Текст книги "Волшебная ночь"

Автор книги: Мэри Бэлоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 29 страниц)

Глава 17

– Я правда не понимаю, что происходит, – говорил Эмрис за ужином. – Если он испугался, как некоторые говорят, то почему он согласился даже на то, чего мы не требовали? Почему он повысил зарплату на двадцать, а не на десять процентов?

– Нужно радоваться и не спрашивать, отчего так, а не иначе, – ответил ему отец. – Мне что-то не припоминается такой забастовки, чтобы она длилась меньше одного дня. Или такой, чтобы мы получили то, чего требовали, и даже более того.

– Слава Богу, – сказала Гвинет Рис, – что дети больше не будут голодать. Я не думаю, чтобы граф Крэйл поступил так от страха. Просто он справедливый и милосердный человек. У него у самого есть маленькая дочь. – Гвинет решительно кивнула в подтверждение своих слов. – Ну-ка, Шерон, освобождай скорее свою тарелку. Что-то ты сегодня ничего не ешь. Или устала? Или тебя что-то тревожит, дочка?

Шерон заставила себя продолжить ужин. Да, она очень устала, и физически, и морально. Она не знала, радоваться ей или горевать. Он докажет, что ему можно верить, сказал он ей этой ночью, – или то было уже утром? Это был его подарок ей. Подарок скорый и гораздо больший, чем она ожидала.

Он поступил так, потому что думал о них. Потому что ему небезразличны люди Кембрана, ему небезразлична она. Он сделал подарок ей. Драгоценный, очень драгоценный подарок.

Она не видела его весь день. Она говорила себе, что не хочет видеть его, убеждала себя, что не желает, чтобы он искал встречи с ней. Но теперь понимала, что просто обманывала себя, что на самом деле весь день ждала встречи с ним. Ей хотелось просто увидеть его. Уже не графа Крэйла, а Александра. Любимого Александра. Ее тело, еще не остывшее от любовных ласк этой ночи, тосковало о нем.

– Ставлю три пенни, Шерон, – хохотнул Эмрис, – что ты сейчас думаешь об Оуэне. До свадьбы уже меньше двух недель. Мечтаешь о ночке после свадьбы, а?

– Эмрис! – раздался сердитый голос Хьюэлла. – В моем доме, да еще при матери и Шерон, не смей говорить пошлости!

Да, это действительно одна из причин ее тревоги, подумала про себя Шерон, – причина, о которой ей не хотелось вспоминать. Но ей все-таки надо посмотреть правде в глаза, откладывать дальше невозможно. Ей придется порвать с Оуэном. У нее ныло под ложечкой, когда она пыталась представить свое будущее без него, когда думала о том, как обидит и, может быть, даже унизит его.

– Извини, бабушка. – Она отодвинула тарелку. – Я не хочу больше есть. Ты не обидишься?

Дедушка нахмурился.

– И это в то время, когда столько людей у нас голодает, – произнес он. – Ты оскорбляешь труд бабушки, Шерон.

– Мне очень жаль. – Шерон пододвинула тарелку обратно, проткнула вилкой картофелину и, положив ее в рот, начала старательно жевать.

Бабушка ободряюще похлопала ее по руке.

– Я скажу Оуэну, чтобы он сегодня долго не задерживал тебя, – сказала она. – Тебе надо хорошенько выспаться.

Шерон с трудом разжевала последнюю картофелину и, проглотив ее, облегченно вздохнула.

Оуэн пришел через полчаса, когда Шерон мыла посуду. Она с трудом смогла заставить себя поднять на него глаза. Оуэн вовсе не казался таким уж довольным, как она ожидала.

– Ну что, Оуэн, – спросил его Хьюэлл, – ты рад? Все кончилось гораздо лучше, чем мы ожидали.

– Да, Хьюэлл, – ответил Оуэн. – Забастовка закончилась чуть ли не раньше, чем началась, с нас не удержат за невыход на работу, зарплату подняли до прежнего уровня. Да, все выглядит очень неплохо.

Эмрис усмехнулся.

– Тебя, как я посмотрю, это не очень-то радует, – сказал он. – Ты, похоже, настроился повоевать.

– А вот на это не стоит настраиваться, – проворчала Гвинет, вытирая руки. – Люди и так с ног валятся от голода.

– Все бы так, миссис Рис, – проговорил Оуэн, – но мне что-то не внушает доверия этот граф. Думаю, он хитрит с нами. Ну да ладно. Шерон, ты готова?

Чему быть, того не миновать, подумала Шерон и, сняв фартук и аккуратно сложив его, взяла со стула шаль. Пока она закутывалась в нее, бабушка наказывала Оуэну пораньше привести Шерон домой.

– Не забирайтесь высоко в горы! – крикнул им вслед Эмрис. – А не то отцу Ллевелину придется палкой благословлять вас.

– А я отберу ее у него и сломаю об колено, чтобы он благословил уже двумя палками кого-нибудь другого, – ответил ему Оуэн через плечо, и они с Шерон вышли на улицу.

Он крепко взял ее за руку, и они последовали своим обычным вечерним маршрутом по улице к ближним склонам холмов. Воздух был прохладным и влажным, в нем чувствовалось приближение осени. Оуэн хмуро молчал.

– Тебя что-то тревожит? – спросила Шерон.

– Да нет. Так, одна мелочь.

– Что же это за мелочь? – допытывалась Шерон.

– Крэйл, – ответил Оуэн. – Он подглядывал за нашим собранием. Разве он не рассказал тебе об этом?

Шерон охватила дрожь.

– Откуда ты знаешь, что он там был? – спросила она. – С чего ты взял это?

– Он сам сказал мне. – Оуэн испытующе посмотрел ей в лицо. – Сегодня утром он вызывал меня в замок. Разве он не говорил тебе?

– Я не видела его сегодня. – Шерон почувствовала, как кровь отхлынула от лица. – Я хожу в замок не для того, чтобы разговаривать с ним, а чтобы учить Верити.

Оуэн ничего на это не ответил и, отвернувшись, задумчиво посмотрел на отдаленные холмы.

– И почему ты думаешь, что он станет разговаривать со мной об этом? – не отступала она. Неужели Оуэн знает, что она тоже была этой ночью в горах? Неужели?..

– Шерон, – глухо произнес Оуэн, – кто-то предупредил графа о собрании. Он сам признался мне в этом, но не захотел назвать имя осведомителя. Но доносчик – среди нас.

Шерон похолодела, когда поняла смысл его слов. И смысл его вопросов.

– Ты думаешь, это я донесла графу? – спросила она. Ее глаза округлились от ужаса и возмущения. – Оуэн, я не делала этого! Я не доносила ему! Да и зачем мне это делать?

– Но кто-то же донес, – сказал Оуэн. – Сегодня, когда мы говорили об этом с мужчинами, твое имя прозвучало не раз. Есть такие, которые даже убеждены, что это сделала ты.

Шерон, потрясенная и оскорбленная, остановилась и резко повернулась к Оуэну.

– Кто же это, Оуэн? – возмущенно воскликнула она. – Может быть, ты? Признайся, ты тоже считаешь, что это сделала я? Ты думаешь, что я хочу, чтобы тебя и твоих друзей уволили с работы?

Оуэн взял в ладони ее лицо, крепко удерживая подбородок большими пальцами, чтобы она не смогла отвернуться. Он долго смотрел ей в глаза, прежде чем ответил:

– Нет. Я не верю, что ты могла пожелать мне такого. Да и другим людям нашей долины.

Странно, но его доверие не принесло ей облегчения. Она чувствовала, что готова вот-вот расплакаться, и кусала сдерживая рвавшиеся из груди рыдания. Она обманула Оуэна, обманула в другом, гораздо более важном. Но так уж повернулось, что сейчас неподходящее время, чтобы признаться ему в своем грехе и порвать с ним. Если она сейчас сделает это, ее наверняка сочтут виноватой и в том, к чему она совсем непричастна. Да, она виновата, но в другом. Она помолвлена с Оуэном и изменила ему. Но она не предавала его. Она не предавала людей Кембрана.

– Спасибо тебе, – сказала она Оуэну.

– Но теперь тебе точно нельзя бывать в замке, – сказал он. – Теперь-то уж наверняка, Шерон. Я верю тебе, но другие мужчины вряд ли поверят. Тебя и так уже подозревают в доносительстве. А некоторые находят этому кучу всяких причин. Одни говорят, что граф – красавчик, что у него денег куры не клюют, другие – что вы с ним одного поля ягода, не то что я.

Шерон чувствовала себя оплеванной.

– В общем, тебе надо уйти оттуда, чтобы снять с себя всякие подозрения, – закончил Оуэн.

– Только для этого? – спросила Шерон. – Даже когда ты веришь мне? Но, Оуэн, разве тем самым я не признаю свою вину? Разве это не будет выглядеть так, что ты уличил меня в доносительстве, приструнил и заставил отказаться от работы?

– Ну и хорошо, если так, – ответил Оуэн. – Если мужчины сочтут, что я задал тебе хорошую трепку и ты послушалась, они успокоятся и разговоры утихнут. Я считаю, что лучше всего повернуть дело именно так – ну, разве что бить тебя я не стану, потому что верю тебе. Но ты будешь в безопасности, если все сочтут, что я сам разобрался с тобой.

Шерон закрыла глаза. Но его сильные руки, державшие ее за подбородок, не позволили ей спрятать лицо.

– Никогда, – ответила она. – Нет и еще раз нет. Я никогда не соглашусь на это, Оуэн. Я не понимаю, как у тебя язык поворачивается предлагать мне такое?

– Гордость не позволяет тебе послушаться меня, так, что ли? – горько произнес Оуэн. – Тебе стыдно, что кто-то будет говорить, будто я проучил тебя, да? Но ведь все скоро об этом забудут. И уж поверь, никто из-за этого не станет относиться к тебе хуже.

– Я не хочу, – сказала Шерон, – не хочу отмываться от того, чего я не делала. И не брошу свою работу. Я не хочу отказываться от нее. Она дорога мне. Я люблю Верити.

И все-таки она чувствовала себя виноватой. Но она не могла ему признаться сейчас. Это добавило бы масла в огонь обвинений. Ах, он должен ей поверить, он должен поверить в то, что она не совершала того, в чем ее обвиняют!

– Довольно морочить мне голову, Шерон. – Голос Оуэна стал жестким. Он наконец отпустил ее подбородок. – Пора бы тебе понять, что я думаю только о твоем благе. Знаешь, мне начинает надоедать твое упрямство. Меньше чем через две недели ты все равно оставишь работу, если, конечно, ты не передумала выходить за меня замуж. Так какая разница – неделей раньше или неделей позже? Твое упрямство только даст пищу злым языкам, и ты наживешь себе врагов.

– Я не могу сейчас бросить работу! – отчеканила Шерон. – Я оставлю ее только тогда, когда сочту нужным или когда граф откажется от моих услуг. Я не стану делать это только из-за того, что кто-то считает меня доносчицей.

– А может, ты не хочешь этого делать, потому что об этом прошу тебя я, кариад? – Оуэн смотрел на нее, не отрывая глаз.

Шерон осеклась и опустила глаза.

– Не надо, Оуэн. Не проси меня об этом, – сказала она тихо. – Ведь если бы я попросила тебя бросить работу или перестать подбивать рабочих на забастовки, потому что это слишком опасно, ты ведь не послушался бы меня, правда?

– Конечно, нет, – сказал Оуэн. – Я же мужчина.

– А я женщина, – сказала Шерон. – А не получеловек, для которого ничего не значит работа, который ни во что не ставит собственную гордость, Оуэн. Я женщина.

Оуэн неожиданно улыбнулся. Он положил руки ей на плечи и притянул к себе.

– Я заметил это, – сказал он. – Но, черт возьми, ты из тех женщин, Шерон, которым нужна тяжелая мужская рука.

Он крепко поцеловал ее. На мгновение ее охватила паника. Она виновата перед ним. Но она не может открыться ему сейчас. Не может, да простит ее Бог.

– Ладно, мы обсудим это ночью после свадьбы, – сказал он, с ухмылкой отрываясь от ее губ. – Ты сама выберешь себе наказание. Я могу положить тебя к себе на колени и хорошенько отшлепать или проучить тебя в постели. Если выберешь постель, тебе тоже несдобровать, уж это я тебе обещаю! Но почему ты плачешь, кариад?

Шерон, не отвечая, помотала головой и уткнулась лицом ему в плечо. Оуэн! Как близка она была к тому, чтобы полюбить его, как близка! Она и сама не понимала, что помешало ей полюбить его. Он был само воплощение того, чего она только могла пожелать от жизни. Любая другая незамужняя женщина в Кембране, да и любая женщина из соседней долины была бы рада оказаться под пятой у такого мужчины. Шерон хотела полюбить его. Даже сейчас она хотела этого.

Ах, если бы вчера ночью там, в горах, с ней был Оуэн, если бы он любил ее так, как любил ее тот, другой, если бы он дал ей то счастье, которое она испытала! Ах, если бы… Тогда у нее была бы скорая свадьба и целая жизнь, наполненная счастливым замужеством и материнством. Если б она любила его, она даже согласилась бы починиться его воле, охотно приняла бы от него любое наказание, была бы покладистой и покорной. Или по крайней мере могла притвориться покорной. Если б она полюбила его…

– Оуэн, – сказала она, – ты очень, очень дорог мне. Пожалуйста, верь мне.

– Ты сможешь доказать это в первую же ночь после свадьбы, – ответил он, целуя ее в висок, а потом, когда она повернула к нему лицо, и в губы. – Ты будешь доказывать мне это всю ночь напролет, а утром я тебе скажу, поверил я тебе или нет. Но если я не поверю, тебе придется начать все сначала. Может, понадобится целая неделя, прежде чем я поверю тебе.

Шерон высвободилась из его объятий. С таким Оуэном, нежным и веселым, ей сейчас было еще неуютнее, чем с Оуэном угрюмым и властным.

– Проводишь меня домой? – попросила она. – Бабушка велела вернуться пораньше.

Оуэн запрокинул голову и весело расхохотался.

– Конечно, бабушку нужно слушаться, – наконец выговорил он. – Ты прямо как маленькая девочка, Шерон. Надо будет расспросить миссис Рис, как ей удается добиться от тебя такого послушания. Ну что ж, кариад, домой так домой. Не много мне осталось сбивать ноги, провожая тебя в дом твоего деда. Скоро мне не придется делать для этого лишний крюк, потому что у нас будет общий дом.

Он вновь крепко взял ее за руку, переплетая свои пальцы с ее.

Алекс остановился у дверей гостиной и привычно взялся за ручку двери. Иногда он открывал дверь и несколько минут уделял тому, чтобы оценить успехи Верити в музыке, – так, во всяком случае, он объяснял себе эти визиты, и иногда это было правдой. Верити радовалась его появлению и спешила продемонстрировать ему гаммы и простенькие мелодии, которыми овладела за эти несколько недель. А иногда он ограничивался тем, что просто стоял некоторое время за дверями, прислушиваясь, а затем тихо уходил.

Сегодня играла не Верити, а Шерон. Верити пела.

Шерон… Он плохо спал прошлой ночью, несмотря на усталость. Мысли роем кружили у него в голове, не давая заснуть. Но это была лишь одна из причин плохого сна. Он желал повторения прошлой ночи, ночи любви, вновь переживая каждое ее мгновение, он жаждал пережить все снова.

Ему хотелось видеть ее. Слышать ее голос. Касаться ее тела. Александр – называла она его. Не Алекс, а Александр. Так она назвала его сначала. А потом сказала ему «кариад». Это слово было не просто любовным лепетом, слетевшим с ее уст в минуту страсти, оно шло из глубины ее сердца.

Шерон… Он прижался лбом к дверному косяку, затем собрался с духом и распахнул дверь.

– Добрый день, – произнес он. – Я не помешаю?

– Папа! – Личико Верити радостно вспыхнуло, она пролетела через комнату навстречу отцу и схватила его за руки. – Я выучила валлийскую песню. Настоящую валлийскую песню, на валлийском языке. Я ведь умница, правда? Это миссис Джонс научила меня, она сказала, что, когда я вырасту, я смогу спеть ее на айстедводе.

– Я обязательно приду послушать твое пение и буду болеть за тебя, – ответил Алекс. – А потом, когда ты победишь, я понесу тебя домой на плече.

Девочка рассмеялась.

– Проходи, послушай, как я пою.

Он посмотрел на Шерон, которая сидела в другом конце гостиной за фортепьяно, улыбаясь им. Ее щеки разрумянились, глаза блестели, она явно была рада видеть его, как и он ее, впрочем. Боже мой, подумал Алекс, ведь это было, было на самом деле. Это был не яркий эротический сон, это случилось с ними наяву.

– Можно? – спросил он. – Она уже готова петь перед публикой?

– Почему бы и нет? – ответила Шерон. – Тем более что публика будет не слишком пристрастной. Нам нужно еще поработать над произношением и интонациями, но голос у нее очень нежный.

– Услышать подобный отзыв из уст валлийки, – сказал Алекс, – да разве может быть лучший комплимент?

Верити спела для него новую песню, потом сыграла все разученные прежде гаммы и мелодии. Затем она сообщила отцу, что у Генриха VIII было шесть жен, что Вена – столица Австрии и что миссис Джонс хвалит ее за успехи в чистописании.

– Я не посадила сегодня ни одной кляксы, представляешь, папа? – говорила девочка.

– Это большое дело, – отвечал ей Алекс. – Похоже, что скоро в нашем доме появится ученый человечек, который сможет посрамить своего отца.

Верити радостно захихикала, но тут же в сомнении покачала головой.

– Нет, вряд ли, – сказала она. – Да, знаешь, папа, этот Генрих Восьмой двум своим женам отрубил головы.

– Какая досада, – промолвил Апекс. – Что ж, я полагаю, уроки на сегодня могут быть закончены. Поднимайся в детскую, няня уже ждет тебя с чаем. А мне нужно поговорить с миссис Джонс.

– Хорошо, папа, – сказала Верити. – Но ты еще зайди ко мне потом. Я хочу показать тебе свои тетрадки и рисунки. До свидания, миссис Джонс. Завтра мы тоже будем учиться петь?

– Конечно, – ответила ей Шерон. – Что за день без песни?

Верити вприпрыжку выбежала из комнаты, громко захлопнув за собой дверь.

На несколько мгновений в гостиной повисла тишина. Шерон стояла у фортепьяно, Алекс – в нескольких шагах от нее. Они разглядывали друг друга – настороженно, но без смущения. А потом он раскрыл объятия и она бросилась в них, всем телом прижимаясь к нему.

– Ты нормально добралась до дому? Никто не заметил твоего отсутствия? – спросил он ее.

– Все в порядке. – Она уткнулась зардевшимся лицом в его шейный платок. – Спасибо за подарок.

– Подарок? – переспросил он.

– Да, тот, который ты обещал мне, – прошептала Шерон. – Ты сделал для людей то, что мог сделать только ты. И этот подарок более ценен для меня, чем любые алмазы и изумруды.

– Правда? – Он поцеловал ее в голову. – Мне хотелось бы подарить тебе, Шерон, все алмазы и изумруды, какие только можно купить за деньги. Но мне почему-то кажется, что ты их не примешь от меня.

Она чуть отстранилась и посмотрела ему в глаза.

– Нет, – сказала она. – Они не нужны мне. Мне нужно было поверить тебе, и теперь я могу верить тебе.

Алекс ласково провел кончиками пальцев по ее щеке.

– Ты уже рассказала ему? – спросил он. Прикусив губу, она помотала головой.

– Еще нет.

– Но ты ведь не выйдешь за него, Шерон? – с тревогой спросил Алекс. Он понимал, ему следовало бы, наоборот, всячески содействовать этому браку. Ради ее спокойствия, ради ее будущего. Ведь она не будет его любовницей. Ради ее же блага он должен настаивать на ее замужестве. Но он не мог вынести даже мысли о том, что она будет с другим мужчиной, и тем более с Оуэном Перри.

Шерон вновь покачала головой.

– Что решили мужчины? – спросил он ее. – Они согласились прийти на собрание?

Шерон непонимающе посмотрела на него.

– Разве он не сказал тебе? – удивился Алекс. – Я хочу собрать рабочих во главе с Перри и обсудить с ними, что мы можем сделать сообща, чтобы улучшить жизнь в Кембране. Перри мог бы организовать такое собрание.

– Я ничего не знаю об этом, – сказала Шерон. Александр улыбнулся.

– Я сегодня не сомкнул глаз, – признался он шепотом. – Я хотел тебя.

По тому, как вспыхнули ее щеки, он понял, что она тоже хотела его. Склонившись, он поцеловал ее в губы. Ему стоило большого усилия заставить себя оборвать поцелуй. Время и место были неподходящими для любовной страсти.

– Присядем, – сказал он, подводя ее к дивану и усаживая рядом с собой. – Я хочу посоветоваться, Шерон. Представь, что ты не ограничена в деньгах, что в твоем распоряжении завод и шахта и весь Кембран. Что бы ты сделала в первую очередь, чтобы облегчить жизнь людей?

– Ого! – выдохнула Шерон.

Она положила голову ему на плечо, он обнял ее, и некоторое время они сидели молча. А потом она набрала воздуха и заговорила, и Алекс уже не мог остановить ее.

– Я бы устроила в Кембране водопровод и канализацию, – говорила она, – и наша река стала бы чище. Я бы запретила детям работать и строго следила бы за этим. Я бы построила для них школу, дала бы им право на иную судьбу, на иное будущее – им бы не пришлось обязательно отправляться на завод или в шахту, особенно если они хотят иного и у них есть способности. Я бы построила больницу. Я платила бы пенсии старикам и инвалидам. Тут была бы библиотека, к нам приезжали бы лекторы и докладчики, чтобы рассказывать, что происходит в мире. Кроме того, наш народ очень музыкален, и я бы… Или уже достаточно?

Алекс весело рассмеялся.

– Я думаю, для начала больше чем достаточно, – сказал он. – А может быть, нужно построить жилые дома, чтобы люди не жили в такой тесноте?

– Ах да! – воскликнула Шерон. – Разумеется!

– Придется мне ввести для тебя должность управляющего прожектами, – пошутил Алекс.

– Ты на самом деле хочешь сделать что-то из того, что я тут наговорила? – спросила она.

– Не что-то, а все, что смогу, – ответил Алекс. Он понимал, что значит это его обещание. Он принимает на себя обязательство положить на Кембран все свое время и все свои силы. Теперь ему уже не спрятаться за отговоркой, что он приехал сюда ненадолго. Если он и в самом деле берется за преобразования – а он берется за них! – значит, на долгие годы Кембран становится ему домом.

Куда делось чувство, тяготившее его в первые дни пребывания здесь, когда он ощущал себя пришельцем на чужой планете? Теперь совсем иное чувство переполняло его душу – чувство сопричастности происходящему и этой земле, чувство родины.

Он дома.

И здесь он нашел свою любовь.

– Но почему, Александр? – спросила Шерон.

– Потому что я так хочу, – ответил он, – и потому что я могу это сделать.

– Ты делаешь это ради меня? – Ее голос был таким тихим, что он едва разобрал ее слова.

– Отчасти, – сказал он. – Но не только. Отчасти, Шерон, я делаю это ради тебя. Я полюбил долину, этот город и этих людей – но в моем сознании они неотделимы от тебя.

– Мне пора идти, – сказала Шерон, отрывая голову от его плеча и вставая.

Алекс встал вслед за ней, взял ее руки в свои и поцеловал сначала одну, потом другую.

– Я тоже почти не спала сегодня, – призналась она тихо. – Я просыпалась несколько раз, долго ворочалась и не могла уснуть. И ты мне снился.

Алекс улыбнулся.

– Назови меня так, как называла в горах, – попросил он.

– Кариад? – Она удивленно подняла брови и вспыхнула. А потом посмотрела на его губы и прошептала: – Кариад.

Он нежно поцеловал ее.

– Я должна идти. – Она высвободила свои руки. Алекс проводил ее до двери и, выпустив, долго смотрел ей вслед, пока она проходила через холл, пока сбегала по ступеням парадного крыльца, пока дворецкий не закрыл за ней дверь.

Боже праведный, он любит ее. Любит ее тело, ее ум, ее душу. Любит ее. Однако их отношения до странности сложны и запутанны. Она не желает быть его любовницей и в то же время не отвергает его совсем, допускает такое, что изредка они смогут быть вместе и любить друг друга. Они не стали любовниками, но она позволяет ему целовать себя и желает этих поцелуев. Желает любить его и называть любимым.

Какая она щедрая женщина, эта Шерон Джонс! Ночью в горах она отдалась ему, не задумываясь о том, что получит взамен. И теперь щедро дарит ему свою любовь – да, это любовь, – не требуя взамен даже покровительства. Ей нужна только уверенность в нем, вера в чистоту его помыслов. Ей не нужны алмазы и изумруды, как она сказала. Ей нужно верить ему.

Будь в его распоряжении вселенная, думал Алекс, он бы бросил ее к ногам этой женщины. Что ж, у него нет таких богатств, но кое-что у него все-таки есть. И он расстелет это ковром перед ней, чтобы она ступала по нему, смотрела вокруг и радовалась тому, что видит.

И чтобы знала, что не напрасно поверила ему.