Текст книги "На улице, где ты живёшь (На нашей улице)"

Автор книги: Мэри Хиггинс Кларк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

22

В Олбэни Марти Броуски подошел к зданию психиатрической больницы Грей-Мэнор, где содержался Нэд Койлер, обвиненный в преследовании Эмили Грэхем.

Пятидесятилетний Марти, подтянутый, с суровым лицом, проехал через весь город, чтобы лично удостовериться, что Койлер на месте.

Нэд, несомненно, был потенциально опасен, но в его деле было нечто, беспокоившее Марти, – какие-то мелкие нестыковки и неувязки. Койлер сразу, не рассуждая, отважился на рискованный поступок: он перерезал провода сигнализации в доме Грэхем и пытался проникнуть внутрь.

К счастью, сработала камера слежения, установленная приятелем Грэхем Эриком Бейли, специалистом в области компьютерного обеспечения, – она не только подала сигнал полиции, но и зафиксировала Койлера с ножом в руке, возившегося с задвижкой на раме в спальне.

Койлер, конечно, псих, в этом нет сомнения. Всегда был таким, а со смертью матери свихнулся окончательно. Но его действия по-своему были мотивированны: Джоэль-Лейк, уголовник, оправдания которого добилась Эмили Грэхем, действительно убил его мать.

Грэхем – прекрасный адвокат, это было хорошо известно Броуски. Просто тогда им не удалось собрать нужных доказательств.

А теперь адвоката Грэхем снова кто-то преследует, уже в Спринг-Лейк. И Марти подумал о бывшем муже Эмили. Он открыл дверь и вошел в приемный покой.

В холле, у стола администратора, сидели два человека, видимо, ожидая кого-то из персонала. Марти сел и оглянулся по сторонам.

Стены в приемном покое были выкрашены в светло-желтый цвет, и на них висело несколько очень недурных гравюр. Обитые искусственной кожей кресла, уютно расставленные, выглядели достаточно удобными. На столиках лежали журналы, с виду свежие.

И все-таки, как их ни стараются приукрасить, эти места довольно мрачноватые, подумал Броуски. Любое место, откуда нельзя уйти по собственной воле, кажется мрачным.

Пока он ждал, он снова задумался, не был ли преследователем Эмили Грэхем Гэри Хардинг Уайт и не он ли снова взялся за старое. Несколько поколений семьи Уайт были хорошо известны в Олбэни, но Гэри Хардинг Уайт оказался паршивой овцой в стаде. Все остальные пошли далеко. А Гэри Уайт, несмотря на привилегированное общественное положение, обаятельную наружность и хорошее образование, во всем терпел неудачу и приобрел репутацию мошенника. И бабника в придачу.

После окончания школы бизнеса в Гарварде Уайт обосновался в Олбэни и стал работать в семейной фирме. Но это продолжалось недолго.

Отец дал ему денег на собственное дело, но оно прогорело. Потом Гэри занялся чем-то еще, и снова все закончилось крахом. По городу распространился слух, что его отцу порядком надоело финансировать сынка.

Что его явно взбесило, так это неожиданное обогащение бывшей супруги. То, как Уайт пытался отсудить у нее половину состояния, всех потрясло. В суде он лгал самым бессовестным образом и предстал не в лучшем виде.

Обозлило ли это его настолько, что он решил во что бы то ни стало лишить Эмили Грэхем покоя и начал ее преследовать? И продолжает свои попытки и сейчас?

Но Койлер в любом случае оставался потенциально опасным. В конце концов, он пытался наброситься на Эмили Грэхем в зале суда и намеревался проникнуть к ней в дом.

Но на основании этих фактов нельзя было утверждать, что он также являлся преследователем Эмили.

Вернулась на свое место дежурная медсестра, ответив на вопросы поджидавших ее посетителей, она повернулась к Марти. Он подошел к ней и достал свое удостоверение.

– Я Марти Броуски. Меня ждут. Передайте, пожалуйста, доктору Шерману, что я приехал допросить Нэда Койлера. Его адвокат здесь?

– Мистер Дэвис недавно прошел к нему, – ответила женщина.

Несколько минут спустя Марти сидел за столом напротив Койлера и Хэла Дэвиса, его адвоката. Дверь была плотно закрыта, но санитар наблюдал за происходящим через стекло.

«Этот парень из тех, кого хочешь пожалеть, но не можешь», – подумал Броуски о Нэде. Непривлекательная личность, лет сорока с небольшим. Узкие глазки и острый подбородок. Редеющие седоватые волосы придавали Нэду неопрятный вид.

– Как дела, Нэд? – спросил Броуски дружелюбным тоном.

Глаза Койлера наполнились слезами.

– Я очень скучаю по мамочке.

Броуски ожидал такой реакции.

– Я знаю, Нэд.

– Это адвокатша виновата. Это она ему помогла. Его надо было засадить.

– Нэд, Джоэл-Лейк был у вас в квартире в тот вечер. Он признал это. Но твоя мать была в ванной. Он слышал шум воды. Она его не видела. Он не видел ее. Твоя мать говорила с сестрой по телефону, когда он уже ушел.

– У моей тетки нет чувства времени.

– Присяжные так не считали.

– Это Грэхем обвела их вокруг пальца.

«Может быть, она и не обводила их вокруг пальца, – подумал Броуски, – но она заставила их поверить версии Джоэля». Не так уж много найдется адвокатов, которые могут добиться оправдания человека, обвиняемого в убийстве, когда сам этот человек признает, что был в квартире жертвы и грабил эту квартиру в то самое время, когда было совершено убийство.

– Я ненавижу Эмили Грэхем, но я ее не преследовал и не фотографировал.

– Ты пытался проникнуть к ней в дом. И у тебя был нож.

– Я хотел ее напутать. Я хотел, чтобы она поняла, что чувствовала моя мать, когда убийца схватил нож.

– Ты просто хотел ее напугать?

– Ты можешь не отвечать на этот вопрос, Нэд, – предостерег его Хэл Дэвис.

Койлер никак не отреагировал на его слова, он не сводил немигающих глаз с Броуски.

– Я только хотел ее напугать. Я хотел, чтобы она знала, что почувствовала моя мать...

Он снова заплакал.

– Я скучаю по мамочке, – повторял он снова и снова.

Дэвис успокаивающе похлопал Нэда по плечу и встал.

– Ты удовлетворен, Марти? – спросил он неприязненно, кивая санитару, чтобы тот отвел Койлера в палату.

23

Ник Тодд несколько раз снимал трубку, чтобы позвонить Эмили Грэхем, и каждый раз опускал ее.

«Если я попрошу ее явиться раньше назначенного срока, она поймет, что очень нужна нам, – размышлял Ник. – А потом, как только она приступит к делам, я уйду».

«Но нет, – решил он, – было бы нечестно раскрыть свои планы ей, прежде чем я поговорю с отцом».

В пятницу утром Уолтер Тодд позвонил сыну по внутреннему телефону.

– Ты говорил с Эмили Грэхем?

– Еще нет.

– Мне казалось, мы договорились, что ты встретишься с ней в ближайшее время.

– Я и собираюсь это сделать. – Ник помолчал секунду. – Я хотел бы пригласить тебя на ленч.

– Ну что ж, думаю, фирма не разорится, если мы поедим за ее счет.

– Да, например, во «Временах года». Но на этот раз я угощаю.

* * *

Они шли по Парк-авеню на 52-ю улицу. Потепление после сырости и холодов было приятно – приближалась весна.

Они обсудили ситуацию на бирже: никто не смог бы предсказать, что акции компаний, работающих в области высоких технологий, снова пойдут вверх.

Обсудили газетные материалы, главной новостью по-прежнему были события в Спринг-Лейк.

– Как можно превращать подобные трагедии в сенсацию, – возмущенно отреагировал Уолтер Тодд.

Как обычно, во «Временах года» было много знакомых лиц. Бывший президент беседовал с известным издателем. Бывший мэр, как всегда, за дальним столиком. Ник узнавал среди присутствующих владельцев киностудий и телевизионных каналов, писателей и промышленных магнатов – воплощение известности и богатства.

У некоторых столиков они останавливались, приветствуя знакомых. Ник внутренне съежился, слыша, с какой гордостью отец представил его отставному судье:

– Мой сын и компаньон...

Но когда они сели и заказали «Перье», отец перешел прямо к делу:

– Итак, Ник, что случилось?

Ник страдал, видя, как задвигались мускулы на шее отца, как гневно вспыхнули его глаза, какая боль отразилась у него на лице, когда он услышал о планах сына.

Наконец Уолтер Тодд сказал:

– Вот как, значит. Это серьезное решение. Даже если ты получишь работу в прокуратуре, там тебе столько платить не станут.

– Я знаю, но не думай, что я альтруист и деньги меня вовсе не интересуют.

Он отломил кусочек хлеба и крошил его в пальцах.

– Ты же понимаешь, что быть инструментом закона – не значит сажать одних только преступников? Тебе придется обвинять многих, кого ты желал бы защитить, – убеждал сына Уолтер.

– Мне придется с этим считаться.

Уолтер Тодд пожал плечами:

– Мне остается только принять твое решение. Одобряю ли я его? Нет! Разочарован ли я? Несомненно. И когда начнегся это твое донкихотство?

Ну что ж, Ник и не ожидал другой реакции. Подошел официант с меню. Старожил «Времен года», он искренне им улыбнулся:

– Какое удовольствие видеть у нас обоих мистеров Тоддов.

Когда они сделали заказ и официант отошел, Уолтер Тодд мрачно усмехнулся:

– Кафетерий в прокуратуре будет сортом пониже, сынок!

Ник испытал облегчение, услышав обычный шутливый тон.

– Ну что же, может, ты тогда станешь приглашать меня сюда почаще.

– Я подумаю. А ты с матерью говорил?

– Пока нет.

– Она переживает, что у тебя неприятности. Ей станет легче на сердце, когда она узнает, что это не какая-нибудь таинственная болезнь. Должен признаться, что и мне легче стало.

Два очень похожих мужчины сидели друг напротив друга. Один – как две капли воды похожий на другого, с разницей в тридцать лет, наложившей свой отпечаток. У обоих широкие плечи, тренированные тела, светлые волосы, у старшего уже совсем седые. Легкие морщины на лбу Ника, глубокие – на лбу отца, упрямые подбородки и карие глаза. У Уолтера Тодда – за стеклами очков без оправы, у Ника – глаза ярче и выражение их скорее насмешливое, чем суровое.

– Ты превосходный адвокат, Ник, может быть, самый лучший. После меня, разумеется. Когда ты уйдешь, тебя будет трудно заменить. Хорошие адвокаты – по центу за дюжину, а очень хороших так просто не найти.

– Я знаю, но Эмили Грэхем вполне сможет заменить меня. У меня душа к этому не лежит. Я начал делать промахи, я это чувствую. У Эмили такая же страсть к этой работе, как и у тебя. Когда я встречусь с ней, я скажу, что нагрузки окажутся больше, чем она могла ожидать, во всяком случае, первое время.

– Когда ты хочешь уйти?

– Как только Эмили Грэхем займет мой кабинет. Я перейду на время в какой-нибудь другой – поменьше.

Уолтер Тодд кивнул.

– А если она не захочет приступать к делам до первого мая?

– Тогда, разумеется, я задержусь.

«Она захочет, – подумал Ник. – Чего бы мне это ни стоило, я это устрою».

24

Экскаватор заработал ровно в восемь часов утра в пятницу. Выглянув в окно кухни, где она варила себе кофе, Эмили поморщилась, как от боли, при виде искореженных клумб, кустарников и газонов.

«И систему полива они тоже разнесли», – подумала Эмили и тяжело вздохнула.

Было ясно, что сад придется планировать заново.

Ну и что же, надо так надо! С чашкой кофе она поднялась наверх, собираясь принять душ и одеться. Сорок минут спустя она сидела в кабинете со второй чашкой кофе и блокнотом под рукой.

«Воспоминания юности» оказались прямо-таки кладом информации. Автор, Филлис Гейтс, провела в Спринг-Лейк еще три лета после исчезновения Маделайн. В дневнике за 1893 год она написала о своих опасениях по поводу Летиции Грегг.

"Летиция любила плавать и была очень храбрая. 5 августа был жаркий душный день. После полудня Летиция оставалась дома одна. Ее мать пошла в гости, а у горничной был выходной. Купальный костюм Летиции не нашли, поэтому и предположили, что она пошла окунуться в океан. Маделайн исчезла за два года до этого, и сейчас тоже все очень опечалены и напуганы. Тело Летиции так и не выбросило на берег, поэтому высказываются предположения, что на нее могли напасть, когда она направлялась на пляж или шла с купания обратно.

Мама сторожит меня, как Аргус, не позволяет мне одной даже выходить на улицу. Я мечтаю поскорее вернуться в Филадельфию".

Дальше Филлис пишет:

"Я помню, как мы, молодежь, собирались у кого-нибудь на террасе, часами обсуждая, что могло случиться с Маделайн и Летицией. Из молодых людей с нами были кузен Дугласа Картера Алан Картер и Эдгар Ньюмен. Я всегда чувствовала, что между ними двумя существовала какая-то безмолвная близость, потому что Эдгар был увлечен Летицией и все также знали, что Алан быч влюблен в Маделайн, хотя она и обручилась с Дугласом перед своим исчезновением. Еще одна участница нашей компании – Эллен Свейн тоже очень переживала. Она дружила с Летицией и очень по ней тосковала.

В то время к нам часто присоединялся Генри Гейтс, который в этот год поступил в Йельский университет. Я тогда уже твердо решила выйти за него замуж: но, разумеется, в то время девушки были очень благовоспитанны и осмотрительны. Было бы совершенно невозможно для меня высказать какое-то расположение к Генри, пока я не убедилась, что он влюблен вменя. Впоследствии мы с ним часто шутили по этому поводу. Глядя на весьма свободное поведение современной молодежи, смею утверждать, что в наше время период ухаживания был куда интереснее".

«И эта книга вышла в 1938 году! Что бы сказала Филлис Гейтс о поведении и нравах сегодняшнего молодого поколения», – подумала Эмили.

Дальше, вспоминая о лете 1894 и 1895 годов и своем романе с Генри Гейтсом, Филлис Гейтс упоминала имена и других молодых людей.

Эмили переписала их в свой блокнот. Ведь все они были ровесники Маделайн.

Последняя запись в дневнике была сделана 4 апреля 1894 года.

«Чудовищная трагедия. На прошлой неделе в Спринг-Лейк исчезла Эллен Свейн. Она возвращалась домой от миссис Картер, чье и без того слабое здоровье сильно ухудшилось после самоубийства Дугласа, ее единственного сына. Теперь все говорят, что Летиция вовсе не утонула, но что все три мои подруги были убиты. Мама отказалась от коттеджа, который мы обычно снимали летом. Она говорит, что не может подвергать меня риску. Этим летом мы поедем в Ньюпорт. Но мне все равно очень жаль покидать Спринг-Лейк».

В заключение Филлис Гейтс написала:

"Эти таинственные исчезновения породили множество самых невероятных слухов. Останки молодой женщины, обнаруженные на побережье в Манаскене, могли принадлежать Летиции Грегг. Кузина Маллардов клянется, что видела Эллен Свейн в Нью-Йорке под руку с интересным молодым человеком. Этому некоторые поверили, поскольку дома ей жилось несладко с очень требовательными и вечно всем недовольными родителями. Те из нас, кто был близок с ней и знал о ее увлечении Эдгаром Ньюменом, не верили, что она могла сбежать с другим мужчиной в Нью-Йорк.

Мы с Генри поженились в 1896 году и через десять лет вернулись в Спринг-Лейк с тремя детьми, чтобы провести лето в этом, теперь очень модном, курортном местечке".

Эмили закрыла книгу и положила ее на диван. У нее было такое ощущение, словно она совершила удивительное путешествие назад во времени. Эмили встала и потянулась, внезапно осознав, как долго просидела неподвижно. К своему большому удивлению, она увидела, что уже почти двенадцать.

Свежий воздух мог бы ее взбодрить.

Эмили открыла дверь и вышла на веранду. Трава и кустарник уже испытали на себе благотворное влияние яркого солнца и свежего ветерка. Они казались зеленее, пышнее, готовые расти вверх и распространяться вширь. К концу следующего месяца Эмили решила привести в порядок веранду. Здесь будет чудесно посидеть – особенно вечерами.

На чердаке бывшего каретного сарая были сложены двадцать семь предметов старинной плетеной мебели.

«Они все еще в пластике, – сказали ей Кернаны, – но отреставрированы, а подушки обтянуты тканью с точно воспроизведенным оригинальным рисунком».

Набор мебели включал кушетки, кресла, стулья и столики. Возможно, они служили своим хозяевам и в тот день, когда отмечали девятнадцатилетие Маделайн. И Маделайн сидела на одном из этих стульев в ожидании Дугласа Картера с обручальным кольцом.

Эмили казалось, что и она находится рядом с ними. Все эти люди словно ожили в книге Филлис Гейтс.

Даже за квартал от океана в воздухе чувствовалась пронзительная свежесть. Эмили неохотно вернулась в дом. Дальше читать ей пока не хотелось.

Эмили решила прогуляться по пляжу и перекусить в городе на обратной дороге.

Через два часа она вернулась, чувствуя, что в голове у нее прояснилось. На автоответчике были оставлены два сообщения.

Первое от Уилла Стаффорда: «Позвоните мне, Эмили. У меня есть для вас информация».

Второе от Николаса Тодда. «Мне надо с вами встретиться, Эмили. Могу ли я приехать в субботу или в воскресенье? Мне необходимо кое-что с вами обсудить. Мой номер 212-555-0857».

Сначала она позвонила Стаффорду. Он был у себя в конторе.

– Я поговорил с миссис Лоуренс, Эмили. Она приглашает вас к себе после поминальной службы. Я сказал ей, что вы там будете.

– Очень любезно с ее стороны.

– Она хочет встретиться с вами. Я за вами заеду, и мы вместе поедем на службу, а потом к Лоуренсам. Вас это устроит? Я могу представить вас кое-кому из местных жителей.

– Очень хорошо.

– Отлично. Завтра утром без двадцати одиннадцать.

– Я буду готова. Спасибо.

Затем она набрала номер Ника Тодда, испытывая некоторое волнение. «Надеюсь, они не передумали брать меня на работу», – думала Эмили. Такая возможность ее серьезно встревожила.

Ник ответил сразу же.

– Мы слышали новости. Не слишком приятные события. Надеюсь, вы не очень расстроены.

Эмили послышалось напряжение в его голосе.

– Огорчилась, это будет точнее. Вы говорили, что хотели меня видеть. Ваш отец раздумал брать меня на работу?

Его смех был естественным и успокаивающим.

– Ничего подобного. Как насчет ленча или ужина завтра? Или в воскресенье?

Эмили задумалась. Завтра поминальная служба, а потом ленч у Лоуренсов. И надо наконец закончить с этими книгами и вернуть их доктору Уилкоксу.

– Лучше в воскресенье, – уверенно сказала она. – Ленч. Я знаю, куда можно пойти, и закажу столик.

В половине шестого в дверь позвонил один из экспертов.

– Мы закончили, миссис Грэхем. Больше здесь ничего нет.

Эмили удивило охватившее ее чувство облегчения. Она вдруг поняла, что подсознательно ожидала, что здесь могут быть закопаны и останки Летиции Грегг и Эллен Свейн.

Лицо, руки и одежда полицейского были покрыты слоем грязи. Он выглядел усталым и продрогшим.

– Скверная история, – сказал он. – Но может быть, теперь все эти слухи о перевоплотившемся маньяке наконец улягутся.

– Я очень надеюсь, – сказала Эмили. Но сама почему-то совсем не была уверена в этом.

Она поблагодарила полицейского и торопливо заперла дверь, словно пыталась защититься от надвигающегося мрака.

25

"Странно, но я ощущаю приближение опасности. Это ощущение похоже на то, что я испытал, когда Эллен Свейн начала подозревать меня в убийстве Летиции.

Тогда я действовал быстро.

Глупо было с моей стороны говорить с доктором Лиллиан Мэдден пять лет тому назад. О чем я только думал? Конечно, я не мог позволить ей гипнотизировать себя. Кто знает, что бы я невольно ей открыл?

Посетить ее меня побудила соблазнительная возможность оказаться в прежнем моем воплощении.

Помнит ли она, как пять лет назад кто-то попросил ее вернуть его в 1891 год? "

А ведь может быть, что и помнит", – подумал он, холодея.

Сочтет ли она себя обязанной сохранить тайну беседы между психологом и пациентом?

Возможно.

Или она сочтет своим долгом позвонить в полицию и сказать: «Пять лет назад один из моих пациентов спросил меня, могу ли я вернуть человека из Спринг-Лейк назад, например, в 1891 год. И этот человек назвал точную дату. Я ему объясняла, что невозможно вернуть в этот период, если он не воплотился именно тогда».

Он представил себе доктора Мэдден, ее проницательный взгляд, устремленный прямо на него. Он ее озадачил, но в то же время и заинтересовал. Он был ей любопытен.

Эллен Свейн умерла, потому что проявила любопытство.

"А затем, – скажет полиции доктор Мэдден, – я попыталась загипнотизировать моего пациента. Он пришел в возбуждение и поспешил завершить сеанс. Это все, быть может, и не так важно, но я чувствовала, что обязана сообщить вам эту информацию. Его фамилия... "

Доктору Лиллиан Мэдден нельзя позволить сделать этот звонок! Он не может допустить этого.

Подобно Эллен Свейн, она скоро узнает, что всякая информация о нем опасна – даже смертельна.

26

– В жизни не читала такого вздора! – Рейчел Уилкокс с отвращением положила на стол утреннюю газету и даже отодвинула ее от себя. – Перевоплотившийся серийный убийца! Неужели эти журналисты думают, что мы все это проглотим!

Много лет подряд Клейтон и Рейчел Уилкокс ежедневно получали по два экземпляра «Эшбери-Парк пресс» и «Нью-Йорк таймс».

Клейтон в этот момент тоже читал «Эшбери-Парк пресс».

– Как я понимаю, здесь сказано, что вопрос о перевоплотившемся серийном убийце был задан прокурору в четверг. Здесь нигде не говорится, что «Эшбери-Парк пресс» разделяет такое мнение.

Жена ему не ответила. Клейтона это не удивило. Рейчел пребывала в отвратительном настроении с того времени, как им в четверг позвонил следователь Дагган. Рейчел как раз собиралась уходить, а он подготавливал книги для Эмили Грэхем. Рейчел крайне возмутило намерение полиции собрать всех гостей Лоуренсов в тот памятный вечер и снова их допросить. Снова!

– Но какова наглость! – кипятилась она. – Неужели этот тип полагает, что кто-то из нас спустя столько времени вдруг признается или сообщит что-то новое?

Уилкоксу показалось забавным, что Рейчел даже не могло прийти в голову, что кто-то может заподозрить в убийстве Марты ее саму.

Ему хотелось сказать жене: «Рейчел – ты сильная женщина. В тебе всегда таится гнев, который только и ждет случая, чтобы вырваться наружу. Ты ненавидишь красивых молодых женщин с длинными светлыми волосами и сама знаешь почему».

Через двадцать семь лет она все еще попрекала его иногда этим давним романом с Эллен. Рейчел была права – тогда она спасла его карьеру. Когда по городу поползли слухи, он мог лишиться работы. Рейчел смешала с грязью коллегу, распустившую этот слух, и когда кто-то еще заявил, что видел ее мужа в гостинице вместе с Эллен, она категорически это отрицала и врала напропалую, лишь бы спасти его.

Научная деятельность приносила Клейтону огромное удовлетворение. Он по-прежнему регулярно печатался в солидных журналах и дорожил уважением своих коллег.

Слава богу, что ни Рейчел, ни кто другой никогда так и не узнали, почему он до срока ушел с поста президента Инок-колледжа.

Отодвинув стул, Клейтон встал.

– Я уверен, на поминальной службе будет много народу, – сказал он. – Думаю, нам лучше выехать в десять тридцать, чтобы успеть занять места.

– Мы это еще вчера решили.

– Да, кажется.

Клейтон хотел было ускользнуть к себе в кабинет, но Рейчел остановила его:

– Где ты был вчера вечером?

Он медленно обернулся.

– После того как мы послушали новости, я пытался поработать над романом, но у меня разболелась голова. Я вышел прогуляться, и надо сказать, продолжительная прогулка принесла мне облегчение. Я вернулся в гораздо лучшем состоянии.

– Как-то непредсказуемо они вдруг случаются, эти твои головные боли, – сухо заметила Рейчел, разворачивая «Нью-Йорк тайме».