Текст книги "Том I: Пропавшая рукопись"

Автор книги: Мэри Джентл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 46 страниц)

«Старается достать меня», – подумала Аш, внешне никак не проявляя гнева.

– Я себя не обманываю. Да, вероятно, я умру, – дрожа от холода, она обернула руки складками шерстяной юбки. Где-то в коридоре за дверью послышались шаги и смолкли, шум заглушала стальная дверь.

Годфри сказал:

– Я всего лишь необразованный бродячий проповедник. Ты это знаешь. Я буду молиться нашей Богоматери и всем святым, я сдвину небо и землю, чтобы освободить тебя, ты знаешь. Но я во всем тебя подведу, если не попробую тебе объяснить… если ты не осознаешь, что можешь погибнуть до того, как успеешь привести в порядок свою душу. Когда ты последний раз была на исповеди? До битвы при Оксоне?

Аш открыла рот и снова закрыла. И наконец, проговорила:

– Не помню. Правда, не помню. Это имеет значение? Годфри тихонько усмехнулся и провел рукой по лицу.

– Чего ради я хлопочу? Ты полная язычница, дитя, и мы оба это знаем.

– Прошу прощения, – сказала Аш с искренним раскаянием. – Прости, что не могу быть для тебя хорошей христианкой.

– Представители Господа на земле не очень-то добры. – Годфри Максимиллиан склонил голову набок, прислушиваясь, потом снова расслабился. – Ты молода. У тебя нет родных и близких, ни дома, ни имения, ни хозяина, ни хозяйки. Я наблюдал за тобой, дитя; я знаю по крайней мере еще одну причину, кроме похоти, по которой ты вышла замуж за Фернандо дель Гиза. Все человеческие связи твои связаны с деньгами; и с концом контракта они распадаются. Такое свойство никогда не приведет тебя к союзу с нашим Господом. Я молился, чтобы ты нашла время повзрослеть и обдумать все это. В каменных стенах камеры раздалось эхо долгого хриплого мужского крика. Прошло несколько секунд, прежде чем Аш сообразила, что это не рядом кричат, а далеко – внизу, и достаточно долго, так что эхо успело долететь из гавани и перекричать крики чаек.

– А там карнавал, да?

– Да, вульгарный карнавал.

Аш задумчиво вытерла свой уголек несколько раз о листок бумаги, стирая тонкие линии. Она с хрустом измяла листок, поднялась с колен и выбросила его из окна. Угольную палочку спрятала под край тюфяка.

– Годфри… В каком возрасте у зародыша появляется душа?

– Некоторые авторитеты говорят – в сорок дней. Другие – что он обретает душу, когда начинает быстро двигаться, и мать чувствует ребенка в утробе. Святая Магдалена, – ровным голосом произнес он, – значит, вот в чем дело?

– Сюда я прибыла с ребенком. Меня били, и я выкинула. Вчера. – Аш поймала себя на том, что опять быстро взглядывает на черное окно, в котором никогда не видела солнца, в которое никогда не видела подтверждения, что на свете бывает день. – Нет, позавчера.

Он накрыл ее руку своей. Она опустила глаза.

– Дети от кровосмешения – грешники? Годфри крепче взял ее за руку:

– Кровосмешение? О каком кровосмешении можно говорить, если ты зачала от мужа?

– Нет, я не о Фернандо. Это я. Плод кровосмешения. – Аш смотрела на противоположную стену. Не глядя на Годфри Максимиллиана, она развернула свою руку так, что ее ладонь скользнула в его ладонь, и так они и сидели, прислонившись спинами к стене, их разделяла сверхпрочная холодная ткань тюфяка.

– У меня ведь есть семья, – сказала она. – Ты их видел, Годфри. Фарис и все эти тутошние рабы. Амир Леофрик выводил их… нас… как скот. Он случает сына с матерью, дочь с отцом, его семья занимается этим с незапамятных времен. Если бы я родила ребенка, он был бы плодом инцеста более ста раз. – Теперь она повернула голову так, чтобы видеть лицо Годфри. – Мой ребенок мог быть уродом. Чудовищем. Я и сама могу оказаться самым настоящим чудовищем. Тут даже не в моем Голосе дело. Не всякое уродство проявляется внешним образом.

Он старался избежать ее взгляда, веки его дрожали. Она подумала, что никогда раньше не замечала, какие длинные и красивые у него ресницы. Ее руке стало больно, она посмотрела – и увидела, что у него побелели костяшки, так сильно он сжимал ее руку.

– Как… – Годфри закашлялся. – Откуда ты узнала, что это так? Кто тебе сказал?

– Амир Леофрик, – объяснила Аш. И ждала, пока Годфри глянет снова ей в лицо. – И еще я спрашивала каменного голема.

– Ты спрашивала…

– Амир желал узнать, фальшивка я или нет. И я ему рассказала. Если я и вправду могу слышать Голос, тогда я должна была услышать Голос его военной машины. – Другой рукой Аш стала отдирать пальцы Годфри от своих. В том месте, за которое он ее держал, ее кожа стала бескровно белой.

– Он вывел, наконец, себе полководца, который слышит эту машину, – продолжала Аш, – но сейчас… ему второй не нужен.

– Iesu Christus Viridianus? Christus Imperator, note 124Note124
  Зеленый Христос, Христос Вседержитель.


[Закрыть] – проговорил Годфри потрясенно. Он смотрел на свои руки, не видя их. Худой, изголодавшийся: бедный священник, проживающий в какой-то карфагенской квартирке, зависящий от пожертвований таких врачей, как Аннибале Вальзачи, живущий ради получения информации. А бесплатно информации не получишь.

В наступившем молчании она сказала:

– Когда ты молишься, Годфри, тебе отвечают?

Этот вопрос вывел его из оцепенения.

– Было бы самонадеянным говорить так.

Все ее тело было напряжено для сопротивления холоду, ослабленному, насколько это было возможно, толстыми каменными стенами. Она зашевелилась на тюфяке.

– Вот здесь у меня, – она прикоснулась к своему виску, – здесь не собрание святых. Я так на это надеялась, Годфри. Я как будто надеялась, что со мной говорит святой Георгий или кто-то из святых-солдат, знаешь?

Он слабо улыбнулся уголком рта:

– Я полагаю, ты на это и должна была надеяться, дитя.

– А на самом деле я слышала Голос не святого, а машины. Хотя машина могла быть изготовлена только чудом. Был ли ясновидящий Гундобад настоящим проповедником Господа? – Она смотрела на Годфри насмешливо, не давая ему времени ответить. – А когда я слышу его, я даже не слушаю.

– Не понял.

Аш даже подпрыгнула на месте и ударила кулаком по тюфяку.

– Мне вовсе не просто его слушать. Когда говоришь, например, ты, а я слушаю, мне не надо прилагать усилий, чтобы тебя слышать.

– Я часто чувствую, что тебе даже и обращать внимания не приходится, – попытался подшутить Годфри, но этим совсем расстроил ее. И виновато улыбнулся. – И что еще в этом есть такого?

– Голос. – Аш сделала беспомощный жест. – У меня такое чувство, будто я тащу веревку или – ты не поймешь, но иногда в битве ты можешь заставить кого-то напасть на тебя некоторым образом, тем, как ты стоишь и держишь свое оружие, тем, как ты двигаешься, – ты предлагаешь противнику зазор, путь сквозь твою оборону, ты как бы провоцируешь – и они пойдут туда, куда ты их тянешь, и тут-то ты их и прикончишь. Я никогда не замечала такого, когда надо было задать один-два вопроса, но Леофрик заставил меня слушать каменного голема так долго… Я что-то особенное делаю, Годфри, когда его слушаю. Я как бы предлагаю ему… путь войти в мое сознание.

– Есть совершение поступка и несовершение его, – Годфри опять развеселился. Неожиданно он глянул на дверь и заговорил тише. – Как много ты можешь узнать от него? Может он сообщить тебе, как смыться отсюда?

– Вполне. Вероятно, скажет, где стоят стражники. – Аш поймала взгляд Годфри. – Я говорила с рабами. Когда Леофрик хочет узнать, какие вопросы по тактике задает Фарис, он спрашивает машину – и она ему передает.

– Голем передаст амиру, о чем спросишь его ты, да? Она пожала плечами и отрывисто проговорила:

– Может быть. Если «вспомнит». Если Леофрик надумает спросить. Естественно, он надумает. Он умен. И тогда меня изловят. Они просто сменят список дежурств стражников. Может быть, изобьют меня – чтоб не лезла, куда не следует.

Годфри Максимиллиан взял ее за руку. Он уже повернулся к двери почти всем телом:

– Рабы не всегда говорят правду.

– Я знаю. Если я бы собралась, – Аш сделала еще один неопределенный жест, пытаясь сформулировать мысль, – спросить, что он знает, я бы спросила прежде всего о другом. Годфри, я бы спросила, почему здесь такой холод? Амир Леофрик не знает ответа на этот вопрос, и он напуган.

– Да тут любой…

– В этом-то и дело. Здесь и все остальные боятся. Я подумала, что они сделали что-то для своего крестового похода, – но такого холода они не ожидали. Это тебе не Вечный Сумрак, это что-то другое.

– Может, это последние дни… В коридоре раздались тяжелые шаги. Годфри Максимиллиан быстро отпрянул к двери, разглаживая свои одежды.

– Постарайся вытащить меня отсюда, – быстро и тихо проговорила Аш. – Если я не услышу от тебя чего-то, я постараюсь любым способом, какой в голову придет.

Сильной рукой он обхватил ее за плечи, толкая ее назад, на колени, хоть она старалась остаться на ногах, но все же она оказалась стоящей на коленях перед ним в тот момент, когда открылась дверь и вошли солдаты. Годфри перекрестился, поднял крест со своей широкой груди и благоговейно поцеловал его.

– У меня есть одна мысль. Но тебе она не понравится. Absolve te, note 125Note125
  Правильнее было бы «Ego te absolvo» – отпущение грехов.


[Закрыть] дитя мое.

С Альдериком вошел другой назир, не Тиудиберт, заметила Аш; не было с ним и людей Тиудиберта. Командир ариф отошел в сторону, пропуская к выходу своих солдат и с ними Годфри Максимиллиана.

Аш бесстрастно наблюдала.

– Ты должна быть осторожнее в своих словах, франкская девчонка, – заметил ариф Альдерик. Он оперся рукой о стальную дверь и, вместо того, чтобы закрыть ее за собой, закрыл ее перед собой и повернулся лицом к ней. – Это дружеское предупреждение.

– Во-первых, – Аш подняла руку и загибала пальцы, – с чего ты решил, что я не знаю, что всегда есть подслушивающие? Во-вторых, почему ты решил, что меня волнует, что ты доложишь своему господину амиру? Он сумасшедший. В-третьих, он уже принял решение разрезать меня на куски, так о чем мне беспокоиться?

К концу своей речи она стояла, оперевшись кулаками о бедра, задрав кверху подбородок; и ей удалось проговорить все это вполне бодро, если учесть, что каждый раз, поднимаясь на ноги, она чуть не падала от голодной слабости. Большой бородатый мужчина неловко переминался с ноги на ногу. Его что-то в ней беспокоило; через несколько секунд Аш сообразила, что его смущал контраст между ее одеждой и позой.

– Советую быть осторожней, – упрямо повторил капитан визиготов.

– Почему?

Ариф Альдерик не ответил. Он прошел мимо нее к окну, прислонился к оконному проему в красной гранитной стене и взглянул на небо. В комнату ветер доносил зловоние гавани.

– Ты делала когда-нибудь что-то такое, за что позже было стыдно, франкская девчонка?

– Что? – Аш смотрела на его затылок. Сгорбившиеся плечи… он чувствует неловкость! От холода у нее встали дыбом волоски на руках. Что это с ним творится?

– Я тебя спросил, делала ли ты когда-нибудь что-то, за что потом было стыдно? Когда была солдатом? – Он повернулся лицом к ней, оглядел ее сверху донизу и повторил более твердо: – Когда ты была солдатом?

Аш сложила руки. Она удержалась и не ляпнула первое пришедшее на ум, а вместо этого стала рассматривать визигота. На нем, кроме белой мантии и кольчуги, была грубая куртка из козлиной шерсти, зашнурованная, как крестьянская туника; сапоги, подбитые мехом, а не сандалии. За поясом у него были кривой кинжал и меч с узким прямым крестом. Слишком насторожен, чтобы на него нападать,

Она просто ответила:

– Да, как все. Делала.

– Расскажешь мне?

– Зачем… – Аш прервала себя. – Да ладно. Пять лет назад. Я была в засаде, в маленьком городке на границе Иберии. Наш господин не разрешил жителям города выходить. Он хотел, чтобы они съели все гарнизонные припасы, и тогда им пришлось бы сдаться. Но командир гарнизона этого не хотел, и он их выводил в крепостной ров. И так они оказались, двести человек, в канаве между двумя армиями, никто не собирался их пустить назад в город или отпустить на все четыре стороны. Мы убили двенадцать человек, пока они нам поверили. Это тянулось целый месяц. Они умирали от голода. Запах был… что тут говорить, даже при осаде…

Она взглянула на Альдерика. Тот внимательно рассматривал ее.

– Я уже эту историю не раз рассказывала, – продолжала она. – Обычно, чтобы отговорить таких, кто просится в наемники, кому лет четырнадцать и кто считает, что в отряде главное – красиво держаться в седле и побеждать в честной схватке благородного противника. Вряд ли у вас такие есть. Чего я им не рассказываю – это о том, чего стыжусь более всего, – это о новорожденных. Наш господин говорил, что они не должны отправляться в ад некрещенными, так что он позволил жителям города передавать их нам. Мы отдавали их полевому священнику, он их крестил – и мы возвращали их назад, в канаву.

Бессознательно она приложила ладони к животу.

– Мы так и поступали. И я тоже. И это длилось неделями. Они погибали от голода и отправлялись прямо в рай… но этого я забыть не могу.

Ариф кивнул:

– Мы берем в рекруты детей лет с четырнадцати, для службы в домашних армиях. – Только раз в его черной бороде блеснули белые зубы, а потом выражение его лица изменилось. – Я занимался младенцами. Мой амир – Леофрик – он поставил меня работать в бараках для… породистого скота.

Она смотрела на него, не понимая.

– Это такие бараки, где выводят рабов. Маленькие – не больше этой камеры, – Альдерик жестом обвел ее камеру. – Мой амир поставил меня и мой взвод отбирать ошибки, когда им исполнялось двенадцать-четырнадцать недель. – Ариф резким жестом стащил шлем, вытер свой белый лоб, вспотевший, несмотря на холод. – Ничего с тех пор – за двадцать лет непрерывной войны – я не делал более мерзкого. Перерезать горло младенцев – большую вену, вот в этом месте – и потом… просто выбрасывать их. Из окон, таких, как это, в гавань, как отбросы. Никто из нас не задавал вопросов моему амиру. Делали что приказано.

Он беспомощно пожал плечами и встретился с ней глазами.

Она смотрела в лицо Альдерика, осознавая, что – если такое действительно было с ней, если она и вправду родилась здесь, в этих загонах для… породистого скота – не исключено, что именно он, Альдерик, чуть не убил ее. Он просто перерезал ей горло и выбросил в окно – двадцать лет назад. И теперь он об этом догадался.

– Итак, – начала Аш. Она дружески улыбалась Альдерику. – Значит, Леофрик уже тогда был ненормальным, не так ли?

Она заметила, что ариф на миг сконфузился, насупился – может ли женщина быть такой бестолковой? – и уловила еле заметное подтверждение.

Слабый кивок.

С упреком ариф произнес вслух:

– Так говорить о человеке, который может стать королем-калифом, неуважительно.

– Если империя визиготов выберет Леофрика, значит, вы заслуживаете того, что получили! – Она поднесла руку к шее. Теперь Аш была уверена, что на шее у нее виден давний белый шрам, до которого так давно, в Кельне, дотрагивался Фернандо дель Гиз. – Я всегда считала, что это просто был какой-то несчастный случай, что-то в детстве… Значит, ты был недостаточно добросовестным. Четверть дюйма в ту или другую сторону, и я бы сейчас с тобой не разговаривала, а?

– Даже тупая свинья не может все делать безупречно, – скорбно сказал Альдерик. – Случаются несчастные случаи. Чистая случайность. Глупая, слепая случайность. Она вспотела от этой мысли.

– Но почему таких маленьких? – вдруг спросила она. – Эти дети… Может, следовало бы их вырастить, по крайней мере пока они не начнут говорить, прежде чем Леофрик обнаружит, могут ли они общаться с каменным големом?

Альдерик посмотрел на нее странным взглядом. Целая секунда ей потребовалась, чтобы понять, что так смотрят солдаты на гражданских лиц, считающих нерациональными какие-то приемы массового убийства на поле боя.

– Не обязательно ждать, пока они заговорят, – объяснил Альдерик. – Он ничего от них не узнает. Младенцев держат в другой части дома; он ждет, пока они станут достаточно большими, чтобы отличать настоящую боль от голода или неудобств, и тогда он им причиняет сильную боль – обычно жжет на огне. Они кричат. Тогда он спрашивает каменного голема, слышит ли он их.

Аш думает головой и телом. Телом она как бы прочитывает его тело, оценивает, не находит в нем недостатка бдительности, нет никакого шанса выхватить нож, вырвать меч. Голова говорит ей, что она ничего не могла бы сделать оружием, даже если бы имела его.

– Ведь эти дети были – дети рабов, – сказал ариф, совершенно не думая о том, что перед ним стоит рабыня, – мне чаще всего ночами снится, что я все еще этим занимаюсь.

– Мне рассказывали о таких снах.

Но, помимо прозвучавших в камере слов, тут происходит какой-то бессловесный дружеский обмен мыслями, эмоциями. Аш, с блестящими глазами, потирала руки о свои шерстяные рукава.

– У солдат больше общего с другими солдатами, чем со своими господами, с амирами, ты не замечал, ариф Альдерик? Даже с солдатами вражеской стороны!

Альдерик прикоснулся правой рукой к груди, там, где сердце:

– Я бы хотел встретиться с тобой на поле боя, женщина!

– Желаю тебе, чтобы исполнилось твое желание!

Это прозвучало довольно резко. Визигот откинул назад голову, задрав бороду кверху, и захохотал. И двинулся к двери.

– И кстати, скажу, пока ты здесь, – заметила Аш, – кормят тут ужасно, но все-таки пусть дают этой дряни побольше. Альдерик засиял улыбкой и покачал головой:

– Тебе стоит только пожелать, женщина!

– Я желаю.

Стальная решетка закрылась за ним. Замерли вдали звуки задвигающихся металлических засовов, остался только вой поднимающегося ветра. По резному красному граниту снаружи застучали капли холодного дождя.

Нечем отсчитывать проходящие часы суток, слышались только не несущие информации гудки – никаких передвигающихся по небу созвездий, никаких изменений шагов по коридору или колокола в какой-нибудь домашней церкви: Дом Леофрика, казалось, гудит от бурной деятельности своих обитателей все двадцать четыре часа суток. Она надеялась, что Альдерик пришлет хотя бы раба или солдата с едой в течение часа; но никто не явился. Когда каждый час кажется последним, когда любой звук ключа, отпирающего двери, может быть знаком конца, время тянется невероятно медленно. Может быть, прошли минуты, когда ее, с больной головой и качающуюся от слабости, заставил вскочить на ноги звук скрежета металла о металл.

Вошли два солдата с булавами, встали по обе стороны узкой двери. Уже не было места ни для кого, и Аш отодвинулась к окну. Между стражниками протиснулся ариф Альдерик. А за ним – бородатый, в рясе. Годфри Максимиллиан.

– Дерьмо! Уже? Сейчас? – требовательно спросила Аш, но Годфри покачал головой, как только их глаза встретились.

– Господин амир Леофрик решил, что тебя нужно сохранить здоровой, пока ты ему не понадобишься, – Годфри Максимиллиан почти незаметно споткнулся на последнем слове: она заметила, как Альдерик про себя взял на заметку недовольную интонацию священника.

– И что?

– И тебе нужны прогулки. Каждый день понемногу.

Отлично придумано, Годфри.

Аш встретилась глазами с Альдериком.

– Итак, ваш господин собирается выпустить меня из этой каменной коробки?

Ага, как же. Ты, наверное, шутишь! При всех возможных обстоятельствах…

Альдерик сказал бесстрастно:

– У амира есть надежный союзник, он поручает тебя его присмотру на час каждый день с сегодняшнего дня до коронования. Возможно, только сегодня.

Аш не двигалась. Она переводила взгляд с одного на другого. Потом вздохнула, слегка расслабилась и подумала: «В городе политическая машина работает во всю мощь, откуда мне знать разных союзников, врагов, сделки, подкупы, трюки – и если какие-то лицемерные махинации ради Леофрика позволят мне выйти из камеры, мне наплевать, что я всего этого не знаю. Мне надо только, чтобы за мной не следили немножко – всего на десять ударов пульса, и только меня и видели…»

– И кого же господин амир считает своим надежным союзником? – спросила Аш. – Кому он доверяет следить за мной, когда я нахожусь вне камеры? Не станем притворяться, что я вернусь сюда, если это будет зависеть от меня.

– Хватит! – свирепо сказал ариф Альдерик. – Я сам решил, кого. Назир!

Солдат повыше ростом прикрепил кожаным вытяжным шнуром свою булаву на эфес меча и отсоединил от пояса длинную цепь из стальных звеньев. Аш подняла подбородок, когда он приблизился и начал пристраивать цепь под ее железный ошейник.

– Ну, так кто? – удалось ей выдавить. Выражение лица Альдерика было чем-то средним между грубым юмором и неодобрением.

– Союзник. Один из ваших аристократов. Мне сказали, что ты его знаешь. Баварец.

Аш наблюдала, как назир наклонился и прикрепляет оковы к ее щиколоткам. Холодные металлические звенья отвисали вниз и тянули за ошейник. Она могла бы удушить его цепью, но ведь тут остаются другие.

– Баварец? – резко переспросила она. – О дерьмо, не может быть!

Годфри Максимиллиан поднял брови:

– Я же говорил, что тебе это не понравится.

– Значит, Фернандо! Так? Он приехал на юг! Долбанный Фернандо дель Гиз!

– Ты его собственность, – с каменным лицом сказал Годфри. – Он твой муж. Ты в полной его власти. Я убедился, что амир Леофрик должным образом осознает это обстоятельство. Фернандо дель Гиз может считаться полностью ответственным за тебя. Господин амир согласился на час предоставить тебя обществу твоего мужа, каждый день, под его честное слово.

– Предполагаю, что комнатная собачка Фарис будет неплохо сторожить тебя, – заключил ариф Альдерик, – поскольку от этого зависит его жизнь.

«Конечно, – думала Аш, – любой может запросто воспользоваться мной, чтобы избавиться от Фернандо. У него врагов хватает. Любой, в том числе и господин амир Леофрик…»

– Хрен с ней, с политикой, – вслух проговорила Аш, – жаль, что не могу просто врезать кому-нибудь!

2

Прямо перед сидевшей верхом Аш встал на дыбы лошадиный череп. Его пустые белые глазницы и длинные желтые зубы ухмылялись ей, отбеленные кости черепа отражали яркий свет греческого огня.

– Карнавал! – проревел пьяный мужской голос. Несущий лошадиный череп дико махал руками среди развевающихся красных лент.

– Сукин сын!

Аш укоротила поводья, всей тяжестью тела наклонилась вперед, пытаясь опустить вставшую на дыбы кобылу. Цепь сковывала щиколотки и проходила под брюхом кобылы, натирая нежную кожу на животе животного. Звенела цепь, связывающая ошейник Аш и удила. Кобыла подняла морду кверху, пена стекала по ее шее.

– Опускайся, – приказала Аш, стараясь повернуть лошадь назад, подальше от уличной толпы. По обе стороны от нее двое верховых солдат прижимались так, что угрожали раздавить колени; и позади нее скакали две обученные кавалерийские лошади. – Опускайся.

Передовой всадник эскорта наклонился вниз и одной рукой схватил кобылу за уздечку. Удерживая кобылу, он ударил по маске кутилы. Тот зашатался, заорал и, мертвецки пьяный, исчез в толпе.

Приблизился другой всадник.

– Мы едем за город, – объявил ей Фернандо дель Гиз, рядом с ней он возвышался в седле, поглаживал птицу под капюшоном, которая сидела, крепко вцепившись в его запястье: слишком мала для большого ястреба, слишком велика для сокола-сапсана.

Желание не охватило ее, как бывало раньше при его появлении; только при виде его лица, знакомого до мельчайшей черточки, у нее ухнуло сердце.

Вперед немедленно выехали шестеро из эскорта, оттеснив в сторону бражничающих карфагенцев. Холодный ветер обжигал лицо Аш; толкнув кобылу коленями в бока, она погнала ее вперед и, высвободив руки, надела капюшон на меховой подкладке, прикрывая лицо, и плотно запахнула на себе подбитый мехом шерстяной плащ.

– Сукин сын, – проворчала она, – интересно, как я поеду верхом в таком состоянии?

Она была как в ловушке: щиколотки связывала цепь, протянутая под брюхом кобылы. Даже если бы она случайно соскользнула с седла, ее проволокло бы головой вниз по булыжникам мостовой; вряд ли такая смерть намного лучше, чем приготовленная для нее Леофриком.

– Давай, шевелись, красотка, – Аш погладила кобылу. Кобыла, довольная тем, что ее окружают девять-десять соседей по стойлу, теперь шагала тяжелой поступью между лошадьми соратников Фернандо дель Гиза. В большинстве это были вооруженные немецкие воины. Недоброжелательные и настороженные.

«Вот было бы чудо, если бы мне в какой-то момент удалось уговорить тебя сбежать, унести меня отсюда, – угрюмо думала Аш, наклоняясь вперед и похлопывая кобылу по шее. – Похоже, ты – мой единственный шанс…»

Прямые, как по линейке, сбегающие вниз улицы освещал сильный сине-белый греческий огонь, высвечивая в толпе людей в масках цапли, в кошачьих головах из раскрашенной кожи, в медвежьих – с острыми, как нож, клыками. Аш показалось, что перед ней промелькнула женщина, но она быстро сообразила, что это бородатый купец в женской одежде. Вокруг пленницы раздавалось пение грубых мужских голосов, шум эхом отдавался от стен зданий; толпа расступалась, разгоняемая эскортом, размахивающим клинками.

Фернандо дель Гиз правил чалым, натягивая поводья, его оруженосцы следовали за ним.

Сверху, с городских ворот кто-то гортанно прокричал на карфагенском готском:

– Сутенер, немецкий жополиз!

Собрав остатки самообладания, Аш заговорила, только потом сообразив, что в данных обстоятельствах этого говорить не следовало:

– Ну, ну. Кто-то распознал твое личное знамя. Каково?

Она не смогла прочесть выражения лица Фернандо, его было плохо видно из-под носового стержня стального шлема в форме желудя. «Кретинка, последнее, что я сделала в Дижоне, – врезала ему по морде в присутствии его визиготских коллег; может, пора научиться держать рот на замке? ».

Она отметила, что он держится в седле своего пятнистого чалого как-то утомленно, что его куртка с изображением орла местами потерта, в одном месте даже шов разошелся. По его позе она поняла, что ему из последних сил приходится держать спину прямой, что роль ренегата далась ему нелегко, как бы ни была она необходима для сохранения жизни. Нет, он уже не прежний золотой мальчик.

Фернандо передал свою охотничью птицу оруженосцу и снял шлем.

– Может, хватит пинать меня? Они разрешили мне сохранить Гизбург. – В голосе его прозвучала жалкая потуга на юмор, и, встретив взгляд его зеленых глаз, она заметила, что они налиты кровью и стали мутно-красными: такие глаза бывают у того, кто недосыпает. – И орла я своего сохранил.

Аш почувствовала, что у нее горит лицо. Она смотрела вперед во тьму, за городские ворота. Я что, и впрямь собираюсь просить его о помощи?

А что мне остается делать сейчас?

На шее у нее замкнуто стальное кольцо толщиной в полдюйма, тупое и неоспоримое, скованы запястья и щиколотки. Она прикована цепью к лошади. Вокруг – вооруженная стража, а у нее нет вооруженных друзей. В таком состоянии ее вывезут в пустыню за стенами Карфагена, а через час ввезут обратно, в Карфаген.

Может, рискнуть – напугать кобылу, но тут возникает риск, что в том невероятном случае, если животное понесет, оно ее сбросит и затопчет. Но и тогда – она все равно прикована стальными оковами, которые Дикон Стур разбил бы одним ударом на наковальне; но Дикон далеко, за полмира отсюда, если еще жив. Если они все не погибли.

Но я на это пойду.

Ей не того стыдно, что она попросит Фернандо о помощи. Стыдно другое – что сделает это из страха. А он слабый человек; как бы этим воспользоваться?

Она смешливо фыркнула и утерла слезящиеся глаза:

– Фернандо, что потребуешь за то, чтобы отпустить меня? Просто отвернись на пять минут, мне этого хватит.

Только дай мне слиться с толпой рабов или с темнотой, пусть я еще в Северной Африке, пусть я в сотнях миль от дома.

– Леофрик прикажет меня убить. – В его голосе звучала привычная уверенность. – Ты мне не можешь предложить ничего. Я видел, что он делает с людьми.

Сказать этому типу, моему мужу, что сделает со мной Леофрик через два-три дня?

– Ты здесь живешь, в его Доме, ты, наверное, у него в фаворе. Ты выкрутишься…

– Я не выбирал, где мне жить, – фыркнул баварский рыцарь. – Если бы я не был твоим мужем, меня бы уничтожили сразу после Оксона – за дезертирство. Они пока еще считают, что могут воспользоваться мной как рычагом воздействия на тебя. Как источником информации.

– Тогда помоги мне убежать. – Она говорила неуверенно, как бы про себя. – Через два-три дня Леофрик свяжет меня и распотрошит, и тогда ты им не будешь нужен!

– Что? – Он взглянул на нее, и на секунду выражение его лица напомнило ей лицо его сестры – Флоры дель Гиз. Выражение страдания. Потрясения. Боли. Он тихо вскрикнул: – Нет! Я ничего не могу!

В ее голове промелькнула мысль, что она может никогда больше не увидеть Флору. И она почувствовала острую боль, но заставила себя отбросить эту мысль.

– Да хрен с тобой, – она прерывисто дышала. – Я была уверена, что именно так ты и скажешь. Выслушай меня!

Голос ее утонул в топоте копыт: кони проезжали под городскими воротами.

Он выразительно взглянул на нее, но она не смогла прочесть его взгляда.

От тьмы, окружившей их сразу за стенами города после ярко освещенных городских улиц, Аш почти ослепла. Она почувствовала, что слишком сильно натягивает поводья, и отпустила их. Кобыла забеспокоилась и бочком направилась к жеребцу Фернандо. Аш подняла голову к черному небу, усыпанному ясными звездами, сияющими в холодном воздухе

Значит, сейчас ночь… А я сомневалась.

Когда глаза привыкли к темноте, Аш обнаружила, что звезды яркие, почти как луна. И она ясно разглядела лицо Фернандо: он покраснел.

– Прошу тебя, – повторила она.

– Не могу, – повторил он.

Холодный ветер сек лицо. От паники у нее переворачивалось все внутри, она думала: «И что же теперь?»

Высоко на небесном своде сиял Козерог. Они выехали на мощеную дорогу. По обе стороны дороги к городу шли большие кирпичные арки двойного акведука. note 126Note126
  Существуют археологические доказательства наличия только одного римского акведука: длиной 90 км, он подавал в день 8,5 миллионов галлонов воды в Карфаген из Загуна. Остатки его можно видеть до сих пор.


[Закрыть] Из-за цоканья копыт и обрывков разговоров воинов и оруженосцев Фернандо слышалось слабое журчание бегущей воды. В звездном свете бесцветными казались колонны, украшенные по верху изображениями гранатов.

Она придержала кобылу и стала отставать.

– Аш… – предостерегающе проговорил Фернандо.

– Двигай, – прищелкнула языком Аш. Укутанная в зимнюю попону кобыла рванулась вперед. Два длинных прыжка – и она опять оказалась в центре кавалькады, подле Фернандо. Аш выпрямилась в седле, поглядывая в промежутки между всадниками.

Когда они проезжали мимо ближайшей арки акведука, Аш заметила в угольно-черной тени резную фигуру большого зверя, расслабленно возлежащего с поднятой головой. Бледный выветрившийся камень светился, фигура была в пять-шесть раз выше человеческого роста. Аш рассмотрела, что это был лев с женской головой: на каменном лице миндалевидные глаза и легкая улыбка.

Поравнявшись со следующей аркой, она увидела под ней еще одну статую. Эта была из кирпича, судя по форме и обводам боков – самка благородного оленя: в ошейнике и короне, крошечные панты отбиты. Аш повернула голову и посмотрела на противоположную сторону дороги. Дальний акведук был в более густой тени, но что-то светилось под черными арками: смутно виднелась гранитная статуя человека с головой змеи. note 127Note127
  Насколько нам известно, не сохранилось ничего от этого «каменного зверинца».


[Закрыть]