Текст книги "Аметистовый венец"

Автор книги: Мэгги Дэвис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

Впереди колонны какой-то рыцарь завел песню. Солнце вдруг озарило болота ярким светом, и все вокруг засверкало от капель росы.

«Хорошо бы остановиться на привал еще до полудня», – подумала Констанс. Она боялась, что не выдержит долгой езды и уснет прямо в седле.

Перед большим залом в замке графа Харфорда стояла небольшая группа акробатов, фокусников и шутов. Те, что были одеты полегче, в частности акробаты, ежились под порывами холодного ветра, который кружил по двору и вдоль крепостных стен. Солнце уже садилось, становилось все холоднее.

Высокий белокурый человек в короткой атласной курточке катал по костяшкам пальцев медную монету, чтобы даже в этом холоде сохранить гибкость рук. И вдруг быстрым движением вытащил монету из уха карлика, стоявшего рядом с акробатами. Тот, не поворачиваясь, хлопнул себя по голове и злобно выругался.

Громкий смех в зале приветствовал появление комедиантов, размалеванных мужчин в париках и длинных платьях, которые должны были разыграть неприличный фарс под названием «Троянские женщины».

Тьерри де Инер увидел, как монета исчезла в пальцах жонглера, чтобы тут же появиться вновь.

– Вот это и называется ловкостью рук, – сказал он с восхищением. – Фокусы с монетами принесут тебе много монет. Однако не советую показывать эти фокусы Харфорду. Граф ненавидит фокусы, а вот графиня их обожает. Вытащи несколько монет из-за ее корсажа. Она достаточно стара, чтобы такой фокус привел ее в полный восторг.

Высокий человек некоторое время молча рассматривал его. Затем сказал:

– Де Инер?

Де Инер вгляделся в белокурого жонглера. Свет, пробивавшийся из открытой двери, падал на него лишь сбоку.

– Знакомый голос. Ба, да это же Сенред. Сенред! Да упасет нас от бед святой Георгий, что ты делаешь здесь, так далеко от Парижа?

– Я мог бы задать тебе тот же самый вопрос, – отпарировал жонглер.

– Врать не стану. Как и ты, пытаюсь чем-нибудь прокормиться. – Из-под своего длинного серого камзола Тьерри вытащил несколько трубочек тонкого пергамента. – Сейчас в Англии все буквально гоняются за всем, что носит на себе отпечаток хорошо образованного ума, хотя бы это и нагоняло на них скуку. Сперва я очень быстро читаю отрывки из «Метаморфоз» по-латыни, затем, со всякими драматическими прикрасами, – на французском языке, столь любимом знатью, после чего перехожу на саксонско-английский: это предназначается для задней части зала. А ты выглядишь совсем неплохо.

Тьерри внимательно осмотрел атласную куртку Сенреда, шерстяные бриджи и модные красные сапоги.

– Кроме фокусов с монетами, чем ты еще намерен сегодня заниматься?

– Мои одежды, которые кажутся тебе нарядными, – подарок от одного валлийского друга, – сказал Сенред. – Он где-то их украл, прежде чем возвратиться в свои родные горы… Если в зале будет достаточно спокойно, я спою отрывки из «Песни о Роланде». Это вдохнет смелость в тех, кто уже успел напиться, и пробудит в них желание выпить еще чего-нибудь покрепче. Я думаю, все это отнюдь не так трудно, как развлекать публику чтением стихов Овидия.

Тьерри пожал плечами.

– Я ограничиваюсь лишь строками о любви. – Поколебавшись, он добавил: – Ты, вероятно, знаешь, что Пьер Абеляр строит часовню и на помощь ему стекаются сотни студентов. Абеляр еще никогда не был так популярен, как сейчас, и вражда Бернара Клерво только прибавляет ему популярности. Ты видел его… после той ночи?

В голубых глазах Сенреда появилось отчужденное выражение.

– Перед тем как покинуть Париж, я побывал у него. Нам нечего было сказать друг другу… Скажи мне, де Инер, – добавил он изменившимся голосом, – ты что-нибудь слышал о ней? Как она поживает?

Акробаты вошли в зал, очередь, во главе которой они стояли, продвинулась. Сенред и де Тьерри тоже сделали несколько шагов.

Свет ударил в лицо де Тьерри. Чувствуя на себе пристальный взгляд этих необыкновенно живых глаз, он растерянно сказал:

– Она теперь приоресса аржантейского монастыря. Все еще дивно хороша собой. Все еще любит его. Все еще глубоко несчастна. Говорят, что он не написал ей ни одного письма, ни разу не попытался увидеть. Видимо, он решил полностью вычеркнуть ее из своих мыслей.

Из зала до них донеслись аплодисменты, публика хлопала акробатам. Тьерри взял его за рукав.

– О тебе говорят, что ты скрылся, поклявшись больше никогда не возвращаться. А ведь ты был нашей сверкающей звездой, второй после Абеляра. А еще говорят, что ты…

Глаза Сенреда холодно сверкнули.

– Что я свихнулся.

Тьерри вздрогнул:

– Обещаю тебе опровергнуть эту ложь, когда вернусь на юг. Я всегда был уверен, что это неправда. Те из нас, кто знал тебя еще по Нотр-Даму, всегда считали, что это только ложный слух.

Сенред достал еще одну монету. Пожонглировал несколькими сразу.

– Но ведь я в самом деле был сумасшедшим. Я и сейчас еще не в себе. – Он помолчал с угрюмым видом. – Ты просто не видел, в каком состоянии я был.

Молодой школяр нервно поежился.

– С тобой никогда не знаешь, когда ты говоришь всерьез, когда шутишь. Так было и в Париже. – Внезапно он оживился: – Послушай, после окончания пиршества в замке Харфорда ты должен пойти вместе со мной. Все трубадуры, лицедеи и комедианты на Рождество отправляются ко двору короля Генриха. Там будет много наших. Рождественские праздники продлятся аж за Крещение, если король опять не впадет в меланхолию. – Тьерри еще раз окинул взглядом своего собеседника. – Ты высокого роста, очень силен. И сможешь заработать приличные деньги, если будешь участвовать в карнавальном празднике. Ты же можешь сыграть рождественского шута.

Сенред убрал монеты.

– Какой же ты простодушный человек, Тьерри. Откуда тебе знать, был ли я в здравом уме или нет? – Глядя на озадаченное лицо школяра, он рассмеялся: – Успокойся. Я сыграю рождественского шута и, можешь не сомневаться, сыграю прекрасно. И я достаточно здоров и силен, чтобы выдержать побои. Где будет развлекаться двор в этом году?

Тьерри со скатанными пергаментными трубочками подошел к двери зала.

– Мы поговорим об этом позднее и вместе все обмозгуем. В этом году король будет праздновать Рождество в Винчестере.

12

Стоя во дворе замка, Эверард опустошал кружку с элем, когда к нему незаметно подошел один из его английских рыцарей.

– Тут замышляется что-то неладное, – сказал рыцарь краешком рта.

Кивнув, Эверард вновь приложил кружку ко рту. Хрольф, так звали рыцаря, был человеком надежным и наблюдательным, но говорить с ним в этом момент было неблагоразумно.

Какое-то время он наблюдал, как ведут между собой расчеты управляющие. За столом их было, включая Пьера де Жервиля, трое. При проведении расчетов они пользовались палочками с зарубками и веревочками с узлами. Дело это было не такое простое, и здешний писец прилагал все усилия, чтобы не ошибиться в своих записях.

«Ничего удивительного, – подумал Эверард. – Если меня не подводит гасконская смекалка, расчет одновременно ведется по двойной системе учета. Трудно сказать, кто делает это более искусно. Вполне возможно, что валлийцы».

Однако Эверард так и не смог прийти к окончательному решению. Фургоны с зерном из Баксборо были учтены еще ранее, для того чтобы это сделать, пришлось отвлечься для учета скота валлийцев, скота, предназначавшегося для пополнения припасов в Баксборо. Теперь же учет зерна был возобновлен, хотя Эверард был уверен, что не с того места, на каком его прервали.

По его подсчетам, тридцать, а может быть, пятьдесят голов скота так и остались неучтенными. Валлийцы, толпившиеся у загонов, не проявляли особой озабоченности. Или, может быть, они просто ничего не знают? Одурачивают ли их люди де Жервиля или они принимают участие в общем сговоре?

Вопрос был довольно резонным. Управляющих ничуть не беспокоило его присутствие, им, видимо, даже и в голову не приходило, что он может делать какие-то свои подсчеты и тем более подозревать их в жульничестве. Казалось, они олицетворяли собой полнейшее простодушие. Деловые люди занимаются подсчетами, что тут может быть подозрительного? С другой стороны, насколько он мог судить, фургоны с зерном из Баксборо подсчитывались совершенно честно. Беспокоили его именно эти проклятые валлийцы. В этом году они поставили много скота в замок, что-что, а проявлять небрежность в таких важных делах было вовсе не в их духе.

«И дело не только в валлийцах и скоте, – подумал он. – Де Жервиль никогда не получал здесь никаких прибылей, местные жители бедны, достаточно только взглянуть на них, чтобы понять это. Во всяком случае, перед каждой зимой графиню осаждают просьбами обеспечить замок продовольствием. Только глупец и слепец не заподозрил бы, что здесь идет какая-то нечистая игра. А уж Хрольф, конечно, не глупец и не слепец. Как и кое-кто другой».

Эверард отдал свою пустую кружку конюху и подошел к пастухам, столпившимся возле загонов.

– Подберите мне хорошую корову, – сказал он старику в медвежьей шкуре.

Маредадд искоса поглядел на него.

– Корову? – переспросил он. На мгновение призадумался и добавил: – Какую корову?

– Да вон, одну из тех. – Эверард показал на стадо длиннорогих коров, которые паслись в дальнем конце загона. – Которая скоро отелится.

Де Жервиль внимательно наблюдал за ними. Один из счетоводов встал из-за стола и поспешил к ним.

– Сэр Эверард. – Счетовод улыбнулся от уха до уха. – Чего вы желаете?

– Ему нужна корова, – пояснил старый валлиец. Не сводя глаз с Эверарда, он почесал кончик носа. – Вы хотите подарить ее кому-нибудь? Скотина у нас хорошая.

– Чем плохой подарок? – Счетовод сверкнул глазами на валлийца. – Просто замечательный подарок для кого-нибудь, сэр Эверард.

– Я заплачу, сколько потребуется, – сказал он. – Сколько стоит бурая стельная корова?

Маредадд оторвал руку от верхней жерди загона и выпрямился.

– Два серебряных пенни, – пробасил он. – За два с половиной я подберу тебе отличную корову.

Счетовод оглянулся на стол. В его улыбке появилась фальшь.

– Неужели вы не понимаете, подарок нужен для самого сэра Эверарда? – Отодвинув старика в сторону, он сказал: – Вы сразу же заберете ее с собой, сэр Эверард? Я скажу пастухам, чтобы они нашли вам подходящую веревку.

Эверард кивнул:

– Да, мне понадобится длинная веревка.

Пожав плечами, старый валлиец зашел в загон и подобрал двух подходящих стельных коров, которых подогнал туда, где стоял Эверард.

Оба животных были превосходны. Эверард выбрал упитанную корову с белым пятном на лбу и пошел за своим конем Громобоем. Стельная корова в эти засушливые времена стоила один пенни – не два и не два с половиной, как запросил у него старик, тем более поздней зимой, когда с кормами было совсем плохо. Но хоть Эверард и был главой рыцарей графини и в этой своей должности привык получать дары, получить бесплатно крепкую, здоровую корову было бы уже слишком. Ему не верилось, что они попытаются подкупить его. И он опять задумался, что за махинации они проделывали с продовольствием, присланным из Баксборо.

Эверард вывел корову из ворот замка и стал спускаться с холма.

Он перешел через реку по мосту, с которого деревенские ребятишки ловили рыбу. Увидев его с коровой, они разинули рты от удивления. До домиков ткачей Эверард дошел не так быстро, как предполагал. Их поселок находился далеко за деревней, за дубовой рощей. Он выбрал последний дом в конце переулка, побольше, чем остальные. Его приближение не осталось незамеченным. Игравшие на дороге ребятишки забежали в дом и захлопнули за собой дверь.

Через несколько мгновений дверь отворилась, и наружу, вытирая руки о передник, вышел какой-то мужчина. Он искоса посмотрел на Эверарда, восседавшего на боевом коне. Судя по выражению его лица, ткач хорошо знал, кто перед ним.

Эверард сказал ему, чего хочет.

В дверях появилась женщина.

– Нет! – выкрикнула она.

Ткачиха была высокая, с сединой в белокурых волосах.

Прикрыв рукой рот, она бросила внимательный взгляд на корову.

– Да, – сказал Эверард. Он спешился, продолжая держать в руке веревку с привязанной к ней коровой. – Проведи меня внутрь, я хочу посмотреть на них.

Мужчина стоял, широко расставив ноги, с упрямым выражением лица.

– Сэр Эверард, вы знаете, что мы не позволяем нашим женщинам иметь дело с рыцарями.

Эверард передал конец веревки женщине. Она взяла ее, не глядя на него.

Вслед за женщиной появились три девушки. Он знал, что все это время они подслушивали. Они были такими же высокими, как их мать. Головы у них были повязаны шарфами, из-под которых выбивались светло-каштановые волосы. Девушки стояли с потупленными глазами, все они были хорошенькими.

Они-то, во всяком случае, знали, чего он хочет, поэтому он и привел корову. Он явно не собирался торговаться с родителями, не собирался применять никакой силы. Его приход не сулил ничего страшного.

– Сэр рыцарь, – сказал ткач. Он стоял, раскинув руки, преграждая рыцарю путь в дом. – Сэр Эверард, вы были в последний раз на слушании судебного дела, когда я сказал графине, что мы не отдаем наших женщин чужакам. Пожалуйста…

Эверард сделал шаг к двери.

– Нет, – крикнула женщина, толкая мужа в сторону. – Заходите в дом… и делайте что хотите, – хрипло сказала она.

Эверард вошел в дом. Девушки провели его в заваленную тюками с тканью гостиную. Когда Эверард вошел, девушки стояли рядышком у стены. Мать приложила руку ко рту и глухо застонала.

Он уже видел этих девушек в деревне.

«Вон та длинноногая, что в самой середине», – подумал он. Почувствовав на себе его взгляд, девушка подняла глаза. Ему понравилось ее милое лицо, сочные губы, тонкие брови над большими карими глазами.

Эверард взял ее за руку, ее пальцы дрожали. Мать, громко вскрикнув, заплакала. Отец поспешил на выручку дочери, но Эверард поднял руку, все еще в железной рукавице.

Ткач круто остановился. Одна из девушек подошла к отцу и обвила рукой его плечи.

– Нам нужна комната, – сказал Эверард женщине.

Всхлипывая, она повела его в заднюю часть дома. Судя по внешнему виду, это была их с мужем спальня. Девушки и другие дети, вероятно, спали на чердаке.

Притолока была низкая, и ему пришлось нагнуть голову.

Комната была не очень большая, но чистая. Здесь не было следов кур или каких-нибудь домашних животных. Широкая кровать была застелена белым льняным бельем. Эверард был поражен качеством постельного белья, но вспомнил, что находится в доме ткачей. Ткать, и хорошо ткать, – их потомственное ремесло.

Выпустив руку девушки, он похлопал рукой по кровати. Это была отличная кровать, с веревками вместо пружин. Сев на нее, он снял сперва свои рукавицы, затем шлем. Потные волосы слиплись, и он как мог пригладил их. Обе женщины пристально наблюдали за ним.

Эверард встал, отстегнул свой меч, убрал его в ножны и положил на пол возле кровати. Мать что-то сказала на своем саксонском наречии, и обе они вышли.

Он как раз стягивал с себя кольчугу, когда мать вернулась с тазом с водой и полотенцем.

Они хотят, чтобы он хорошенько вымылся? Что ж, это совсем неплохо.

Эверард взял таз, поставил его на пол, рядом положил полотенце. Снял с себя теплую поддевку, тунику и поножи и сел на кровать, чтобы стянуть сапоги. Затем пододвинул таз и полотенце и начал мыть лицо и руки. От его тела исходил сильный запах пота.

Он еще не закончил мыться, когда в комнату вошла девушка. Она была в одном нижнем белье, босая. Резко остановившись, она поглядела на него. Девушка сняла головной платок, и ее волосы цвета темного меда свободно ниспадали на плечи и спину. Сквозь тонкую ткань облегающей сорочки ясно виднелись соски ее упругих грудей. Он хорошо видел плавные очертания ее бедер, ее стройные ноги.

Он повернулся к ней спиной, ощущая сильное желание.

– Залезай в постель, – сказал он.

Эверард услышал, как скрипнули веревки, натягиваясь под ее телом. Он проверил, на месте ли его меч, и только потом улегся рядом с ней.

Она неподвижно лежала, прикрывшись белым одеялом. Он откинул его и показал жестом, чтобы она села. Эверард нетерпеливо стащил с нее сорочку и присел рядом на колени, чтобы полюбоваться ею.

Обнаженная, она была еще красивее, чем он предполагал. Длинные вьющиеся волосы выгодно оттеняли ее гладкую кремовую кожу. У нее были округлые плечи, полные груди с розовыми сосками, тонкая талия и стройные длинные ноги.

Эверард почувствовал, что хочет обладать ею прямо сейчас.

– Ты когда-нибудь спала с мужчиной? – спросил он.

Она посмотрела на него с непонимающим видом. Он повторил свой вопрос по-сакски. Она отрицательно покачала головой. Ее длинные волосы заколыхались, покрывая шелковистым занавесом ее груди и плечи.

И это тоже ему понравилось, хотя у него и не было явно выраженной склонности к девственницам. К этому времени желание охватило его с такой силой, что он даже почувствовал боль.

Эверард жестом приказал ей встать на колени, затем взял ее руки и упер локтями в постель. Ее длинные волосы упали вниз, обнажив стройную шею. Он услышал, как она дышит – часто и испуганно. Ее спина плавно изгибалась к полным, упругим ягодицам. Он просунул руку между ее ног, в теплый пушок, затем его пальцы раздвинули ее плоть.

– Лежи спокойно, – шепнул Эверард, укладываясь поверх нее.

Она вся напряглась от его прикосновений, но внутри у нее было сухо. Когда он ввел в нее оба своих пальца, сперва один, затем другой, она жадно глотнула воздух.

Все его тело было напряжено, в паху ныло. С четырнадцати лет не ощущал он такого непреодолимого желания. Дрожащими руками Эверард направил свое мужское орудие в узкое отверстие между ее ног. Как давно он обходился без женщин.

«Констанс. Любимая…»

– Сперва будет чуточку больно, – хрипло предупредил он.

Он обхватил ее ягодицы обеими руками и проник в нее. Она вся напряглась, ее спина и плечи стали как деревянные. Входить в ее девственную плоть было нелегко. Он нажал на преграду, свидетельствовавшую о ее девичестве, и она испустила судорожный вздох. Когда он наконец прорвался внутрь, она приглушенно вскрикнула. И тогда он вошел в нее на всю глубину.

Эверард лежал на ней, смуглый и сильный, вжимаясь в нее всем своим телом.

Однако он старался думать не о девушке, напряженно замершей под ним, а о своей возлюбленной, о ее холодноватой красоте, темных волосах, о кристально-прозрачных глазах.

«Констанс, моя любовь!»

Сжав зубы, Эверард равномерно двигался, стремясь к удовлетворению своей страсти. «Волосы медового цвета. Красивые длинные ноги… Юное женское тело, распластавшееся подо мной…»

Напрасно он стремился удержать видение другой молодой женщины. Оно ушло, растаяло, как сон.

Проклятие!

Эверард замер, резко отстранился от девушки и сел. На белых простынях алело кровавое пятно. Сидя на краю кровати, он проклинал себя. Он был сильно возбужден, весь дрожал и чувствовал себя неудовлетворенным. Тело его как будто окаменело, что не мешало ему ощущать сильную боль. Еще более чем прежде ему необходима была разрядка.

Вся беда заключалась в том, что он не перестает думать о своей любви, не перестает ее желать. Он посмотрел на молодую ткачиху и почувствовал, что она опьяняет, одурманивает его. Она смотрела на него, зажав свою руку между ног. Эверард хорошо представлял себе, как выглядит в ее глазах. Опытный боец, рыцарь, весь в шрамах. Смуглый, непохожий на ее родичей своими темными волосами и оливковым телом. Человек с юга.

И все же, думал он, глядя на нее, она вела себя мужественно, не плакала, не сопротивлялась. Он вспомнил, как она стояла рядом с сестрами в большой комнате, и смотрела на него прямо, не отводя глаз.

Верно ли то, что говорят ткачи? Что их женщины отдаются лишь по собственному выбору? Эверард тихо выругался.

Когда он нагнулся над ней, она затаила дыхание. Он прижал свои губы к ее губам. Какой-то миг она лежала недвижно, затем робко обняла одной рукой его шею. Застонав, Эверард крепко поцеловал ее. Целовать ее было необыкновенно приятно. Она вся трепетала от волнения и от сдерживаемого с трудом любопытства.

Разметавшиеся по подушке волосы девушки приобрели темно-золотой цвет. Он ощущал под собой всю гибкость, мягкость и жар буквально обжигавшего его тела. Раздвинув ее губы, он проник языком в глубь рта. Ее глаза открылись, закрылись, послышался томный стон.

Этот стон возбудил его. И не только стон, его возбуждала ее готовность принять его пылающую страсть. Он раздвинул ей ноги и вновь вошел в нее. И сразу понял, что на этот раз ему не сдержаться. Обхватив руками его шею, она сама стремилась к нему. На Эверарда нахлынуло дикое желание. Она вздрогнула, затем прижалась к нему бедрами и начала ими двигать, сначала неуклюже, затем более умело, приглушенными криками выражая свой восторг. Но он был захвачен таким приливом страсти, что не обращал ни на что внимания. Он погрузился в нее, насколько это было возможно, чувствуя, как она туго сжалась вокруг него. Затем она вся затрепетала, застонала, обхватив его ногами.

Он смутно ощутил, что она достигла высшей точки наслаждения. В его жилах запылал жаркий огонь, по телу побежали судороги. Он уткнулся головой в ее спутанные волосы и громким вскриком выразил невероятное облегчение, означавшее, что и он тоже достиг своего пика.

Тяжело навалившись на девушку, Эверард вдруг услышал звуки шагов: кто-то подошел к двери. Быстро приподнявшись на локтях, он проверил, на месте ли меч. Меч был совсем рядом.

Вновь послышались шаги, на этот раз удаляющиеся.

Она положила руку ему на спину. Ее пальцы ласково коснулись ложбинки на его потной спине и стали спускаться все ниже и ниже… Он прерывисто вздохнул, поднял голову и увидел, что ее глаза закрыты. Длинные, спутавшиеся волосы обрамляли ее нежное тело.

Открыв глаза, она посмотрела на него. Какой-то миг они пристально глядели друг на друга. Эверард все еще, тяжело дыша, лежал между ее ног. Он хотел было что-то сказать, но шаги вновь приблизились, и дверь отворилась.

Эверард скатился с девушки и, протянув руку, схватил меч. В дверях стояла ее мать, в руках она держала большой ломоть хлеба и миску с мясом.

Девушка быстро выбралась из-под одеяла и надела нижнее белье. Женщина протянула еду Эверарду. Он положил меч и взял хлеб и мясо. Затем мать подошла к дочери. Они обменялись несколькими непонятными ему словами. Женщина осмотрела дочь, нет ли на ее теле каких-нибудь синяков или царапин. Он понял, что ее встревожило: они вели себя слишком шумно, громко вскрикивали.

Эверард забрался с ногами на постель, отломил кусок хлеба и сунул его в рот. Хлеб был свежеиспеченный, очень вкусный. Даже удивительно, что он так проголодался.

Что-то сказав, мать посмотрела на обнаженного Эверарда. Девушка вернулась и легла рядом с ним.

– Ее зовут Эмма, – сказала жена ткача.

– Пусть она скажет свое имя сама.

Повернувшись, девушка посмотрела на него. Она была достаточно высокая, но и он был крупный, широкоплечий, жилистый мужчина, и, когда он сидел в кровати, их глаза были на одном уровне.

– Эмма, – тихо сказала она, отламывая себе кусок хлеба.

«Эмма», – повторил про себя Эверард. Он смотрел, как она жует хлеб. Их бедра соприкасались, и вдруг его опять охватило жгучее желание, захотелось подмять ее под себя, глубоко войти в нее и слушать ее томные стоны.

Он положил хлеб в миску и поставил ее на пол. Наклонился над Эммой и обхватил пальцами ее груди. Она резко глотнула воздух. «Еще не привыкла ко мне», – с некоторым удовольствием подумал он.

Они услышали, как мать Эммы вышла и закрыла за собой дверь. Эверард даже не обернулся.

Было уже темно, когда они встали с постели. Вся семья уже спала. Шепнув ему, чтобы он вел себя потише, Эмма вывела его во двор.

Его боевой конь Громобой, припав на одну ногу, дремал в лунных лучах, просачивавшихся сквозь листву дерева, к которому он был привязан. Эверард обнял и поцеловал Эмму. Тело у нее было мягкое и теплое. От них обоих приятно пахло мускусным запахом любви.

«Что бы ей подарить?» – подумал Эверард. В конце концов он решил снять со своего мизинца сарацинское кольцо, привезенное им из Святой земли. До сих пор он никогда еще его не снимал, и теперь ему пришлось потратить на это немало усилий.

Эмма с улыбкой повертела серебряное кольцо в лунном свете. И снова поцеловала его.

Эверард не мог поверить, что так сильно увлечен этой прелестной молодой ткачихой. Она воспламеняла его, доставляла ему удовольствие и радость одним своим присутствием. Он с трудом удержался, чтобы не прижать ее к дубу и не овладеть ею вновь, прямо тут же, во дворе. Он чувствовал, что она измучена, все еще испытывает боль, но все же не мог не думать об этом.

– Когда ты вернешься?

Он взглянул на нее сверху вниз. Все они задают этот вопрос. До сих пор Эверард служил одной-единственной избраннице, поэтому этот вопрос не имел никакого смысла.

Но на этот раз он испытывал непреодолимое желание сказать ей, когда вернется в Морле. Его отряд должен был выступить рано утром, поэтому ни о какой задержке не могло быть и речи. А уж тем более о том, чтобы остаться на целую ночь.

– Скоро, – пробормотал он, не отрываясь от ее губ.

Вскочив на коня, Эверард повернул его в сторону дороги, ведущей в замок. В его жизни было много прощаний: с семьей, возлюбленными, друзьями, и он знал, что лучше не оглядываться. Но на этот раз он нарушил свое правило, обернулся и посмотрел на неподвижную фигурку Эммы в белой ночной рубашке.

«Да она просто околдовала меня, черт побери», – сказал он себе. Он думал, что будет чувствовать отвращение, а на самом деле просто не мог дождаться, когда возвратится в замок Морле.

Эверард не поил своего коня с самого полудня. И сейчас проехал на нем сквозь деревья к самому берегу реки. Он спешился, и огромный боевой конь оттеснил его в сторону, чтобы всадник не мешал ему пить.

Эверард укрылся под низкими ветвями ближайшего дуба. Здесь было темно, но водяная гладь сверкала под лунными лучами.

Он услышал шорох всего за мгновение до того, как на него обрушился удар. Он все еще держал в руках поводья. Громобой взвился на дыбы и заржал, ударяя по воздуху копытами.

На него посыпался град ударов. Кто-то вырвал поводья из его рук, и конь, с шумом продираясь сквозь кусты, ускакал.

Били его, без сомнения, люди опытные и умелые. Эверард прикрыл голову, но все же не устоял, упал на колени. Его повалили лицом вниз и стали бить ногами. От этих ударов трещали ребра. Ему разбили голову, кровь заливала лицо, и он ничего не мог видеть.

Эверард был почти в беспамятстве, когда его перевернули на спину. Сняли с него латы, шлем и рукавицы, затем поддевку, поножи и сапоги. Раздев догола, его вытащили сквозь кусты на дорогу и там продолжили избиение. В руках у них, по-видимому, были толстые палки. То приходя в себя, то вновь лишаясь сознания, он так и не смог определить, сколько их было, нападающих.

Затем они привязали к его ногам веревку и потащили по дороге. Он знал, что у него сломана челюсть, боль то и дело простреливала весь череп.

Когда его потащили по выщербленной, усеянной острыми камнями дороге, Эверард не смог удержаться от болезненных стонов. И вновь потерял сознание.

Очнулся он, когда его втащили в какой-то двор. Веревку разрезали, тот кусок, который был к нему привязан, лег кольцами рядом с ним на промерзшую землю. Опираясь на один локоть, он с трудом приподнялся, его глаза застилала кровь. Но он все же разглядел, что лежит перед тем самым домом, где был накануне. Внутри было темно, все, видимо, спали.

«Эмма», – подумал он. Хотел было крикнуть, но из его горла вырвался лишь какой-то невнятный хрип.

Порывами налетал ледяной ветер. Эверард промерз до самых костей, и это помогало ему переносить боль. Подняв глаза, он увидел над собой луну. Разумеется, кричать со сломанной челюстью было невозможно. Ясно было, что до утра он не дотянет. Ко всему еще он захлебывался собственной кровью.

У него не оставалось никаких сомнений, что он умирает.

Приветствую тебя, Цезарь!

Тацит