Текст книги "Сад нерастраченной нежности"

Автор книги: Мелисса Джеймс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Ужин был поздним, и то, что они называли танцами, а на поверку оказалось монотонными звуками из динамиков, казалось уж совсем неуместным. Но, испытывая желание отвлечь Джима и отвлечься самой, Даниэль после сытного ужина схватила любимого в охапку и пустилась с ним в пляс до умопомрачения и боли в ногах. К ее удовольствию, Джим и не подумал сопротивляться. Они выстукивали ритм кантри так, что стены тряслись, когда их топот гулко разносился по деревянным опорам, отдаваясь позвякиванием обеденных приборов. И не столько радость, сколько усердие отражалось в лицах танцующей пары, которую наблюдали Анна и Майк и еще несколько стригалей с фермы, некоторые из которых не преминули по очереди потанцевать с приезжей городской девушкой.

Так прошло целых два часа, прежде чем Джим, запыхавшийся и вспотевший, остановил свою неутомимую партнершу и произнес:

– Думаю… достаточно… Хотел бы я знать, для чего они желали меня видеть… Что? Странная получается вечеринка… Твое мнение?

Даниэль, пристально поглядев на него, сказала:

– А знаешь, Хаскел, на этот раз я полностью с тобой соглашусь. Вечеринка странная. Но в целом терпимо… – многозначительно кивнула она головой.

У Даниэль были основания демонстрировать удовольствие. Ее с порога назвали женщиной Джима, в таком качестве она здесь и оставалась. В этом доме она была таким же чужаком, как и Джим, с той лишь разницей, что его сближало с хозяевами дома кровное родство. А Боб и Клер Хаскеллы отнеслись к Даниэль Моррисон хоть и доброжелательно, но с некоторой настороженностью. К тому же они неодобрительно восприняли ее участие в семейных делах, хотя на этом настаивал Джим, привезя ее с собой. В глазах Дэнни этот факт играл в пользу четы Брант.

Джим Брант, подумала Дэнни… Нет, Джим Хаскелл – лучше, привычнее, роднее…

Джим Брант, подумал Джим. Вот, значит, какое его настоящее имя… И остался к нему равнодушен.

Джим и Дэнни вышли на воздух. Жара спала, сменившись ночной прохладой.

Майкл Брант вышел вслед за ними и, положив на сыновье плечо левую руку, спросил:

– Ты, верно, хочешь знать, для чего Анна тебя вызвала, парень?

– Что руководило нами, помимо желания встретиться с сыном, разумеется… – поправила мужа Анна.

– Ну… Было бы неплохо это узнать, – продемонстрировал весь свой скептицизм Джим Хаскелл. – Я готов, можете приступать. Не сочтите за оскорбление, но, вероятно, вас на этот поступок подвигло нечто более важное, чем простое желание видеть сына.

– Ты этаким словам в школах выучился, сынок? – гаркнул Майк.

– Вздумали попрекать меня образованием? – гордо парировал приосанившийся Джим.

– Майк, прошу тебя, – подлетев, обеспокоенно закудахтала Анна. – Мальчик ведь прав. Мы перед ним в долгу. И не он нуждается в нашей помощи, а мы в его. Не кипятись, дорогой, ради Джеки…

Джим совершенно не удивился такому обороту. Даниэль была совершенно права: люди заведомо рассчитывают на него, даже не потрудившись сделать вид, что им неловко пользоваться его услужливостью.

– Мы знаем, что у тебя есть деньги. Ведь у тебя собственная ветеринарная практика, – резанул по ушам своей прямотой Майкл Брант. – Если ты сделаешь нам одолжение, мы будем премного тебе благодарны, парень… В отличие от наших Шона и Джеки, ты вырос в хороших условиях. У тебя преимущества перед ними. Ты должен быть признателен Анне, что она отдала тебя Хаскеллам, а не в приют…

– Сынок… – перебила мужа Анна. – Твоя сестра, Джеки, живет с мужем и нашим внуком в городе. Нам бы очень хотелось перебраться поближе к нашей девочке. Мы уже присмотрели небольшой домик с хозяйством недалеко от города. Земля хоть и дешевая, но…

– Правильно ли я вас понимаю? Поскольку я родился не вовремя и был отдан в хорошие руки, я теперь обязан вам и вашим детям? – с трудом удерживаясь от истеричного смеха, выговорил Джим.

Глаза Майкла Бранта налились кровью.

– Ты что же, парень, вздумал на жизнь жаловаться? Тебе что, плохо было у твоих приемных родителей? – вопросил он, гневно раздувая ноздри. – Может быть, они били тебя, издевались? Нет, ты скажи, приятель! – наступал на него новоявленный отец.

– А если бы мне не посчастливилось оказаться у Хаскеллов, вы бы меня били, издевались? Так вы воспитывали Шона и Джеки? – хладнокровно осведомился Джим.

– Как я воспитывал своих детей, тебя, молокосос, не касается! – взревел Майкл.

– Совершенно верно! Ни ваши дети, ни ваши проблемы меня нисколько не волнуют. Я ничего о вас не знаю и знать не желаю. Но, чтобы вы больше не беспокоились, у меня нет свободных денег, поскольку все свои средства я целенаправленно вкладываю в развитие своего дела и свободных сумм для оказания финансовой помощи нуждающимся не имею.

– Так возьми ссуду, приятель. Банковские служащие расшаркиваются перед такими хлыщами, как ты! – подкинул идею находчивый папаша. – Тебе без проблем дадут деньги под залог… твоей дорогой машины.

– Мысль, безусловно, прекрасная и весьма оригинальная. И все же я ей не воспользуюсь.

– Это почему еще? – возмутился Майкл.

– Потому что мой бизнес, мое жилье, моя машина – это результат моего кропотливого труда и лет, проведенных в университете, когда я совмещал работу и учебу. В то время как вы три десятилетия не вспоминали о моем существовании и единственное, что сделали для меня ценного, так это избавились от меня. За что я вам искренне благодарен. И запомните главное: мой отец – Боб Хаскелл, моя мать – Клер Хаскелл. Других родителей не имею. И если им потребуется моя помощь, сделаю все безоговорочно. А вас я не знаю. Вы – случайные люди на моем пути!

Даниэль Моррисон сияла. Ее переполняла гордость за этого мужчину. Ее воодушевило то, что он построил свой отказ не на собственных маленьких человеческих обидах. Джима, как и ее, возмутила извращенная логика этих людей, которые прожигали свою жизнь, совершили множество преступных, безответственных, оскорбительных для других поступков и при этом не стыдятся требовать, выставлять счет, попрекать успехами.

Майкл хотел запугать Джима, но у него ничего не получилось. Он хотел ошеломить его своей наглостью, но пользы это тоже не принесло. Поскольку этот человек другими средствами не владел, он резко повернулся и ушел, не говоря ни слова.

Приунывшая Анна осталась, виновато глядя на сына.

– Наверное, тебе кажется, мы дурно с тобой обошлись, мальчик. Так ты не знаешь, каково бы тебе пришлось в приюте! Пойди спроси Шона и Джеки, как им жилось в нужде. А ведь нам с твоим отцом тоже было не сладко. И что мы имеем на старости лет? Это гнилое хозяйство, этот покосившийся дом на пустоши. А ведь мы так хотели вырваться… – выдавив слезу, Анна повернулась и ушла вслед за мужем.

Джим остался стоять против Даниэль, изумленно глядя на нее.

– Считаешь, я должен теперь смотреть на мир их глазами? Отблагодарить их за то, что они не отдали меня в приют и не оставили у себя, как несчастных Шона и Джеки? Стыдиться того, что у меня есть диплом, собственная практика, деньги на безбедную жизнь и дорогая машина? Может, мне пойти попросить у этих двоих прощения? Что молчишь?

– Это ненормально, Джим… Что еще я могу сказать?.. Меня не волнует, что о тебе думают эти люди. Меня больше беспокоит, что ты сам будешь думать о себе после встречи с ними.

И эта ее тревога была вполне обоснованной, поскольку Джим не выглядел раздраженным, разъяренным или возмущенным. Он казался растерянным.

– Я ожидал нечто подобное, когда ехал сюда. Ведь маловероятно, чтобы люди, которые избавились от своего ребенка и даже не интересовались его жизнью, тридцать лет спустя пожелали бы встретиться с ним, исходя из сентиментальных побуждений. Конечно, согласно их логике, я – успешный сын босяков. А это значит, что я им все должен. Но так ли это? Вот вопрос…

– Не так! И ты сам это знаешь. Им ты не должен ничегошеньки, Джим. И не позволяй им себя смущать. Если ты кому-то и обязан своим успехом, то только Бобу и Клер, как ты сам это правильно сказал. Твоя жизнь удалась вовсе не потому, что они отдали тебя, как кутенка, в добрые руки. Никто не смеет разбрасываться детьми. Об этом они почему-то забыли! – грозно возмутилась Дэнни, растроганная собственной речью, и кинулась обниматься с Джимом.

Он принял девушку в свои объятья и, гладя по голове, произнес:

– И все-таки во мне многое от этих двоих. Не может быть такого, чтобы я ничего не взял от собственных родителей. Как думаешь, Дэнни? Их извиняет то, что им не было и двадцати, когда появился я?

Даниэль отстранилась от Джима и строго посмотрела в его глаза.

– Зачем ты спрашиваешь у меня, если сам уже все решил? Я вижу, что ты собираешься им помочь… Хочешь получить мое одобрение?

– Возможно. У меня ведь есть такая возможность… помочь.

– Но как ты намерен объяснить это самому себе, Джимми, милый? Ты хочешь дать им положительный ответ уже сейчас? – испугалась Даниэль. – Поостерегись. Можешь ли ты мыслить разумно после такой атаки? Я же видела, как Майкл с тобой разговаривал. Это недопустимо! И все эти доводы… да они гроша ломаного не стоят! Я, конечно, понимаю, что такому широкому человеку, как ты, проще помочь, чем отказать. Но какую услугу этим ты окажешь самому себе, милый? И куда это заведет тебя в дальнейшем? Что в следующий раз они потребуют заложить? Ты не можешь не думать об этом, – вразумляла любимого Даниэль.

– Еще вчера, спрашивая обо всем своих родителей, я был уверен, что знание правды освободит меня, сделает сильнее, – тихо проговорил Джим. – И что же в результате? И боль и гнев остались на своих местах, лишь усилились… Но зато теперь я знаю, кто я. Я Хаскелл, а не Брант. Это точно.

– Это уже немало, Джим. Ты примирился с Бобом и Клер. Примирился с их осторожной скрытностью. Все их поступки были продиктованы любовью к тебе. Теперь ты знаешь это наверняка. Твоя поездка не была напрасной. А от добра добра не ищут.

– Все так… Но…

– Ты думаешь, этим людям… – Даниэль указала в сторону, куда удалились Майкл и Анна, – этим людям нужно твое прощение? Думаешь, они нуждаются в воссоединении с сыном? Нет, милый, этим людям нужны только твои деньги… И ты будешь очень страдать, когда окончательно убедишься в этом.

– То, что они будут делать с моим прощением, – это их личное дело. Если они осмелятся требовать от меня что-то вновь, они познают мой гнев или презрение. Но отказать в их первой просьбе я не вправе. Эти люди дали мне жизнь…

– Это не была просьба. Это был упрек, требование, но не просьба.

– Такие они люди. Что поделаешь…

– Я отказываюсь тебя понимать, Джим, – с тяжелым вздохом покачала головой девушка.

– И не пытайся. Это моя забота, малыш, – ласково произнес он и обнял подругу.

– Могу я что-нибудь сделать для тебя? – спросила Даниэль, готовая смириться с его решением.

– Поцелуй меня, детка…

Она привстала на цыпочки и, приникнув к губам Джима, растаяла в горячем осязании любимого.

– Даже не представляю, что бы со мной было в эту минуту, если бы не было тебя рядом, не было этого поцелуя! – охотно признал Джим. – Если бы я не чувствовал, как сильно ты хочешь меня, – понизил он голос до шепота с хрипотцой. – Ты – мое пристанище, Дэнни, мой очаг, моя пища, моя надежда. Моя возлюбленная… Ты – мой сад нерастраченной нежности…

– Я совершила ошибку, Хаскелл, той ночью в Батарсте, когда отказалась стать полностью твоей, – сказала Дэнни, прижавшись к его груди.

– А я жалею, что остерегся настаивать на своем, детка. Подумал, что не имею права…

– У тебя есть все права, Джимми. Я ждала только тебя.

Джим застыл, глядя на Даниэль. Он приподнял ее лицо, нежно, за подбородок.

– Это правда, Малышка Дэнни?

Она кивнула в ответ.

Их тесные объятья были вновь скреплены поцелуями, в которых жажда мешалась с трепетом, вожделение – с нежностью.

Пугающие тени дома Брантов расступились. Счастье отрезало их от этих алчных людей.

– И все-таки ты решил удовлетворить их требование? – прямо спросила Даниэль.

– Я должен все тщательно обдумать. Но для начала предложу им свое участие в качестве гаранта, если они решат обратиться в банк за ссудой. Хочу знать, что они на это скажут. Они должны понять, что я не собираюсь вручать им требуемые суммы по первому же запросу. Это было бы совершеннейшим абсурдом.

– Надеюсь только, что они не собьют тебя с курса.

– Я тот, кто я есть, Малышка Дэнни! – с гордостью объявил Джим. – Я не позволю себя запугать, но и изменять себе не стану. Буду только рад, если мои брат и сестра благодаря мне станут жить лучше. Но то, как они распорядятся моей помощью, будет целиком на их совести.

– Милый мой Джим, Джимми… Ты не должен оправдываться передо мной. И, прошу тебя, забудь обо всем, что я наговорила тебе в эти дни в пути. Не принимай к сердцу мои глупые слова. Я подозревала эгоистические мотивы там, где их не было. Собственную слабость я примиряла к тебе. А вся правда в том, что ты – Лучший Парень Земли!

– Вот это да!

– Не смейся, Джим. Ты меня смущаешь. И, пожалуйста, никогда не меняйся.

– И ты, сделай одолжение, оставайся такой, какая есть, Малышка Дэнни. По рукам?

– Но ты заслуживаешь лучшего, – на глазах сникла Даниэль.

И вместе со страстью и смелостью ушло все ее очарование.

– Ты так думаешь? – насторожился Джим. – И чего же я, по-твоему, заслуживаю?

– Ту, что будет красивее, тоньше, раскованней, умнее, в конце концов.

– Я считал, что ты знаешь себя лучше.

– Просто я не заблуждаюсь насчет собственных достоинств. Я себя достаточно знаю и понимаю, что ты вряд ли удовлетворишься мною… И еще… Мне сложно доверять людям. Я не так смела, как ты, Джим.

– Поэтому мы и вместе. Что хорошего быть одному, даже если ты Лучший Парень Земли? Тебе и не нужно доверять всем. Начни с того, чтобы довериться мне. Ты же знаешь, что я тебя не обману, детка.

– Скольким девушкам ты говорил это?

– Только одной.

– Лейле?

– Нет, глупенькая. Только тебе…

– Скажи это снова.

Джим увидел недоверие в ее глазах. Конечно, слова, обещания и клятвы часто бессильны. Он вылечит Дэнни концентратом своей нежности, бальзамом поцелуев, горькими микстурами страстных прикосновений.

– Хочу тебя, Джимми, – прошептала девушка.

– Больше никаких сомнений и раздумий. Моя!

– Твоя. Но если тебе нужно время…

– Молчи, – приказал Джим и прижал ее к своей груди.

– Я все еще боюсь, милый, – доверчиво призналась она.

– Тогда трепещи, потому что ты моя. Машина… Палатка… Куда пойдем? Где уединимся, Моррисон? – Он повлек ее за собой.

– Нет, – возразила она.

– Что нет?

– Надо повременить, – всплеснула руками Даниэль.

– Ну вот, опять! Она меня с ума сведет! – воскликнул Джим, рассмеялся, отошел в сторону, вновь вернулся, взял ее в охапку и понес к воротам, к машине.

– Нет, Джимми! Прошу тебя, нет! – верещала Даниэль.

– Скажи, ты хочешь, чтобы я остановился?

– Нет, нет. Не хочу, – шепнула Дэнни.

– То-то же, – удовлетворенно объявил он.

Даниэль закрыла глаза и проговорила:

– Я знаю, что могу доверять тебе.

– Знаешь… А доверяешь ли? Если ты хочешь повременить, чтобы довериться мне полностью, я соглашусь подождать еще. Я буду ждать, Дэнни, пока ты не станешь доверять мне безоговорочно… Даже если ожидание сведет меня с ума, я буду ждать, малыш.

– Это правда? – вновь посмотрела она на него с недоверием.

– Правда, – серьезно ответил он ей.

– Но… почему ты выбрал меня? – продолжала недоумевать девушка.

– Потому что я люблю, – открылся он.

– Меня?! – изумилась Дэнни.

– Неужели в это так сложно поверить? – не меньше удивился Джим.

– Но…

– Опять «но»?

– Этого не может быть! – не то в восторге, не то в отчаянии произнесла она.

– Ты готова отказаться от меня, потому что не способна поверить в мою любовь, Дэнни? Хочешь жить упущенными возможностями? Неужели сомнения утешительнее поступков! Я не демон и не подлец, Дэнни.

– А когда все пройдет, что тогда? – проговорила она с испугом, бледная, широко раскрыв влажные от слез глаза.

– Когда все пройдет, уже ни меня, ни тебя на свете не будет. Почему тебя это так волнует?

– Не говори со мной как с маленькой! Ты знаешь, о чем мой вопрос. Страсть пройдет, и я стану для тебя ничем. Сейчас ты растерян и нуждаешься во мне. А когда твоя жизнь вернется в привычное русло, будешь ли ты желать меня так же сильно, как в эту минуту?

– Даниэль Моррисон! Мне странно слышать от тебя такое… Не забывай, я знаю, со сколькими парнями ты ходила на свидания, когда училась в университете. Я видел, как быстро ты загоралась интересом к ним и еще стремительнее гасла.

– Но это все было не по-настоящему, Джимми!

– А почему я должен верить твоим словам?

– Я всегда любила тебя, Хаскелл.

– И я сказал, что люблю. Что тебя смущает?

– Твоя любовь к Лейле, – вынуждена была признаться Даниэль.

– Ты бы стала ревновать меня к сестре или к персонажу детской книжки? Не стала бы. Поэтому не ревнуй меня к Лейле. Слышишь? Я не стану уверять тебя, что не люблю ее. Но если ты думаешь, будто я желаю, чтобы она была сейчас на твоем месте, это не так.

– Но ты ведь встречался с ней на первых курсах? – припомнила Даниэль.

– Пару раз я приглашал ее на свидания. Да, это были настоящие свидания. Она всегда витала где-то далеко, пока я водил ее по скверам. Тот парень, что был ее первой любовью, бросил ее. Лейлу это не просто задело. Это ее сильно ранило. Я был только рад, что благодаря моим скромным усилиям ее женская самооценка не понесла ущерб. Да, я любил ее, не скрою. Но я не одержим любовной манией, Дэнни. Я увидел, что она равнодушна ко мне. Понял, что ей нравятся совершенно другие мужчины. Зачем же мне было изводить себя и третировать ее, если мы не созданы друг для друга? Она выбрала свой путь, настало время мне выбрать свой. У каждого из нас есть наше прошлое. И это прошлое не должно стать помехой. И я не желал бы нам с Лейлой другого прошлого. А что касается Джейка Сазерленда… Меня нисколько не удивил ее выбор. Я не такой. Совсем не такой. – Джим помолчал и, посмотрев изумленной Даниэль в глаза, продолжил: – Прости, что недооценил твоего чувства два года назад. Прости, что отпустил тебя тогда. Прости, что хотел забыть. Я никогда – слышишь? – никогда больше так не поступлю! В этом я тебе ручаюсь. Ты хочешь прочности, стабильности, надежности, ждешь от меня верности… Я не обману тебя… Никогда.

– Но я не чувствую себя спокойно рядом с тобой, Джим! – с отчаянием воскликнула Дэнни.

– Я тоже не ощущаю покоя, когда ты рядом. Когда я любил Лейлу, то был совершенно спокоен, так как знал, что ничего не изменится. Она была далекой и… чужой, и я не сделал ничего, чтобы она стала мне ближе. Когда же ты мучаешь меня, ни о каком покое и речи быть не может. Во мне все бурлит. Благодаря тебе я чувствую, что живу и жажду. И я хочу, чтобы ты меня тревожила, волновала, трогала, ласкала…

Джим Хаскелл выпалил свое признание на одном дыхании и впился в ее губы.

– Не могу, – вновь огорошила его Дэнни, когда он оторвался от ее рта.

– Не можешь здесь и сейчас или не можешь вообще? – терпеливым тоном принялся уточнять Джимми.

– Мне очень… – Она не договорила – он прикрыл ее рот рукой.

– Только не говори, что тебе очень жаль, девочка. И не смей хныкать, – запретил он, когда увидел, как заблестел в темноте ее взгляд.

– А что еще я могу сказать? – виновато пробормотала Дэнни, прикусив нижнюю губу. – Ты так все чувствуешь! А я…

– Ты хочешь сказать, что моя любовь к тебе не взаимна? Что молчишь? Отвечай! – потребовал он.

– Ты говоришь про любовь очень смело, Джим. Ты знаешь, что такое любовь. Разбираешься в своих чувствах. Ты понимаешь, что тебя привязывает к Лейле, четко знаешь, чего ждать от меня. И, наверное, ты прав… А вот я не знаю, что такое любовь. Я чувствую к тебе… что-то большое!.. Неописуемо большое. Но возможно, это просто восхищение, обожание или банальное желание? Как мне узнать, что это и есть то самое чувство, что должна испытывать любящая женщина к любимому мужчине? И, быть может, сомневаясь в твоем постоянстве, я в какой-то мере сомневаюсь в себе. И не верю твоему признанию, потому что сама не способна на любовь. Постой… Я постараюсь объяснить. Правда, что я давно люблю тебя. Правда, что мечтаю о тебе. И знаю, что буду любить тебя всегда. Но! Эта новая любовь, которую ты от меня ждешь, эта страстная, чувственная любовь… Я в нее не верю…

– …или не веришь в себя, – договорил Джим. – Это потому, что мы дети своих родителей, Дэнни, – решительно объявил он. – Я смотрю на Боба и Клер и хочу себе такого же счастья. Ты вспоминаешь своих родителей и боишься повторить их судьбу. Все закономерно и предсказуемо. Но потому мы и люди, чтобы верить, стремиться, бороться. Я буду бороться за свое счастье. Вопрос в том, будешь ли ты бороться на моей стороне? – сурово вопросил он и устало добавил: – Голова кипит от разговоров. Нужно выспаться. Я разверну палатку, а ты неплохо устроишься в машине.

– Джим… – тихо окликнула его Дэнни.

– Что? – поднял он на нее усталые глаза.

– Неужели я потеряла тебя?

– Если ты не любишь меня, то не о чем и жалеть, – резко ответил он.

Даниэль сглотнула обиду и сквозь слезы произнесла:

– Ты придаешь моим словам не то значение. И я не знаю, как донести до тебя то, что чувствую. Для начала я сама должна это понять.

– Я же сказал, что подожду, – раздраженно напомнил Джим.

– А когда устанешь ждать, устанешь от моих сомнений…

– Ну что я могу гарантировать тебе, если ты сама не знаешь, чего хочешь, Дэнни? Полагаешь, я поклянусь, что буду ждать тебя до конца света? Стану ли я всю жизнь ждать маленькую трусливую девочку, которая предпочитает делить ложе с ночными кошмарами, а не со мной? Как бы ты сама ответила на этот вопрос? Малышка Дэнни! Что с тобой? Ты вся горишь! Да у тебя лихорадка!

Щеки Дэнни действительно пылали от нервной лихорадки. Джим ласково обнял ее, и впервые за долгие годы Дэнни заплакала слезами, которые изливались горячими реками, а не скребли горло, рассекая глаза сухими льдинками старой обиды. Она больше не была одинока…