Текст книги "Опасный пациент"

Автор книги: Майкл Крайтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

– У него был парик, – сказал он.

– Ты шутишь!

– Я видел его собственными глазами.

– А какого цвета парик? – спросил полицейский.

– Черный, – ответил Моррис.

– Господи! Боже! – повторил Эллис.

– Откуда у него этот парик? – спросил Эллис.

– Ему приносили передачу. В день поступления в клинику.

– Слушайте, – сказал Эллис, – пусть даже парик, но куда он мог деться! Он же оставил в палате бумажник, деньги. Такси он поймать не мог в такой поздний час.

Росс воззрилась на Эллиса, поражаясь его способности игнорировать реальность. Ему просто не хотелось поверить, что Бенсон сбежал, и он оспаривал неопровержимые доказательства. И оспаривал упрямо.

– Он позвонил кому-то около одиннадцати, – сказала Росс, взглянув на Морриса. – Ты не помнишь, кто принес ему парик?

– Симпатичная девушка.

– Имя не помнишь? – саркастически спросила Росс.

– Анджела Блэк, – поспешно ответил Моррис.

– Поищи ее телефон в справочнике, – попросила Росс.

Моррис начал листать толстенный том, но тут зазвонил телефон, и Эллис снял трубку. Он послушал, потом без комментариев передал трубку Росс.

– Алло?

– Я закончил компьютерную развертку, – сказал Герхард. – Только что. Ты была права. Бенсон вошел в цикл обучения со своим имплантированным компьютером. Стимуляции в точности ложатся на параболу проекции.

– Потрясающе! – сказала Росс. Она взглянула на Эллиса, потом перевела взгляд на Морриса и полицейского. Они терпеливо ждали.

– Все именно так, как ты и сказала, – продолжал Герхард. – Бенсону явно понравился электрошок. Он стимулировал припадки все чаще и чаще. Изгиб параболы постепенно становится все круче и круче.

– Когда он сорвется?

– Скоро. Если предположить, что он не нарушит цикл – а это маловероятно, – то с шести часов четырех минут утра он будет получать практически непрерывные стимуляции.

– Эта проекция подтверждена? – спросила она, нахмурившись, и взглянула на часы. Уже половина первого ночи.

– Да. Непрерывные стимуляции должны начаться в шесть часов четыре минуты утра.

– О'кей! – Росс повесила трубку и обвела взглядом присутствующих. – Бенсон попал в прогрессирующий цикл обучения со своим компьютером. Он запрограммирован на срыв сегодня в шесть утра.

– Боже! – Эллис взглянул на стенные часы. – Менее чем через шесть часов.

Моррис, отложив телефонную книгу, говорил со справочной.

– …Тогда попробуйте поискать в Западном Лос-Анджелесе. – И после паузы добавил:

– А в списке новых абонентов?

Полицейский перестал делать пометки в книжке и сидел с озадаченным видом.

– Что-то должно произойти после шести утра?

– Похоже на то, – ответила Росс.

Эллис нервно затянулся сигаретой.

– Ну вот, после двух лет воздержания – снова закурил! – мрачно заявил он и аккуратно загасил сигарету в пепельнице. – Макферсону сообщили?

– Ему должны были позвонить.

– Проверьте номера, не фигурирующие в книге, – продолжал Моррис свой диалог со справочной службой. – Я доктор Моррис из Университетской больницы. Дело очень серьезное. Нам необходимо найти Анджелу Блэк. И если… – он свирепо бросил трубку. – Сука!

– Без успеха?

Он кивнул.

– Но нам даже неизвестно, точно ли Бенсон звонил этой девушке, – сказал Эллис. – Он же мог позвонить еще кому-то.

– Кому бы он ни звонил, этот человек через несколько часов может оказаться в большой беде, – сказала Росс. Она раскрыла историю болезни Бенсона. – Время у нас пока есть. Так что давайте займемся делом.

2

На фривее образовалась пробка. Этот фривей всегда заполнен автомобилями – даже в час ночи в пятницу. Она вглядывалась в вереницу красных огней впереди, которая извивалась на много миль, точно рассвирепевшая змея. Сколько же людей! И куда они устремляются в столь поздний – или ранний – час?

Джанет Росс вообще-то нравилось ездить по фривеям. Она довольно часто возвращалась домой из клиники поздно вечером, а то и под утро, и проносилась мимо зеленых щитов – указателей, миновала паутину дорожных развязок, эстакад и туннелей, наслаждаясь скоростью и чувствуя себя великолепно – свободной, вольной. Она выросла в Калифорнии и с детства помнила первое впечатление от фривеев. Система скоростных шоссе развивалась по мере ее взросления, и ее не пугали эти бетонные лабиринты. Они были частью окружающего пейзажа. Быстро! Здорово!

Автомобиль – неотъемлемый элемент образа жизни в Лос-Анджелесе – городе, в большей мере, чем прочие города мира, зависящем от технологического прогресса. Лос-Анджелес просто не выжил бы без автомобиля, как не смог бы выжить без воды, поступающей по трубопроводам, которые растянулись на сотни миль отсюда, и как не смог бы выжить без внедрения новейших градостроительных технологий. Все это было фактом существования гигантского города-муравейника, и так оно было с самого начала века.

Но в последние годы Джанет начала осознавать неуловимое психологическое воздействие жизни в автомобиле. В Лос-Анджелесе не было открытых кафе, потому что тут мало кто передвигался пешком: здесь уличное кафе, где можно сидеть и глазеть на спешащих мимо людей, было мобильным. «Кафе» менялось на каждом новом светофоре, когда поток машин и людей останавливался на несколько мгновений, люди переглядывались и снова мчались вперед. И было нечто нечеловеческое в этой жизни внутри кокона из стекла и нержавеющей стали с кондиционером, стереофоническим магнитофоном, бортовой электросистемой – в полной изоляции от внешнего мира. Такое существование подавляло глубинную человеческую потребность к объединению, к сплочению, потребность видеть и быть увиденным.

Психиатры даже говорили о развитии у местных жителей деперсонализационного синдрома. Лос-Анджелес был пристанищем недавних эмигрантов, а потому чужаков: и автомобили сохраняли их статус чужаков друг для друга. В городе было очень немного социальных институтов, способствующих сближению его жителей. Практически тут никто не ходил в церковь, а кружки по интересам мало кого удовлетворяли. Люди становились одинокими, они жаловались на свою оторванность друг от друга, разобщенность, на отсутствие друзей, на разлуку с родителями. Часто у них развивались суицидальные настроения – и обычным инструментом самоубийства был все тот же автомобиль. Полиция, сообщая о таких случаях, пользовалась эвфемизмом «автокатастрофа с фатальным исходом». Будущая жертва выбирала для себя надежную эстакаду и взлетала на нее на скорости восемьдесят-девяносто миль в час – нога вжимает акселератор до отказа… Иногда на то, чтобы вытащить тело из-под обломков, уходило много часов…

На скорости шестьдесят пять миль в час она резко взяла вправо через все пять полос, съехала с фривея на Сансет и помчалась по направлению к Голливуд-хиллс. Она ехала по райончику, который старожилы называли Голубыми Альпами: здесь селились гомосексуалисты. Людей со всякого рода проблемами физиологического и психологического характера буквально тянуло в Лос-Анджелес. Город манил свободой. Но ценой этой свободы было отсутствие средств к существованию, отсутствие жизненной опоры…

Она въехала в Лорел-каньон и на полной скорости помчалась по виражам. Шины скрипели на поворотах, свет фар бил по окаймляющим шоссе деревьям. Здесь движение было небольшим. Через несколько минут она подъедет к дому Бенсона.

Теоретически рассуждая, ей и остальному персоналу ЦНПИ надо решить одну простую проблему: вернуть Бенсона в палату к шести утра. Если им это удастся, можно будет отключить имплантированный компьютер и остановить прогрессирующий цикл. После чего его напичкают седативами и выждут несколько дней, прежде чем подключить к новому терминалу. В первый раз они, конечно, выбрали не те электроды – это был риск, заранее ими осознававшийся. Но это был приемлемый риск, потому что они полагались на возможность исправить допущенную ошибку. Но такой возможности больше нет.

Его надо вернуть. Простая проблема, имеющая довольно простое решение – установить излюбленные места посещения Бенсона. Изучив его историю болезни, все разъехались в разные стороны. Росс направлялась к нему домой в Лорел-каньон. Эллис уехал в стриптиз-клуб под названием «Джекрэббит», где частенько бывал Бенсон. Моррис поехал в «Автотроникс инк.» в Санта-Монику, где работал Бенсон. Моррис позвонил президенту фирмы, который согласился встретиться с ним рано утром до начала рабочего дня.

Они договорились встретиться в клинике через час и сверить данные, которые им удастся собрать. План простой и, как ей казалось, невыполнимый. Но другого им ничего не оставалось.

Она поставила машину перед домом Бенсона и пошла по тропинке к двери. Дверь была приоткрыта. Изнутри доносились крики и хихиканье. Она постучала и раскрыла дверь пошире.

– Эй, кто-нибудь!

Ее, похоже, не услышали. Смех раздавался откуда-то из глубины дома. Росс вошла в коридор. Она ни разу не была у Бенсона, и ей было интересно посмотреть, как он живет. Оглядываясь вокруг, она поняла, что этого и следовало ожидать.

Снаружи дом представлял собой самую обычную деревянную постройку – типичный домик на ранчо: столь же неприметный на вид, как и его хозяин. Но внутри все было похоже на гостиную времен Людовика XVI: изящные антикварные кресла, на гнутых ножках, кушетки, гобелены на стенах, голый паркетный пол.

– Есть кто-нибудь дома? – позвала она, и ее голос эхом отозвался от стен и потолков. Ответа не последовало, но смех не умолкал. Она направилась на голоса. Вошла в кухню и увидела старинную газовую плиту – ни тостеров, ни посудомоечной машины, ни миксеров. Ни одной машины, отметила она про себя. Бенсон создал себе мир, в котором современной машине не было места.

Окно кухни выходило на задний двор. За окном она увидела зеленую лужайку, плавательный бассейн – все очень простенькое, современное. Ох уж эта неприметная внешность Бенсона! Дворик купался в зеленоватом сиянии, струившемся от прожекторов под водой. В бассейне, хохоча, плескались две девушки. Она вышла во дворик.

Девушки не заметили ее появления. Они продолжали плескаться и беззаботно хохотать, борясь друг с другом под водой. Она вышла на парапет бассейна и сказала:

– Кто-нибудь дома есть?

Тогда только они ее заметили и отскочили в разные стороны.

– Ищете Гарри? – спросила одна из них.

– Да.

– Вы из полиции?

– Я врач.

Одна из девушек вылезла из бассейна и стала обтираться полотенцем. На ней было красное бикини.

– Вы разминулись на минуту. Только этого нельзя говорить полицейским. Он просил. – Она поставила ногу на стул и принялась ее вытирать. Росс отметила, что это было рассчитанное и демонстративное движение юной соблазнительницы-профессионалки. Ага, эти девушки любят нравиться девушкам, поняла она.

– Когда он ушел?

– Да только что.

– А вы тут долго?

– С недельку, – ответила девушка в бассейне. – Гарри пригласил нас пожить здесь. Мы ему понравились.

Другая завернулась в полотенце и сказала:

– Мы познакомились в «Джекрэббите». Он там постоянно ошивается.

Росс кивнула.

– Он такой клевый! – продолжала девушка. – Любит подухариться. Представляете, в чем он сегодня заявился?

– В чем?

– В форме больничного санитара. Весь в белом. – Она тряхнула головой. – Во духарик!

– Вы говорили с ним?

– Естественно.

– И что он сказал?

Девушка в красном бикини пошла к дому. Росс за ней.

– Он просил ничего не говорить легавым. И еще сказал, чтоб мы не скучали.

– А зачем он приходил?

– Забрать кое-что.

– Что?

– Да что-то из своего кабинета.

– А где его кабинет?

– Пойдемте, я покажу.

И она повела Росс через весь дом. Ее влажные ступни оставляли крохотные лужицы на голом паркете.

– Клевая фатера, а? Гарри прямо-таки чокнутый какой-то. Вы когда-нибудь разговаривали с ним?

– Да.

– Ну, тогда вы и сами знаете. Нет, он правда свихнутый. – Она обвела рукой вокруг. – Посмотрите на все это старье. А он вам зачем?

– Он болен.

– Это точно! Я видела бинты на голове. Что с ним стряслось – попал в аварию?

– У него была операция.

– Да вы что! В больнице?

– Да.

– Нет, правда?

Они миновали гостиную и по коридору прошли к спальням. Девушка повернула направо и открыла дверь – это был кабинет: антикварный письменный стол, антикварные лампы, пухлые старинные кушетки и кресла.

– Он зашел сюда и что-то забрал.

– Вы не видели что?

– Да мы не обратили внимания. Он взял, кажется, большие рулоны бумаги. – Она показала руками размеры рулонов. – Вот такие! Вроде чертежи.

– Чертежи?

– Да, кажется – внутри рулонов они были голубоватые, а снаружи белые. Очень большие.

– Он еще что-нибудь забрал?

– Да. Металлический ящик.

– Что за металлический ящик? – Росс подумала сразу о небольшом чемоданчике.

– Вроде похож на чемоданчик для инструментов. Я только мельком видела, когда он его раскрыл и сразу закрыл. Вроде там лежали инструменты какие-то.

– А больше вы ничего не рассмотрели?

Девушка помолчала, кусая губы.

– Ну, я не заглядывала специально…

– Да?

– У него там вроде лежал пистолет.

– Он не сказал, куда направляется?

– Нет.

– И даже не намекнул?

– Нет.

– И не сказал, когда вернется?

– А вот это странно. Он поцеловал меня, потом Сюзи, потом сказал: «Не скучайте, девки», и попросил ничего не рассказывать легавым. И потом сказал, что вряд ли мы еще увидимся. – Она покачала головой. – Да, это странно. Но вы же сами знаете Гарри.

– Да, – кивнула Росс. – Уж я-то знаю Гарри. – Она взглянула на часы. 1.47. Осталось всего только четыре часа.

3

Первое, на что обратил внимание Эллис, был запах: влажный, тяжелый, горячий – звериный запах. Он поморщился. И как только Бенсон мог облюбовать такое местечко?

Он наблюдал, как прожектор прорезал тьму зала и осветил пару длинных ляжек. Зал возбужденно оживился в предвкушении зрелища. Это напомнило Эллису годы службы на флоте: его часть стояла в Балтиморе. В последний раз он был в подобном заведении там: юный морской пехотинец, переполненный фантазиями и нервным вожделением. Давно это было. Поразительно, как же быстро бежит время.

– Итак, леди и джентльмены, несравненная и восхитительная Синтия Синсиэр! Поприветствуем нашу Синтию аплодисментами!

Луч прожектора осветил всю сцену и вырвал из тьмы уродливую, но пышнотелую девицу. Оркестрик заиграл какую-то мелодию. Когда прожектор осветил глаза Синтии, она прищурилась и начала танцевать. Она не попадала в такт, но это мало беспокоило зрителей. Эллис оглядел посетителей. Здесь было много мужчин и много девиц с грубыми лицами и короткой стрижкой.

– Гарри Бенсон? – переспросил менеджер. – Да, он у нас часто бывает.

– Вы видели его в последнее время?

– Ну, не скажу, что в последнее время, – менеджер кашлянул, и Эллис почувствовал пары алкоголя в его дыхании. – Но вот что я вам скажу. Лучше бы он перестал у нас бывать. Он, похоже, малость тронутый. И вечно задирает моих девчонок. А знаете, как трудно удержать тут девчонок? Костьми приходится ложиться – вот что это такое.

Эллис кивнул и продолжал разглядывать аудиторию. Бенсон, скорее всего, переоделся: конечно же, он больше не станет разгуливать в наряде санитара. Эллис внимательно изучал затылки посетителей. Он искал бинты. И не увидел.

– Но в последнее время вы его не видели?

– Нет, – покачал головой менеджер. – Уже с неделю или что-то около того. – Мимо прошла официантка, одетая в бикини, отороченное белым кроличьим мехом. – Сэл, ты не видела Гарри в последнее время?

– Да он тут постоянно толчется, – уклончиво ответила та и понесла дальше поднос с выпивкой.

– Лучше бы ему тут не толочься и не задирать моих девчонок, – повторил менеджер и смущенно кашлянул.

Эллис двинулся в толпу зрителей. Луч прожектора мелькал у него над головой сквозь завесу табачного дыма, поспевая за девицей на сцене. Синтия пыталась расстегнуть застежку бюстгальтера. Она двигалась, шаркая босыми ногами по сцене, – руки за спиной, пустые глаза устремлены в зрительный зал. Наблюдая за ней, Эллис понял, почему Бенсон считал стриптизерш машинами. Они точно механизмы – это вне всякого сомнения. И ненастоящие: когда бюстгальтер упал к ее ногам, Эллис заметил под каждой грудью тонкие рубцы, оставшиеся после имплантации силиконовых подкожных вставок.

Джэглону это понравилось бы, подумал он. Это в точности соответствует его теории механического секса. Джэглон работал у них в отделении «Развитие» и был одержим идеей соединения искусственного интеллекта с человеческим. Он доказывал, что, с одной стороны, косметическая хирургия и имплантация искусственных органов превращает человека в механическое существо, а с другой стороны, развитие технологии производства роботов придает машинам более человеческие свойства. Очень скоро, уверял молодой сотрудник, люди будут заниматься сексом с роботами-гуманоидами.

Возможно, это уже происходит, подумал Эллис, глядя на стриптизершу. Он снова обвел взглядом зрителей, радуясь, что Бенсона здесь сегодня нет. Потом он пошел проверить телефонную будку в углу и мужской туалет. В крохотном сортире нестерпимо воняло блевотиной. Он снова поморщился и посмотрел в разбитое зеркало над раковиной. Что бы ни говорили о клубе «Джекрэббит», он производил отталкивающее впечатление. Интересно, раздражало ли это Бенсона?

Эллис вернулся в зал и стал протискиваться к выходу.

– Не нашли? – спросил менеджер.

Эллис помотал головой и вышел. На улице он глубоко вдохнул прохладный свежий воздух и сел за руль. Ему не давала покоя тема запахов. Он уже давно ломал себе голову над этой проблемой, но так и не пришел ни к какому выводу.

Он прооперировал Бенсона, вторгнувшись в своеобразную область мозга – лимбическую систему. С точки зрения эволюции это был самый древний участок мозга. Первоначально этот участок отвечал за распознавание запахов. Между прочим, старинный термин для обозначения этой области – rhinencephalon – «нюхающий мозг».

Риненцефалон возник около 150 миллионов лет назад, когда на земле господствовали рептилии. Этот «нюхающий мозг» контролировал примитивное поведение, стимулируя гнев, страх, похоть, голод, заставляя животных атаковать или отступать. У доисторических рептилий, как и у современных крокодилов, не было другого органа, регулирующего поведение. У человека же был церебральный кортекс.

Но церебральный кортекс – позднейшее добавление. Современная стадия его развития у человека началась два миллиона лет назад, и в нынешнем состоянии церебральный кортекс существует лишь сотню тысяч лет. С точки зрения эволюции это ничтожно малый промежуток исторического времени. Кортекс развился вокруг лимбического мозга, который ничуть не изменился, глубоко погруженный в тканях нового кортекса. Кортексу, способному испытывать любовь, тревогу, муки совести и сочинять поэзию, пришлось заключить непростой мир с покоящимся в его ядре крокодильим мозгом. Иногда, как в случае с Бенсоном, этот хрупкий мир рушился, и крокодилий мозг время от времени торжествовал победу.

Какое же ко всему этому отношение имеют запахи? Эллис пока не мог понять. Конечно, припадки у Бенсона часто начинались с ощущения странных запахов. Но, может быть, возникало и еще что-то? Какое-то иное ощущение?

Он не знал этого и, вертя баранку, думал, что это не так уж и важно. Единственная проблема теперь – найти Бенсона прежде, чем крокодилий мозг одержит верх над человеческим. Однажды в Центре Эллис видел, как это происходит. Он наблюдал за этим взрывом через стекло с зеркальной поверхностью. Бенсон вел себя нормально – и вдруг он бросился на стену и начал ее яростно колотить, потом схватил стул и с силой грохнул им об стену. Припадок начался без всякого предупреждения и сопровождался приливом неконтролируемой, бездумной ярости.

Итак, в шесть утра, подумал Эллис. Времени не так-то много.

4

– Что, ситуация критическая? – спросил Фарли, отпирая дверь центрального входа «Автотроникс».

– Можно и так сказать, – ответил Моррис, поеживаясь. Ночь была холодная, и он полчаса дожидался Фарли под дверью фирмы.

Фарли был высокий худощавый флегматик. А может, просто он еще не проснулся. Он чуть ли не целую вечность провозился с замком. Впустив Морриса внутрь, он включил свет в тесном вестибюле.

В глубине здания располагалась единственная комната, похожая на пещеру. Вокруг поблескивающих машин диковинного вида стояли письменные столы. Моррис слегка нахмурился.

– Знаю, что вы подумали, – сказал Фарли. – Ну и бардак!

– Нет, я только…

– Да нет, у нас и правда бедлам. Но мы справляемся с работой в срок, уверяю вас. – Он указал на один из столов. – Вот стол Гарри – рядом с БАПом.

– Что такое БАП?

Фарли кивнул на огромную металлическую конструкцию, напоминавшую паука.

– БАП означает: безнадежно автоматический пинг-понгист. – Он ухмыльнулся. – Да нет. Мы просто так шутим.

Моррис подошел к паучьей конструкции и обошел ее вокруг.

– Это штука играет в пинг-понг?

– Пока плохо, – признался Фарли, – но мы работаем над этой проблемой. Мы получили грант от министерства обороны, и условиями контракта предусмотрено создание робота, играющего в пинг-понг. Я знаю, о чем вы думаете. Вы думаете: это какая-то ерунда.

Моррис пожал плечами. Ему не нравилось, что Фарли постоянно сообщает, о чем он, Моррис, думает.

Фарли улыбнулся.

– Бог его знает, что у них на уме. Разумеется, способности у этого робота будут феноменальные. Только представьте себе: компьютер, ориентирующийся в трехмерном пространстве, при этом имеющий колоссальную мобильность, да еще обладающий способностью контактировать со сферическим предметом и посылать его в цель в соответствии с определенным заданием. Сферический предмет должен попасть между этими двумя белыми линиями, точно в площадь стола. Вряд ли они собираются использовать этот компьютер на соревнованиях по пинг-понгу, – добавил он.

Он прошел к дальней стене и открыл холодильник с большой оранжевой наклейкой «РАДИАЦИЯ» и другой, чуть пониже, – «ТОЛЬКО ДЛЯ ПЕРСОНАЛА». Он вытащил из холодильника две жестянки.

– Хотите кофе?

Моррис молча смотрел на наклейки.

– Это чтобы отвадить секретарш, – пояснил Фарли и ухмыльнулся. Его веселье раздражало Морриса. Он смотрел, как Фарли насыпает кофе из банки в чашки.

Потом Моррис пошел к столу Бенсона и стал выдвигать ящики.

– А что случилось с Гарри?

– Что вы имеете в виду? – спросил Моррис. В верхнем ящике лежали канцелярские принадлежности: бумага, карандаши, лекала, ворох бумажек с заметками и колонками вычислений. Во втором ящике хранилась документация – в основном письма.

– Ну, он же был в больнице.

– Ему сделали операцию, но он сбежал. Мы пытаемся его найти.

– Да, он в последнее время какой-то не такой, – заметил Фарли.

– Угу, – отозвался Моррис, просматривая бумаги в ящике. Деловые письма, деловые письма, бланки запросов…

– А я помню, когда это с ним началось, – сказал Фарли. – Во время эпохальной недели.

Моррис оторвал взгляд от бумаг.

– Когда?

– Во время эпохальной недели. Вы какой кофе любите?

– Черный.

Фарли передал ему чашку и всыпал себе порошковые сливки.

– Эпохальная неделя – это неделя в июле 1969 года. Вы, верно, об этом ничего не знаете.

Моррис покачал головой.

– Это неофициальное название. Его мы придумали. Понимаете, все сотрудники поняли, что рано или поздно она наступит.

– Что наступит?

– Эпохальная неделя. Компьютерщики во всем мире знали, что это наступит, и ждали. И это произошло в июле 1969 года. Способность компьютера анализировать информацию превзошла аналогичные способности человека. Компьютеры с тех пор были в состоянии получать и хранить в памяти больше информации, чем три с половиной миллиарда человек.

– Это и было новой эпохой?

– Еще бы!

Моррис отпил кофе. Жидкость обожгла ему кончик языка, и он словно очнулся от дремоты.

– Это шутка?

– Да нет же! Это правда. Эпохальный рубеж был пройден в 1969 году, и с тех пор компьютеры постоянно развиваются – куда быстрее человека. К 1975 году они обгонят разумных людей в смысле способностей в пятьдесят раз. – Он помолчал. – Это очень тревожило Гарри.

– Могу себе представить.

– Вот тогда-то с ним и началось. Он стал очень странно себя вести, все что-то утаивал.

Моррис оглядел комнату и устремил взгляд на крупные детали компьютерного оборудования, расставленные в разных местах. Его охватило странное чувство: он впервые оказался в помещении, «заставленном» компьютерами. Он понял, что некоторые его суждения о Бенсоне были ошибочными. Он-то считал, что Бенсон в общем мало чем отличается от других – но человек, работающий в таких условиях, должен отличаться от большинства людей. Опыт такой работы должен изменить характер и темперамент. Он вспомнил, что говорила Росс: убеждение в том, будто все люди в сущности одинаковы, – это буржуазный миф. Очень многие люди совсем не похожи на большинство. Они другие.

Фарли тоже не такой, как все. В другой ситуации Моррис просто счел бы Фарли дурашливым зубоскалом. Однако он, ясное дело, чертовски умен. Но зачем эти клоунские манеры, эти дурацкие ухмылочки?

– И знаете, как все быстро развивается? – продолжал Фарли. – Ужасно быстро. За какие-то несколько лет мы перешли с уровня миллисекунд на уровень наносекунд. Когда в 1952 году был сконструирован компьютер ИЛЛИАК-1, он был способен производить одиннадцать тысяч арифметических операций в секунду. Быстро, да? Ну вот, а теперь уже почти готов ИЛЛИАК-IV. Он будет производить двести миллионов операций в секунду. Это компьютер четвертого поколения. Разумеется, его невозможно было бы построить без участия других компьютеров. При разработке ИЛЛИАК-IV два компьютера непрерывно работали в течение двух лет.

Моррис молча пил кофе. Возможно, из-за усталости, возможно, из-за призрачной атмосферы в этом помещении он начал вдруг ощущать некое сродство с Бенсоном. Компьютеры, используемые для проектирования новых компьютеров, – может, они и в самом деле когда-нибудь завоюют мир? И что бы на это сказала Росс? Что он разделяет болезненное заблуждение пациента?

– Нашли что-нибудь интересное в ящиках? – спросил Фарли.

– Нет, – Моррис сел за стол и снова обвел комнату взглядом. Он попытался действовать, как Бенсон, думать, как Бенсон. Быть Бенсоном.

– А чем он занимался в свободное от работы время?

– Не представляю. Он как-то отдалился от нас в последние несколько месяцев, ушел в себя. Я знаю, у него были нелады с законом. И я знал, что он собирается лечь в больницу. Не нравилась ему ваша больница.

– Почему? – спросил без особого интереса Моррис. Ничего удивительного, что Бенсон испытывал враждебное чувство к больнице.

Фарли не ответил. Он встал с кресла и подошел к доске объявлений, где булавками были прикреплены вырезки из газет, записки и фотографии. Он снял пожелтевшую газетную вырезку и принес ее Моррису.

Это была заметка из «Лос-Анджелес таймс» за 17 июля 1969 года. Заголовок заметки гласил: «УНИВЕРСИТЕТСКАЯ БОЛЬНИЦА ПОЛУЧИЛА НОВЫЙ КОМПЬЮТЕР». В заметке сообщалось об установке в подвале больницы компьютера «Ай-Би-Эм-360», который будет использоваться при лабораторных исследованиях, в ходе операций и тому подобное.

– Вы заметили дату? – спросил Фарли. – Эпохальная неделя.

Моррис взглянул на дату и нахмурился.