Текст книги "Древний свет"

Автор книги: Мэри Джентл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 47 страниц)

«Она слишком хорошо знает меня, – подумала я, – и я не знала ни одного случая, чтобы Рурик Орландис просила кого-либо о помощи». И так же просто я позволила своему сознанию уйти от всего: от мира, от сада на крыше, от вечернего неба.

Потому что был город в тумане и серебре…

Я помню:

Темнота абсолютная, такая, что я не вижу, высоки ли стены или высоко ли находится потолок этого огромного зала. Есть лишь чернота пространства и бездна. Я чувствую ее холод на своей коже. Пол под моими ногами – зеркальная чернота, он выполнен из того редкого хирузета, который могут использовать только представители имперской линии крови. Я вижу отражение своего испуганного лица: лицо старой женщины расы рабов.

Я поднимаю голову. Брезжит слабый свет, достаточный, чтобы видеть основания огромных колонн, имевших ярды в окружности и исчезавших вверху, в темноте. И…

Он здесь.

Ступени поднимаются к возвышению. На нем находится конструкция из черного хирузета, представляющая собой и трон, и мавзолей; ее верх выполнен в форме вьющихся растений и ликов смерти. Сине-сиреневый свет одной из плавающих сфер создает движущуюся черноту в пустых глазницах. А он сидит, прислонившись спиной к этому трону-надгробию. Его светлая грива блестит, его руки словно покрыты золотой пылью. Я вижу, как он смотрит вверх, в эту безграничную черноту: последний, потерянный наследник славы.

Здесь не слышно эха ритуального пения, ритуал забыт. Не ощущается слабого разложения, жертвоприношения, ожидающего ножа. Здесь есть лишь пустота.

Из тени трона выходит молодой мужчина. Его темная кожа и грива говорят о том, что он из расы рабов, но у него желтые глаза. Он одергивает на себе мантию всех цветов восхода солнца и становится на колени на возвышении. Его шипящий голос звучит в огромной пустоте зала:

– Рабыня, подойди ближе.

Мое старое тело болит. Оно трясется не от возраста, но от страха, и я, прихрамывая, подхожу ближе, опускаюсь на колени на эту зеркальную тьму. Я склоняю голову и не говорю ни слова.

Покрытые золотой пылью руки сжимаются в кулаки, его голова поднимается одним быстрым, как у животного, движением, и вот Он: Сантендор'лин-сандру, Повелитель Феникс и Последний Повелитель. Он говорит на языке Золотой расы Империи, которого не должна знать рабыня. Если бы он подумал, что я…

И он стоит, Сантендор'лин-сандру – небольшая яркая фигура на фоне окружающей черноты. Опускаясь на колени возле подножия возвышения, я вижу: он поднимает руки, как если бы мог объять это уничтожение:

– О, моя сестра, моя любовь, ты, которая я сам! Поскольку она вошла в город, великая раса погибнет, поскольку она вошла в город, бедствие пожирает его живую плоть, и это бедствие невозможно остановить или задержать! Из хирузета, который был живым, оно творит смерть. Из жизни оно творит молчание, тишину и свет… И неудержимо распространится из городов, превратит землю в кристалл и не прекратится до тех пор, пока вся земля не станет одним бесплодным зеркалом, и лишь ветер будет гнать по ее лику серебряную пыль… О, Зилкезра, ты достойна величайшей похвалы!

Все стихает. На мгновение я страшусь этой власти, страшусь того, что могут возродиться древние ритуалы. В темноте скрывается угроза. И вот уже затихают отзвуки этой древней власти… И Сантендор'лин-сандру снова занимает свое место на темном троне. Он подает краткий знак темнокожему рабу. Мужчина с темной гривой поднимает голову:

– Слушайте слово Сантендор'лин-сандру, Повелителя Феникса, в великих залах Архониса. Слушайте его слово! Вы Наши дети, Мы создали вас из животных этого мира. Теперь Мы уходим во тьму, и вы должны последовать за нами. Теперь Мы уходим во тьму, слишком яркую для взора смертных, в сияние, которое поглощает и города, и землю, и море.

Он касается лбом пола, этот Голос Повелителя, а затем снова поднимается:

– Слушайте слово Сантендор'лин-сандру, вы, которые скрывались в уголках этого мира, стараясь покончить с ним. Древний свет встает теперь над миром. Однажды возникший, его невозможно погасить. Однажды создав его, от него невозможно излечиться. Слушайте его слово!

Во мне пульсирует страх, слепит меня так, что я ничего не вижу и могу лишь лежать, распластавшись на ледяном полу. Эхо шепчет в бездне тьмы над моей головой. Я подумала, что это мои глаза наблюдали за ним, этим последним Повелителем умирающего мира. А вдруг он знает, что мы старались сделать?

И вдруг зазвучал голос, подобный ветру в мертвых листьях. Это он, Последний Повелитель, говорящий на том языке, до пользования которым не снисходит Народ Колдунов: на языке рабов:

– Вы думаете, Мы не знаем вас? Вас, которые притаились в углах, называют себя Мастерами, передавая свои бледные воспоминания от одной жизни к другой… думая, что если Мы не истребляем вас как паразитов, то не знаем вас…

Я смотрю вверх, за распростертую и пришедшую в ужас фигуру Голоса Повелителя. Сантендор'лин-сандру улыбается: ястребиное лицо излучает сияние и жестокость. Его хриплый голос продолжает шептать:

– Беги, маленькое животное, Мы позволим тебе уйти. Беги, скройся. Отыщи какого-нибудь лжеца на юге, в Расрхе-и-Мелуур или в Эланзиире. Пользуйтесь Нашими трудами, как вы делали это в течение бесчисленных веков, чтобы передавать ваши ничтожные жизни от одного Мастера к другому… Это время кончается, и Наши труды не переживут этого древнего света. Ваша долговечная жизнь на исходе, маленькое животное.

Какой-нибудь лжец на юге. Меня слишком сильно трясет от страха, чтобы я могла стоять или говорить. Неужели он знает? Может ли он знать, что мы предпринимаем в ужасной спешке на юге: последнюю попытку подавить бедствие, внедренное в плоть этого мира…

Сантендор'лин-сандру смотрит вниз с трона-мавзолея. Черный хирузет блестит в свете цвета сирени и молнии. Я не в состоянии что-либо делать и лишь смотрю в это лицо.Его глаза желты, желты, как солнечный свет, как вечный полдень и бесконечное лето владычества Золотых…

– Попытайся, маленькое животное. Попытайся убить этот живой свет. Вы можете даже задержать его на время, Мы позволим это. Но вы не сможете сдерживать его вечно.Его нельзя убить. И вскоре, через несколько ударов сердца или тысячелетий, вы последуете за Нами.

Далеко на юге находится сооружение, которое в последующие века назовут Башней. Далеко на юге мы стараемся сдержать опустошение, поглощающее этот мир…

– Беги, маленькое животное. Беги.

Теперь темнокожий мужчина поднимается с пола, оправляя на себе мантии цветов восхода солнца, и спускается по ступеням с возвышения. В его руке алмазное сияние – ритуальный нож:

– Слушайте слово Сантендор'лин-сандру, Повелителя Феникса, в великих залах Архониса. Слушайте его слово! Вы должны донести Нашу речь до ваших товарищей в южных землях… но вы не вернетесь к ним незамеченными…

– Кристи. Кристи С'арант .

Надо мной раскинулся огромный купол неба, вытканный светом, льющимся от сияющих летних звезд Орте. От сильного аромата ночного цветка кацсиса и арниака першило в горле. Я даже могу смотреть на свои грязные руки, руки землянина, и не поднимать их, чтобы стереть с них кровавые ночные кошмары, висящие у меня перед глазами…

– С'арант .

– Да. – Глубокий вдох, немного выдержки. – Вы… я… Чародею не следовало бы ходить к нему; это слишком опасно!

Рурик Орландис усмехнулась, присев возле меня на корточки.

– Передача памяти может быть осуществлена, если тело попадает в Башню живым или недавно умершим. Вы, с'аранти , сказали бы, что нам нужны «живые клетки». Это неточно, но подойдет. – Она усмехнулась. – Если я когда-нибудь умру вне этих стен, позаботьтесь, чтобы мое тело возвратили сюда! Это произошло бы не впервые. Теперь это слишком опасно. Я не покидаю Башни. Кристи, хорошо ли вы себя чувствуете?

Ее щебетание закрепило меня в физической реальности. Я снова была в саду на крыше Башни, видела остывший зиир в керамических бокалах, ощущала ночной ветер, дувший из города. И вдали – Расрхе-и-Мелуур, закрывавший собою звезды.

– Вы должны рассказать мне об одной вещи, – сказала я. – Как вы сумели уничтожить древний свет…

Потом я могла лишь смотреть на нее.

– Это верно, – мягко сказала Рурик. – Вы это знаете. Древний свет нельзя уничтожить. Не потому, что он однажды был создан. Все, что нам удалось – это сдержать его. Мы все еще сдерживаем его. И, верно, эта «радиация», которая так мешает вашей технике, не результат ущерба, причиненного войной – это все то, что держит в узде древний свет. Если угодно, назовите это… – она без труда подбирала сино-английские термины, – подавлением. Антирадиацией.

Внезапно я осознала, что такое Башня, все находившиеся подо мной ее уровни. Созданная с использованием технологии Золотых, которая давно не существует и теперь не может быть воспроизведена…

– Это помещалось здесь, – сказала я.

Рурик встала, потягиваясь. Взглянула на меня сверху вниз.

– Здесь. Да, здесь. И если это все, что вам известно, то это все, что я вам расскажу. Однако теперь вы знаете, почему, кроме всего прочего, Башня должна уцелеть. И теперь вы знаете, почему я испытываю страх.

Глава 27. Молчание, тишина, свет

Гравий захрустел под моими ногами, когда я встала. Мое лицо овевал теплый ночной ветер. Шелестели листья арниака. Я споткнулась, потеряла устойчивость, и ортеанка подхватила меня под руку. Небо над нами было медленной вспышкой света; Звезды Сердца, серебристые, темно-красные и голубые, располагались так густо, что кромки крыши Башни выглядели на их фоне черным силуэтом. Я смотрела вверх, в эту глубину, в эту безбрежность… и вдруг почти физически ощутила тысячи лет, минувшие с тех пор, как пала Империя.

– Все это, – сказала я, – телестре , семьи Побережья, Города Радуги, Пустоши… все это, целые цивилизации, возникло в те годы, не ведая, что от них утаивали; это опустошение…

Рурик отпустила мою руку и откинула с лица нависшую гриву. Существуют некоторые выражения лица, неведомые тем из нас, кто живет лишь своей жизнью: у нее оно было таким. Я чувствовала себя в изоляции, чужой.

Я сказала:

– Как быть с их прошлыми жизнями? Ортеанцы не забудут, как действует наука Золотых, они не забудут, что этот древний свет не мертв, а только… пассивен.

Ортеанка усмехнулась, и в этом была вся Рурик, вся Орландис.

– Кристи, мой характер тоже не становится лучше, когда я напугана… Хорошо, я отвечу, но вы это знаете: сам Народ Колдунов едва мог понимать завещанную ему науку Древней Империи, и они никогда не позволяли расе рабов постичь ее в достаточной мере. Хотя, может быть, мы понимали ее лучше, чем наши хозяева… А что касается иного, то они, возможно, предполагали, что опустошение имело естественный предел и, достигнув его, прекращалось.

Затем она добавила более спокойным тоном:

– Может быть, они это знают. Не могу сказать. Они ничего не могли с этим поделать – только спрятать его так глубоко, чтобы никогда о нем не думать…

Над садом на крыше повисла тишина. Это усыпанное гравием пространство, заполненное каменными чанами с арниаком и ночным цветком кацсисом , очень походило на крыши Морврена или Таткаэра: слишком мирское для подобных откровений. И к тому же Мастер без мантии – всего лишь эта средних лет ортеанка-калека в простых брюках и сорочке с одним подколотым рукавом, со шрамом от клейма изгнания на лице.

Немного капризно, чтобы выиграть время, я спросила:

– А я сейчас Чародей или только частично?

Женщина разразилась смехом. Первое, на что я когда-то обратила внимание в Резиденции, в Таткаэре, восемь лет тому назад, – то, как ее темное и спокойное лицо освещается смехом, как почти физически загораются ее глаза.

– Нет, С'арант . Вы лишь прикоснулись к краю всего этого. У меня здесь около дюжины учеников вроде вас. За исключением того, что вы из иного мира, и у вас все же возможна реакция, которая несколько отличается от наших… Однако вы – на первой стадии. Отчасти.

Почти 19.00; близилось время связи, назначенной с Дугом. Я стояла в нерешительности, глядя в лицо амари Рурик Орландис, Рурик Чародея.

– Все, что у меня есть, это воспоминания, а воспоминания не всегда надежны. Рурик, вы должны представить мне доказательства.

Несмотря на то, что я видела полученные со спутников картины опустошения, бесплодные пустыни Эланзиира, северные Пустоши, Сияющую Равнину, несмотря на то, что существуют атмосферные помехи, влияющие на технику Земли, и, несмотря на то, что мои воспоминания о кристаллической смерти так ясны… мне все-таки нужны доказательства.

Рурик довольно весело сказала:

– Вы всегда были подозрительной старой… вот видите, у меня появился запас английских слов, и какое из них я хочу сказать?

– Э-э, не думаю, что мы станем так сильно в это углубляться….

Можно ли одновременно смеяться и содрогаться? Ее знание этого языка происходит из моей памяти восьмилетней давности… а то, что она прибегла к нему, не что иное, как дымовая завеса.

– Если вам нужна моя помощь, вы должны дать мне доказательства.

– Кристи, представляете ли вы себе, насколько трудно мне доверять кому-либо?

Я слышу в ее голосе того старца, что был Чародеем восемь лет назад, Т'Ан Командующую из Ста Тысяч и те фразы, которыми пользуюсь сама. Сколько же их, других, сколько поколений живет теперь в ее голове? Она смотрит на меня, эта женщина с иной планеты, сжав шестипалую руку с похожими на когти ногтями, звездный свет ярко освещает ее сильно выгнутые ребра и сухую кожу. Мне хочется последовать обычаю телестре , привести в порядок спутанную гриву, спускающуюся вниз по ее позвоночнику, утешить ее, как один ортеанец утешает другого. Но у меня есть лишь человеческие руки.

Ортеанка остановила взгляд на моем лице. Затем кивнула и повернулась, чтобы пройти обратно по саду. Я последовала за ней, почти зачарованная такой внезапностью. Она без единого слова прошла ко входу в Башню. Мужчина в коричневой мантии провел нас вниз, в коридоры, освещенные искусственным светом, еще ниже, в комнаты с коричневыми стенами, которые я смутно помнила по своему первому пребыванию здесь с Блейзом и Родион.

– Рурик…

Не оборачиваясь, она сказала:

– Я, может быть, совершаю самый неразумный поступок в моей жизни. Кристи, я восемь лет в долгу перед вами. Должна доказать, что я не столь безоглядно доверяю вам, как вы доверяли мне.

Коричневая Башня, как большинство вещей на Побережье, на девять десятых находилась под землей. Сама я бывала в тех уровнях, что соединяются с комплексом под Расрхе-и-Мелуур. Сейчас я ожидала, что мы отправимся гораздо ниже, однако вместо этого ортеанка проворно прошла по коридорам с гладкими стенами, мимо библиотеки и ее окон к комнате, которая, возможно, располагалась на один уровень ниже находившегося снаружи города. То была большая комната с низким потолком, с теми же гладкими коричневыми стенами, и я уже собралась что-то сказать, когда увидела у ее входа фигуру в коричневой мантии.

– Приветствую вас, – сказала я. – Тетмет, Уроженец Топей.

Искусственное освещение заставляло переливаться его зелено-золотую кожу, покрытую тонкой водонепроницаемой пленкой. Тонкие, как палки, конечности, руки со скрюченными пальцами – он один из туземных ночных охотников, все еще существующих в Больших Топях. Мигательные перепонки скользнули вниз по большим, темным глазам. Он взглянул на Рурик.

– Когда вы впервые привели ее сюда, Мастер, я предостерегал вас насчет нее…

– Мой старый друг, ты не позволяешь мне забыть об этом, а теперь я собираюсь сделать то, что тебе понравится еще меньше.

Они переговорили на языке Топей. У меня сохранились краткие воспоминания (мои собственные) о лихорадке, изнеможении, о низинах, залитых жидкой грязью, о тростнике и ночных охотниках – обитателях Топей. Отогнав их, я вошла за Рурик в комнату без окон.

Мягкий желтый свет исходил от неразличимого источника. Он освещал каменные скамьи, металлические полки, толстые кромки материала, из которого слагались стены и которые выдавались наружу в виде платформ, серо-голубые саркофаги из хирузета , подобные тем, что находились в «Архивах», на много уровней ниже… Все плоские поверхности были завалены горами книг, пергаментов, наполовину законченных артефактов из проводов, металла и кристаллов, мелкими корытцами с землей, из которой только начинали пробиваться растения, бокалами для арниака с остатками высыхающей в них жидкости, разбитыми зеркалами…

– Маскировка, – сказала я. – Как в библиотеке, которую вы держите для посетителей. Я права?

Темнокожая женщина ухмыльнулась.

– Лишь отчасти. Я годами занималась экспериментами, но большая их часть выполнялась не здесь. – Затем она стала серьезной. – Я могу показать вам одну вещь, Кристи. Я была довольно неразумна, когда сама ставила эксперименты в течение нескольких поколений после падения Империи, искала, нет ли все-таки способа уничтожить древний свет. Я получила результат, какого и следовало ожидать. Больше я не провожу экспериментов, потому что мне не хватает знаний, чтобы управлять тем, что я делаю.

Она прошла между кучами мусора на полу к емкости из хирузета , чуть меньше размерами, чем те, что находились в Архивах.

– Я видела раньше что-то вроде этого, – поняла я. Сходство было почти полным: тот восьмиугольный зал в телестре Раквири, где Баррис Раквири вызывал рост хирузета . Почти нагнав Рурик, я внезапно остановилась.

Она подняла глаза:

– Что такое?

– Что-то необычное. Будь я суеверна… Нет. – Я коротко объяснила, что имела в виду; я знала, что она вспомнит о подобных случаях. – Просто мы вчетвером присутствовали при… участвовали в… этом видении. Всего несколько месяцев назад. И из этих четверых трое сейчас мертвы… Баррис убит, Джахариен совершил самоубийство… а этим утром, в Кель Харантише, я видела мертвой Молли Рэйчел. Ее убили. – Я встретила взгляд Рурик, выдержала его. – Я выясню, кто несет за это ответственность. Я не могу этого так оставить.

При мысли о молодой женщине, тело которой сейчас помещено в криогенную камеру на орбитальной станции, случайные стечения обстоятельств становятся обыденными. Я шагнула вперед и встала рядом с Рурик возле резервуара.

Она сказала:

– Прошлое не всегда так мертво, как должно бы. И я не отношу это исключительно к «древнему свету»… это физическое проявление… чего-то совершенно иного.

Черный сияющий свет. Они влюбились в эту яркую тень, в Смерть…

Она обошла вокруг и встала с другой стороны резервуара, напротив меня. Черная грива упала на лоб, когда она посмотрела вниз. Вокруг глаз от напряжения появились морщины, и желтые глаза прикрылись перепонками. Наконец я поняла, о чем говорила эта напряженная тишина: о страхе.

– Я сделала это, – с горечью сказала она. – Мне потребовались для этого три поколения, и это было почти таким же безрассудно отчаянным шагом, как и показать это вам, Кристи С'арант . Смотрите!

Емкость из хирузета была наполовину наполнена землей, из которой торчали остановившийся в росте кустик арниака и увядший дел'ри . То была бледная земля Пустынного Побережья, и в рассеянном свете каждая галька и веточка отбрасывала неясную тень. Рядом с более крупным камнем извивалось, как черви, скопление личинок кекри . Поблескивала лужица воды…

пятно, лишайник, цветок – хирузет под его рукой превращается в мертвый кристалл, быстро распространяясь, как трещина на зеркале…

…нет, это не вода, а свет, исходящий от небольшого участка грунта, состоящего из камней и гравия, и он чист, как стекло, как кристалл, как нечто неживое.

– Смотрите. – Темнокожая ортеанка положила руку на край емкости из хирузета . Воздух внутри замерцал. В лицо мне ударила волна жара; быстро, неуловимо для глаз возникла серебристая вспышка, я вскрикнула… и все снова стихло.

Кустик арниака , стебли дел'ри , камни, галечник и веточка – все это теперь мерцало. Серебристое стекло. Я вытерла до боли прикушенную губу – на руке осталось пятно крови. Теперь внутри саркофага из хирузета все светилось, подобно кристаллам, а вот осколки света побежали в сам хирузет …

Рурик Орландис протянула руку внутрь и подняла то, что было живым скоплением личинок кекри . Она держала пригоршню света, которая рассыпалась в пыль и исчезала в воздухе. В ее глазах застыло изумление. У меня вспотели ладони, учащенно колотилось сердце; я подумала, что всерьез заболею. Она подняла голову. Ее трясло. Вокруг желтых зрачков виднелись белые ободки склеры, и это – на лице, не дрогнувшем при виде горящей телестре Орландис.

Спонтанно, вместе, мы отправились туда, где могли заключить друг друга в неизбежные объятия.

Прошел час. Мы стояли в пропитанной запахом пергаментов библиотеке, открытые окна которой впускали ночь. Легкий ветерок шелестел в нагромождении бумаг и приносил с собой запахи лежавшего снаружи города. Звезды Сердца давали достаточно света.

– Что мы станем делать? – спросила я. Потом добавила: – Рурик, все это случилось бы раньше или позже. С участием «ПанОкеании» или какой-нибудь иной компании. Нас позвали… Харантишцы внедряли артефакты Народа Колдунов там, где их могли найти пришельцы из другого мира, и они знали, что это приманка, перед которой мы не устоим.

Рурик стояла возле стола. Она разливала по бокалам спиртное из дел'ри .

– Это случилось не в первый раз, но мои агенты помешали найти артефакты.

Она вручила мне бокал с дел'ри и тяжело села в одно из кресел-кушеток.

– Касабаарде обладает огромным и широким влиянием, – сказала она, – однако не имеет полного контроля. Так должно было бы быть. Думаю, что так. Или, пожалуй, только надеюсь, что так думаю.

Я не обратила на это внимания. Потом села в кресло рядом с ней. Звездный свет лишал помещение красок: все было черным, серебристым, серым. Я зевнула и потерла глаза.

– Если подсчитать, то за последние два дня я спала около шести часов… Я даже думать не могу, не говоря уже о том, чтобы обсуждать то, что здесь видела. – Я помолчала. – Вы не рассказываете мне, как действует это средство подавления, эта «антирадиация».

– Если вы этого не знаете, то скажу вам, что не имею права рассказывать.

Борясь с усталостью, я подумала: «Если бы мне нужно было угадать, то я сказала бы, что причина в каких-то свойствах структуры хирузета в Башне. Может быть, это… не знаю… изменяет излучение Звезды Каррика? И мои «догадки» более верны, чем мое желание думать об этом».

Хирузет : когда он был живым, Колдуны придавали ему формы одной лишь своей волей, теперь же это невозможно воссоздать, а их секрет давно утрачен…

Я спросила:

– Все ли знания утрачены?

Звездный свет блестел на черной гриве, когда Рурик качнула головой, отпивая из бокала дел'ри .

– Если бы от науки Золотых остался хотя бы какой-то намек, то полукровки в Кель Харантише нашли бы его и воспользовались… или где-нибудь в Пустошах…

Она замолчала и посмотрела на меня. Эти желтые глаза светились почти собственным, присущим им светом.

– Кристи, на протяжении стольких веков, что вы просто не можете себе этого представить, я искала какой-нибудь способ устранения того разрушения, которое Колдуны и ортеанцы вместе оставили в этом мире. Если бы был такой способ, то я бы нашла его!

– А Повелительница Калил? Она допрашивала Рашида Акиду, я в этом уверена; Бог знает, что он нашел. Но он также слишком болен, чтобы рассказать.

Ортеанка сказала:

– Богиня запрещает снова использовать древний свет на этой земле. Я не совсем уверена, что его можно сдерживать так же, как в Эланзиире, на Сияющей Равнине и на севере… нет, я не совсем уверена, что не возникнет какое-нибудь напряжение, которое нарушит это ограничение, и что тогда?

В заполненной книгами комнате царила тишина. Свет Звезд Сердца перемещался по полу. Я подняла к своим губам бокал с дел'ри , вздрогнув от обжигающего вкуса напитка. Я боролась не только с усталостью, но и с желанием использовать сон как спасение. Не хочу думать о том, что я только что видела. Мир кристаллических зеркал, над которым движутся лишь ветер и серебристая пыль уничтожения… Нет, не думать. Или я воскрешу в памяти то, что испытывала в Раквири: что так легко смотреть на яркую тень и любить ее .

– И что теперь?

– Мне нужно спросить вас… – Рурик замолчала и взглянула вверх, туда, где в дверном проеме стоял служитель Башни в коричневой мантии. Она подозвала его кивком. Мужчина передал ей узкую полоску пергамента.

– Я тоже могу пользоваться рашаку -связью и гелиографами, – забавляясь, с улыбкой сказала она, прочла, и ее лицо с острыми чертами переменилось: я заметила на нем удивление и своего рода печальный юмор. – Н-да, – произнесла она. – Н-да…

– Что такое?

– У меня есть глаза и уши в Ста Тысячах, – сказала Рурик Чародей. – Сегодня летнее солнцестояние; они избрали Т'АнСутаи-телестре . Видите, как быстро ко мне может прийти сообщение.

Я склонилась над нею, читая полоску пергамента, которую, развернув на колене, она держала длинными пальцами своей единственной руки. Написано было вязью Ста Тысяч. Имя нового Т'АнСутаи-телестре , четко видное при звездном свете…

– «Нелум Сантил Римнит». Не верю ни единому слову!

Потом я вспомнила, как он стоял в Доме-источнике с Бетаном Иврисом, как говорил о мире с хайек .

Рурик запрокинула голову и засмеялась.

– И это после того, как он начальником порта в Алес-Кадарете брал взятки от Кель Харантиша… однако же, мы меняемся. Как же мы меняемся!

Я осторожно нажала клавишу на своем наручном коммуникаторе. Сейчас как раз 19.00, и хотя Дугги, пожалуй, готов к тому, что связь будет ненадежна, ему это было бы интересно. Я сказала:

– Если мне удастся пробиться, я хочу узнать, все ли еще Нелум Сантил и Дуг в Кеверилде и что происходит с хайек … ведет ли еще Сетри переговоры, идут ли еще военные действия…

– Думаю, вы не сможете воспользоваться этим внутри Башни. – Рурик нагнулась и поставила на пол свой бокал с дел'ри , а потом быстро встала. – Сначала отдых. Кристи, мне нужно снова поговорить с вами; есть вещи, о которых мне нужно расспросить вас. А вам скоро придется покинуть Башню. Я велю моим людям отвести вас туда, где вы сможете п спать несколько часов.

Сон был избавлением; желанной тьмой без сновидений. Не нужно думать о древней Башне, разрушаемой веками, о всех утраченных секретах ее создания и восстановления. Не нужно думать о многих милях сплошного опустошения к югу отсюда или о том, как блестел на Сияющей Равнине солнечный свет…

Не нужно думать о том городе, что лежал в четырехстах милях, там, где восходит солнце, и о Повелительнице, восседающей на черепах, чье лицо – лик Золотых. Не нужно думать: «Существует ли хоть малейший шанс, что после стольких тысячелетий может быть воссоздано это оружие?»

Сон – избавление, убежище без сновидений, но чья-то рука вырывает меня из него, неделикатно будит:

– Вероятно, у нас меньше времени, чем я полагала, – сказала Рурик Орландис. – Я получила сообщение с островов. Корабли Побережья в водах Архипелага приходят в движение.

Рассвет стер с неба дневные звезды. День летнего солнцестояния на Побережье: белое, как кость, небо и ветер, словно дыхание открытой печи. Я, потея, расстегнула ворот комбинезона и чертыхнулась от разочарования, когда наручный коммуникатор показал лишь наличие электростатических помех. Я считала, что в саду на крыше, вне здания Башни, помехи будут меньше.

– Бесполезно. – Я подумала: «Что делает Кори, может, она все еще на орбитальной станции? Где Дуг? Мне нужно знать, что происходит в Кель Харантише; спрошу Молли…»

Я остановилась, ошеломленная этой неожиданностью, которая (после всех этих лет) не являлась чем-то необычным. Требуется время, чтобы осознать, что кто-то ушел.

Я прошла по пыльному саду обратно к куполообразному выходу на крышу. Там была Рурик Чародей. Она выглядела так, словно спала в сорочке и брюках или же вообще не спала; солнце раннего утра безжалостно высвечивало, какая она потрепанная и изможденная. Рурик прохаживалась, шаркая босыми сильно выпуклыми шестипалыми ступнями по гравию, и когда я подошла к ней, остановилась, чтобы наброситься на сообщение, принесенное человеком в коричневой мантии. И обменялась с ним несколькими словами.

Я с удивлением подумала: «Все еще наполовину спит. Поразительно, как много в ней еще от амари Рурик Орландис. Она – Рурик. И она же – многие другие. И, несмотря на то, что она рассказала мне о Башне и древнем свете, она же, если потребуется, станет беззастенчиво лгать насчет того, что намерена с этим делать. И мы обе это знаем».

Ортеанка расхаживала, словно по камере; ее сковывала клаустрофобичность Башни. Она остановилась при моем приближении и встала, положив руку на пояс. Рассветный ветер ерошил ее гриву.

– Не будет ли какой-нибудь пользы, если я остановлюсь на одном из островов Архипелага? – спросила я. – Я попыталась бы там вступить в контакт с хайек .

– Кристи, вряд ли. Доходящие до меня слухи путанны. Некоторые говорят, что семъи-хайек сейчас спорят друг с другом, что не могут прийти к согласию по поводу того, плыть ли обратно на Побережье или завершить начатое. Сомневаюсь, что вам многое удастся.

«Тысяча джат-рай , рассеянных среди островов Архипелага… Нет, – подумала я. – Нет времени».

– Как только я свяжусь с Дугом или Кори, я узнаю, что происходит. Я должна знать, какие действия намерена предпринять Кори. Она в ужасе от того, что оружие высокого уровня технологии может оказаться в руках ортеанцев…

Рурик сверкнула зубами в улыбке.

– Я также. – Затем ткнула когтистым пальцем в мою сторону: – Я только слышу от вас «Кори» да «Миротворческие силы». Вы все еще служите в Компании, Кристи. Вы обуздаете ее.

Это мне не по чину!

– Знаю, – тихо сказала ортеанка и сделала шаг вперед. – Попытайтесь. Поскольку вы сами сказали мне, что Представитель мертва, вы, возможно, сумеете найти способ влиять на события. Ах да, я знаю. Знаю, Кристи. Какое дело Башне до войны между Побережьем и Ста Тысячами? Никакого. Совершенно никакого. Мой единственный интерес – выживание Башни, а это в настоящий момент означает: наблюдать за Калил бел-Риоч. К тому, что происходит со Ста Тысячами, я не имею никакого отношения, и тут опасно вмешиваться…

Она замолчала и отвернулась, но я заметила муку на ее темном лице. Как я могла забыть? Став на десяток лет старше той женщины, которая была Т'Ан Командующей, Т'Ан Мелкати, это была все же та самая Рурик, которую я знала в то давно минувшее лето. Обвиненная, признанная виновной. Я все еще слышу голос, произносящий:«Все, что я совершила, даже убийство, было сделано для Ста Тысяч. Поскольку я люблю Южную землю – я люблю ее больше жизни, – я пыталась защитить ее».

Есть Блейз, Халтерн и Кассирур, есть даже Нелум Сантил… Я сказала:

– Вы знаете, что я сделаю, что смогу. И для Побережья, Анжади и прочих.