Текст книги "Апшерон"
Автор книги: Мехти Гусейн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)
– Но у них такие учителя, как уста Рамазан.
Они пошли к буровой, и беседа на этом оборвалась. Лалэ поздоровалась с рабочими. Те почтительно ответили на приветствие.
Здесь шла горячая работа. Бригада уже заканчивала установку вышки, начинался монтаж оборудования. Лалэ в лицо знала каждого члена этой надежной бригады и была уверена, что задание будет выполнено раньше срока.
Несколько рабочих сидело в стороне на обрезках бревен. Узнав среди них бригадира, посланного в помощь Рамазану, Лалэ подошла к нему.
– Степан Федорович, а почему вы здесь?
Рабочие прекратили беседу и поднялись на ноги. Один из группы сказал густым басом:
– Добрый вечер, товарищ Исмаил-заде.
Ответив на приветствие, Лалэ при свете, струившемся из буровой, пристально посмотрела на рослого и мускулистого бригадира и повторила свой вопрос:
– Почему не поехали? Или вы считаете для себя не обязательным мое приказание?
Обычно Лалэ со всеми разговаривала мягко и вежливо, но тот, кто позволял себе излишнюю вольность и не выполнял ее распоряжений, скоро раскаивался в этом.
– Нет, товарищ Исмаил-заде, ваше распоряжение я считаю обязательным, торопливо, чтобы доказать, что он никогда иначе и не думал, ответил бригадир. – Но мастер Рамазан не допустил нас к работе.
– Почему?
– Он сказал: как бы ни был тощ верблюд, все же его шкура непосильная ноша для погонщика.
Минаев не понял значения этой пословицы и вопросительно посмотрел на Лалэ:
– Что он хотел этим сказать?
Вначале Лалэ и сама была огорошена неожиданным ответом своенравного.старика, но, подумав немного, рассмеялась:
– Хорошо, что он не сказал по-другому. Эту пословицу говорят и более хлестко.
– Да, да, – подтвердил низенький, обросший щетиной рабочий, стоявший около бригадира. – Говорят и так: "Шкура дохлого верблюда непосильная поклажа для осла".
Рабочие громко расхохотались. Бригадир только теперь понял смысл ответа старого мастера и смущенно опустил голову. Лалэ обернулась к Минаеву:
– Что же, Дмитрий Семенович, раз они отказываются от помощи, значит на что-то надеются. А вот мы, кажется, начали успокаиваться и, не чувствуя этого, стоим на месте. – Она обратилась к бурильщикам: – Будьте начеку, товарищи, успокаиваться нельзя. Мы приняли их вызов за легкое для нас соревнование, но, как видно, они шутить не намерены.
На обратном пути, когда подходили к машине, Минаев сказал:
– Да, мне кажется, мы упустили из виду очень важное обстоятельство...
– Какое? – насторожилась Лалэ.
– Сейчас ведь руководит морским бурением Кудрат Салманович.
– Ну и что же?
– Если это тот Кудрат, которого я знаю, он вряд ли позволит себе отстать в соревновании от своей жены.
– Очень жаль, Дмитрий Семенович, что вы, зная его, до сего времени не узнали меня.
– То есть как?
– Я ведь тоже не соглашусь отставать... Но дело в конце концов не в этом. Мы соревнуемся, а не соперничаем. Меня удивляет только одно: почему они отказываются от нашей помощи?
– Вероятно, есть какая-нибудь веская причина. Наверно, отправили обратно и остальные наши бригады. Надо, впрочем, признаться, что дело все-таки не в нехватке рабочих рук.
– Так или иначе, напрасно они вернули бригады. Мне кажется, что Кудрат не знает об этом.
Они сели в машину.
– Я еду домой. Сегодня, надеюсь, и Кудрат будет ночевать дома, сказала Лалэ.
Она решила поговорить с мужем начистоту, как управляющий с управляющим, чтобы выяснить недоразумение.
– Коля, домой! – приказала она шоферу.
Но стоило ей распрощаться с Минаевым, войти к себе в квартиру и взглянуть на спящую дочь, как было мигом забыто, что она управляющий. Пройдя на цыпочках в столовую, она переменила скатерть на обеденном столе, достала из буфета тарелки, положила возле них сверкающие приборы, свежие салфетки и только после этого взглянула на стенные часы. Было без одной минуты двенадцать.
3
Ко времени прибытия вечерней смены спуск инструмента в скважину был закончен. Васильев, отдохнувший и посвежевший, стоя рядом с Рамазаном, наблюдал за работой. Оба с интересом посматривали на Таира.
Таир уже не чувствовал себя новичком. Помня предупреждение мастера о близости нефтеносного пласта, он все глубже проникался сознанием ответственности момента. И когда до него доходили одобрительные возгласы: "Вот так. Хорошо! Правильно!", он хлопотливо и радостно сновал по буровой, схватывал на лету указания мастера и работал лучше некоторых старших по возрасту и более опытных рабочих.
Говорят, у соперника зоркий глаз. Джамиль пристально следил за каждым шагом товарища и, заметив, что Таир то и дело обращается к мастеру, начал его подзадоривать.
– По чужой указке и моя бабушка справится. Со стороны поглядеть, будто ты и в самом деле что-нибудь смыслишь.
Таир вспыхнул от обиды и, чтобы доказать свою самостоятельность, решил больше не спрашивать указаний мастера. А Рамазан и Васильев, надеясь, что в затруднительном случае парень подойдет и спросит, что делать, уселись в стороне на штабель буровых труб и завели разговор о международных делах, об окончании войны, об атомной бомбе, о Трумэне, который так быстро отступил от политики Рузвельта. Время от времени оба мастера прислушивались к шуму ротора и, не замечая ничего подозрительного, продолжали беседу.
Таир вдруг заметил, что циркуляция глинистого раствора прекратилась. Это было так страшно, что он совсем растерялся и вытаращил глаза на Джамиля:
– Что такое? Отчего это?
Джамиль не удержался от ехидной усмешки:
– У самозванных мастеров всегда так получается. Понадеются на себя – и все испортят. Иди, зови скорее уста Рамазана!
Таир побежал за мастером. Когда Рамазан и Васильев подошли к скважине, им стало все ясно.
– Гиблое дело... – промолвил Рамазан.
Он оглянулся, ища что-то, недовольно покачал головой и быстро зашагал к культбудке.
Лятифа, склонившись над книгой, сидела у маленького столика. Она была так поглощена чтением, что даже не заметила, как вошел мастер.
– Дочка! – окликнул ее Рамазан.
Девушка вздрогнула от неожиданности, подняла голову и, взглянув в тревожные глаза старика, спросила его, что случилось. Рамазан попросил ее немедленно позвонить в контору бурения. Там никого не оказалось. Тогда мастер предложил звонить самому управляющему и, опустившись на табурет у стола, отер рукавом вспотевший лоб.
Лятифа соединилась с трестом:
– Тамара, Тамара, дай быстро кабинет управляющего!.. Не слышишь? Дай, говорю, Исмаил-заде!.. Нет в кабинете? Так ты узнай у секретарши, где он?.. Нужен, раз спрашиваю... Домой уехал? Не может быть!..
Мастер разочарованно хлопнул рукой по коленям:
– Вот незадача!
– Да что же случилось, уста? – встревожилась Лятифа.
– Опять напортили.
– Кто?
– Таир, Джамиль. Утечка глинистого раствора, будь она проклята! Нужны материалы. Будешь полагаться на Бадирли – за неделю не дождешься.
Лятифа мысленно выругала Таира: "Опять размечтался, ротозей несчастный!" – и снова взялась за трубку телефона.
– Позвонить управляющему домой?
– Нет, не стоит, дочка. И так он почти не бывает дома. Пусть отдыхает. Звони лучше главному инженеру.
Кудрат Исмаил-заде в это время обходил вместе с Бадирли общежитие молодых рабочих. Когда они вошли в душевую, Кудрат указал на заржавленные душевые зонты и строго сказал:
– Что это такое? Сколько месяцев вы не заглядывали сюда? Откройте-ка кран!
Бадирли удивляло вмешательство управляющего трестом в такие мелочи. Он пожал плечами:
– Товарищ Исмаил-заде, завтра я сам все обследую, приму все необходимые меры. Кажется, комендант общежития запустил хозяйство, ни за чем не следит. Но к чему вам утруждать себя такими пустяками?
– Как? Пустяками? – чуть не крикнул Кудрат. – С каких это пор здоровье рабочего стало пустяком? Вы это откуда – от подрядчиков Манташевых, Тагиевых усвоили себе подобные взгляды? Смотрите, что это? Ну, откройте же кран!
Боясь опять сказать что-нибудь невпопад, Бадирли промолчал и открыл один из кранов. Вода из душевого крана хлынула широкой струей, как из шланга.
– Что это, по-вашему, душ или фонтан? – спросил Кудрат. – Завтра же начать ремонт и сообщить мне, когда будет готово! Ясно или объяснить еще раз?
Бадирли угодливо кивнул головой:
– Да, да, ясно...
Исмаил-заде вошел в комнату, где жили Джамиль и Таир с товарищами. Кроме Самандара, здесь никого не было. Растянувшись на койке, он читал газету "Коммунист", которую выписывал Таир.
Самандар все еще не любил тратиться на газеты и книги. Тем не менее он уже успел прочесть "Гурбан Али-бека" и рассказать содержание Джамилю.
– Какой, оказывается, забавный этот Молла Насреддин! – сказал он при этом. – Вот его я обязательно буду читать.
И в самом деле Самандар записался в библиотеку. А после того, как увидел там приглянувшуюся ему Зивар, еще более разохотился и чуть не ежедневно ходил туда менять книги для себя и товарищей. Теперь он нередко даже вступал в спор с Джамилем по поводу содержания и значения той или иной книги. Джамиль больше не называл его "Пузаном" и, слушая высказываемые им правильные и дельные замечания, удивлялся его сообразительности. Когда Самандар находил на страницах газет подтверждения своих рассуждений, он подчеркивал соответствующие места статей и, показывая их Джамилю, хвалился:
– Видал? Пишут то, что я говорил. Дело не в том, браток, что один прочтет много, а другой – мало. Надо еще и в своем котелке кое-что иметь!
Джамиль и сам часто хвалил способного товарища:
– Вот это ты сказал правильно. Попал в самую точку.
В последнее время Самандар не выпускал из рук газету "Коммунист".
– Здравствуйте! – сказал Кудрат, входя в комнату.
Самандар удивленно взглянул на него. Он не знал в лицо Кудрата Исмаил-заде, но, заметив, как почтительно следует за ним Бадирли, быстро вскочил с койки и пригласил:
– Пожалуйста, входите.
Исмаил-заде, приподняв тонкие шерстяные одеяла на койках, взглянул на простыни.
– Ничего, чистые, – сказал он и, увидев сложенные на подоконнике книги, обернулся к Бадирли: – Вы у себя дома тоже держите книги на подоконнике? Или, может быть, у вас вообще нет книг?
Бадирли усмехнулся своим заискивающим смешком:
– Есть, товарищ Исмаил-заде... Имеются...
– Для каждой комнаты купите по этажерке. Ясно или повторить?
– Ясно...
Кудрат остановился перед Самандаром и спросил:
– Где работаешь, орел?
– Я из треста Лалэ Исмаил-заде.
– А кто живет здесь кроме тебя?
– Джамиль, Биландар, Таир...
Услышав имя Таира, Исмаил-заде еще раз взглянул на подоконник.
– Чьи это книги?
– Вот эти – Джамиля, а вот эти – Таира, – указал Самандар.
Порывшись в книгах Таира и, заметив среди них несколько сборников стихов, роман "Тавриз туманный" и учебник русского языка, Исмаил-заде вынул из кармана записную книжку и что-то отметил в ней. Затем попрощался с Самандаром и вышел. Бадирли быстро втиснул в свой пухлый портфель лист бумаги, на котором он заносил приказания управляющего, и торопливо заковылял вслед за ним.
Выйдя на улицу, они сели в машину и поехали к морю.
– Знаете, товарищ Бадирли, – заговорил Исмаил-заде, стараясь не глядеть на снабженца, – есть работники, которые заискивают перед начальством, чтобы замазать промахи и недочеты в своей работе. По правде говоря, я питаю отвращение к таким людям. Они заботятся не об интересах дела, а о своей собственной выгоде.
– Я тоже терпеть не могу подобных людей, – заискивающе хихикнув, с готовностью отозвался Бадирли.
На берегу, при свете большого фонаря, похожего на прожектор, рабочие грузили на баркас бревна и доски.
По морю ходила легкая зыбь. Ленивые волны, словно утомленные извечной борьбой с прибрежными утесами, слегка ударялись о борт судна и так же лениво откатывались назад.
Погрузка шла споро. Лес надо было еще вчера доставить на буровые. Зная, что ему еще раз попадет за это опоздание от управляющего, Бадирли стал оправдываться:
– Если бы все работали с душой, то, ей-богу, горы можно бы сдвинуть. А эти волокитчики из "Азнефти" прямо довели меня до точки. Не дают наряд на лес – и баста...
Исмаил-заде сразу понял, что Бадирли выдумал этот предлог только сейчас, и резко прервал его:
– Ладно, ладно! А почему раньше не доложили мне?
– Помилуйте, ну дело ли управляющему заниматься какими-то бревнами-досками? Такие мелочи...
– У вас что – других слов нет? "Пустяки", "мелочи"...
Кудрата уже начинало раздражать все в этом человеке – и принужденная улыбка, и покорная поза, и поддакивание каждому слову начальника, и даже самые обычные для каждого человека слова и жесты.
– Мелочей на производстве нет, есть мелкие людишки. Понятно или повторить еще раз?
– Да, да, понятно. – Бадирли снова подобострастно улыбнулся своей противной улыбкой и покорно склонил голову набок.
Кудрат больше не мог сдерживаться.
– Слушайте, товарищ Бадирли!.. Не думайте, что мне нравятся эти ваши ужимки. Если вы надеетесь выкрутиться своей угодливостью, то я должен прямо сказать: это вам не поможет!
Резко повернувшись, он шагнул на палубу судна. Легкий ветерок зашевелил его волнистые волосы и пахнул свежей прохладой в его разгоряченное лицо.
Коренастый бригадир, укладывавший с товарищем толстые доски в носовой части судна, завидев управляющего, выпрямился.
– Здравствуйте, товарищ Исмаил-заде! – крикнул он и, ухватившись за конец длинной доски, ловко уложил ее на место. Кудрат, словно не желая мешать работе, молча кивнул головой, а затем, воспользовавшись минутным перерывом, пока очередная пара рабочих подходила со своей ношей, обратился к бригадиру:
– Прошу вас, постарайтесь, чтобы к утру ни одной доски на берегу не осталось.
Бригадир утвердительно кивнул головой:
– Будет сделано, товарищ, управляющий.
Этого ответа было достаточно. "Дал слово, выполнит", – подумал Исмаил-заде и обернулся к Бадирли, который уныло стоял позади него.
– Учитесь вот у них – и работе, и уменью держать себя...
Бадирли только теперь почувствовал, какая пропасть образовалась между ним и управляющим. Он видел, что каждое его слово раздражает управляющего, и все-таки не понимал, что хочет от него Исмаил-заде. "Почему он ненавидит меня?" – спрашивал он себя и, не находя ответа, еще больше расстраивался.
Управляющий вернулся к машине и, даже не взглянув на Бадирли, уселся на переднее сиденье рядом с шофером. Бадирли истолковал это по-своему: "Наверно, хочет прогнать меня". Забравшись в машину, он положил свой толстый портфель к себе на колени и всю дорогу сидел как на иголках.
В управлении треста секретарь сообщила Исмаил-заде, что звонили с буровой сто пятьдесят пять и спрашивали его по какому-то очень срочному делу.
Исмаил-заде тотчас взял трубку и вызвал к телефону мастера.
– Что случилось, уста? – спросил он. – Говорят, ты искал меня... Как? Поглощение и нечем остановить?.. Опять Бадирли? Ну, этот бездельник и меня вывел из терпения.
Положив трубку на рычаг, он вызвал секретаря:
– Здесь главный инженер?
– Нет, он выехал с материалами на буровую уста Рамазана.
– Давно?
– Минут пятнадцать – двадцать.
Утомленная секретарша подняла руку к губам, судорожно подавляя зевок.
– Устали? Идите домой! – сказал управляющий.
В это время зазвонил городской телефон. Взглянув на стенные часы, Исмаил-заде поднял трубку. Звонила Ширмаи.
– Да, я, дочка, – отозвался Кудрат – и, забыв об усталости, улыбнулся. – Туфли твои готовы, дочка, может быть привезу сегодня. Только ты не жди меня, ложись спать. Завтра целый день буду дома. Ладно? А учительница музыки была сегодня?.. Нужны новые ноты? Найду, лишь бы ты хорошенько училась...
Кончив разговор с дочкой, Кудрат взял сводку и быстро пробежал ее глазами. Сводка не очень-то радовала. Выполнение плана по сравнению с предыдущим днем увеличилось всего на один процент. Не успел он вдуматься в цифры, как в кабинет вошел Бадирли.
– Товарищ Исмаил-заде, – начал он, – вы во всем вините меня, но клянусь – в данном случае я не виноват. Уста Рамазан был так уверен в себе, что даже не нашел нужным во-время затребовать материал...
Исмаил-заде понял, что на этот раз снабженец говорит искренно. Он даже упрекнул себя в излишней резкости в обращении с ним. Но все же сказал:
– Уста Рамазан – старик. Он мог и забыть, а вы должны поставить дело так, чтобы у вас буровые были снабжены всем необходимым. Вы думаете, мне доставляет удовольствие всякий раз ругать вас, подтягивать? Совсем нет! Вы мне не слуга, а помощник... – Кудрат заговорил мягче: – Вот что, я советую вам, дорогой мой, смотрите людям прямо в глаза, делайте свое дело, но не из желания угодить кому бы то ни было. Я же не хозяйчик какой-ни будь, я обыкновенный советский человек. У всех у нас цель одна. Словом, для меня имеет значение лишь то, как вы работаете, а не то, как вы ко мне относитесь. Вы меня поняли?
– Понял, – ответил Бадирли, действительно начинавший теперь понимать, чего добивается от него управляющий. – У меня к вам одна просьба, товарищ Исмаил-заде: если я не угожу вам в чем-нибудь, вызывайте меня к себе в кабинет и наказывайте, ругайте, сколько хотите, но только не при людях. Иначе меня никто и слушать не будет. Это такой народ...
– Вот это тоже никуда не годится! Вы плохо думаете о наших людях. Если бы я так же относился к своим работникам, то ни одного дня не смог бы руководить трестом. Ведь люди не рождаются плохими. Взять хотя бы вот эту вашу черту угодливости перед начальником. Откуда она у вас? Ясно, что от времен Манташевых и Тагиевых. Тогда надо было рабски угождать хозяину, чтобы пользоваться его расположением. А мы ценим прежде всего человека и его труд. – Кудрат пристально взглянул в лицо Бадирли, проверяя, как действуют его слова. – Правильно я говорю?
– Да.
– На-днях здесь у меня на совещании выступал инженер Фикрат. Его рассуждения мне очень не нравились. Я бы сказал даже, что они были вредными. Но мне понравилось то, что он говорил откровенно. Если бы он из боязни скрыл от меня свои возражения, я бы не мог правильно оценить обстановку, работал бы вслепую. Вот и вам надо быть прямее. Давайте так и договоримся: полная откровенность – и без угодничества...
Кудрат снова взглянул на часы. Было без одной минуты двенадцать.
– Ну что же, главный инженер на буровой, – сказал Кудрат, поднимаясь с кресла, – будем надеяться, что там быстро ликвидируют аварию.
Взяв туфли дочери, он направился к двери и, оглянувшись через плечо на Бадирли, спросил:
– Вы не едете домой? Хотите, подвезу.
– Сегодня я дежурю, – ответил Бадирли, выходя из кабинета вслед за управляющим.
Кудрат поехал домой.
4
Несмотря ни поздний час, на улицах города было все еще людно и шумно. Многие возвращались из кино и театров. Жмурясь под ослепительным светом автомобильных фар, бакинцы невольно вспоминали то время, когда приходилось вслепую брести во мраке затемненных улиц. Люди медленно шагали по тротуарам, словно наслаждаясь светом бесчисленных огней. Над проходящими со звоном трамвайными вагонами все еще горели гирлянды разноцветных лампочек, впервые зажженных в День Победы. Город, который в течение целых четырех лет тонул в кромешной тьме, сверкал и переливался в радужном сиянии. Из окон, еще недавно зашторенных наглухо, струился на улицу мягкий свет.
Опустив боковое стекло машины, Кудрат с наслаждением отдавался вечерней прохладе и только тогда заметил, что приехал домой, когда машина остановилась у подъезда.
Предполагая, что дома все уже спят, он бесшумно отпер своим ключом входную дверь и тихо вошел. Но в столовой горел свет, и это обрадовало его. Шагнув из коридора в столовую, он увидел Лалэ. Не дождавшись его, жена склонила голову на руки над столом и дремала. Кудрат на цыпочках подошел к ней и, нагнувшись, поцеловал в открытый затылок. Лалэ вздрогнула, открыла глаза и, увидев мужа, улыбнулась.
– Как это ты так рано домой выбрался? – спросила она с легкой иронией.
Кудрат поставил на стул туфельки дочери и, не ответив Лалэ, прошел в спальню. Оставив дверь открытой, он взглянул при свете, падающем из столовой, на лежащую рядом с бабушкой дочь, затем нагнулся к кровати и тихо прикоснулся губами к щеке Ширмаи.
Тукезбан в беспокойстве проснулась.
– Это ты? – спросила она. – Как твои дела, родной?
Кудрат уже пожалел, что вошел и разбудил мать, которая всегда спала очень чутко.
Тукезбан хотела встать с постели, но он удержал ее:
– Ты спи, мама. Лалэ дома и все приготовила. Только задремала от усталости.
Тукезбан натянула одеяло на худенькие плечи Ширмаи и, пряча улыбку, взглянула на сына.
– Знаю, чем вы оба дышите. Внучка сегодня читала мне газету и объяснила все. Ну что же, такие уж, видно, настали времена – муж с женой в работе тягаются. Только пожалейте и себя.
Кудрат, смеясь, поднес руку к глазам в знак покорности.
– Твое слово, мама, всегда было для меня законом. Но ты все-таки спи, не беспокойся...
Много горя и лишений перенесла Тукезбан, пока вырастила своего первого и единственного сына, и потому дрожала над ним всю жизнь. Кудрат хорошо знал об этом. Оставшись в молодые годы одна, она после смерти мужа в Сибири не вышла замуж вторично не только из уважения к памяти Салмана, но еще из-за безграничной привязанности к сыну. Предпочла ходить по чужим дворам, стирать белье и жила только одной надеждой: вырастет сын – легче будет; надеялась, терпела и ждала, пока Кудрат не стал инженером.
– Я не говорю, чтобы ты работал плохо, сынок... Я о другом думаю: ведь ты и завтра будешь нужен государству, – озабоченно проговорила она, имея в виду, что сын добровольно лишает себя нормального отдыха и питания дома.
Кудрат, чтобы не огорчать мать, всегда старался держать себя перед ней бодро и весело. Даже в дни войны он убеждал ее, что ест и спит достаточно. И сейчас он принялся ее уверять:
– Да чего же беспокоиться, мама? Теперь – не работа, а одно удовольствие. Уверяю тебя, что я совсем не устаю, обедаю часто в ресторане, а в кабинете у меня прекрасный мягкий диван – спи, сколько хочешь. Ну, бывает, что езжу в море на буровые, – так это же замечательная прогулка, лучше всякого отдыха. Купаюсь по не скольку раз в день, заплываю далеко-далеко...
– Не надо, родной, далеко плавать, не надо. Море – что капризная женщина. Не дай бог, ут... чтоб отсох у меня язык, что я говорю?! Долго ли до беды?
– Ничего со мной не случится, мама! – беззаботно махнул рукой Кудрат. Ты же знаешь, как я умею плавать...
Однако, боясь взволновать мать каким-нибудь неосторожным словом, он поспешил выйти к Лалэ в столовую.
– Ну, жена, – весело заговорил он, – у тебя, я вижу, совсем праздничный стол. Жаль только – нет чаю, а мне больше хочется пить.
Лалэ включила электрический чайник.
– Устала звонить тебе. В тресте тебя не найдешь. Но я словно чувствовала, что сегодня ты приедешь. Должно быть, подсказало сердце. Ну, а как же твои дела, муженек?
– Да так, в общем – неплохо. Только вот материалов не хватает.
– Надо мобилизовать внутренние ресурсы, – с легкой насмешкой проговорила Лалэ, словно по газете читала, и, взглянув на Кудрата, рассмеялась.
Кудрат понял, что хотела сказать Лалэ: за годы войны внутренние ресурсы были исчерпаны.
– Ты смеешься, однако, неиспользованных ресурсов у нас все еще немало, – серьезно возразил он. – В последнее время наши ребята изобрели довольно оригинальный способ: они снимают цельные морские вышки со старых, недействующих скважин и переносят на новое место. Знаешь, как это облегчает задачу?
Лалэ покачала головой.
– Хорошо, если так. А вот в моем тресте лишнего гвоздя не найдешь.
Кудрат взял тонкий ломтик белого хлеба и намазал сначала маслом, потом икрой.
– Я имею в виду другие материалы, – заметил он. – Знаешь, чего нам недостает? Бурильных труб. Те, что мы поднимаем из заброшенных скважин, скручены, как пружина. Сейчас мне дозарезу нужно тысячи три метров труб. Большая часть машинного оборудования нуждается в капитальном ремонте. За что ни возьмись, все требует обновления или перестройки.
– Но дела у тебя, кажется, не так уж плохи. Выполнение плана поднялось до восьмидесяти пяти процентов. А я вот все топчусь на месте... – заикнулась было Лалэ, но тут же оборвала себя и, помолчав, спросила мужа: – Скажи, а почему ты вернул обратно моих людей?
– Каких людей?
– Мы в порядке социалистической помощи послали вам три бригады.
– А-а... – брови Кудрата взметнулись вверх. – Да, мы их отослали обратно.
– Почему? Разве вам не нужно выходить из прорыва?
– Разумеется, нужно, – ответил Кудрат, не переставая жевать. – Видишь ли, приходится думать не только об итогах этого года. Гораздо важнее завтрашний день наших битв на море.
Лалэ недоуменно пожала плечами.
– Что это означает?
– Выключай, – сказал Кудрат, указывая на булькающий чайник. – Это значит, что я занят воспитанием и подготовкой молодежи. О ней нельзя забывать ни на минуту. Последние события, в том числе и случай с Мехманом, доказывают, что воспитание и обучение молодой гвардии нефтяников не менее важно, чем сама добыча нефти...
– Странная логика, – не поняла Лалэ. – Какое же отношение к этому имеет твой отказ принять наши бригады?
– Прямое. Пусть ребята с самого начала привыкают работать сами, ни на кого не надеясь.
– По-моему, наоборот, – возразила Лалэ. – Молодежь должна все время чувствовать поддержку. Помощь только укрепит ее уверенность в себе.
Кудрат твердо стоял на своем:
– Чувство уверенности воспитывает сама наша действительность. Я же имею в виду самостоятельность в работе. Молодежь должна учиться, смелее искать и находить. Конечно, ей всегда помогут мастера, инженеры.
– Дружеская помощь в работе тоже необходима. Послушать тебя – так из нашей молодежи должны вырастать какие-то герои Джека Лондона с их честолюбивой жаждой личного успеха.
– Вот тут уж я не вижу никакой логики, – сухо проговорил Кудрат. Общественный характер нашего производства не дает развиваться подобным эгоистическим настроениям. Рабочего у нас вдохновляет не личная жажда славы или наживы, а социалистическое сознание того, что вся наша промышленность общее народное достояние.
– Ты, кажется, начал читать мне лекцию по политэкономии? Не забывай, что большинство ребят приходит к нам из деревни.
– Ну и что же? В деревне у нас тот же общественный характер хозяйства...
Прислушайся кто со стороны к беседе супругов, мог бы подумать, что в столовой Исмаил-заде в этот поздний час происходят политзанятия.
Лалэ напомнила:
– Ведь не так давно ты сам жаловался, что у тебя нехватает рабочих рук. А теперь отказываешься от помощи. Все-таки не понимаю: почему? У меня сейчас как раз есть возможность... вот я и решила послать несколько бригад...
– И прямо к уста Рамазану.
– Ну и что же?
– Как, то есть, что же? Ты не слыхала, что он ответил?.. – Кудрат, не сдержавшись, громко расхохотался. – Кажется, твой бригадир так и не понял того, что сказал ему уста Рамазан.
Лалэ покраснела, словно сказанное старым мастером относилось непосредственно к ней.
– Если уста Рамазан не нуждается в помощи, можешь послать наших рабочих на другие буровые...
– Послушай, жена, – серьезно заговорил Кудрат, – никаких бригад я у тебя не прошу. Сейчас я больше всего нуждаюсь в тракторах. Если хочешь помочь, пришли три трактора...
– Вот этого-то я и не могу сделать. У нас тракторов тоже нехватает... За войну техническое оборудование износилось, новое поступает пока медленно. А ведь мне тоже приходится увеличивать количество ремонтных бригад, – думаю ввести в эксплуатацию все заброшенные скважины.
– И правильно! – одобрил Кудрат. – Восстановить заброшенные скважины дело немаловажное. Некоторое время еще можно держаться за их счет. Однако... – он помолчал немного, погрузившись в размышления, затем продолжал: – Радикальный выход из положения могут дать только новые разведки нефти.
В дверях появилась Тукезбан.
– Мало вам этих разговоров там, у себя, – не наговорились?.. – Она недовольно покачала головой и обратилась к сыну: – Я нагрела тебе воду, сынок. Иди в ванну, а потом сразу ложись, дай отдых телу.
– Ах, -мама, ну почему ты не спишь? – Кудрат поднялся из-за стола и, обняв мать за плечи, отвел ее в спальню. – Напрасно ты встала. Мы бы и сами все сделали.
Продолжая ворчать, Тукезбан улеглась в постель. Кудрат вернулся к Лалэ.
В это время послышались звуки скрипки из соседней квартиры. Это играл инженер Минаев.
Кудрат прислушался.
– А хорошо играет сосед. Не понимаю, почему такие музыкальные люди идут в инженеры, а не становятся артистами, композиторами?
Лалэ улыбнулась.
– Он музыкант по натуре и изобретатель по складу ума. Сейчас много работает над новым изобретением. А когда слишком устает, берется за свою скрипку. Может быть, музыка его и вдохновляет.
– А что это за новое изобретение? – сразу насторожился Кудрат.
Он давно уже знал, что Минаев способный изобретатель, и одно из его изобретений даже испробовал на промыслах, где раньше был управляющим. Испытание дало тогда прекрасные результаты, а Кудрат хорошо использовал все выгоды от этого изобретения для ускорения производственного процесса.
Лалэ все время интересовалась новым изобретением Минаева и торопила его. Но заговорила она об этом с мужем впервые.
– Это изобретение, – сказала она, отвечая на вопрос Кудрата, – может стать благодетельным новшеством в технике бурения. Скорость проходки скважин возрастет намного.
– Почему же ты об этом не говорила мне? Нашему тресту очень нужно такое изобретение. Ведь у нас сейчас бурится больше новых скважин, чем в других трестах.
– Не говорила потому, что сам Дмитрий Семенович считает такие разговоры преждевременными. Пусть это останется пока между нами. Когда он кончит, сам будет всюду говорить о своем изобретении.
Кудрат встал и, взяв с пианино свежие газеты, начал просматривать их. В наступившей тишине звуки скрипки доносились еще отчетливее. Минаев играл что-то грустное.
Прошла еще минута, и скрипка умолкла на высоких вибрирующих звуках.
Кудрат, увидев в газете что-то особенно поразившее его, вдруг резко обернулся к жене. Лалэ заметила, что он даже побледнел от волнения.
– Что с тобой, Кудрат? – спросила она, тоже волнуясь.
Сердито хлопнув рукой по газете, Кудрат указал на заметку, напечатанную на третьей странице. В ней говорилось о том, что из передового треста Лалэ Исмаил-заде послана помощь рабочей силой тресту Кудрата Исмаил-заде. Заключительные слова заметки о "вдохновляющем примере" передового треста были напечатаны жирным шрифтом.
– Кто же просил у вас помощи? – крикнул Кудрат, потрясая газетой. Какая чепуха! Все эти разговоры о нехватке рабочих рук только мешают мне, расхолаживают людей.
Лалэ тоже поднялась из-за стола.
– Успокойся, Кудрат, зачем же кричать? Что подумают соседи, если услышат?
– Я буду протестовать официально! – так же громко продолжал Кудрат, все более раздражаясь.
