Текст книги "Италия: вино, еда, любовь"

Автор книги: Майкл Такер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

Глава 25

Мало-помалу мы стали выспрашивать у наших друзей-иностранцев, живших в Умбрии, о том, какие у Джоджо с Брюсом планы насчет Мексики. Надолго ли они уезжают? На пару зимних месяцев? А может, они вообще навсегда собираются перебраться на полуостров Юкатан, прихватив с собой всю компанию, которая постоянно их окружает? Нам было больно думать о том, что мы можем их так быстро потерять – ведь мы познакомились совсем недавно!

Приехала Софи, чтобы осмотреть три миндальных дерева за домом. Во время строительства их могли сильно повредить, и Софи желала удостовериться, что они его вообще переживут. Когда она убедилась в том, что как минимум два деревца из трех непременно выживут, мы стали расспрашивать ее, что ей известно о планах Брюса и Джоджо.

Некоторое время она молчала, отчего я подумал, что это тайна, которую она не хотела выдавать. Наконец она покачала головой:

– Я даже не знаю, что вам ответить. Они рассказывают очень мало, чтобы раньше времени никого не пугать. Вы сами знаете, куча народу считает Джоджо просто незаменимой. У нее есть тайное оружие – Брюс. Он может что угодно починить, приготовить, смастерить, построить. А как он умеет улаживать разные вопросы! Эта парочка вне конкуренции.

Это была святая истина, мы очень сильно от них зависели. Джоджо оплачивала наши счета и налоги, она была посредником между нами и итальянским торговым людом. Она имела очень четкое представление о механизме действий итальянской бюрократической машины и умела с ней работать. Джоджо и Брюс знакомили нас с итальянской культурой, они знали, где проводятся лучшие фестивали sagra, где продают лучшие продукты – короче говоря, им было известно, где сокрыты бесценные сокровища подобного рода. Брюс учил меня пользоваться печью, объяснял, как правильно жарить мясо.

– Но ведь вам для всего этого они уже не нужны? – спросил я Софи. Она уже тринадцать лет жила в Италии с мужем по имени Джеффри и сыном Илайесом. Итальянским она владела в совершенстве.

– Нет, мы просто будем очень по ним скучать. Они наши лучшие друзья.

Через несколько дней нам позвонила Джоджо и пригласила на ужин. Брюс решил приготовить свою знаменитую лазанью, и поэтому им понадобились едоки с хорошим аппетитом. Пока Брюс трудился над лазаньей, Джоджо взяла на себя роль кухонного церемониймейстера.

– Он отлично управляется с мукой. Может приготовить из нее все что угодно.

Джоджо помахала Брюсу, тот улыбнулся, как Чеширский кот, и покраснел. Он как раз пропускал тесто через специальную паста-машину, прикрученную к краю стола. Мы только что стали свидетелями того, как он замешивал тесто. Сделал он это очень быстро, мы бы даже не успели пройти из одного конца кухни в другой. Брюс высыпал муку на стол, сделал посередине горки углубление и разбил в него три свежих яйца. Затем взял вилку и ловко смешал муку и яйца. В результате получился ком ярко-желтого теста, которого так и хотелось коснуться рукой.

– Если духовка не подведет, у нас получится отличная лазанья.

– Точно, – кивнула Джоджо, – она нам досталась от Марианны с Джорджем. Они отдали ее нам, когда делали ремонт на кухне. Сочли ее не слишком надежной. Просто когда ставишь ее на прогрев, она иногда отключается.

– Во всем остальном духовка просто великолепна.

Джоджо налила всем красного вина из здоровенной двухлитровой бутыли. Несколько кувшинов этого вина они купили во время своей поездки в Апулию. На вкус оно оказалось гораздо лучше обычного vino della casa. Даже Джил, которая очень спокойно относится к красному вину, протянула стакан за добавкой.

– Кстати, бутылью можно дверь подпирать, – заметила Джоджо.

– Или использовать как большое пресс-папье, – добавил Брюс, который как раз подкручивал валики на паста-машине. С каждым разом листы теста становились все тоньше и тоньше. Когда они стали чуть ли не прозрачными, он опустил их по одному в кипящую подсоленную воду, а затем переложил в заранее подготовленную миску с холодной водой.

– Думаю, я знаю, как справиться с духовкой, – промолвил Брюс.

– В прошлый раз не сработало.

– Это так, но теперь я внес кое-какие изменения.

Он взял большую ложку из нержавеющей стали, открыл духовку и три-четыре раза стукнул ложкой по термоэлементу в основании духовки. Затем он зажег конфорку, не отпуская при этом ручку. Мне показалось, что ему удалось победить духовку.

– А теперь отпусти ручку. Ты ее держишь уже несколько минут, – с мрачным видом произнесла Джоджо.

Брюс послушался. Пламя тут же пропало, а кухня наполнилась запахом пропана. Ничуть не смутившись, Брюс снова несколько раз от начала до конца повторил эксперимент: постучал ложкой, нажал на рукоятку, подержал и отпустил ее. Результат неизменно был один – кухня наполнялась запахом газа. Удача улыбнулась с пятой попытки. Огонь не погас.

– А вот теперь важная деталь.

Взяв в руки все ту же самую ложку, он зажал ее дверцей духовки, так чтобы она оставалась на пару сантиметров открытой.

– Иначе пламя снова потухнет, – пояснил Брюс.

Листы недоваренного теста сохли на полотенцах.

Джоджо легкими движениями провела по ним другим кухонным полотенцем, желая удостовериться, что тесто теперь совершенно сухое. Джоджо и Брюс действовали очень слаженно – одно загляденье. Они предвосхищали действия друг друга и не устраивали из этого представления.

– Мы можем вам чем-нибудь помочь? – спросил я. – Так вы всю работу переделаете, а я тем временем выдую все ваше вино.

– Важное дело, – кивнула Джоджо, – ты с ним великолепно справляешься.

Брюс протянул мне большой кусок выдержанного пармезана и мелкую терку – это мы подарили им, когда в предыдущий раз приезжали в гости. Точно такую же мы вручили Бруно и Мейес. А еще Мартину и Карен. Единственное толковое новшество, которого может не хватать на итальянской кухне.

– Сколько? – спросил я.

– Примерно половину кружки.

«Не так уж и много, – подумалось мне – для целой-то лазаньи».

Брюс вооружился ложкой, очень похожей на ту, что он зажал дверью духовки, зачерпнул ею немного томатного соуса и вылил его на дно керамического блюда под лазанью. На соус он положил несколько листов теста, которым предстояло стать первым слоем. После этого он размазал по ним немного соуса бешамель.

– По крайней мере, у нас есть духовка, – произнесла Джоджо. – Когда прошлой зимой мы два месяца провели в Мексике, в доме, где мы жили, духовки не было. Вообще. Поэтому приходилось все готовить на барбекю.

Ну вот. Опять Мексика.

– Так какие у вас планы? – спросила Джил несколько громче, чем подразумевала ситуация.

Брюс кинул на Джоджо взгляд. Она пожала плечами. Брюс намазал томатный соус на слой бешамели, а сверху чуть-чуть присыпал тертым пармезаном.

– Все зависит от того, удастся ли нам сдать этот дом в аренду.

– И сколько мы сможем за это выручить. По идее, деньги за аренду должны покрыть нам все расходы за год. Там, в Мексике.

– Всего лишь на год, – выпалила Джоджо, – а потом мы вернемся. – На этот раз она плеснула вина только себе. – Не думайте, что мы уезжаем из Умбрии навсегда. Только на год, вот и все.

Вот тут я задергался. Почему она два раза повторила, что они уезжают на год? Не значит ли это, что они подумывают о том, чтобы перебраться в Мексику навсегда? Они только что отправили своего единственного сына в колледж в Нью-Йорк. Сейчас их переполняло то самое чувство свободы, которое мы испытали, когда от нас, по сути навсегда, уехал Макс. Брюса уже тошнило от работы. Он преподавал английский в итальянской армии вот уже десять лет, и ему только что сообщили о сокращении финансирования. Таким образом, он стал бы получать меньше за работу, к которой и так уже потерял всякий интерес.

Вам может показаться это забавным, но я предпочитал, чтобы они уехали. Они были первопроходцами, образцами для подражания, вселявшими в нас силы и интерес к жизни. Мне не хотелось думать, что они останутся здесь только из-за того, что какие-то нытики и хлюпики вроде нас вбили себе в голову, будто без них не проживут. Истина заключалась в том, что мы никогда не сможем по-настоящему познать Италию, если рядом с нами будут вечно находиться Брюс и Джоджо, готовые в любой момент подхватить нас, если мы оступимся. Стоит им уехать в Мексику, и нам придется приналечь на итальянский, самим постигать итальянскую культуру, мы будем вынуждены сами учиться, как в нее вписываться.

– Попробуй, – сказал Брюс, протягивая ложку. Никогда прежде я не ел столь свежего, столь нежного томатного соуса.

– Как ты его делаешь? – спросил я.

– Свежие помидоры с огорода, морковь, сельдерей и лук. Немного соли. Главное ничего не жарить на сковородке, пусть себе булькают в кастрюле. Можно чуток сахара добавить. Потом растереть в пюре. Это из поваренной книги «Рецепты Марчеллы». Лучше нее ничего не найдешь.

У соуса был удивительный мягкий вкус. И это самое потрясающее. Никакой кислинки, которая обычно появляется, когда используют помидоры.

Брюс сделал еще три-четыре слоя лазаньи: пластинки теста, бешамель, томатный соус, а сверху пармезан. Затем он аккуратно извлек ложку, зажатую дверцей духовки, открыл ее и сунул лазанью внутрь. Затем отточенным движением закрыл дверцу, прижав ею, как и прежде, ложку. Сразу было видно, что Брюс уже успел навостриться.

Открыв еще одну бутылку вина, мы устроились в гостиной у камина. Пока ждали лазанью, Брюс выложил замаринованную свиную корейку на гриль над огнем так, чтобы мы могли наблюдать за процессом приготовления прямо из-за стола.

Потом он принес лазанью и нарезал порциями на идеальные кубики. Откусив кусочек, я почувствовал странный приступ тоски. Отправив в рот второй кусочек, я понял, чем именно она была вызвана. Почему я никогда прежде не пробовал такой изумительной лазаньи? Отчего я и не мечтал, что когда-нибудь ее отведаю? Может быть, потому, что тесто было столь тонким и нежным, что таяло прежде, чем я успевал полностью насладиться его вкусом? Может, все дело в том, что эта лазанья идеально сочетала вкус яичной муки, сладких, нежных помидоров, отдающего орехами пармезана, маслянистого соуса бешамель?

Лазанья словно была натюрмортом, написанным пастелью, только пастелью – и никаких резких тонов масляных красок. Может быть, дело в том, что лазанья дразнила мои чувства и ощущения, пробуждала желание, высвобождала жадного прожорливого зверя, скрывающегося под моей личиной? Впрочем, быть может, дело заключалось в том, что я понял, вдыхая аромат второй порции, одну простую вещь. Чтобы снова отведать такое лакомство, мне теперь придется тащиться в какой-то сраный Юкатан.

Глава 26

Главная и, по сути, единственная площадь нашего маленького городка, в отличие от площадей Треви, Беваньи и Монтефалько, на открытку не просится. Наш городок лежит в стороне от туристических маршрутов. Он полностью находится в распоряжении жителей, и это мне, положа руку на сердце, очень нравится. У нас есть три бара, две мясные лавки, два продуктовых магазина, один овощной и целая куча прочих самых разнообразных лавочек. Если вы не знаете, где именно они располагаются, вам их ни за что не отыскать. Например, только через полтора года мы узнали, что в соседнем с церковью доме (там еще на входе занавеска висит) имеется овощной магазинчик Глории, где продаются самые свежие и лучшие фрукты и овощи, выращенные в округе. Ни вывески на входе, ни указателя – ничего. Если бы Карен не рассказала нам об этом магазинчике, мы бы и сейчас ходили мимо него, не подозревая о его существовании. Но если вы однажды его посетили, то дорогу туда вам уже не забыть. Та же самая история произошла и с лавкой Уго. Думаете, в газете печатают объявления о том, что он делает самое вкусное прошутто в мире? Нет, конечно. Это просто надо знать.

На площади стоит потрясающей красоты церковь, возведенная в шестнадцатом веке. Надо сказать, что она выглядит на свой возраст. Церковь называется Кьеза-делла-Мадонна-делла-Бьянка, что в переводе означает «церковь Белой Мадонны». Я нисколько не сомневаюсь, что она названа в честь какой-нибудь знаменитой блондинки, которая в стародавние времена сотворила некое чудо. Церковь работает и по сей день, колокольный звон доносится даже до Рустико.

Напротив церкви имеется небольшой парк с детской площадкой, статуей в память о павших во время войны и, что самое важное, скамейками. Скамейки обращены в сторону площади и усажены замечательными старичками, которые, когда проходишь мимо, улыбаются и машут тебе руками. Если бы компания, выпускающая открытки, решила вдруг запечатлеть наш городок, лучше всего было бы, конечно, сфотографировать именно старичков, i vecchi. Они самые фотогеничные. Удачней снимка не сделаешь.

Однажды мы с Джил бродили по площади, старички одаривали нас улыбками, и вдруг нам на глаза попался плакат с объявлением на стенде, который стоял в парке возле статуи. В объявлении говорилось об открытии кружка по рисованию. Занятия должны были проводиться каждый четверг в полдень в местной музыкальной школе.

– Ну как? Пойдешь? – спросил я Джил.

Она улыбнулась, будто восприняла мои слова как шутку.

– Нет, правда, – не отступал я. – Почему бы тебе не записаться в кружок?

Мое предложение никак нельзя было назвать вздорным. Джил много лет занималась живописью на курсах Общества молодых художников и всякий раз, когда в делах, связанных с театром, намечался застой, неизменно бралась за кисть.

– Нет, не пойду.

– Почему?

– Куча причин. Во-первых, я еще недостаточно хорошо говорю по-итальянски. Во-вторых, мы уезжаем за два месяца до окончания занятий, в-третьих, я еще не совсем привыкла к тому, что я иностранка и пока никого здесь толком не знаю.

– Вот оно что.

И тут я заметил, что у нее изменилось выражение глаз. Джил колебалась, сейчас в ней боролись две сущности, две Джил: одна предпочитала делать ход, только имея на руках все козыри, а другая была авантюристкой, с радостью принимавшей любой брошенный ей вызов и сражавшейся до конца, пока не добьется совершенства и не станет лучшей. И как раз сейчас первая Джил уступала.

– Так, и что надо делать?

– Если не ошибаюсь, то муниципалитет вон там.

Муниципалитет располагался в следующем за лавкой Глории здании, украшенном колоннадой. Там же находился один из безымянных баров нашего городка. Мы спросили у бармена совета, куда лучше обратиться, и он ответил, что нам надо подняться на второй этаж. Весь муниципалитет состоит из двух кабинетов и одного стола, так что на поиски ушло совсем немного времени. Очень милая дама рассказала нам всё о кружке и добавила, что в качестве оплаты за вступление Джил должна купить какие-то особые марки на почте. По крайней мере, нам показалось, что дама сказала именно это. Мы уже в достаточной степени овладели итальянским, чтобы понять большую часть из сказанного. Большую, но не всё.

Мы отправились на почту, но она оказалась запертой – время приближалось к обеденному перерыву, и служащие решили закрыться пораньше. В Италии так всегда. Если вы зайдете в магазин или, хуже того, в какое-нибудь государственное учреждение без десяти час, работники совершенно явно начинают нервничать. Поскольку вам что-то нужно, вы, естественно, захотите обратиться к ним или задать вопрос на ломаном итальянском, а это означает, что они, возможно, опоздают на обед. Для итальянцев это самое ужасное из всего, что только может произойти. Опоздание на обед может испортить весь день. Поэтому они нередко подстраховываются, за пятнадцать минут до обеденного перерыва запирают двери, а если кто-нибудь начинает стучать, притворяются, что ничего не слышат. Затем в час дня они отпирают двери, смотрят на вас с деланным изумлением, после чего отправляются на обед, который, естественно, гораздо важнее, чем ваши дела.

У нас с Джил ушло четыре дня на то, что бы оплатить кружок, выяснить, что надо приносить на занятия и где именно располагается музыкальная школа. К четвергу она уже вся дрожала от предвкушения. Я предложил подбросить ее до города, а через три часа забрать, чтобы она не тратила время и нервы на поиски места для парковки. Она очень напоминала девочку, в первый раз отправляющуюся в школу.

По окончании занятий я приехал за Джил, но она задержалась, поэтому мне пришлось ждать ее в машине. Она появилась минут через десять, то и дело выкрикивая «Ciao!» и «Buona sera!». Ее щеки горели румянцем, а сверкающие глаза смотрели на меня с самым моим любимым выражением. Я понял, что мы не прогадали с кружком рисования. Мы отправились в «La Trattoria» – один из полюбившихся нам ресторанчиков на Фламинии. Там Джил поведала мне, как у нее прошли занятия.

– Господи, ты только представь: шестнадцать домохозяек и я. А преподавательница сказала, что может говорить на английском, но я не поняла ни слова. Ни слова! Но все равно было здорово! А эти тетки! Представляешь, они ни на секунду не умолкали! Все три часа разговаривали. Я пыталась сосредоточиться на рисовании, однако, сам понимаешь, это было непросто.

– А ты сама с кем-нибудь разговаривала?

– Ну да, конечно, во время перерывов. Я со всеми успела поболтать. Теперь я знаю, у кого есть дети, кому на следующей неделе надо идти в поликлинику на процедуры, у кого мужья набирают вес. В следующий раз поеду сама. Здесь куча свободного места. Припарковать машину не составит труда.

Итак, теперь каждый четверг Джил собиралась и отправлялась на урок. Между занятиями она набивала руку: ставила мольберт на стол в беседке и долгие часы рисовала. Иногда она делала наброски, одновременно читая книжку по живописи, в которой рассказывалось, как научиться рисовать, пользуясь только правой стороной мозга. Или левой. Я в этом не разбираюсь.

Раз за разом она рисовала кусочек какого-нибудь фрукта или свою левую руку, элегантно положив ее на стол, покуда ей не удавалось желаемое – отключить рациональную часть сознания и действовать, основываясь исключительно на интуиции. Один набросок сменял другой и так до бесконечности. В этом вся Джил.

В нашем доме стали появляться картины. Изумительные картины, которые она писала в классе. Ее учительница по имени Альтавилла неуклонно следовала своей методике и на каждом занятии обучала своих подопечных какому-нибудь новому приему: как писать тень, как строить перспективу, как играть цветом. А потом Джил на протяжении всей недели отрабатывала этот прием, пока он наконец ей не удавался.

Как-то утром я отправился в продуктовую лавку, чтобы прикупить чего-нибудь к завтраку. Сабрина, державшая магазинчик вместе с мужем и семьей, спросила меня, как дела у Джил.

– А ты что, тоже ходишь с ней на занятия? – спросил я. Вообще-то я никогда не замечал за Сабриной склонности к изящным искусствам.

– Si, si. Lei? molta brava! [40]40
  Да, да! Она просто золото! (ит.).


[Закрыть]

Чтобы показать глубину своего восхищения талантами Джил, Сабрина сделала характерный жест: держа руки ладонями вверх у груди, она сложила кончики пальцев вместе, щепотью, и одновременно ими затрясла, будто играла в кости и собиралась сделать бросок.

Нам было еще очень сложно общаться с нашими соседями, и поэтому мы все время проводили с иностранцами, свободно разговаривающими на английском языке. Не то чтобы местные нас сторонились, нет, наоборот, они были радушными и гостеприимными. Особенно сильно они добрели, когда с ними пытались говорить на итальянском. Опять же, нельзя сказать, что мы не хотели иметь с ними дела. Однако наши познания в итальянском казались еще недостаточными для того, чтобы шутить с ними, расслабляться в их обществе и быть самими собой. Мы работали над языком. В Милл-Вэлли мы наняли отличного репетитора, в Умбрии иногда приглашали позаниматься с нами Паолу, но в этот момент она была беременна, вынашивала близнецов, и, сами понимаете, наши успехи в итальянском волновали ее далеко не в первую очередь. Мы возлагали огромные надежды на интенсивный курс итальянского языка в Риме в феврале, а пока отрабатывали разговорные навыки с рабочими, Витторией и Доменико, правда, набор тем был весьма ограничен.

Как-то раз мы приехали на ужин к Бруно и Мейес. В основном они пригласили итальянцев. Даже те немногие иностранцы, что были, предпочитали разговаривать на итальянском. Людям, обращавшимся к нам, приходилось специально произносить слова помедленней, использовать язык жестов, повторять сказанное, подбирать более простые выражения. В итоге они сдавались и отправлялись на поиски других собеседников. Я их нисколько не виню. С нами приходилось общаться, как с детьми. Естественно, это было ужасно скучно.

Самое обидное заключалось в том, что все друзья Бруно и Мейес были очень интересными, веселыми, обаятельными людьми: художниками, архитекторами, музыкантами, антрепренерами – яркими личностями и потрясающими рассказчиками. Мы могли бы всласть пообщаться с ними, вот только parle мы на Italiano пока не очень.

Я говорил больше Джил, поскольку мне было плевать, делаю я ошибки или нет. Если я не знал какого-то слова, то произносил его на английском, приделывая итальянское окончание, например: «Пожалуй, я пропущу еще один стаканновина».

Звучало это, конечно, отвратительно, однако я добивался своего – меня понимали. Мой подход приводил Джил в ужас. Она предпочитала подождать и составить в уме фразу так, чтобы никто не смог придраться ни к формам глаголов, ни к порядку слов. Иначе говоря, Джил в основном молчала. По сути, она была словно немой. Зато никогда не делала ошибок.

Кроме того, именно я гораздо больше Джил общался с местными. Именно я ездил за покупками и улаживал все вопросы. Проблема заключалась в том, что владельцы магазинов рано или поздно начинали пользоваться столь удачно подвернувшейся возможностью потренироваться со мной в английском, которым они владели еще хуже, чем я итальянским. В результате мы переливали из пустого в порожнее. Впрочем, я также мог поговорить с людьми, стоявшими в очереди, с теми, кто по какой-то причине не знал ни слова по-английски. Вот вам и еще одна возможность попрактиковаться.

Где-то через пару недель после начала занятий в кружке рисования мы с Джил шли через площадь. Вдруг нас окликнули из маленького магазинчика дамского белья, расположенного напротив церкви на другом конце площади.

– Gille! Gille!

– Ciao, Марианна! – совсем как настоящая итальянка, закричала в ответ Джил.

– Come va, Gille?

Они вопили во всю силу своих легких.

– Bene, bene, tu?

– Beh!

Вот это мое самое любимое выражение в итальянском языке. Слово очень короткое, его словно выплевывают, чуть-чуть повышая тон. Оно может означать все что угодно. В данном случае его можно было перевести примерно так: «Никаких изменений, моя жизнь, как и прежде, дерьмо дерьмом, но я буду дурой, если начну на это жаловаться». Обычно подобное восклицание сопровождается каким-нибудь жестом, которых в Италии огромное множество. В нашем случае Марианна выставила перед собой руки, слегка повернув ладонями кверху, словно в отчаянии молила Господа о помощи.

Джил и Марианна громко рассмеялись и помахали друг другу. А я стоял и смотрел на них. Меня никто не представил. На меня не обратили внимания.

– A giovedi!

– Si, a giovedi!

До встречи в четверг. Джил пошла быстрее. Когда мы пересекали площадь, она улыбалась и махала старичкам на скамейке.

– И куда мы сейчас пойдем? – спросила она. – К Уго?

Я кивнул, стараясь от нее не отставать. Одного взгляда, брошенного на Джил, было вполне достаточно, чтобы сразу понять, в сколь отличном настроении она сейчас пребывает. Ей удалось преодолеть рубеж. Теперь город принадлежал ей.