Текст книги "Сад нерастраченной нежности"

Автор книги: Мелисса Джеймс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Каждый из них был абсолютно убежден, что с близостью нужно повременить. Джим понимал, что прежде необходимо разобраться в себе, да и Дэнни приготовилась ждать.

Только миг, один-единственный миг, когда они посмотрели друг на друга по-особенному, когда, прикоснувшись друг к другу, они уже не смогли противиться, вот этот самый миг и принял решение за них. Миг поднялся над всеми разумными доводами…

Они одинаково не желали этого, сознавая несвоевременность, но каждый уже стал колебаться.

«Просто доверься своему мужчине и посмотри, куда вас обоих это заведет», – слышала Дэнни ласковое нашептывание искуса.

«Вы оба этого хотите, вас ничто не удерживает», – будоражило Джима.

И оба больше не могли думать ни о чем другом, когда Джим делал вид, что спит, а Дэнни старалась сосредоточиться на дороге.

В конце концов, усталость сломила Джима, и он уснул. А Дэнни сурово пристыдила себя, и этого оказалось достаточно, чтобы взять свои эмоции под контроль. Ей даже показалось, что за какие-то несколько минут она пережила настоящее стихийное бедствие.

Она вздрогнула, потому что неожиданно громко зазвонил сотовый Джима. Девушка узнала эту мелодию, лирическую и щемящую. И ревность, едкая, неотступная, с новой силой сковала ее сердце и разум. Она с болью слышала, как сонный голос Джима ответил:

– Да, детка… Да, было бы неплохо, однажды… Но не сейчас, ты же понимаешь… Да-да. Дэнни по-прежнему со мной… – ласково шептал он в трубку.

Дэнни мобилизовала всю свою волю, чтобы ничем не выдать чувства ревности, – она знала, чувствовала это каждой клеточкой своего существа, что Джим наблюдает за ней. Что им в эту минуту движет мужское самолюбие, а не дружеская чуткость и деликатность. Скрепя сердце, она невозмутимо вела машину, словно не понимая, что он щебечет со своей Лейлой.

– Нет, ты меня не отвлекаешь. Дэнни сейчас за рулем. Она перезвонит тебе, когда я сменю ее… Целую, пока, – промурлыкал Джим и отключил телефон.

Он вновь откинулся на спинку сиденья. Прошло несколько минут, а Дэнни не проронила ни слова. Джим тоже считал излишним комментировать очевидное. Но напряжение внутри салона автомобиля от этого только росло. Наконец, не выдержав, он спросил:

– Дэнни, что опять не так?

Она повернулась к нему, улыбнулась и демонстративным щелчком включила радио…

Всю следующую ночь они молча пересекали мглу южной оконечности Австралии… Километры незнакомой трассы пролетали мимо ее сознания. Даниэль совершала путешествие по стране, лишь изредка сверяя маршрут с дорожными указателями. Но она преодолевала не только расстояние. С каждым оборотом колеса девушка углублялась в свои кошмары, но на сей раз как палач, а не как жертва. Она словно заново, в скоростном режиме, проживала свою жизнь. Проводила ревизию своих заблуждений. Как иногда полезно бывает сесть за руль чужой машины и звуками радио заглушить вторжение извне…

Дэнни понимала, что вызваться сопровождать Джима – уже серьезный поступок, столь не похожий на все робкие полумеры, которые она предпринимала до этого. Она сознавала и то, что теперь не имеет права останавливаться и отступать. И дело даже не в ее отношениях с Джимом. Она обязана измениться сама, внутренне вырасти, стать сильнее, неуязвимее. Таков был ее долг перед собой. И если этому и суждено когда-то случиться, то именно теперь.

В эту ночь Даниэль поняла, для чего человеку дано одиночество. И мерное дыхание спящего рядом друга не нарушало этого состояния…

Она продолжала свое захватывающее внутреннее путешествие, даже когда они разбили палатку на ночевку…

– Джим, просыпайся… Вставай, Джим! – Истерический крик Даниэль мог поднять мертвого.

Джим резко вскочил, но еще долго приходил в себя, потирая ладонями лицо. Он был щемяще трогателен в своей сонливости.

– Дэнни, что стряслось? – наконец пробурчал он, уставившись на нее сонными глазами.

Она застыла, прижавшись к тенту низенькой палатки и лучом фонарика тыкала в скомканный спальный мешок. Ее рука дрожала, отчего свет мелькал у Джима перед глазами, мешая сосредоточиться.

– Что-то шевелится в моем спальном мешке! – голосом, исполненным безотчетного ужаса, просипела девушка.

В эту минуту Дэнни забыла о том, что звери, маленькие и большие, дикие и прирученные, – это ее специальность. Она просто не могла допустить, чтобы «что-то», наверняка мерзкое и опасное, осмелилось шевелиться в ее спальном мешке!

Постепенно разобравшись, что к чему, Джим встал на колени перед ее мешком и сказал:

– Все нормально, Малышка Дэнни… Свети-ка ровнее. Сейчас мы все выясним. Уверен, что это пустяк. Сейчас я достану тебе маленький трофей…

– Нет! Нет! Только не это! Не лезь туда! Я боюсь! – съежившись, завопила Дэнни.

Джим улыбнулся, схватил мешок в охапку и, выйдя из палатки, тщательно вытряхнул его, вывернув наизнанку. На ощупь убедился, что ничто живое не цепляется за края, и вернулся к Дэнни со словами:

– Если там и был кто-то страшный, то теперь его нет. Довольна?

– Прости меня, Джим. Посмотри, какие мурашки… Я просто сама не своя, когда подумаю о чем-то омерзительном, да еще посреди пустыни, в темноте…

– На обратном пути остановимся в мотеле, глупенькая, – в качестве утешения пообещал Джим. – А теперь ложись, детка. Я замурую входы, чтобы до конца ночи никто тебя не побеспокоил. Дай-ка мне фонарик.

– Я отвратительная истеричка? – простодушно поинтересовалась Дэнни.

– Нет… Ты очаровательная трусишка. Очень забавная, как мне показалось.

Джим досконально изучал палатку на предмет наличия мелких животных и нежелательных насекомых, когда услышал ее всхлип за своей спиной. Не наводя на девушку луч фонаря, присел возле нее и спросил:

– Ты из-за этого плачешь? Так все же уже позади, малыш.

Она покачала головой.

– Тогда скажи, из-за чего? – ласково спросил он, гладя ее по голове.

– Не скажу… Ты опять будешь меня дразнить, – закапризничала девушка.

– Говори смело, детка. Обещаю, что не буду тебя дразнить, – пообещал Джим.

– Я боюсь, – несмело прошептала Дэнни.

– Я с тобой. Тебе не нужно бояться, – шутливо прошептал в ответ Джим.

– Я тебя боюсь, – призналась Дэнни, вновь разрыдалась и, обхватив Джима за шею, крепко прижалась к нему.

– Ой! – от неожиданности воскликнул Джим. – Этого мне никогда не понять, – констатировал он и ободряюще похлопал девушку по спине. – Ты просто хочешь поплакать, Малышка Дэнни… – предположил он. – Я не возражаю, поплачь.

Дэнни еще какое-то время похныкала и успокоилась. Джим помог ей устроиться в спальном мешке, вручил фонарик и задорно произнес:

– Доверяю тебе светить, пока я буду замуровывать палатку.

Дэнни послушно выполнила его поручение, сопя влажным носом.

– Я думала, это какая-нибудь степная мышь. Представь, мышь в моем спальном мешке… Это же ужас!

– Ты права, малыш. Никто не смеет забираться в спальный мешок к моей девушке. Тем более там нет места маленьким мышкам…

– Джим, а если я ее ранила, когда брыкалась, выбираясь из мешка?

– Уверен, она бы пищала, – со знанием дела заверил ее Джим.

– Спасибо тебе, Джимми. Спасибо тебе за все… – вновь расчувствовавшись, разрыдалась признательная Дэнни. – Мне, как ветеринару, нельзя так реагировать на животных. Но я же имела дело только с кошками, собаками, птичками или же с сильно покалеченными животными, которых еще до перевозки в клинику накачивали обезболивающими и снотворными… По правде, меня обычные лошади приводят в ступор, Джим. Я никому еще в этом не признавалась…

– Не придумывай, Дэнни. Я много раз видел, как ты превозмогаешь свой страх.

– И все-таки я бы предпочла ночевать в мотеле.

– Думаю, в моих объятьях ты почувствуешь больше уверенности, – сказал Джим, ложась возле Дэнни поверх своего спального мешка.

– Еще раз прости, что разбудила тебя своим диким криком. Представляю, как это неприятно…

– Прижмись ко мне, детка. Тогда я не стану об этом жалеть, – хрипло проговорил Джим. – Или я напрасно геройствовал? – спросил он и напористо обхватил девушку.

– Поздно, Джим. На моих часах два сорок. Тебе обязательно нужно выспаться. Завтра у тебя великий день.

– Какая ты умная, Дэнни, – разочарованно зевнул Джим и, забравшись в свой мешок, лязгнул молнией.

Девушке показалось, что он тотчас же уснул. Остаток ночи Даниэль Моррисон слышала его мерное дыхание. Она чувствовала себя очень подавленной и уязвленной, несмотря на переполнявшее ее желание стать другой, менее восприимчивой, менее мнительной, не столь обидчивой.

Одни намерения стоили дешево. Но для начала и они вполне годились.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Они приближались к последнему повороту на ферму, где Джима ждала его мать. Жара занялась еще с раннего утра. Нить шоссе утопала в мерцающем мареве. И хотя в салоне работал кондиционер, духота тупыми тисками сжимала сознание.

Джим и Дэнни проехали этот отрезок пути до финального поворота молча. Не столько из-за разногласий, которые не замедлили возникнуть еще за аскетической дорожной трапезой, сколько из-за экономии сил.

Дэнни наблюдала, как он сосредоточивался перед встречей с незнакомой женщиной, которая была ему родной матерью. Видя, каких усилий Джиму стоило внешнее спокойствие, она предпочла дистанцироваться, сделать свое присутствие незаметным для него. Время пустых разговоров прошло. Теперь каждое новое впечатление может стать для него определяющим.

Пытаясь поставить себя на место Джима Хаскелла, Даниэль терялась. Она лишь догадывалась, что, окажись она в подобном положении, вряд ли нашла в себе силы в такой короткий срок решиться на эту поездку. Обычно, когда Даниэль Моррисон сталкивалась с важными известиями, первым желанием ее было повернуть время вспять. После, когда приходило понимание, что игнорировать случившееся невозможно, она целиком принимала все на себя. И, как правило, страдала от бессилия, огорчения или обиды. Ее реакция на события обычно была пассивной, затяжной и полной отчаяния.

Джим же демонстрировал противоположный подход. Оперативный, энергичный, действенный. Он душил собственные эмоции, как что-то мешающее и неуместное, и четко следовал собственному сценарию, который возникал в его голове одновременно с импульсом к действию. В этом был весь Джим. Если бы он имел систематическую привычку вгрызаться в детали и анализировать все элементы, то был бы заурядным ипохондриком, от которых Дэнни инстинктивно старалась держаться подальше.

И только когда они свернули на заветный поворот, Даниэль Моррисон тихо прокашлялась и невзначай заметила:

– Ну, вот… Джимми, почти приехали.

– Осталось около двух километров по этой колее, – охотно поддержал он разговор.

– Она ведь знает, что ты приедешь именно сегодня?

– Конечно… Я назвал ей приблизительное время моего приезда, так что для нее это не будет неожиданностью, – мягко проинформировал спутницу Джим Хаскелл.

– А то, что ты приедешь не один, она тоже знает? – тоненько произнесла Даниэль.

Джим повернулся к девушке и обезоруживающе ей улыбнулся.

– Пока я все не выясню, это ее не касается. Согласна подождать в машине? – воскликнул он и подмигнул ей игриво.

В этот момент Дэнни сделалось очень страшно за милого, доброго Джима Хаскелла.

– Джимми, дорогой, как ты себя чувствуешь? Ты уже знаешь, что ей скажешь, когда приедешь? Как поведешь себя?

– Вообще-то я рассчитываю, что ее это должно беспокоить в большей степени, чем меня, – спокойно, резонно и сдержанно ответил Джим. – А я буду терпеливо ждать, смотреть и слушать… И всегда помнить о том, что у меня есть машина, которую достаточно завести и направить назад, в сторону моего дома, чтобы все неприятное осталось позади. Я думаю, она это понимает не хуже меня. Поэтому не будем тревожиться заранее, Малышка Дэнни.

– Вот ты опять говоришь так, словно это я нуждаюсь в утешении и поддержке, а не наоборот, – попеняла ему девушка.

– Ну, ведь это ты переживаешь, а не я.

– Джим! Может быть, ты все-таки позволишь мне пойти с тобой?

– Поверь, малыш, будет лучше, если ты останешься ждать меня в машине. Мы не знаем, что это за человек. Как я тебя ей представлю? Я не хочу, чтобы она знала о моей жизни то, что я не готов еще сказать ей сам. Все, Дэнни! Больше мы это не обсуждаем, – мягко, но настойчиво проговорил он.

* * *

Джим остановил машину у ворот на въезде в захудалое поместье.

Он сосредоточенно смотрел перед собой. Притихшая Даниэль сидела рядом. Сквозь напускное спокойствие Джима она ясно могла разглядеть штормовое волнение в его душе. Несколько дней, проведенные рядом с этим незаурядным человеком, позволили ей лучше узнать его.

Несмотря на категорический отказ от ее участия, Джим бы очень желал, чтобы в момент его встречи с Анной Даниэль была рядом. Но потребность защитить девушку от непредсказуемых поворотов событий заставляла повременить. Кроме того, он не испытывал желания связывать между собой две эти совершенно разные нити своей жизни. Может статься так, что он увидит Анну в первый и последний раз в своей жизни. И Джим не желал, чтобы это, хоть и в малой степени, омрачило его отношения с Даниэль. Джим привык принимать решения без оглядки на чужое мнение, а досужая осведомленность, хоть и любимого, но пока чужого человека, каким была Дэнни, могла все осложнить. В своих отношениях с Анной Джим должен был разобраться самостоятельно.

– Ну что же! – вздохнул Джим и улыбнулся. – Нужно идти… Не сидеть же вечно, – сказал он Дэнни.

Настроения разыгрывать из себя супермена у него не было. Даниэль и без этого хорошо знакома с проявлениями его бесстрашного характера. Для Джима в эту минуту было важнее сберечь в душе Малышки Дэнни полудетскую пугливую нежность. Он успел понять, что Дэнни обожает плескаться в бурных водах девичьей эмоциональности и ей еще неведомы приемы усмирения этих пучин, поскольку и нужды-то такой до сих пор не возникало.

Даниэль приложила ладошку к его щеке, приблизилась к нему и ласково поцеловала, сказав:

– Джим, миленький… Она полюбит тебя… не может не полюбить.

– Ерунда, – улыбнулся он, но его лоб наморщился и глаза слегка покраснели.

– Я не знаю такого человека, который, зная тебя, не любил бы, – совершенно серьезно и твердо заверила его Дэнни и вновь поцеловала.

Внутри него происходила борьба. Он перестал понимать, для чего ему это испытание. Для чего он вообще стоит у этих чужих ворот, труся, думая о том, что ожидает его за ними, если у него есть такая чуткая девочка, которая готова окружить его всего, ограждая от недобрых взглядов и помыслов? Не достаточно ли ему довольствоваться той любовью людей, которая у него уже есть, которую он, без сомнения, заслужил? Зачем ему испытывать судьбу, рисковать собственным душевным равновесием, входя через эти покосившиеся ворота на краю земли?

Он усмехнулся собственным малодушным сомнениям и иронически произнес:

– Да-да… Любимец публики, как же такого не любить! Старый, добрый, усердный Джим Хаскелл, которому все неймется… Посмотрим, чем он может быть полезен старушке Анне? Негоже поступаться принципами, – злобно проговорил Джим и покинул машину, хлопнув дверцей.

С мукой на лице Даниэль проводила любимого взглядом.

Отчаяние завладело девушкой. Каждым своим словом и поступком она перечеркивала собственное намерение стать Джиму ближе, милее, любимее. Ей бы вовсе замолчать и не вторгаться со своими банальностями в его сложную душу! Но нет…

Наблюдая за своими родителями, Даниэль Моррисон постоянно задавалась вопросами. Почему бы маме не быть сдержаннее, меньше пороть чушь и деликатнее относится к близким людям? Почему бы папе не открыть свое сердце, не стать поласковее, не клеймить жену тяжелым молчанием? Со стороны кажется, что это так просто. Достаточно понять свой недостаток и побороть его.

Но эти дни, в пути рядом с любимым, позволили Даниэль Моррисон взглянуть на дебри собственных привычек и представлений как на нечто несокрушимое. Она не могла заставить себя удержаться от глубокомысленных ремарок, чтобы не разозлить Джима, а если в какой-то момент это ей все-таки удавалось, то затем она сторицей восполняла пробел своей болтовней. Она не находила в себе сил примириться со сдержанностью Джима. Но почему-то была уверена, что он просто обязан сносить ее навязчивость и удовлетворять досужее любопытство.

И тут, в ставшие уже бесконечными мгновения его ухода, Даниэль осенило, что общение с любимым человеком, которого ты обожаешь именно за то, что он так не похож на тебя, – это и искусство, и наука, и таинство одновременно. Что-то сродни религии. Нельзя понять человека в одном диалоге, когда впереди такая долгая жизнь. И ей несказанно повезло, что ею увлекся Джим Хаскелл. Теперь ее дело – благоговейно созерцать любимого и не утомлять его своими представлениями о жизни.

И окончательно решив, что она недалекая, эгоистичная, спесивая женщина, Дэнни насупилась и закрыла глаза, надеясь этим смягчить ту внутреннюю пытку, которой сама же себя и подвергла.

И в эту минуту ее что-то обожгло. Она вздрогнула, открыла глаза и увидела Джима, неторопливо бредущего к мрачному сельскому дому. Она выскочила из машины и кинулась к нему, взволнованно крича:

– Джим! Джим!

Он остановился и дождался ее со странной улыбкой. И, как показалось Даниэль, с облегчением. Он обняла его, будто не видела годы.

– Что случилось? – спросил он ласково.

– Думай обо мне что хочешь, милый, но я не отпущу тебя гуда одного. Я пойду с тобой, – произнесла она, запыхавшись.

– Тогда чего мы стоим? – спросил он, обхватил девушку за талию и вновь повернулся в сторону дома.

Обезумевшая от счастья Даниэль взяла на ходу его лицо в свои руки, как бабочку, и восторженно поцеловала…

Они дошли до дома, крепко сжимая ладони друг друга. Обоими овладела мысль: что бы ни произошло в этом доме, для них двоих случившееся ничего не изменит.

А на крыльце их уже ждала женщина.

– Здравствуйте, – произнесла она, хоть и приветливо, но заметно смущаясь. – Вот какой, значит, мой сын!

Даниэль перевела взгляд с нее на Джима. Лица девушки не покидала блаженная улыбка.

– Здравствуйте… Джим Хаскелл, – сказал он, протягивая женщине на крыльце руку.

– Анна, – мягко произнесла она и слегка пожала его ладонь, после чего обратила взгляд на спутницу Джима.

Даниэль внимательно разглядывала смуглую женщину с медовым загаром, с такими же курчавыми, как и у сына, волосами. Похожесть в их облике была настолько очевидной, что не могло быть никаких сомнений в прямом родстве.

– Это твоя женщина? – бесхитростно спросила Анна у Джима, благодушно кивнув в сторону девушки.

– Ее зовут Даниэль Моррисон, – сдержанно произнес Джим Хаскелл.

– Очень приятно, Даниэль, что вы приехали вместе с Джимом, – как и прежде мягко, произнесла женщина и протянула гостье руку, которую та пожала с нескрываемым облегчением, сказав:

– Мне тоже очень приятно.

Ей действительно было очень приятно оттого, что она не упустила своего шанса начать новую жизнь вместе с Джимом, потому что с этой встречи для ее любимого все могло перемениться.

– Когда вы звонили, сказали, что больны… – напомнил Анне Джим. – Очевидно, вы солгали, – сказал он, как только был препровожден в прохладный холл деревенского дома.

– Ты прав. Я солгала, потому что у меня не было уверенности, что ты захочешь меня увидеть спустя столько лет. А мне это просто необходимо, – без смущения объяснила женщина.

– Вам достаточно было сказать мне все как есть и положиться на мою порядочность, – с упреком произнес Джим и добавил: – Не терплю, когда мной манипулируют. Я всегда это чувствую, мэм…

– Прости меня, Джим. Я это учту и буду надеяться, что моя оплошность не осложнит наших отношений, – плавно проговорила Анна, пригласив гостей присесть в гостиной.

Застыв на месте, Джим наотмашь выдал:

– Я приехал только для того, чтобы иметь представление о своих настоящих родителях. Я рассчитываю, что вы расскажете мне о моем отце.

– Ты даже сможешь с ним познакомиться, Джим, – произнесла женщина. – Сейчас он в овчарне и стрижет овец. Скоро у него перерыв.

Даниэль стало неуютно от этих слов, и она, нахмурившись, сжала руку Джима. Ей показалось совершенной нелепицей то, что парочка настоящих родителей ее любимого мирно поживает на знойном юге материка, в то время как их сын всю свою сознательную жизнь мучился неразрешимыми вопросами о собственном происхождении…

На другом конце дома раздались тяжелые шаги, которые становились все громче. Анна встала к сыну вполоборота ровно тогда, когда в противоположную дверь гостиной вошел мужчина, который, откашлявшись, представился на ходу:

– Майкл Брант. А ты, должно быть, Джим. Зови меня Майк.

– Здравствуйте, Майк, – ошалев от неожиданности, произнес Джим и еще больше удивился, когда Майкл Брант протянул ему для рукопожатия левую руку, вместо правой, которую Джим неуклюже пожал, чуть замешкавшись.

Затем Майк пожал руку Дэнни и походя заметил:

– Какая хорошенькая девчушка… сынок… – Мужчина грузно бухнулся на диван и, прямо посмотрев на Джима, предположил: – У тебя наверняка к нам множество вопросов…

– А вы как думаете? – сухо произнес Джим.

– Думаю, что сейчас для этого не совсем удобное время. Мои стригали зашиваются… А вот вечером… У нас ведь будет семейный ужин, дорогая? – уточнил он, обратившись к женщине. – За ужином обо всем и поговорим.

Он поднялся с дивана и, с прищуром посмотрев на Даниэль, доверительно заметил:

– Ужин у нас будет с танцами… – Вновь обратившись к сыну, Майк сказал: – Слышал, ты работаешь с животными. Не желаешь посмотреть моих овец?

– А что еще вы мне можете предложить? – скептически выговорил Джим.

– Тогда приходи в овчарню после того, как Анна накормит вас ланчем…

Даниэль потянула Джима за рукав и робко прошептала:

– Я хотела тебе кое-что сказать… Ты можешь присесть?

Майкл ухмыльнулся и бросил, уходя:

– Поешь обязательно.

А Анна добавила:

– Меня ждут кое-какие неотложные дела. Если ты хотел меня о чем-то спросить, то спрашивай сейчас. Но, по-моему, все разговоры лучше отложить до ужина, как правильно сказал Майк.

Джим сел возле Даниэль и, устремив взгляд на мать, спросил:

– Вы с Майклом живете вместе?

– Да, – ответила женщина, кивнув.

– Тогда я ничего не понимаю, – пожал плечами Джим, повернувшись к Даниэль.

– Тебя удивляет, почему мы оставили тебя на Клер, будучи супругами?

– А какие у меня еще могут быть вопросы в сложившейся ситуации? – недоумевал Джим.

– Майк искал удачи, когда я понесла тебя, – по-деревенски просто призналась женщина. – Он сказал мне, что еще не время для детей. Мы не выплывем с таким грузом. Без денег, без крыши, без работы… Мы кочевали от фермы к ферме, стригли овец и ночевали, где придется. Тяжелая работа, но ничего другого мы не умели. Я испугалась, Джим. Боялась остаться без Майка, с ребенком… Я не знала домашней жизни, а домашняя работа представлялась мне чем-то невообразимым. Когда ты родился, я представления не имела, что с тобой делать, как о тебе заботиться. И решила отдать тебя в надежные руки, туда, где ребенку не дали бы пропасть. Я была уверена, что это лишь на некоторое время. Майк… он очень трудолюбивый человек. Я надеялась, что скоро у нас все образуется, появится свой кров, необходимый достаток. Тогда Майк сам захочет тебя… Но этого так и не произошло. Очень не хотелось признавать, но мы так и остались неудачниками. А потом я и жалеть перестала, что отдала тебя Бобу и Клер. Они хорошие люди, не то что мы с Майком. Когда у нас начиналась черная полоса, мы и воровать не гнушались. Да-да… Чего только не было, Джимми… Я встретила Майка, когда мне было всего семнадцать. И сбежала из дому только потому, что он меня позвал. Полиция нашла меня, вернула домой. А я снова сбежала. Больше они меня не нашли. Я стала скитаться с Майком. Нам нравилась такая жизнь…

– И у вас больше нет детей? – задал Джим интересовавший его вопрос.

– Как же! – воскликнула, оживившись, Анна. – У нас сын и дочь! – сказала она так, словно это известие должно было порадовать брошенного сына. – Они родились, когда наша жизнь стала ну… что ли, более предсказуемой. У Майка появилась постоянная работа стригаля, и еще он собирал фрукты. Мы могли возить детей с собой. Шону сейчас девятнадцать – он подрядился на одну из ферм на востоке. Джеки уже двадцать один и собственный малыш, Блейк. Она замужем…

– И за двадцать один год этой, как вы говорите, предсказуемой жизни у вас ни разу не возникало желания увидеть меня?!

Джим вложил в этот вопрос весь свой гнев порядочного человека, отчего Даниэль стало больно за него так, что слезы навернулись на ее глазах.

– Ну… – замялась Анна. – Я ведь звонила. Один раз, когда тебе было восемь, потом еще, когда было пятнадцать. Говорила и с Бобом, и с Клер. Они сказали, что тебе ничего не известно обо мне. Еще они уверяли, что ты счастлив, ни в чем не нуждаешься. А разве не это главное для матери – сознавать, что ее ребенок доволен своей судьбой? – наивно и в то же время как-то неуверенно проговорила женщина. – Я посчитала, что было бы очень безответственно отнимать у тебя привычную жизнь. Ты рос другим, не похожим на меня и Майка. Любил родных, дом, школу. Что мы могли тебе дать, чего не дали Клер и Боб?

– Если мне будет позволено сказать… – робко произнесла Даниэль и, ободрившись, продолжила: – Я полагаю, Джима удивляет то обстоятельство, что Джеки и Шона вы посчитали более достойными своей родительской опеки, категорически отказав в ней собственному первенцу. Я не права, Джим?

Джим не опроверг ее предположения, прожигая Анну взглядом.

– Ну, я же сказала, что в пору первой беременности у нас ничего не было. Ни денег, ни дома… Когда я сказала Майку про ребенка, он бросил меня, – вынуждена была признаться Анна. – Но я нашла его и пообещала, что улажу это. Когда родится ребенок… В смысле, когда ты родился, Джим… Я уже тогда знала, что мне придется расстаться с тобой, чтобы… Ну, в общем, мне пришлось отдать тебе Клер. Я сделала это, а через неделю не выдержала, вернулась, чтобы взять тебя обратно. Но когда я посмотрела, какой ты у них ухоженный, я отступилась.

– Ну и правильно сделали, – подытожил Джим, поднимаясь с дивана.

– Ты действительно так думаешь? – жалостливо спросила Анна.

– Почему нет? У меня отличные родители, замечательная родня. Я счастлив, мэм! Хочу, чтобы вы это знали и не сомневались в правильности своего поступка.

– Ну, тогда пойдемте, я покормлю вас ланчем и провожу в овчарню, – с облегчением предложила Анна.

– Пойдемте! – широко улыбнулся ей Джим.

– Милый, ты пугаешь меня, – прошептала Дэнни, поцеловав его в щеку.

Сам же Джим успел уразуметь, что бесполезно спрашивать о прошлом этих поздно повзрослевших людей. Его больше волновала причина, по которой они пожелали видеть его через много лет после своего предательства.