Текст книги "Италия: вино, еда, любовь"

Автор книги: Майкл Такер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

Глава 27

На следующей неделе мы отправились в Рим встречать Каролину. Как и в прошлый раз, она прилетела сразу же после соревнований по триатлону. Мы с Джил ощущали себя финишной ленточкой. По традиции, чтобы приободрить Каролину и помочь ей легче перенести смену часовых поясов, мы тут же угостили ее бутербродом с мортаделлой. Как только она вышла к нам после таможенного досмотра, мы ощутили определенную неловкость. Я думаю, дело тут вот в чем: на протяжении семи лет мы жили вместе, одной семьей, и вот теперь все больше и больше времени пребывали вдали друг от друга. Всякий раз, когда Каролина приезжала в Италию, она проводила здесь все меньше времени, тогда как мы предпочитали оставаться тут подольше. Каролина сказала, что не желает жить на стройке (в этих словах, безусловно, имелось рациональное зерно). Кроме того, у нее в Калифорнии было полно дел – и работа, и соревнования по триатлону. С этим тоже нельзя поспорить. При всем при этом становилось очевидно, что наши жизненные приоритеты разнятся все больше. Наша маленькая сиротка расправляла крылья. Это было очень хорошо.

Я вообще думаю, что она бы и вовсе не прилетела, если бы к нам в гости не собирался ее отец из Швейцарии. Каролина совершенно справедливо решила, что если не встретит его в Рустико, то это будет довольно некрасиво с ее стороны. Отец Каролины, которого зовут Курт, – путешественник, гурман и потрясающий рассказчик. С ним не соскучишься. Мы забронировали ему номер в гостинице – до завершения строительных работ в нашем, так сказать, придорожном трактире не было места.

Кроме того, нам позвонила Джуди Оберджонуа, которая как раз была в Швейцарии с мужем Рене, решившим навестить родных. К сожалению, Рене надо было возвращаться в Лос-Анджелес – его ждала работа. Джуди решила принять наше приглашение, заехать к нам и посмотреть на наше новое гнездышко. Короче, дело кончилось тем, что она остановилась в том же самом отеле, что и отец Каролины. Это было просто здорово – будет кому его сопровождать.

Все свидетельствовало о том, что наконец наступила пора развести огонь в печи, стоявшей у нас в саду, и приготовить на всех пиццу. Я звякнул Брюсу, он заявил, что с радостью окажет мне любую помощь, и мы договорились устроить пирушку на следующих выходных.

В итоге оказалось, что нам предстоит испечь пиццу на восемнадцать человек. Впрочем, мы понимали: если нам удастся развести огонь в печи, мы накормим столько народу, сколько надо – лишь бы тарелок хватило. Брюс был настоящим мастером по выпечке пиццы, pizzaiolo, так что я стоял у него за спиной, следил за ним и мотал на ус.

К делу приступили накануне – замесили тесто. Для начала мы с Брюсом решили провести эксперимент и замесили немного теста из муки категории «00», немного из муки «0», немного из цельнозерновой муки и немного из смеси двух сортов – «0» и «00». Эти два сорта различаются качеством помола и процентным содержанием отрубей. Мука «0» используется в основном для приготовления хлеба и пасты, «00» – для кондитерских изделий. Каждый кусок теста мы специально отметили, чтобы не перепутать, после чего отправили их в холодильник на ночь. Я набрал в огороде помидоров, сделал из них томатный соус, обжарил пару головок чеснока в оливковом масле. Мы прикупили моцареллы, колбасы, руколы, базилика, анчоусов, оливок, картошки, розмарина, гороха и сыра горгонзола, чтобы заправить всем этим пиццы в зависимости от вкусовых пристрастий наших друзей.

В воскресенье около часа дня подтянулись Брюс и Джоджо. Мы все вместе пообедали, чтобы подкрепить силы, после чего я и Брюс отправились разводить огонь, тогда как Джил с Каролиной под командованием Джоджо приступили на кухне к приготовлению начинки. Весь инструмент Брюс прихватил с собой из дома. Он привез лопатки для пиццы (две деревянные и одну из нержавеющей стали), длинную металлическую кочергу, чем-то напоминавшую хоккейную клюшку (такой в самый раз ворочать горящие поленья), и старую бамбуковую штору на растопку.

Для начала Брюс скомкал газеты (надо сказать, немало) и свалил их в кучу в центре печи. На эту кучу он накидал щепы помельче, а сверху водрузил бамбуковую штору. Затем на весь этот ворох он положил щепки и ветки покрупнее, сантиметров пять в диаметре. В результате получился внушающего вида погребальный костер. После этого Брюс поджег газеты, и мы стали смотреть, как в каменной печи, сложенной четыреста лет назад, расцветает пламя.

Не тратя времени понапрасну, Брюс продолжал подкладывать щепу по краям, постепенно расширяя область распространения огня. Подбросив дров, он брался за кочергу и принимался ею орудовать, обеспечивая доступ кислорода к пламени. У меня в голове мелькнула мысль, что прежде, когда за разведение огня брался я, мне, честно говоря, было боязно подкладывать столько дров, да еще в таком темпе. Я понимал, что скоро в нашей печи будет бушевать пламя, достойное самой преисподней.

– Подождем, пока языки пламени станут двигаться еле-еле – совсем как в замедленной съемке. Это будет означать, что действительно стало жарковато.

Брюс продолжал подкладывать дрова вокруг огня, покуда костер не сделался метра полтора в диаметре. Мы собирались натопить печь до такой степени, чтобы кирпичи, из которых был сложен свод, приобрели белый цвет. Это означало бы, что пора готовить пиццу. По оценкам Брюса, в этот момент температура должна была составить градусов восемьсот-девятьсот.

Гостей ждали около трех, так что я отправился на кухню, извлек из холодильника тесто и принялся в последний раз его месить. На ощупь оно было великолепным – гладким, атласным и от прикосновений слегка пружинило. А какой от него шел аромат! Надеюсь, что в раю будет пахнуть именно так. Мы решили, что сначала приступим к пиццам из муки категории «00», в которой, по словам Брюса, содержится чуть меньше клейковины. Тем временем Брюс трудился над огнем, занимавшим теперь весь очаг за исключением участка возле дверцы. Пиццу со всех сторон будет обдавать жаром. Огонь чуть-чуть унялся. Это означало, что мы добились нужной температуры. Я смотрел, как танцующие языки пламени медленно, очень медленно лижут свод печи. Более завораживающего зрелища мне еще не доводилось наблюдать. Я отправился на кухню и позвал Каролину с Джил, чтобы они тоже на это посмотрели. Мы стояли перед печкой и завороженно смотрели на огонь, не в силах поверить собственным глазам.

Постепенно стали подтягиваться гости. Из винных бутылок выдергивали пробки. Открыли бочонок доброго немецкого пива – низкий поклон Сэлу и Розмари. С этой парой нас познакомили Бруно и Мейес. Вообще-то они жили в Коннектикуте, но раз пять в год приезжали сюда – они занимались реставрацией чудесной старинной церкви в Треви и как раз недавно закончили все работы.

Брюс спросил меня, нет ли у нас какой-нибудь тряпки, которой было бы не жаль. Когда я принес старое кухонное полотенце, Брюс велел мне его намочить, но ни в коем случае не выжимать. Обмотав полотенце вокруг конца кочерги, он ткнул ею кирпичи, которыми было выложено дно очага. На пару секунд все вокруг заволокло паром.

– Для первой порции все готово, – пояснил он мне.

Вне себя от возбуждения я кинулся на кухню, где схватил первый ком теста, сплющил его ладонями, разровнял и растянул. Потом взял его за краешек, чтобы под действием силы тяжести он растянулся еще больше. Несколько раз, чтобы покрасоваться, я подбросил тесто вверх (на самом деле, если вы проделываете бросок правильно, тесто под действием центробежной силы расходится по краям). Затем я слегка обсыпал кукурузной мукой лопатку, чтобы к ней не прилипало тесто, после чего выложил на нее первый тонкий круг. Я обмазал его томатным соусом и посыпал немного моцареллы – не следует перебарщивать с заправками. Таким образом, у меня получилась «Маргарита» – пицца по классическому рецепту, названная в честь королевы. Когда пиццу извлекают из духовки, ее посыпают базиликом, после чего в ней можно найти все цвета, имеющиеся на итальянском флаге. Закончив работу, я отнес пиццу Брюсу. Он осторожно принял у меня лопатку и легким, отточенным движением отправил наше сокровище прямо в печь.

Реакция не заставила себя ждать. От дикого жара пицца тотчас вздулась и пошла пузырями. Брюс, вооружившись теперь стальной лопаткой, искусно повернул пиццу так, чтобы она равномерно пропеклась. Буквально через несколько секунд, не больше полуминуты, Брюс объявил, что пицца готова. Аккуратно подсунув под нее лопатку, он извлек ее из печи. Выложив пиццу на круглый противень, Брюс велел мне приниматься за следующую. На этот раз мы решили приготовить «Маринару» – томатный соус, жареный чеснок, анчоусы и никакого сыра.

Постепенно все втянулись в дело. Кто-то резал готовые пиццы, кто-то ровнял тесто, кто-то выбирал заправку, кто-то ел. На самом деле ели все. Мы пребывали в каком-то исступлении. Я подносил куски пиццы Брюсу и подливал вина ему в бокал. Он сказал, что настоящий pizzaiolо никогда не отойдет от печки, пока не готова последняя пицца.

Вполне естественно, у каждого имелось свое мнение о том, какой из замесов теста оказался наиболее удачным. На мой взгляд, бесспорным победителем стало тесто, приготовленное из смеси двух сортов муки «0» и «00». Оказалось, что Брюс полностью со мной согласен, уточнив, что идеальной пропорцией замеса стала бы одна треть муки «00» и две трети «0». При этом должен отметить, что мы с Брюсом больше предпочитаем пиццу, приготовленную по правилам неаполитанской выпечки: сочную, хрустящую и чуть подгоревшую по краям. Бруно, естественно, является ярым приверженцем римской выпечки – тамошняя пицца тоньше и больше напоминает крекер. Какая пицца нам показалась лучшей? Та, которую приготовил Брюс: тоненькие, как бумага, ломтики картофеля, политые оливковым маслом и присыпанные свежим розмарином. В диком жаре печи картошка в масле вмиг становится хрустящей.

Мы пекли пиццу около пяти часов. Половина гостей сидела в доме, половина осталась в саду. Стояла осень, время от времени накрапывал дождь, но на него никто не обращал внимания. Печь стоит под навесом, вроде маленького домика, специально построенного для того, чтобы уберечь pizzaiolo и его верных помощников от капризов погоды. Последнюю пиццу мы сделали из теста, на которое пошла цельнозерновая мука. Заправили ее кусочками груши и сыром горгонзола. Так у нас получилась своего рода десертная пицца. После этого Джил с Каролиной принесли салат, но никто не смог больше съесть ни кусочка. Мы налопались до отвала. И вот наконец, насытившись, мы всерьез налегли на вино.

Через пару часов (солнце давно уже село) несколько человек, прихватив стулья, устроились под навесом возле печи, словно у домашнего очага, которым, она, несомненно, являлась. Прихватив стул, я присоединился к ним. Скоро нас набилось под навесом человек двенадцать. Мы болтали, пили, травили байки, грелись у пышущей жаром печи. Я почувствовал, как у меня словно гора с плеч свалилась. День был очень длинный, вернее даже не один день, а целых два. Все эти два дня я очень нервничал и беспокоился об этой печи. Печь привлекла мое внимание в тот самый день, когда мы впервые увидели Рустико. Я мечтал о ней, желал ее. Я тосковал о ней, когда уезжал в Штаты. Я не мог выкинуть ее из головы. Конечно же, мне нравился наш маленький домик, участок, оливковые деревья и чудесные виды. Все это было очень приятно. Однако главным трофеем для меня была печь. В конечном итоге именно ради нее я купил дом и переехал в Италию, бесповоротно изменив свою жизнь и жизнь Джил. Этой печке было четыреста лет. А вдруг что-нибудь пойдет не так? А вдруг у нее где-нибудь дыра? А может, меня обманули и она никакая не старинная?

Печь была просто чудесной. Она стояла на этом месте с начала семнадцатого века. Ее сложили задолго до того, как построили дом. Эта печь была общей. Местные крестьянки (нисколько не сомневаюсь, в белых платках) приходили сюда, чтобы выпекать хлеб на всю следующую неделю. Печь довольно большая. Уверен, она кормила немало крестьян. Она была похожа на маленький каменный домик, устроившийся под дубом, на расстоянии одного шага от двери, которая вела на кухню. Печь располагалась позади увитой побегами винограда беседки, в которой приютился столик. Я сидел в темноте под навесом в компании замечательных людей и вглядывался в угли, алевшие внутри печи. Кирпичи, которыми был выложен очаг, оставались раскаленным добела. Печь казалась огромной. Мне подумалось, что когда-то давным-давно возле печи, точно так же как и мы, сидела и грелась крестьянская семья.

Чуть позже самые крепкие из нас – Джоджо с Брюсом, Мартин с Карен, Бруно с Мейес, мы с Джил, Джуди и отец Каролины – собрались на кухне попеть. Мы исполнили свинговые песни тридцатых-сороковых годов, спели старые походные песни. Курт спел пару-тройку швейцарских песенок на немецком языке, а потом немецкий вариант «Поезда на Чаттанугу», [41]41
  «Поезд на Чаттанугу» – знаменитая песня из кинофильма «Серенада Солнечной долины».


[Закрыть]от которого мы все пришли в уныние. Потом Джоджо очень мило исполнила «You Made Me Love You», а затем они напару с Брюсом спели переделку арии «Сердце красавицы склонно к измене». В их варианте речь шла об эскалаторе в Перудже.

Напевшись вволю, заспорили о политике. Вот тут мы воистину не хотели уступать друг другу. Понятия не имею, из-за чего зашел спор, вроде бы все придерживались примерно одинаковых взглядов. Потом Мартин что-то ляпнул, не помню, что именно, и в него вцепилась Джоджо – принялась обвинять его в том, что немцы с французами закрывали глаза на то, что происходило у них прямо под носом, не желая обращать внимания на геноцид на Балканах. Такое впечатление, что Джоджо с Мартином просто нравится орать друг на друга.

На следующее утро, отправившись в продуктовый магазин за йогуртом и хлебом, я дотронулся до печной дверцы. Она все еще была теплой.

Глава 28

Мы вернулись в Милл-Вэлли за неделю до президентских выборов 2004 года. Да, мы не слишком интересуемся политикой, но все равно являемся сторонниками демократической партии, поэтому и полетели домой, чтобы своими голосами выразить протест против войны в Ираке и действий правительства в целом. Когда выяснилось, что половина страны проголосовала иначе, у нас словно вышибли почву из-под ног. Мы были потрясены, что полностью расходимся в своих истовых убеждениях с половиной граждан нашего государства. Когда мы читали, как другие либералы, разочарованные исходом голосования, грозили уехать, перебраться в Мексику или Канаду, нам тут же вспоминался наш домик в Италии. У нас было куда ехать, если чувство разочарования в собственной стране станет совсем уж невыносимым. Не стану утверждать, что правительство Сильвио Берлускони являлось воплощением честности и справедливости. Всякий раз, когда против Берлускони выдвигали обвинение, что случалось не так уж и редко, он принимал закон, исключавший совершенное им деяние (вне зависимости от того, что именно он совершил) из числа уголовно наказуемых. Однако я не чувствовал себя ответственным за действия его правительства. В отличие от нашего.

Примерно через месяц мы поехали в Нью-Йорк, чтобы встретиться с агентом и менеджером, которых нам порекомендовала наша старая подруга Джуди Кац. Перед нами стояла непростая задача: надо было убедить их, что им будет выгодно представлять интересы актеров, проживающих за пять тысяч километров от возможного места прослушивания. Мы сделали все как полагается. Съев несколько дежурных обедов, мы согласились попробовать поработать с ними, а они – с нами. От услуг нашего прежнего агента мы отказались, и теперь наши представители проживали исключительно в Нью-Йорке.

Вернувшись в Милл-Вэлли, мы узнали из газет о том, что в Сан-Франциско будет проходить фестиваль итальянского кино. На церемонию открытия пригласили Лину Вертмюллер. С тех пор, когда мы вместе работали над кинофильмом в Риме, прошло уже двадцать семь лет. Нам удалось достать приглашения.

Сама церемония открытия – элегантная вечеринка с коктейлями перед показом ее нового фильма – была устроена в итальянском посольстве в Сан-Франциско. Приехав, мы увидели Лину с ее другом-переводчиком, стоявших посреди зала в окружении восхищенной толпы. Пробившись поближе, мы услышали, как она отвечает на сыплющиеся со всех сторон комплименты:

– Спасибо, спасибо большое… очень мило с вашей стороны… я так рада, что сюда приехала… это мой любимый город в Америке… – В принципе, этим ее запас английских слов и ограничивался.

Подавшись вперед, я прошептал ей на ухо:

– Lina, ti ricorda da me? [42]42
  Лина, ты помнишь меня? (ит.).


[Закрыть]Микки! Микки Такер!

Повернувшись, она непонимающе воззрилась на меня. И тут у нее отвисла челюсть.

– No. Non possible! [43]43
  Нет. Это невероятно! (ит.).


[Закрыть]

Рассмеявшись (ох уж этот низкий грудной смех), она заключила меня в крепкие объятия.

– Микки! Микки! Поверить не могу!

Тут она заметила Джил и, просияв, обняла и ее.

– Cosi bella! Дорогая, ты все такая же красавица!

Весь остаток вечера мы провели с ней. Она буквально ни на шаг не отпускала нас от себя. Расставаясь, мы договорились на следующий день поужинать вместе.

За ужином я старался говорить только по-итальянски. Все шло замечательно вплоть до того момента, когда я забыл какое-то слово и методом перебора стал искать синоним. Наконец Лина устало похлопала меня ладошкой по руке и произнесла:

– Микки, Микки, говорить английский.

Она поведала нам, что у нее есть в Риме подруга, агент, сотрудничающий с актерами, и пообещала свести ее с нами, когда мы вернемся в феврале. На взгляд Лины, у нас имелись все шансы поработать вместе в Италии. Когда мы это услышали, жизнь заиграла новыми красками. Воображение рисовало, как мы будем кружить по оси Нью-Йорк – Рим – Умбрия. А как же домик в Милл-Вэлли? А на что он нам?

Потом примерно за неделю до нашего отъезда в Рим, где мы хотели отпраздновать мой день рождения, Джил позвонил новый агент. На нее пришел запрос из Манхэттенского театрального клуба. В марте они намеревались ставить новую пьесу. Интересно ли Джил такое предложение? Да, такое предложение Джил было очень интересно. Так получилось, что режиссером постановки был Джои Тиллинджер, наш старый друг, у которого, кстати, как и у нас, есть домик в Умбрии. В прошлый раз мы ездили к нему в гости. Тогда он упомянул, что работает над новым спектаклем и одна женская роль все еще вакантна. Это не могло не вызвать у Джил интереса. Она втайне от всех попросила Джоджо переговорить с Джои о ее кандидатуре на эту роль. Джил всегда помогает благоприятное стечение обстоятельств. Такое впечатление, словно сама судьба подсказывает ей, в каком направлении двигаться, а Джил обычно неукоснительно следует подобным подсказкам. Однако к тому моменту, когда мы уже собрались уезжать в Рим, удача отвернулась от нас, решив улыбнуться кому-то другому, и наш агент сообщил, что у Джил практически нет шансов получить данную роль. Известие мы восприняли довольно спокойно. Мы всегда готовы к тому, что работа может сорваться, такое в нашем деле происходит сплошь и рядом.

Как всегда, Каролина помогла нам собраться в дорогу. Она в этом деле настоящая мастерица – укладывает вещи так ловко и так аккуратно, что в итоге в чемодан вмещается в полтора раза больше барахла, чем если бы за дело взялись мы. Единственная проблема заключалась в том, что стоило мне открыть чемодан, чтобы достать, скажем, зубную щетку, и половину вещей я уже не мог запихнуть назад.

Каролина помогла дотащить чемоданы до поджидавшего нас такси. Мы попрощались с ней и с собаками, пообещав позвонить, как только доберемся до Рима, и с уверенностью заявили, что когда встретимся через три недели, то будем говорить по-итальянски куда лучше. Мы с Джил сели в машину. Она тронулась с места, а мы махали Каролине, не подозревая, что навсегда прощаемся с нашим домиком в Милл-Вэлли.

Сперва мы полетели в Цюрих, где отправились к одному парню, продававшему по умеренным ценам подержанные машины в хорошем состоянии. Мы обо всем с ним договорились заранее по электронной почте. Приобретение машины стало еще одним свидетельством того, что мы намереваемся проводить в Италии больше времени. Дело в том, что аренда автомобилей в Европе довольно дорогое удовольствие, так что, покупая машину, мы вкладывали деньги в наше будущее. Мы забрали наш трехлетний «фольксваген-гольф», который выглядел совсем как новенький, перебрались через Альпы, обогнули Милан и остановились переночевать в Модене, славящейся своей кухней на всю Италию. В тот вечер я заказал феттучини болоньезе (кстати, от Болоньи нас отделяла всего пара километров). Именно там я понял, что это блюдо стало таким популярным благодаря отнюдь не чудесному мясному соусу, давшему имя этому кушанью (хотя он, бесспорно, выше всяких похвал). Секрет крылся в макаронах, изготовленных прямо на наших глазах. Макароны делала женщина, которая впервые начала заниматься этим примерно тогда же, когда научилась ходить. Так вот, самым вкусным в этом блюде были именно феттучини. К тому же соус, служивший великолепным дополнением к пасте, аккуратно налили сверху ложкой, а не зачерпнули и бухнули, утопив макароны в вязкой томатной массе, как в Штатах. В этот момент я был решительно настроен против Америки – воинственной, высокомерной, ограниченной страны, где, вдобавок ко всему, перебарщивают с соусом для пасты.

Мы были очень рады вернуться домой и увидеть, сколько всего сделано с тех пор, как мы уехали отсюда в сентябре. В данный момент работы приостановились, поскольку температура упала ниже нуля. При всем при этом Мартин заверил нас, что строительство закончат в срок и, когда мы приедем сюда в июне, чтобы в большой компании отпраздновать мой день рождения, дом уже будет готов. Софи заявила, что если мне не понравится садово-парковый дизайн ее авторства или они не успеют с площадкой для игры в мяч, я могу зажарить ее в печи вместе с молочным поросенком, которого мы собирались приготовить на праздник. Я потребовал, чтобы она записала эти слова на бумаге и поставила подпись.

Два дня спустя вечером мы уже сидели в поезде, мчавшемся в сторону Рима. Закинув вещи в гостиницу, мы на всех парах полетели в чудесную тратторию «Maccheroni», расположенную рядом с пьяцца Навона – там буквально рукой подать. Насытившись, мы пошли бродить по улочкам и любоваться зимним Римом. Поток туристов схлынул, и сейчас в городе оставались в основном только его жители.

На следующее утро в восемь часов я направился в бар, расположенный за углом. Он оказался битком набит людьми, заскочившими туда по дороге на работу. Дождавшись своей очереди, я заказал cappuccino caffe dopio. Каждое утро перед занятиями мне приходилось выпивать чашечку этого кофе. В противном случае глаза просто отказывались открываться. Это известный пенистый капучино, куда добавляют двойной эспрессо. Потягивая кофе, я просматривал мою любимую итальянскую левацкую газету «La Repubblica», обводя в кружок незнакомые слова, чтобы потом посмотреть их в словаре. Закончив чтение, я окинул взглядом страницу и понял, что мои познания в итальянском более чем скромные – газета была сплошь в одних кружках. Я заказал горячий бутерброд с ветчиной и сыром, чтобы отнести его Джил, которая занималась медитацией и йогой в студеном номере гостиницы (за все время отопление включили только один раз – в тот вечер, когда мы заселились). Глубоко вздохнув, мы натянули зимние куртки и поспешили на первый урок.

Для начала нам надо было выполнить тестовое задание, чтобы организаторы курсов получили представление о нашем уровне и поняли, в какую группу нас определить. У меня с тестами, экзаменами и контрольными всю жизнь было неважно. В школе я вообще не блистал. Бегло просмотрев листки, я пришел к выводу, что знаю не так уж и мало. Работу я сдал, справившись с ней буквально за пять минут. Джил пыхтела все отпущенные сорок пять минут.

Потом нас вызвали каждого по отдельности, чтобы выяснить, какие у нас навыки разговорной речи. Как мне показалось, мы очень интересно и мило пообщались с преподавательницей, и в результате она мне сказала, что говорю я неплохо, а вот грамматика, судя по проверочной работе, у меня хромает. После этого она велела мне отправляться в кабинет № 4, где и сидела моя группа. Занятия, кстати, уже начались.

Я хотел дождаться Джил, желая убедиться, что нас с ней определили в одну группу. Во-первых, я нисколько не сомневался в том, что говорю по-итальянски куда лучше нее, а во-вторых, мне не хотелось, чтобы она в одиночку заходила в класс, где у нее не было ни одного знакомого. Впрочем, Джил куда-то запропастилась, и мне ничего не оставалось, кроме как отправиться в кабинет № 4. Тихонько приоткрыв дверь, я осторожно заглянул внутрь. В классе было полно народу, и я, не желая прерывать занятия, устроился подальше, что называется «на галерке».

Учительница рассказывала о разнице между прошедшим несовершенным временем (imperfetto) и ближайшим прошедшим временем (passato prossimo). На мой взгляд, говорила она слишком быстро. Учительница объясняла, в каких случаях надо использовать одну грамматическую форму, а в каких – другую. Я вообще не понимал, о чем идет речь. Потом она стала подходить к каждому из учеников с просьбой выполнить упражнение из учебника. У меня учебника пока не было, но девушка, сидевшая рядом со мной, добрая душа, пододвинула мне свой. Она ткнула пальцем в упражнение, которое нужно было делать. Со скоростью несущегося на всех парах поезда приближалась моя очередь. Когда преподавательница наконец подошла, моя рубашка насквозь промокла от пота. Несколько раз, ощущая себя полнейшим чурбаном, я промямлил «mi scusas» и «mi dispiaces», [44]44
  Извините; мне жаль (ит.).


[Закрыть]совершенно не понимая, что именно от меня хотят. Учительница меня оборвала, как мне показалось, несколько грубо, велев спуститься вниз и купить учебник для четвертого уровня. К тому моменту, когда я вернулся, в классе уже проходили congiuntivo. Что это такое – я вам даже объяснить не могу. В этот момент я словно отключился – такое со мной бывает во время сильного напряжения.

Я никак не мог поверить, что согласился на эту пытку добровольно. И когда! В свой день рождения! С тем же успехом я мог попросить, чтоб мне вырвали ногти.

На перемене я отыскал Джил. Она пожала плечами, заявив, что, на ее взгляд, все слишком просто. Я ее чуть на месте не придушил. Слишком просто? Господи! Тут Джил, странно на меня посмотрев, поинтересовалась, все ли со мной в порядке и хорошо ли я себя чувствую. Я признался, что чувствую себя отвратительно, после чего мы оба отправились в учительскую, чтобы узнать, что, черт возьми, происходит. Дама в учительской выслушала нас, посмотрела на результаты проверочных работ, которые она держала в руках. Мгновение спустя она поменяла проверочные работы местами, и мы поняли, что меня по ошибке направили в группу Джил, а Джил – в мою. Мы все весело посмеялись над ошибкой – подумаешь, плевать, что за время урока я постарел лет на десять. Дама поинтересовалась, какие у нас будут предложения. Джил сказала, что в ее группе первого уровня будет слишком просто даже мне, а я заверил ее, что четвертый уровень ей не по зубам. Даже Джил не знала, что такое congiuntivo. В итоге мы оба решили попроситься в группу второго уровня. Кое-что нам будет знакомо, ну что ж, не беда, пройдем еще раз, а кое-что предстоит узнать впервые. И главное – мы будем вместе. Оказалось, второй уровень – как раз то, что надо.

У нас было два учителя: один преподавал грамматику, другой – разговор. После первого урока разговорного итальянского, который вел парень по имени Франко, мы поняли, что на курсы стоило идти уже ради него одного. Франко был привлекательный рослый мужчина. Он приезжал на работу на мотороллере, а на уроках отчаянно флиртовал с молодыми слушательницами. Без всякого стеснения он ругал каждого, кто смущался или боялся говорить на итальянском.

Он вел себя довольно жестоко – просто начинал игнорировать такого человека, смотреть на него, как на пустое место. Несколько слушателей, поняв, что они не смогут ничему у него научиться, попросили перевести их в другие группы. Однако метод Франко отлично сработал в случае с Джил. Пару дней она замирала, окоченев от ужаса, а потом, поскольку Франко перестал обращать на нее внимание, ее прорвало. Порядок слов был неверный, на времена она не обращала внимания, в окончаниях лепила ошибки, и все же ей удалось победить собственную неуверенность. По сути дела, Джил заговорила по-итальянски именно тогда. Я хорошо это понимаю, потому что Джил стала говорить примерно как и я: ошибка на ошибке и ошибкой погоняет, но при этом быстро, бегло, стремительно. Франко это очень понравилось. Он сказал, что некоторые каждый день на протяжении десяти лет занимаются итальянским, и только тогда им удается избавиться от огрехов в грамматике. Кроме того, он подчеркнул, что есть много итальянцев, которые сами говорят с кучей грамматических ошибок. Суть в том, чтобы говорить и не бояться, а с грамматикой как-нибудь все само уладится.

Мы решили, что все две недели в Риме будем общаться исключительно на итальянском. В результате в наших беседах то и дело повисали длинные паузы, во время которых мы лихорадочно рылись в словарях в поисках нужных слов, чтобы закончить мысль. Несколько раз мы ужинали с семейством Ротунно.

Они тоже пообещали разговаривать с нами только по-итальянски, впрочем, им-то с этой задачей было справиться гораздо проще. Не буду спорить, мы стали говорить по-итальянски значительно лучше, но при этом у меня все чаще стало возникать ощущение, что моя голова – словно паровой котел, сдерживающий давление в четыре тысячи атмосфер.

Однажды мы поужинали с одной дамой по имени Пэм, с которой совсем недавно познакомились в Умбрии. Пэм – почетный член тамошнего эмигрантского общества. Мы не встретились с ней раньше исключительно по одной причине: она тоже начинала заново свою жизнь – в Нью-Йорке. Она была одной из тех, кто построил «Кастелло ди Порета», вернее, если быть точным, преобразил этот замок, превратив его в чудесный отель, где мы останавливались, когда впервые приехали в Умбрию. Пэм – американка, прожившая в Италии немало лет. Сначала она поселилась в Трастевере. Она устроила нам персональную пешеходную экскурсию, показала дом, где жила, продуктовый магазин, в который ходила, и рассказала романтическую историю о том, как влюбилась в итальянского композитора, как они поженились и в итоге развелись. Наша прогулка закончилась в «Da Augusto», крошечной траттории, битком набитой местными (я имею в виду не римлян, а жителей Трастевере). Эта траттория относится к тому разряду заведений, мимо которых обычный турист может тысячу раз пройти, даже не догадываясь об их существовании. И опять же, мы говорили только по-итальянски. Ну, в основном.