО и других членов коалиции провела около 24 200 боевых вылетов, включая свыше 9000 ударных. По заявлениям НАТО, было уничтожено около 5900 военных целей, включая свыше 400 центров управления войсками. Первоначальными целями были объекты ПВО и тяжелое вооружение, расположенное вокруг опорных пунктов восставших, но постепенно перечень целей расширился, включив командные пункты и колонны военной техники в открытой пустыне. По сути, НАТО вступил в войну на стороне восставших. Более того, британский и французский спецназ, переодетый в гражданскую одежду, в реальной обстановке консультировал и инструктировал восставших. Ввиду того что альянс контролировал воздушное пространство и из-за улучшившейся за последние десять лет прицельной точности НАТО достиг гораздо большего успеха в минимизации потерь среди гражданского населения от воздушных ударов, нежели во время войны в Косове. Однако это еще не то же самое, что защита гражданского населения. Конечно, воздушные удары были предназначены уничтожить потенциал Каддафи для подавления мирных протестов. Однако цели операции были изменены и от защиты гражданского населения перешли к поддержке восставших, поэтому очевидно, что под перекрестным огнем неизбежно должно было оказаться и гражданское население. Сейчас, когда я пишу эту книгу, данных о потерях по этой войне еще нет; оценки разнятся от 2 до 100 тысяч человек. Однако поскольку это была война, в результате боев погибло много гражданских лиц. В конце концов Каддафи был низложен, вот только боевые действия укрепили возможности вооруженных ополчений и долгосрочные перспективы установления демократии все еще не поддаются точной оценке.

Оба этих вмешательства были войнами, а не гуманитарными интервенциями. В обоих случаях существуют доводы в пользу поддержки этих войн, так как в Косове на родину смогли вернуться беженцы, а в Ливии был свержен жестокий диктатор. Но войны всегда заключают в себе человеческие трагедии и имеют долгосрочные последствия для будущих способов осуществления власти.

Была ли здесь какая-либо альтернатива? Космополитический подход непосредственно нацелен на защиту людей. Он больше похож на осуществление полицейских функций, чем на ведение военных действий, и включает в себя такие методы и приемы, как зоны безопасности, гуманитарные коридоры, международные наблюдатели, бесполетные зоны и аресты военных преступников. Цель состоит в создании безопасной среды, где люди могут действовать свободно и без страха и где могут быть взращены инклюзивные формы политики. Альтернативные возможности были в обоих случаях, но подобный подход всегда сопряжен с трудностями и на него редко отваживаются.

От гуманитарной помощи к реконструкции

Марк Даффилд пишет о двухъярусной системе экономической помощи в 1990-х годах. С одной стороны, предпосылкой официальной помощи являются программы структурной перестройки или стратегии перехода, которые способствуют упадку формальной экономики. С другой стороны, для того чтобы справиться с последствиями, была разработана система социальных гарантий, основывающаяся в основном на передаче функций по оказанию помощи в ведение НПО35. Об этом же говорят Альваро де Сото и Грациана дель Кастильо в их дискуссии о плохой координации между МВФ и Всемирным банком с одной стороны и ООН – с другой. Последствия и издержки, в политическом и гуманитарном плане, политики этих организаций прежде попросту не принимаются к сведению. Они описывают проблемы выполнения мирной программы в Сальвадоре на условия программы стабилизации МВФ. Для того чтобы уложиться в лимит расходов МВФ, Сальвадор не смог позволить себе создание национальных сил гражданской полиции и не смог приступить к реализации программы «земля в обмен на оружие» для реинтеграции партизан, как того требовало мирное соглашение: «Программа перестройки и план стабилизации с одной стороны и мирный процесс с другой родились и были выращены так, как будто они дети из разных семей. Они жили под разными крышами. У них было мало общего помимо принадлежности приблизительно к одному и тому же поколению»з®.

На протяжении последних 20 лет произошло значительное увеличение масштабов гуманитарной помощи: в 2000 году она составляла чуть более 10% официальной помощи на развитие, а к 2009 году достигла уже 13%. Создание в 1991 году Департамента ООН по гуманитарным вопросам и в 1992 году Бюро Европейского сообщества по гуманитарным вопросам (БЕСГВ) было выражением растущей важности гуманитарного содействия. В пятой главе я описала, каким образом оказание гуманитарной помощи встраивается в функционирование военной экономики. В действительности гуманитарная помощь также вносит вклад и в провалы формальной экономики. Она замещает местное производство. В Сомали политика наводнения страны продовольствием в конце 1992 года, с тем чтобы помощь гарантированно доходила до тех, кто действительно в ней нуждается, привела к резкому падению цен, в результате чего фермерам перестало быть экономически выгодно производить продоволь-ствие^{107. В Тузле, центре солевых копей, ежедневно выбрасывалось несколько тонн соли из-за опасности прекращения добычи, однако же УВКБ ООН в гуманитарных целях импортировало соль из Нидерландов. Предоставление гуманитарной помощи в лагерях часто ведет к тому, что малоимущие фермеры забрасывают собственные средства заработка на жизньЗ8. Также гуманитарные программы, как правило, проходят мимо местных специалистов и создают новые иерархии, где те, кто работают на международные учреждения, получают жалованье и прочие дополнительные привилегии, а высококвалифицированные местные жители, как например доктора и учителя, живут за счет гуманитарной помощи.}

Гуманитарная помощь имеет существенное значение; в противном случае люди бы голодали. Однако необходимо, чтобы она направлялась с гораздо большей точностью, учитывала рекомендации местных экспертов, которые реально знают местную ситуацию. Необходимо также, чтобы ее сопровождала помощь по реконструкции. Под реконструкцией я имею в виду воссоздание формальной политической экономии, основанной на общепринятых правилах, и полное изменение тех негативных социальных и экономических отношений, которые я описала в пятой главе. Слово «реконструкция» имеет и другие коннотации, связанные с войнами более ранних времен. Обычно считают, что это программа экономической помощи по образцу плана Маршалла 1947 года, которая приводится в действие сразу после того, как достигнуто общее политическое урегулирование. Агентства по оказанию помощи часто настаивают на том, что помощь по реконструкции нельзя предоставлять раньше, чем будет достигнуто политическое урегулирование, и что, более того, помощь по реконструкции в качестве приманки служит стимулом для достижения политического урегулирования. Однако я уже высказывала мнение, что длительное урегулирование может быть достигнуто только в ситуации, основанной на альтернативной политике, политике цивилизованности,– что является очень трудной задачей до тех пор, пока не исчезли эти негативные социальные и экономические отношения. Вместо этого реконструкцию следует рассматривать как стратегию достижения мира, а не как стратегию, которая может быть реализована только после установления мира.

Ситуация того, что можно было бы назвать полувоенными (near war) экономиками, не столь сильно отличается от ситуации войны. Говорим ли мы о местах, где недавно было достигнуто соглашение о прекращении огня, или о «плохих соседствах», где распространены характерные для войны негативные отношения, во многом симптомы одни и те же: безработица, развал базовой инфраструктуры, всеохватывающая преступность, – и это именно те симптомы, которые способствуют началу или возобновлению войны. Иными словами, реконструкция – это одновременно и довоенная, и послевоенная стратегия, нацеленная на профилактику и лечение.

Реконструкция должна в первую очередь означать воссоздание органов политической власти, хотя бы только на местном уровне, и реконструкцию гражданского общества – как в смысле правопорядка, так и в смысле обеспечения тех условий, в которых возможна мобилизация альтернативных политических групп. Этим не подразумевается реконструкция того, что было раньше. Реконструкция обязательно должна влечь за собой реструктуризацию политических и экономических механизмов, для того чтобы не повторились условия, положившие начало войне. Налаживание соответствующих форм государственного управления и введение регулируемых рыночных отношений требуют времени и должны являться частью долговременного процесса, посредством которого к участию смогут подключиться разные группы в обществе.

Часто высказывается мнение, что реконструкция должна подразумевать и «переход», при этом имеется в виду необходимость реформирования тех институтов, которые предшествовали войне. К сожалению, термин «переход» стал ассоциироваться со стандартной формулой демократизации и перехода к рынку, в которую включаются формальные аспекты демократии, например выборы, наравне с экономической либерализацией и приватизацией. В отсутствие осмысленных политических институтов, благодаря которым могут иметь место подлинные дебаты и гражданское участие, и в ситуациях, когда верховенство права слабо и когда недостает взаимного доверия и ответственности, эта стандартная формула может обострить подспудные проблемы, создав стимулы для эксклюзивист-ской политики или для криминализации государственных в прошлом предприятий. Реконструкция должна включать реформирование, однако не обязательно в духе стандартной формулы перехода.