Текст книги "Аметистовый венец"
Автор книги: Мэгги Дэвис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)
Мэгги Дэвис
Аметистовый венец
1
С первого августа, дня святого Петра, не выпало ни одного дождя. Вилланы сперва не очень-то горевали по этому поводу, ибо сухая погода считается благоприятной для уборки пшеницы и косьбы снова подросшей травы. Но в сентябре, ко дню всех архангелов, установилась самая что ни на есть засуха. В Морле все деревенские пастбища были спалены дотла, скотина питалась уже свежезаготовленным сеном.
Переведя свою кобылу на медленный шаг, Констанс сокрушенно оглядывала грядки с чахлой капустой и поникшими листьями лука-порея. Это ее владения, именно на ней лежит ответственность за вилланов, а эта засуха предвещает для них тяжелую, голодную зиму.
Выходя из своих низких домишек, подтягиваясь с ближайших полей, сельчане почтительно встречали Констанс и сопровождающих ее рыцарей с развевающимися стягами. Хотя епископ Честерский и клеймил ее в своих проповедях как вавилонскую блудницу, ее дурная слава, очевидно, еще не докатилась до здешних мест. В толпе собравшихся даже звучали приветственные возгласы.
Губы Констанс нервно подергивались под плотной вуалью. Король Генрих был все еще более могуществен здесь, чем нормандская церковь. К тому же все обитатели Морле хорошо знали историю всех трех ее замужеств. О ней даже сочинили песню, где воспевалась ее красота. Мол, волосы у нее черные и нежные, точно летняя ночь, а глаза – сверкающие озера любви. Слова были препошлейшие, особенно припев:
Она юна, прекрасна, как луна,
И так же далека-а-а от нас она.
Эту песню Констанс слышала лишь однажды, на Роксетерской ярмарке, где торгуют шерстяной пряжей и изделиями из нее. Восхваления местного барда не вызвали у нее ничего, кроме отвращения. Еще слава богу, что никому из стоящих вдоль дороги простолюдинов не приходит в голову запеть ее.
Сзади Констанс тянулся целый обоз, ехали на лошадях слуги и рыцари, составлявшие ее эскорт. Поднятое конскими копытами облако пыли окутывало кавалькаду, пыль проникала под вуаль, и она едва могла дышать.
Последние два года местных жителей преследовал недород, к весне все страдали от голода и болезней. Констанс подумала, что должна посидеть над счетами вместе с управляющим. Пьер де Жервиль, сын старого друга отца, явно не обнаруживал блистательных успехов в управлении ее имением.
Приветственные крики по обеим сторонам дороги при ее появлении зазвучали громче. Сидя в седле, Констанс грациозно раскланивалась. Она бывала в Морле лишь редкими наездами, предпочитая жить в благоустроенном семейном гнезде в Баксборо, в одном из восточных графств. Здесь ее, так же как и отца, любили.
На перекрестке возле рынка груженные винными бочками фургоны, сбившись вместе, образовали затор. Подъехав туда, предводитель рыцарей Эверард велел собравшейся толпе разойтись, а телеги убрать с дороги. Погонщики отогнали своих мулов в сторону, и кобыла Констанс проследовала дальше, цокая копытами по деревянному настилу моста.
За мостом леса широко расступались. Вдалеке, на фоне Уэльских гор, можно было видеть замок Морле.
По пути к нему на обширных лужайках раскинулся целый городок из шатров, где разместились гости, прибывшие на свадьбу ее сестры.
Чтобы не создавать излишней толкотни, пятьдесят рыцарей, минуя мост, вошли в реку. Некоторые задержались, чтобы напоить лошадей, другие сразу же стали переправляться вброд. Ее новый исповедник, поколебавшись, последовал на своем осле за Констанс. Он негромко, но достаточно внятно ворчал, сетуя на то, что они непростительно задержались.
Констанс ехала за торговцами, которые толкали перед собой тележку, груженную овечьими тушами. Она и без посторонних напоминаний знала, что они задерживаются. К этому времени замок Морле, без сомнения, уже битком набит людьми, многие из которых люто ненавидят друг друга. Среди них и ее сестра Бертрада, всегда мечтавшая стать монахиней, невестой Христовой, она даже представить себя не могла в роли жены какого-нибудь смертного. Но, будь на то милостивое соизволение божие, еще до истечения дня она все же окажется замужем.
Оглянувшись, Констанс увидела, как неловко управляется с поводьями ее новый духовник. Ездок отец Бертран никудышный. Кто-то в аббатстве Святого Ботольфа сообщил ей, что ее исповедник – сын торговца, с детства привыкший ходить пешком, а не ездить на коне. В его пользу говорило только то, что для священника он был весьма недурен собой, к тому же он ее ровесник, ей самой двадцать два, столько же, вероятно, и ему. Вопрос только, подойдет ли он ей, с первыми двумя исповедниками, во всяком случае, она не нашла общего языка.
Наблюдая за молодым человеком, она подумала, что и от этого тоже, возможно, вскоре придется избавиться. Все ее предыдущие духовники находились под влиянием ее дурной славы и с явным пристрастием принуждали ее к покаянию. Вполне естественно, что Констанс привыкла утаивать от них все сколько-нибудь значительные прегрешения.
Дорога поднималась вверх по склону, мимо разноцветных шатров. Набежавший с реки осенний ветер качнул ветви деревьев. Эверард и закованные в позвякивающие латы рыцари ехали рысью, расчищая дорогу для кавалькады. Констанс вдруг вспомнила о покойном отце, графе Жильбере. Вот уж удивился бы отец, будь он жив, увидев перед замком огромный, словно город, лагерь. По штандартам она узнала нескольких представителей знатных родов и кое-кого из аристократических семейств западного графства, включая и родню жениха.
Дорога свернула к подъемному мосту, переброшенному через ров с водой. Под поднятой на день решеткой их ждал Пьер де Жервиль с судебным приставом-бейлифом и другими помощниками. Трубачи поспешили занять свои места на широкой крепостной стене.
Констанс поторопила коня, тронув его бока коленями. Сзади визгливыми криками напоминали о себе ее избалованные дети. Она отряхнула рукой пыльное, грязное платье, мечтая как можно скорее очутиться в замке, умыться теплой водой и хоть чуточку передохнуть. Констанс прикинула, где может разместить управляющий Бертраду и сопровождавших ее монахинь. Вероятно, в Старой башне. Там, пожалуй, хватит места для всех.
Рядом с трубачами на крепостной стене появились знаменосцы. Констанс не стала сдерживать рысь своей кобылы. Силы ее были на исходе, и она хотела как можно скорее оказаться во дворе замка.
К ней подскакал на своем могучем коне рыцарь Эверард. Он поднес палец к шлему, и, откинув вуаль, Констанс подняла на него взгляд.
Вот уже семь лет, как Эверард состоит у нее на службе. Это худощавый жилистый гасконец с черными глазами, ярко сверкающими под открытым забралом. Эверарда называют «сторожевым псом миледи». Не в лицо, конечно.
Придержав поводья, он нагнулся к Констанс:
– Миледи, говорят, вчера в замок прибыла ваша сестра Мабель со своим мужем. В сопровождении всей его семьи.
Констанс удивленно воззрилась на него. Приглашение Мабель было, разумеется, послано, но никто не ожидал, что она его примет. Де Варренны люто ненавидят Эверарда. Готовы убить его, представься им такой случай.
«И не только его, но и меня», – мысленно поправилась она.
Среди шатров она так и не смогла разглядеть штандарта де Варреннов. Различила лишь штандарт семейства жениха – де Клайтонов, с изображением бегущего кабана. И еще пурпурные стяги, которыми отмечено было местонахождение аббата церкви Святого Ботольфа.
По обочинам дороги тянулись вереницы людей. Констанс помахала рукой, приветствуя их. Где-то сзади надсаживали глотки ее дочери.
– Ради всего святого, – обратилась она к Эверарду, – пошли назад кого-нибудь из твоих рыцарей, пусть посмотрит, что там вытворяют эти проклятые няни с моими детьми.
Эверард развернул своего боевого коня и ускакал. Как раз в этот момент они проезжали под флагами королевского посланника, прибывшего, чтобы присутствовать на свадьбе. К обочине дороги подошел молодой человек в рыцарском облачении, и толпа расступилась, пропуская его. Констанс узнала Роберта Фицджилберта, сына королевского казначея. Она познакомилась с ним в прошлом году в Лондоне, вскоре после того, как в очередной раз овдовела.
Констанс опустила вуаль. Молодой Фицджилберт всячески ее обхаживал, но к этому времени ей удалось получить у короля Генриха трехлетнюю отсрочку до следующего замужества. С этой же просьбой ее опередила другая наследница – вдова графиня Уорвик. К ее удивлению, Генрих удовлетворил просьбы их обеих.
Фицджилберта сопровождали несколько охотничьих собак, лошади косились на них с некоторой опаской. Со стен замка леди Морле громко приветствовали фанфары. К Констанс подскакал Эверард с ее дочерью Оди. Едва она успела взглянуть на заплаканное и в то же время довольное лицо дочери, как лошади громко застучали копытами по доскам подъемного моста. Снова раздались громкие звуки фанфар. Рыцари разразились ругательствами, пытаясь сдержать лошадей, шарахающихся и стремящихся стать на дыбы.
Под арочным сводом ворот с торжественным видом священника их ожидал Пьер де Жервиль в своем черном одеянии. Констанс не имела ни малейшего желания выслушивать его нудные жалобы на ее опоздание. Она как будто даже слышала его голос. Мыслимое ли дело – опоздать на свадьбу сестры. Да еще на целых два дня.
За спиной де Жервиля она заметила несколько знакомых ей молодых людей, братьев жениха. Они вышли вперед, чтобы приветствовать Констанс. Но она, словно не замечая их, проскакала мимо, и им не оставалось ничего другого, как проводить ее удрученными взглядами. Приор деревенской церкви Святого Айдана, приблизившись к лошади Констанс, схватил ее за стремя. Его слова потонули в очередном реве фанфар. Судя по землисто-серому цвету лица, он был нездоров. Его губы продолжали шевелиться, но Констанс по-прежнему ничего не могла расслышать. Навстречу ей кинулась стайка ребятишек с цветами. Она нагнулась, чтобы принять у них пестрые букеты. Проталкиваясь сквозь толпу, к ней спешили служанки в передниках. Наконец-то Констанс разобрала, что говорит ей приор. Он старался объяснить что-то о пленниках, которых прислал в замок, потому что аббатство не могло отправить их в Честер, на епископский суд. Она обещала заняться этим делом.
Когда Констанс спешилась у конюшни, то почувствовала, что от долгой езды ноги у нее так затекли, что ей пришлось ухватиться за руку старого приора. Несколько женщин, пробившихся сквозь ряды рыцарей, бросились перед ней на колени, желая поцеловать ей руки.
Жестом Констанс велела им встать. Прошлой зимой она посылала зерно в замок, чтобы спасти его обитателей от голода. Это, очевидно, было проявлением благодарности.
– Их двое, – продолжал приор. – Женщина обвиняется в колдовстве и поклонении языческим богам. Что до мужчины, то я хочу, чтобы вы сами о нем судили.
Констанс проследила за направлением его взгляда. У дверей домика, где помещалась кухня, стоял зарешеченный фургон, где сидел очень высокий мужчина с волнистыми золотистыми волосами. Никакой женщины она не увидела.
Подошла няня с Беатрис на руках. Протиснувшись сквозь толпу, Оди схватилась за руку матери. Тут же рядом стоял Пьер де Жервиль. Он все жаловался, что многие важные особы упорно допытываются, почему она так задержалась, и очень трудно привести хоть сколь-нибудь разумные оправдания.
Констанс вернула Оди няне.
– Во время засухи река так сильно обмелела, что паром едва не засел на самой середине.
Молодая женщина хотела было добавить, что переправа могла бы оказаться очень опасной, если бы Эверард не велел своим рыцарям сопровождать паром, чтобы в случае надобности стащить его с отмели, но она видела, что все оправдания бесполезны. Чувствуя себя грязной и обессилевшей, она устало провела рукой по лицу.
Появился паж с серебряным кубком. Изнывая от жажды, Констанс с жадностью выпила сладковатое вино. Позади толпы группа женщин старалась привлечь ее внимание, кивая на Старую башню.
Она вернула пажу пустой кубок. Эверард тем временем отпустил своих рыцарей. После недолгого колебания ее духовник отец Бертран последовал за рыцарями на кухню. Следуя за Эверардом, который шел крупным размашистым шагом, служанки провели свою хозяйку через собравшуюся во дворе толпу. Позади, в ожидании дальнейших распоряжений, семенили няни с детьми.
Рыцарь, стоявший на часах у входа в башню, не узнал Констанс в пыльных, запачканных одеждах и хотел было остановить ее. Но его напарник, увидев Эверарда, опустился на одно колено и поспешно воскликнул:
– Миледи!
Констанс обошла его, жестом показав Эверарду, чтобы он остался у входа. Няни едва поспевали за ней. Дети капризничали. Беатрис, которую несла на руках няня, не переставала хныкать.
Констанс, подхватив юбки, бросилась бежать вверх по лестнице. Одна из служанок распахнула перед ней дверь.
В комнате на самом верху некогда держали заложников. Еще ранее там помещались апартаменты лорда, хозяина замка, и его супруги. Большая деревянная кровать была застлана расшитым покрывалом. На камышовых циновках на полу были навалены меховые шкуры. В стороне валялась перевернутая жестяная ванна. Посреди комнаты стояла девушка с длинными растрепанными волосами, одетая лишь в легкую нижнюю рубашку, сквозь которую просвечивали налитые груди с розовыми сосками и треугольник волос внизу живота. К стене жалось несколько перепуганных монахинь.
Одной рукой Бертрада, сестра Констанс, прижимала к груди небольшой кинжал, другой размахивала серебряным распятием.
– Я лучше заколюсь, чем выйду замуж! – кричала она. И громко взывала к монахиням: – Заклинаю вас именем Святой Девы, не отдавайте меня им!
Она упала на колени, прижимая к груди и кинжал, и крест.
– Ведь я невеста Иисуса Христа, Сына Твоего. Отныне мой долг – быть вместе с вами, о святые женщины, призванные служить Его вечной славе.
Констанс ступила на мокрую циновку.
– И не думай даже, Христовой невестой тебе не бывать! – громко воскликнула она, стараясь заглушить плач Оди и Беатрис. – Король Генрих сам выбрал тебе жениха, он ожидает внизу.
– Констанс, – глядя мимо сестры, ответила Бертрада, – в отличие от тебя господь не сотворил меня потаскухой, судьбой которой распоряжается король Генрих. Это тобой, словно какой-то вещью, король вознаграждает своих подданных за оказанные ему услуги. Я стыжусь того, что ты моя сестра…
Протянув руку, Констанс выхватила у Бертрады нож, с трудом поборов искушение залепить ей пощечину. Закатив глаза, сестра бросилась ничком на пол и громко зарыдала.
Констанс жестом велела няням вывести детей.
– Прибыл рыцарь с посланием леди Бертраде, – провозгласила одна из служанок.
«Пресвятая Мать, – ахнула Констанс, – наверняка уже явились де Клайтоны. Ведь пора начинать смотрины».
Констанс посмотрела на молочно-белую кожу сестры, на прикрытые тонкой тканью округлые плечи. Жениха она уже видела – молодой человек недурен собой. Она слышала, что он несколько раз проезжал мимо монастыря, где до этого времени находилась Бертрада. В равнодушии его, во всяком случае, не упрекнешь.
К тому же вся семья благосклонно относится к предстоящему браку, считая, что им привалила большая удача. Отец жениха был казначеем, которого Генрих, как он любил похваляться, «поднял из грязи», однако, невзирая на простое происхождение, человек он способный и честолюбивый. Шериф де Клайтон давал за своим сыном два поместья и такое количество денег, которого хватило бы на содержание дюжины рыцарей. В приданое Бертрады входили обширные земли в Уэльсе, недвижимое имущество в Путанже, в Нормандии, пожертвованные королем отцу сестер Жильберу де Конбургу за его ратные заслуги.
Чувствуя, что от усталости у нее подкашиваются ноги, Констанс присела на кровать.
– Выведите монахинь во двор, – велела она служанкам, – напоите их пивом и накормите.
Няням Констанс приказала отнести детей в отведенные им покои и уложить их спать. И Оди, и Беатрис были такими же усталыми и грязными, как и она сама. К тому же Констанс просто осточертело их постоянное нытье.
– Как только смогу, я приду к вам, – пообещала она девочкам.
Пока служанки выпроваживали монахинь, Констанс улеглась с ногами на кровать. Бертрада, не вставая с пола, продолжала горько реветь. Женщины подняли опрокинутую ванну и пошли за горячей водой. Глядя на сестру, Констанс пыталась вспомнить, какое это тяжкое испытание – выходить замуж за человека, которого никогда даже не видела.
А ведь ей трижды пришлось пройти через это.
Трижды выходила она замуж по высочайшему повелению Генриха. Из всех троих мужей более или менее приемлемым оказался второй – Одо Эйвиль. Что до Бертрады, то для причитаний у нее нет особого повода. Слишком уж она хороша собой, чтобы затвориться в монастыре. Король Генрих понимает, что делает.
К тому же что могут поделать наследницы Морле, если такова королевская воля? Король пользуется ими, чтобы вознаграждать своих баронов, рыцарей и даже умиротворять врагов. С четырнадцати лет она успела уже трижды побывать замужем и трижды овдоветь. Брак с такой невестой, как она, сразу же делал ее очередного мужа богатым и могущественным. И тут даже не имело значения, нравится ли она ему или нет. Хотя, если верить их словам, кое-кому она нравилась.
В качестве приданого ее сестре давали обширные земли, часть драгоценностей матери и двести серебряных марок, целое по тем временам состояние.
Констанс вздохнула. С таким приданым у ее пятнадцатилетней сестры не было ни малейшего шанса стать монахиней.
2
Ванну вновь наполнили горячей водой, и две служанки стали усаживать в нее рыдающую Бертраду.
Констанс откинулась на высокие взбитые подушки. Паж принес ей еще кубок вина. Пригубив его несколько раз, она вспомнила, что после переправы во рту у нее не было ни росинки, и поставила кубок на пол.
Она наблюдала, как женщины моют ее плачущую сестру. Бертрада проучилась в школе монастыря Святого Омера почти пять лет, и Констанс знала, как рада была бы мать-настоятельница, если бы наследница Морле, пусть даже младшая сестра, пополнила своими богатствами их монастырские сундуки. Все маленькие девочки в свое время играют в монахинь. В их детских играх ее меланхоличная младшая сестра всегда играла роль монахини. Мабель, средняя сестра, изображала прекрасную леди, по воле судьбы оказавшуюся в бедственном положении и ждущую спасителя. Констанс, старшая из них, игравшая рыцаря, неизменно приходила ей на помощь.
Констанс со вздохом подумала, что должна подготовить сестру к посещению родителей жениха. Учитывая монастырское воспитание Бертрады, де Клайтоны согласились, что на смотринах будут присутствовать лишь они и Констанс.
Во второй половине дня, если будет на то воля божия, Вулфстан де Клайтон и Бертрада де Конбург будут обвенчаны на крыльце часовни перед всеми собравшимися гостями. Обряд бракосочетания должен провести сам епископ Честерский, именно его рыцари в пурпурных одеяниях заполнили большую часть двора. Затем в большом зале замка должно состояться свадебное пиршество. Гостей ожидало веселье, а бедную Бертраду – тяжелое испытание: брачная ночь. Подумав, что ей придется поговорить с шерифом о братьях жениха, Констанс закусила нижнюю губу. Судя по их развязному поведению, вполне можно ожидать, что они схватят новобрачных и под непристойные крики собравшихся, приплясывая, отнесут на высоко поднятых руках в опочивальню. И при этом еще могут заглядывать под одежды.
В первую свадебную ночь Констанс подвыпившие гости прямо из-за пиршественного стола отнесли ее в опочивальню и бросили на кровать. И тут же сверху на нее обрушился ее жених, теперь уже муж, рыцарь втрое старше ее. После этого у нее, а было ей тогда всего четырнадцать, сильно болели ребра и нестерпимо ныла вывихнутая кисть. Поэтому она должна позаботиться, чтобы с Бертрадой не приключилось ничего подобного.
Констанс продолжала наблюдать, как служанки купают сестру. Ей остается только надеяться, что, когда она окажется в постели, во власти законного супруга, он сумеет сделать ее счастливой и удовлетворенной.
В этот момент сестра вырвалась из скользких мыльных рук женщин, схватила со стола серебряное распятие и как была, нагишом, вся мокрая, кинулась к кровати.
– Умоляю, спаси меня, Констанс, спаси меня! – завопила она, рухнув на колени. – Как я могу отдать ему свое тело, принадлежащее лишь господу богу? Он же меня просто изнасилует. Ты должна меня спасти. О благословенный Иисус! – Повернувшись, Бертрада воззвала к служанкам: – Неужели никто из вас не поможет мне сохранить телесную чистоту?
Констанс сразу же догадалась, что все это внушили ей монахини.
– Залезай обратно в ванну, пока не вымочила всю постель, – решительно заявила она. – Ты знаешь, что мы не можем ослушаться королевского слова. Бог – свидетель, я сама трижды вынуждена была повиноваться его воле.
Бертрада смотрела на нее полубезумными глазами. Констанс вытерла брызги воды, попавшие ей на лицо.
– Послушай, – сказала она более ласково, – меня выдали замуж четырнадцати лет. А моему мужу было сорок два. Он и обращался со мной как с ребенком – с добротой и нежностью.
Она умолчала, однако, что Бальдрик де Кресси прибыл в Морле со своей любовницей, которую поселил неподалеку. Однажды Констанс даже ездила, чтобы только посмотреть на нее. Это была крупная загорелая женщина с дерзкими глазами, дочь крепостного. Когда Констанс увидела ее, та возилась в своем огороде. Она с ужасом представила себе, как де Кресси и его любовница, храпя и хрипя, словно два огромных животных, занимаются любовью.
Через девять месяцев, к вящему разочарованию де Кресси, Констанс родила дочь Оди.
Она посмотрела изучающим взглядом на стоящую перед ней на коленях сестру. Бертрада была длинноногой девушкой с осиной талией и упругими грудями.
– Помоги мне, – стонала Бертрада, – я не хочу, чтобы он притрагивался ко мне.
Констанс откинула мокрые волосы с лица сестры:
– Да успокойся ты, с тобой не случится ничего плохого. Во всяком случае, жених сделает все сам.
Бертрада продолжала рыдать.
– Если уж тебе так ненавистно замужество, ты могла бы покончить с собой и тогда избежала бы всего этого.
Она подошла к столу и поставила пустой кубок на стол.
– Лучше успокойся и послушай меня, я дам тебе хороший совет. Лежи спокойно, и пусть жених сам делает свое дело. Он будет в таком блаженном исступлении, что и не вспомнит о тебе.
Кто-то поскребся в дверь, и служанка слегка приоткрыла ее. Снаружи стоял один из монахов церкви Святого Айдана, по всей видимости, с каким-то сообщением о пленниках.
Приподняв голову сестры, Констанс заглянула ей в глаза. Да, конечно, святая церковь осуждает повторное замужество. Это считается тяжким грехом. Но Констанс – подопечная короля, богатейшая наследница Англии, поэтому, можно сказать, она не принадлежит себе, и король трижды выдавал ее замуж. Епископ Честерский, однако, утверждает, что грех лежит не на короле Генрихе, а на ней, Констанс. В знак своего особого благоволения король даровал ей три года свободной, незамужней жизни. А вот Бертраде выпала другая судьба. Она не сможет принять монашеский обет, у нее нет другого выхода, кроме как выйти замуж за рыцаря де Клайтона, тут уж ничего не попишешь.
– Миледи. – К ее руке прикоснулась одна из служанок. – Не расстраивайтесь, пожалуйста. У вашей сестры все будет хорошо.
«Дай-то бог», – подумала Констанс.
Другая служанка помогла Бертраде подняться, и ее снова отвели к ванне. Продолжая плакать, Бертрада уселась в воду, а служанки принялись намыливать ей волосы.
Одна из служанок принесла шитое серебром платье, приготовленное для смотрин. Платье было из мягкой, словно шелк, красной шерсти, спряденной здесь, в Морле. Констанс показала его сестре, но та поспешила отвернуть свое распухшее от слез лицо.
Пожав плечами, Констанс велела служанкам сменить мокрые камышовые циновки и спустилась по лестнице во двор.
Хотя высокопоставленные гости удалились на обед в большой зал замка, во дворе было еще достаточно многолюдно. Констанс знала, что ей следует присутствовать на свадебном пиршестве, но не могла же она предстать перед гостями в грязном платье и с волосами, напоминающими воронье гнездо. Она направилась к приору Мельклану, который, поддерживаемый молодым монахом, ожидал ее у ступеней.
– Простите, что причиняю вам беспокойство, графиня.
Она вновь обратила внимание, какой болезненный у него вид.
Констанс пробормотала несколько ничего не значащих слов. Она подумала, что без помощи молодого монаха старый Мельклан вряд ли устоял бы на ногах, так он ослабел за последнее время.
К ней подошел паж в изумительном костюме из розового атласа. Певучим голосом юноша объявил, что королевский шериф со своей женой и сыном, сэром Вулфстаном де Клайтоном, ожидают, когда графиня соблаговолит их посетить, в рыцарской казарме. С этими словами паж поклонился.
Констанс и приор переглянулись. Старый настоятель чуть заметно улыбнулся. До чего же эти де Клайтоны любят бахвалиться своими богатствами.
– Пойдемте со мной. – Она взяла приора под руку. – Мне понадобится еще один свидетель.
Приор поморщился, но согласился. По пути он объяснил ей, что в церковь Святого Айдана прислали двух узников: колдунью, которую обвиняют в приверженности к старой языческой религии, и вероотступника, жонглера и трубадура, который оказался таким возмутителем спокойствия, что валлийский принц Даффид ап Гуиллим велел посадить его в тюрьму.
Они обошли группу лучников, собравшихся вокруг бочонков с элем.
– Жонглер? И что же он такое натворил? – полюбопытствовала Констанс.
– Спросите лучше, чего он ненатворил. Его называют «певцом дьявола». Он распевал богохульные песни и выделывал такое, что все только диву давались. Поймали его с огромным трудом. Даром что бродячий певец, мечом он орудует, как настоящий крестоносец. Принц засадил его в темницу, где он должен был дожидаться вынесения приговора, но своими песнями и богомерзкими историями он сумел перебаламутить всех заключенных. А когда тюремщики пытались вразумить его кулаками, он отбивался от них с дерзкими криками.
Старик сделал паузу, чтобы перевести дыхание. Молодой монах хотел было поддержать его, но он только отмахнулся.
– Принц отослал его к аббату Рису в Ридихский монастырь, – продолжил он. – Человек этот по-своему привлекательный и даже обаятельный. К тому же ни у кого не поднимается рука на бродячего певца, особенно у валлийцев, которые высоко чтут трубадуров. Но очень скоро монахи решили выставить его вон, жалуясь, что он оказывает дурное влияние на братьев. Они обратились к принцу Даффиду ап Гуиллиму, но тот просто-напросто умыл руки. Он и слышать ничего не хочет об этом человеке.
Они подошли к казарме для рыцарей. Здесь их поджидал шериф, высокий мужчина в зеленой бархатной одежде, вместе со своей женой, наряженной, как и паж, в розовый атлас. Де Клайтоны с недоумением уставились на Констанс, не узнавая ее в этой грязной, как у крепостной девки, одежде.
– Этот менестрель просто какой-то безумец, – продолжил приор. – Даже связанный по рукам и ногам, он распевает свои песни, оскорбляющие христианские уши. Глава ваших рыцарей велел поставить фургон с пленниками за псарню.
Констанс заткнула обратно выбившуюся из-под капора прядь волос. Шагнув вперед, шериф обратился к ней с упреком по поводу ее опоздания. Не оправдываясь, Констанс представила приора. Жена шерифа хотела было поцеловать кольцо на его руке, но он поспешно убрал руку. Церковь Святого Айдана исповедовала строжайшую бережливость, и ее приоры не носили украшений.
Сопровождаемые медленно плетущимся приором, они поднялись по лестнице на второй этаж, где находилось большое жилое помещение. Оружейная располагалась выше, на третьем этаже. В помещении было темно, как в амбаре, освещалось оно лишь через бойницы в стенах.
Вулфстан де Клайтон сидел на ближайшей кровати в одних узких панталонах и поножах. У него были выгоревшие на солнце каштановые волосы, мужественное волевое лицо и мускулистые руки. Его окружали братья, которые при появлении Констанс сразу замолчали.
Вулфстан быстро поставил кубок на пол и поднялся.
– Миледи, – только и произнес жених, торопливо опускаясь на одно колено и наклоняя голову.
Констанс, хотя и была дочерью графа, не ожидала подобной учтивости. Она положила руку на плечо Вулфстану. Тело у него на ощупь было очень крепкое, кожа теплая и гладкая. Молодая женщина почувствовала, как он весь напрягся от ее прикосновения. Вулфстан был старше ее всего на несколько лет. Двадцать шесть против ее двадцати двух.
Жених поднялся с колен. Неугомонные братья кинулись стаскивать с него поножи. Жена шерифа завела с приором громкий оживленный разговор об алтарном покрывале для их деревенской церкви, сам шериф с безучастным видом стоял рядом.
Братья едва не опрокинули жениха, пытаясь ему помочь. Констанс с трудом удержалась от смеха, зная, что если начнет, то уже не остановится. Суетясь вокруг жениха, как будто сам он не мог раздеться, братья то и дело сталкивались друг с другом. Вулфстан, слегка раскрасневшийся, повернулся в их сторону. Констанс почувствовала, что он нравится ей все больше и больше.
Вулфстан де Клайтон был превосходно сложен: уступая ростом братьям, он превосходил их стройностью и мускулатурой. Несколько шрамов на его гладком теле свидетельствовали о воинской доблести. Вулфстан де Клайтон сражался в военных кампаниях, которые король Генрих вел против французского короля. Из темных волос в паху выступало похожее на копье оружие довольно солидных размеров, к тому же слегка напряженное.
«Он явно не обделен природой, – подумала Констанс. – Неплохо смотрится и сейчас, а в полной боевой готовности, вероятно, и того лучше».
Братья открыто на нее таращились. Шериф внимательно смотрел на своего сына, молодой монах – себе под ноги. Жена шерифа между тем объясняла старому Мельклану достоинства йоркширской вышивки для украшения алтарного покрывала.
Вулфстан повернулся к Констанс спиной. Тут виднелись еще более многочисленные шрамы. Еще раз обернувшись, Вулфстан с легким смущением посмотрел на сестру своей невесты.
– Учтите, что моя сестра нуждается в ласковом обхождении, – понизив голос, чтобы ее не могли слышать другие, сказала Констанс.
– Миледи! – Какой-то миг она думала, что Вулфстан вновь упадет на колено, но он остался стоять. Только пылко сказал: – Клянусь, я сделаю все, чтобы добиться ее любви!
«Он испытывает к моей сестре нежные чувства, – изумилась Констанс. – Но ведь он если и видел ее, то только мельком, с монастырской дороги. Или с забора, если у него хватило дерзости забраться наверх». Она подумала о Бертраде с ее каштановыми вьющимися волосами, осиной талией и длинными ногами. Если он не станет торопить события и будет обходиться со своей будущей женой ласково, вполне вероятно, что произойдет чудо.
