сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 45 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]
Тем не менее Лайза сейчас нуждалась во мне, как никогда ранее, и надо сделать все, чтобы ей помочь. На все странности её поведения или резкие перепады настроения не следует обращать внимания.
Эти размышления прервал раздавшийся за моей спиной стон Кирена.
— Эй, Саймон, а полегче нельзя? Я провел трудную ночь.
— Прости, — откликнулся я, поняв, что машинально задал слишком высокий темп гребли. Снизив число гребков до тридцати в минуту, я спросил. — Так лучше?
— Еще бы. А Олимпийские игры, если не возражаешь, мы выиграем в следующую субботу.
Лодка шла ровно, время от времени попадая в тень изящных мостов, перекинутых через Чарлзь-ривер.
— Саймон! — окликнул он меня.
— Да?
— Во вторник в «Красной шляпе» собирается компания парней. Ты присоединишься?
— Не знаю. Дома куча всяких проблем.
— Брось. Небольшое отвлечение пойдет тебе только на пользу.
Возможно, он был прав.
— О’кей, — сказал я. — Буду.
Когда мы повернули домой, весь обратный путь до эллинга меня мучил один вопрос: расскажет Лайза о предстоящей сделке своему боссу, или нет? Ведь она не дала слово, что не сделает этого. Думаю, что я могу доверять жене. А что, если нет?
Супруга вернулась домой около пяти совершенно изможденной.
— Привет, Саймон, — сказала Лайза с улыбкой и чмокнула меня в щеку.
— Привет. Как дела?
— Устала. Ужасно устала, — она сняла пальто, плюхнулась на диван и на минуту смежила веки.
— А я принес тебе цветы, — сказал я прошел в кухню и вернулся с букетом ирисов, которые нарвал по пути от реки к дому. Лайза очень любила ирисы.
— Спасибо.
Она снова чмокнула меня в щеку, скрылась в кухне и скоро вернулась с вазой, в которой стоял мой уже красиво аранжированный букет.
— Саймон…
— Да?
— Прости меня. Вчера я вела себя просто ужасно.
— Все нормально.
— Нет, не нормально. Я не хочу, чтобы мы превратились в одну из вечно устраивающих свары парочек. Я не знаю, почему так поступала, но все едино, прости.
— Я все понимаю. Ведь тебе так много пришлось пережить за последние недели.
— Да, наверное все дело в этом, — вздохнула она. — Внутри себя я ощущаю какую-то пустоту. А потом вдруг в этом месте, — она прикоснулась ладонью к груди, — что-то закипает, и у меня возникает неудержимая потребность кричать, визжать или просто плакать. Раньше со мной такого никогда не случалось.
— Тебе раньше не приходилось проходить через такие испытания, — сказал я, — И будем надеяться, что подобное никогда не повторится.
— Значит, ты меня простил? — улыбнулась она.
— Конечно.
— Как ты думаешь, мы успеем попасть в «Оливы», если отправимся туда немедленно? — спросила она, бросив взгляд на свои часики.
— Можем попытаться, — ответил я.
«Оливы» был итальянским рестораном в Чарльзтауне. Столик я заранее, естественно, не заказал, но мы успели попасть в заведение до шестичасового наплыва посетителей, и нам отыскали место на углу одного из больших деревянных столов. Вскоре в ресторане яблоку негде было упасть. Там было весело, шумно, тепло, и, как всегда, подавали отменную еду.
Мы сделали заказ и с любопытством огляделись по сторонам.
— Помнишь, как мы были здесь в первый раз? — спросила Лайза.
— Конечно, помню.
— А помнишь, как мы все говорили и говорили? Они пытались выпроводить нас, поскольку столик был заказан кем-то другим, а мы не уходили.
— И это помню. В результате мы пропустили первую половину фильма Трюффо.
— Который в любом случае оказался полным барахлом.
— Рад, что ты хоть сейчас это признаешь! — рассмеялся я, и тут же с изумлением заметил, что Лайза смотрит на меня как-то странно.
— А я очень рада, что тебя встретила.
Это были очень нужные для меня слова. Я улыбнулся и сказал:
— А я рад, что встретил тебя.
— Ты — ненормальный.
— А вот и нет. За то время, пока мы вместе, ты очень много для меня сделала.
— Например?
— Ну, я не знаю… Ты вытащила меня из моей скорлупы, дала возможность открыто проявить чувства, сделала меня счастливым.
— Да, в то время, когда мы встретились, ты был застегнутым на все пуговицы бриттом, — согласилась она.
Это было действительно так. И в некотором роде я по-прежнему таковым и оставался. Однако Лайза помогла мне убежать от моей прошлой жизни в Англии. Помогла избавиться от ненавидевших друг друга и сражающихся за мою душу родителей, от вечных традиций Мальборо и Кембриджа, и от нашего семейного полка, с их незыблемыми правилами, предписывающими, как себя вести, что думать и что чувствовать.
— Мне, правда, очень жаль, что я вчера вела себя, как последняя стерва, — сказала она.
— Забудь. Неделя была просто ужасной.
— Забавно. Это накатывает на меня какими-то волнами. В какой-то момент, думая о папе, я чувствую себя относительно спокойно, а уже через секунду готова лезть на стену. Вот, как сейчас… — Лайза умолкла, и по её щекам покатились слезы. — Я хотела сказать, что сейчас чувствую себя отлично, — с вымученной улыбкой продолжила она, — но посмотри, что из этого получилось… — она шмыгнула носом и добавила: — Прости, Саймон. Я просто в полном развале.
Я протянул руку и прикоснулся к её ладони. Никто из множества окружающих нас людей, похоже, не заметил горестного состояния Лайзы. Мне казалось, что шум голосов создает в зале фон и служит какой-то завесой, обеспечивая нам островок уединения.
Лайза высморкалась и слезы прекратились.
— Как мне хочется узнать, кто его убил, — сказала она.
— Скорее всего, какой-нибудь грабитель. Дом стоит на отшибе. Может быть, преступник решил, что сможет незаметно обокрасть жилье, а Фрэнк застал его врасплох.
— Думаю, что полиция пока не вышла на след. Иначе мы об этом услышали бы.
— Да, кстати. По-моему я тебе еще не говорил. Пару дней назад меня в офисе навестил сержант Махони.
— И что он сказал?
— Задал пару вопросов о том, где я находился, после того, как покинул дом твоего отца. Похоже, что в то время, когда я прогуливался по пляжу, Фрэнк беседовал по телефону с Джоном. Махони пытался найти объективные подтверждения моему рассказу.
— И удачно?
— Он не нашел никого, кто видел бы меня на пляже. В целом у меня сложилось впечатление, что сержант в расследовании не продвинулся. Я по-прежнему остаюсь у него подозреваемым номер один.
— О, Саймон, — она стиснула мою руку.
— Ты рассказала ему о процессе, который ведет Хелен?
— Да. А это имеет какое-нибудь значение? Он тебя о ней расспрашивал?
— Да. Сержант сказал, что Фрэнк умер весьма для меня удачно, и что теперь мы можем позволить себе подать апелляцию. Мне становится тошно, когда я об этом вспоминаю.
— Прости, Саймон. Он спрашивал меня о деньгах и интересовался, не было ли между вами в связи с этим каких-нибудь разногласий. Я подумала, что лучше будет сказать ему всю правду.
— Все правильно, — улыбнулся я. — Всегда лучше говорить правду. Если нас поймают на том, что мы что-то скрываем, будет еще хуже.
— Не беспокойся, Саймон. У них против тебя нет никаких улик.
— Ты, наверное, хочешь сказать, «материальных улик». Однако надо признать, что я несколько обеспокоен. — Официант принес нам бутылку Кьянти, и я наполнил вином бокалы. — Махони совершенно определенно положил на меня глаз. Возможно, потому, что я — англичанин. Или, вернее, потому, что мне пришлось служить в Северной Ирландии.
— Не понимаю, что ты хочешь этим сказать.
— Он спросил, не приходилось ли мне убивать людей, и я ответил, что приходилось. В Ирландии.
— Вполне возможно, — пожала плечами Лайза. — Сержант, вне сомнения, ирландец. Несмотря на мирное соглашение, множество людей в этом городе по-прежнему испытывают симпатию к Ирландской революционной армии.
Я ответил ей вздохом.
— Эдди считает, что это сделал ты, — сказал она, бросив на меня короткий взгляд.
— Не может быть! — воскликнул я, с трудом удержавшись от того, чтобы в полной мере не высказать всё, что я думаю об Эдди. Дело в том, что в глазах Лайзы Эдди вообще не мог ошибаться. Судя по всему, она с большой неохотой поделилась со мной подозрениями брата в мой адрес. — Но он же ошибается! Ты согласна?
— Да, — сказала Лайза, смущенно на меня глядя. — Я знаю, что он ошибается. Но должна признаться, что за последние два дня в самые черные моменты своей жизни у меня возникали сомнения. Ты был там, у тебя возникла ссора с папой, ты умеешь пользоваться оружием и знаешь, что я должна унаследовать много денег. Ведь все знают, что убийцей часто оказывается тот, кто последним видел жертву живой.
— Ну и кто же тебе это все сообщил?
— Эдди.
Мне снова удалось подавить в себе желание высказать ей всё, что я думаю об идиотских теориях её братика. Лайза не хотела верить Эдди. Ей хотелось верить мне, и она желала услышать от меня нужные доводы.
— Лайза, ты видела меня сразу после встречи с Фрэнком. Неужели я был похож на человека, который только что его застрелил?
— Нет. Ну, конечно, нет. Не волнуйся, Саймон. Я знаю, что ты не имеешь к этому ни малейшего отношения. Эдди ошибается, и я страшно жалею, что у меня возникали какие-то сомнения.
Чтоб он сдох, этот Эдди! Парень, вне всякого сомнения, ощущает внутреннюю вину за то, что так скверно относился к отцу все последние годы, и его фундаментальные инстинкты заставляют искать виноватого в смерти отца на стороне. Виновным должен быть реальный человек, которого он знает и которому не доверяет. Одним словом, таким человеком должен был оказаться я. Поскольку полиция рассматривала все версии, и поскольку мое поведение и обстоятельства гибели отца соответствовали его жалким познаниям в криминологии, я превратился в идеального кандидата на роль убийцы.
Близость Лайзы с братом меня нисколько не удивляла. Он всегда заботился о сестре и неизменно протягивал ей руку помощи, когда для неё наступали трудные времена. Я был благодарен ему за поддержку женщины, которую я любил, но я не мог позволить этому типу настраивать против меня Лайзу.
Подали горячее, и беседа потекла по другому руслу. За весь вечер мы ни разу не упомянули о Фрэнке, «Бостонских пептидах» или «Био один». Пару часов мы оставались такими, какими были до смерти Фрэнка. В конце концов нас выставили из ресторана, и мы решили подняться пешком по склону холма к монументу «Банкер-хилл».
Для октября вечер был очень теплым, и мы сели на зеленую траву под высоким обелиском, отделенным от остального мира металлической оградой. За широкой, темной полосой Чарльз-ривер светился огнями Бостон.
— Мне здесь нравится, — заметил я.
— Очень странно, — сказала Лайза, — учитывая то, сколько красных мундиров нашли здесь свой конец.
— От рук злобных неплательщиков налогов, — добавил я.
— Неуплата налогов является славной американской традицией, — торжественно произнесла Лайза. — И традицию эту с гордостью несут через века самые богатые граждане нашей страны.
— Но разве битва разворачивалась здесь, а не в нескольких сотнях ярдах от этого места?
— Ты слишком много знаешь.
Я лег на спину и стал смотреть на устремленный в небо обелиск.
— Нет, серьезно, здесь кругом несколько сот лет назад что-то происходило. Особенно это чувствуешь, разгуливая по улицам Бостона. Там без труда можно представить, как в гавань входят клиперы, а в парке «Коммон» фермеры пасут коров. К сожалению, очень многие места в Америке не имеют истории. Американцы склонны мгновенно выбрасывать из памяти все, что стояло на месте только что построенного и сверкающего стеклом торгового центра. Но только не здесь. Не в Бостоне. И, как я уже неоднократно говорил, это мне нравится.
— Мне тоже, — сказала Лайза, награждая меня поцелуем.
11
Линетт Мауэр сидела рядом с Джилом. Дама чуть ли не с благоговением взирала на моего босса через свои огромные очки, приветствуя кивком каждое произнесенное им слово. Утреннее совещание в этот понедельник существенно отличалось от всех прошлых сборищ подобного рода. На нём присутствовал представитель нашего основного инвестора.
Кроме того, это было первое совещание, на котором отсутствовал Фрэнк — в прошлый понедельник утреннюю встречу отменили. Место Фрэнка напротив Джила оставалось пустым. Мне казалось, что я даже почти вижу, как Фрэнк, свободно откинувшись на спинку кресла и закинув ногу за ногу, отпускает одну из своих шуточек. Напряжение, которое он испытывал всю неделю накануне гибели, было забыто. В нашей памяти навсегда остался тот старый Фрэнк — раскованный, веселый, дружелюбный и в то же время весьма проницательный и удачливый представитель венчурного капитала.
Совещание не страдало излишней формальностью. Джил, что делает ему честь, просил нас вести себя в присутствии посторонних как обычно. Однако недостатки наших проектов лишь упоминались, а не препарировались досконально. Дискуссии велись в изысканно вежливом тоне, и все разногласия немедленно разрешались. Речь в основном шла о «Био один».
Для меня это была большая удача, так как мне вовсе не хотелось говорить о «Нет Коп». Арт тоже был счастлив, поскольку это открывало перед ним возможность бесконечно выступать на любимую тему. Перед ним на столе, как обычно стояла открытая банка напитка «Доктор Пеппер», а в стакане пузырилась всё та же темная и, как мне казалось, таинственная жидкость. Однажды мне довелось попробовать эту жижу в её диетическом варианте, и она пробудила у меня детские воспоминания об отвратительном на вкус искусственном вишневом напитке. Арт же весь день прикладывался к диетическому «Доктору».
— На рынке ощущается недостаток акций «Био один», — говорил он. — На сегодня они котируются по сорок пять долларов. Это, конечно, не те шестьдесят, которые мы имели пару месяцев тому назад, однако обвал произошел не у нас, а во всем секторе экономики.
— Ну хорошо, а как оцениваются активы «Реверс» при цене сорок пять? — специально для Мауэр спросил Джил.
Арт выдержал паузу, словно никогда раньше об этом не думал. Затем, подняв глаза к потолку, он сказал:
— Думаю, что это будет около…трехсот миллионов.
— Отлично. И котировки, кажется, растут?
— Растут, — улыбнулся Арт. — Известная всем вам компания «Харрисон бразерс» утверждает, что к концу года цена возвратится к шестидесяти долларам.
— Хорошо, — сказал Джил. — Перейдем к следующему вопросу. Мне кажется, и по-моему все разделяют это мнение, что на прошлой неделе мы провели весьма плодотворную встречу с Джерри и доктором Эневером. Продукция «Бостонских пептидов» явится прекрасным дополнением к тем лекарствам, которые уже находятся в портфеле «Био один». Позвольте задать формальный вопрос: все ли вы одобряете эту сделку?
Все сидящие за столом согласно закивали. Протестовать было бесполезно. Это была всего лишь простая формальность, и кроме того, я, не будучи партнером, вообще не имел права голоса.
— Вот и прекрасно, — произнес Джил и тут же спросил: — Линетт, нет ли у вас вопросов к Арту?
Линетт Мауэр бросила взгляд на Джила, помолчала немного и начала:
— Я и от сегодняшней встречи получила огромное удовольствие. Похоже, что мы разместили свои средства весьма удачно. Отличная работа, Арт. Теперь я вижу, что вы все очень бережно распорядились нашими деньгами.
Арт просто лучился счастьем.
— Но у меня все же есть один вопрос. Не помню, то ли в субботу, то ли в воскресение в одной из газет попался материал о Болезни Альцгеймера. После нашего совещания он просто бросился мне в глаза, — она улыбнулась Джилу, и тот ответил ей ободряющей улыбкой. — Где же эта статья? — сказала она и, порывшись в бумагах, извлекла на свет вырезку из газеты. По виду шрифта в заголовке я сразу понял, что это «Нью-Йорк Таймс».
— А вот и она, — радостно произнесла Линетт и принялась пробегать глазами заметку.
Арт от нетерпения ерзал в своем кресле.
— Да, — продолжала Мауэр, — речь здесь идет о галантамине (последнее слово она произнесла как-то неуверенно) — веществе, которое извлекают из клубней нарцисса. Этот самый галантамин считается лучшим лекарством против Болезний Альцгеймера из всех тех, которые в данный момент присутствуют на рынке. Не сможет ли этот самый галантамин явиться потенциальной угрозой для нашего «Невроксила-5»?
— Ни в коем случае, — быстро ответил Арт.
— Но почему?
Арт заговорил медленно, так, словно обращался к ребенку:
— «Невроксил-5» предотвращает появление бета-амилоида в мозге страдающего Болезнью Альцгеймера человека. А этот самый бета-амилоид как раз и разрушает клетки головного мозга. Ни одно из известных средств не действует на бета-амилоид так эффективно, как «Невроксил-5».
— Да, это я понимаю, — сказала Линетт Мауэр. — Но здесь написано, что галантамин препятствует появлению холинестеразы — вещества, которое разрушает клетки головного мозга. Итак, кто же из них?
— Кто что? — осторожно осведомился Арт.
