Текст книги "Опасный пациент"

Автор книги: Майкл Крайтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

13

Джанет Росс стояла перед дверью лечебного кабинета в отделении «Скорой помощи», заглядывая внутрь через небольшое окно. В кабинете шесть врачей занимались Моррисом. Они окружили стол плотной стеной, и она мало что видела. Только его ноги. На одной ноге был надет ботинок. Другой ботинок отсутствовал. Было много крови: почти все сотрудники «Скорой помощи» были забрызганы красными кляксами.

Стоящий с ней рядом Андерс сказал:

– Вряд ли мне стоит говорить, что я думаю по поводу всего этого.

– Понимаю.

– Этот человек чрезвычайно опасен. Доктору Моррису следовало бы дождаться приезда полиции.

– Но полиции не удалось поймать Бенсона, – сказала Росс с внезапной злостью. Андерс ничего не понимает. Он не понимает, какую ответственность можно испытывать за собственного пациента, как можно желать за кем-то ухаживать.

– Но и Моррис его не поймал.

– А почему полиции не удалось его схватить?

– Когда полицейские вошли в ангар, Бенсона там уже не было. Из ангара есть несколько выходов, и они не могли их все прикрыть. Морриса нашли под крылом на полу, а механика – на крыле. Оба были серьезно ранены.

Дверь кабинета раскрылась. Вышел Эллис: лицо осунувшееся, небритое.

– Как он? – спросила Росс.

– Он в порядке. Он мало что сможет рассказать в ближайшие несколько недель, но с ним все в норме. Его повезут в операционную – вправить челюсть и удалить сломанные зубы. – Он обернулся к Андерсу. – Орудие нашли?

Андерс кивнул.

– Двухфутовая свинцовая труба.

– Наверное, ударил прямо в рот, – сказал Эллис. – Слава богу, что он не вдохнул выбитые зубы. Бронхи чистые. – Он обнял Джанет. – Его подремонтируют.

– А как насчет другого?

– Механик? – Эллис покачал головой. – Я бы не стал давать никаких гарантий. Нос сломан, и носовые кости вмяты в мозговую ткань. Ему дают физраствор через ноздри. Большая потеря крови и значительная опасность энцефалита.

– Как вы оцениваете его шансы выжить? – спросил Андерс.

– Состояние критическое.

– Ясно. – Андерс ушел.

Росс вышла вместе с Эллисом из отделения «Скорой помощи», и они отправились в кафетерий. Эллис по-прежнему обнимал ее за плечи.

– Полнейшая неразбериха, – сказал он.

– С ним точно все в порядке? – спросила Росс.

– Несомненно.

– Он был довольно симпатичный…

– Челюсть поставят на место. Он будет как новенький.

Она передернула плечами.

– Что, холодно?

– Холодно, – ответила она. – И устала. Ужасно устала.

***

Они с Эллисом пили кофе в кафетерии. Было уже половина седьмого, и в кафетерий набилось много народу. Эллис ел медленно, каждым своим движением выказывая усталость.

– Странно, – заметил он.

– Что?

– Сегодня утром мне звонили из Миннесоты. У них есть вакантное место профессора в нейрохирургии. Спрашивали, не заинтересуюсь ли я.

Она ничего не сказала.

– Ну, не странно ли?

– Нет.

– Я сказал им, что не собираюсь никуда уходить отсюда, пока меня не вышибут.

– А ты уверен, что это произойдет?

– А ты нет? – Он оглядел кафетерий: сестры, практиканты, техперсонал. – Не понравится мне в Миннесоте. Слишком холодно.

– Но там сильная школа.

– Это да. Школа сильная, – он вздохнул. – Замечательная школа!

Росс стало его жаль, но она подавила это чувство. Он сам во всем виноват, хотя она его предупреждала. В истекшие сутки она еще никому не попеняла: «Я же говорила!» Она просто не позволяла себе даже подумать об этом. Во-первых, не было никакой необходимости это говорить. С другой стороны, это все равно бы не помогло Бенсону, а он продолжал оставаться ее главной заботой.

Но и особой симпатии к этому отважному хирургу она не испытывала. Отважные хирурги с легкостью готовы были рисковать жизнью пациентов, но не своей. Самое большее, что мог потерять хирург, – это свою репутацию.

– Ну, – сказал Эллис, – пора мне возвращаться в Центр. Пойду посмотрю, что там происходит. Знаешь, что я тебе скажу?

– Что?

– Хорошо бы они его пристрелили, – и он пошел к лифту.

***

Операция началась в семь вечера. Росс стояла на смотровой галерее, глядя через стекло, как Морриса ввозят на каталке в операционную. На него накинули простыню. Операцию проводили Бендиксон и Куртис – оба классные специалисты в области косметической хирургии. Они «подремонтируют» его так, как никто бы другой не смог.

И все же, когда сняли стерильные повязки, она не смогла без содрогания взглянуть на лицо Морриса. Верхняя часть его лица оставалась неповрежденной. Вся нижняя часть представляла собой кровавое месиво – точно кусок свеженарубленного мяса. Невозможно было понять, где в этой красной массе рот.

Эллис все это лицезрел еще в «Скорой помощи». Она же была потрясена увиденным – даже на расстоянии. И воочию представила себе, как это выглядит вблизи…

Она смотрела, как стерильными простынями обкладывают его туловище, голову. Хирурги были уже в халатах и в перчатках, столики с инструментами подкатили поближе; сестры стояли наготове. Весь ритуал приготовления к операции протекал споро и гладко. Это чудесный ритуал, подумала она, настолько строгий и совершенный, что никто бы не подумал – и сами хирурги, возможно, этого не осознавали, – что они собираются оперировать своего коллегу. Эта стандартная процедура на хирурга действует как анестезия – как веселящий газ действует на пациента.

Она постояла еще немного и ушла.

14

Подходя к зданию ЦНПИ, она заметила стайку репортеров, окружавших Эллиса у входа. Он отвечал на их вопросы, находясь явно в скверном расположении духа. До нее донеслись произнесенные несколько раз слова «контроль над сознанием».

Испытывая чувство вины, она свернула к боковому входу, быстро прошла к лифту и поднялась на четвертый этаж. «Контроль над сознанием», – подумала она. Воскресные выпуски газет с этим «контролем над сознанием» раздуют сенсацию. А потом на следующей неделе появятся важные редакционные статьи, а потом еще более важные статьи в медицинских журналах – об опасностях, таящихся в неконтролируемых и безответственных научных исследованиях и экспериментах. Она буквально видела их заголовки.

«Контроль над сознанием». Боже!

Истина заключается в том, что сознание всех людей в той или иной мере контролируется, и все этому обстоятельству даже рады. Самые могущественные контролеры сознания – родители. Они наносят максимальный урон. Теоретически почему-то всегда забывают, что никто не рождается с предрассудками, неврозами или страхами: эти душевные свойства требуют направляющую руку. Разумеется, родители не намеренно вредят собственным детям. Они просто-напросто внушают установки, которые, по их разумению, окажутся полезными и важными для детей в жизни.

Новорожденные – своего рода компьютеры, требующие программного обеспечения. И они заучат все, чему бы их ни учили: от плохой грамматики до плохих установок. Как и компьютеры, они неразборчивы, они не умеют выбирать между правильными и порочными идеями. Аналогия достаточно точная: многие отмечают инфантильность компьютеров и их способность воспринимать все буквально. Например, если вы задаете команду «Надень ботинки и носки», компьютер ответит, что носки не налезают на ботинки.

Весь период программирования завершается к семилетнему возрасту. Расовые установки, сексуальные установки, этические установки, религиозные, национальные… Гороскоп устанавливается, и детей отпускают вращаться по предначертанным траекториям. «Контроль над сознанием»…

А как насчет такой простой вещи, как социальные условности? Вроде рукопожатия при встрече или знакомстве? Или вроде стояния лицом к дверям в лифте. Или движения по левой стороне на эскалаторе? Или вилка слева, нож справа при сервировке стола? Да ведь их сотни – подобных условностей, необходимых людям для стереотипизации своего социального поведения и общения. Исключите хотя бы одну из них – и в душе возникнет непереносимая тревога.

Люди нуждаются в контроле над сознанием. Они рады этому контролю. Они безнадежно одиноки и беспомощны без него.

Но стоит группе людей попытаться разрешить животрепещущую проблему сегодняшнего дня – неконтролируемого насилия – и тут же все возопят: ах, контроль над сознанием! Контроль над сознанием! А что лучше: контроль или полная свобода? Она доехала до четвертого этажа, миновала нескольких полицейских в коридоре и зашла в свой кабинет. Там сидел Андерс с сумрачным видом. Он только что положил трубку.

– У нас первый успех.

– Да? – Ее раздражение сразу прошло, сменившись нетерпеливым ожиданием новостей.

– Да. Но будь я проклят, если понимаю, что это значит.

– А что случилось?

– Описание Бенсона и его фотографию распространили в центре города, и кто-то его узнал.

– Кто же?

– Клерк из отдела градостроительства в Сити-холле. Он заявил, что дней десять назад Бенсон к ним приходил. В отделе градостроительства хранятся спецификации всех общественных зданий в городе.

Росс кивнула.

– Так вот, Бенсон приходил узнать кое-какие данные об одном здании. Ему хотелось взглянуть на схему электропроводки. Он назвался инженером-электриком и показал какое-то удостоверение.

– Девушки в его доме говорили, что он приходил за какими-то чертежами.

– Да, очевидно, он получил их в отделе градостроительства.

– И что это за чертежи?

– Схемы внутренних коммуникаций Университетской больницы, – ответил Андерс. – Теперь он знаком со всей системой электропроводки в вашей клинике. И что вы мне на это скажете?

Они молча переглянулись.

***

К восьми часам Росс почти засыпала на ногах. Шея сильно разболелась, началась головная боль. Она поняла, что выбора у нее больше нет, – или она поспит хоть немного, или упадет в обморок.

– Если я понадоблюсь вам, можете найти меня на этаже, – сказала она Андерсу. Она пошла по коридору Центра мимо полицейских. Росс уже не обращала на них внимания. Теперь ей казалось, что в коридорах Центра полицейские толклись бог знает с каких пор.

Она заглянула в кабинет Макферсона. Он сидел за столом, свесив голову на грудь, и дремал, издавая короткие отрывистые вздохи. Казалось, его мучают во сне кошмары. Она тихо затворила дверь.

Мимо пробежал санитар, неся на подносе переполненные окурками пепельницы и пустые кофейные чашки. Странно, что санитар занимается работой уборщицы. Это зрелище навело ее на некий вопрос, который она никак не могла сформулировать.

Неопределенность мысли продолжала ее мучить, но в конце концов она выбросила ее из головы. Она слишком устала и уже была не способна ясно мыслить. Она подошла к одному из лечебных кабинетов, заглянула внутрь и увидела, что там никого нет. Она вошла, плотно закрыла за собой дверь и легла на смотровую кушетку. И почти мгновенно заснула.

15

В холле Эллис смотрел себя в передаче одиннадцатичасовых новостей. Он включил телевизор отчасти из-за тщеславия, отчасти из-за мрачного любопытства. Здесь же находились Герхард, Ричардс и капитан Андерс.

На экране Эллис заглядывал, чуть прищурившись, в объектив камеры и отвечал на вопросы репортеров. У самого его лица маячили микрофоны, но он себе казался вполне спокойным. Это его обрадовало. И он счел свои ответы здравыми.

Репортеры задавали ему вопросы об операции, и он давал им краткие и доходчивые пояснения. Потом кто-то спросил: «А зачем нужна была эта операция?»

«Пациент, – отвечал Эллис, – страдает от возобновляющихся приступов агрессивного поведения. У него органическая болезнь мозга – то есть его мозг травмирован. Мы пытались его подремонтировать. Мы стремимся предотвратить акты насилия».

Никто бы не стал с этим спорить, подумал он. Даже Макферсона порадовал бы столь вежливый ответ.

«Насколько распространенной является связь заболеваний мозга с агрессивным поведением?»

«Нам неизвестно, насколько это распространенное явление, мы даже не знаем, насколько распространенным является нарушение мозговой деятельности. Но, по нашим подсчетам, около десяти миллионов американцев несомненно страдают серьезными дисфункциями мозга и еще пять миллионов имеют незначительные мозговые дисфункции».

«Итого пятнадцать миллионов? – переспросил репортер. – Но это же каждый тринадцатый».

Быстро он сосчитал, подумал Эллис. Сам он потом высчитал, что это каждый четырнадцатый.

«Да, что– то около того, -отвечал он с экрана. – Два с половиной миллиона больных церебральным параличом. Два миллиона с конвульсивными расстройствами, в том числе с эпилепсией. Шесть миллионов умственно отсталых. Возможно, еще два с половиной миллиона страдают гиперкинетическим расстройством поведения».

«И все эти люди агрессивны?»

«Нет, безусловно, нет. Но значительная часть людей, совершающих акты насилия, если подвергнуть их тщательному осмотру, имеет те или иные поражения мозговых функций. Физические поражения. Это обстоятельство – серьезный довод против аргументации различных теорий, усматривающих все беды общества в бедности и расовой дискриминации, социальной несправедливости и тому подобном. Эти факторы, несомненно, способствуют агрессивному поведению. Но важным фактором является и физическое повреждение мозга. А физические повреждения мозга невозможно излечить социальными лекарствами».

Репортеры на мгновение умолкли. Эллис помнил эту внезапно возникшую паузу. И он помнил, как сразу почувствовал себя увереннее. Он перехватил инициативу и теперь сам дирижировал этим шоу.

«Когда вы говорите „агрессивное поведение“…»

«Я имею в виду акты неспровоцированного насилия со стороны одиночек. Это – серьезнейшая проблема современного мира. Насилие. Это и важнейшая проблема нашей страны. В 1969 году в нашей стране было убито или подверглось нападению больше людей, чем было убито или ранено за все годы вьетнамской войны. В частности…»

На репортеров это заявление произвело ошеломляющее впечатление.

«…произошло 14 560 убийств, 36 500 изнасилований, 306 500 случаев нападений с отягчающими обстоятельствами. В итоге мы имеем треть миллиона случаев насилия. А сюда не включены все случаи летального исхода автомобильных катастроф и физических увечий из-за пользования автомобилем. За этот же период мы имеем 56 000 смертельных исходов в автокатастрофах и три миллиона увечий».

– Ты всегда был асом по части статистики, – заметил Герхард.

– Впечатляет? – отозвался Эллис.

– Да! Высший класс. Но у тебя какое-то не внушающее доверия выражение лица.

– Это мое обычное выражение.

Герхард расхохотался.

«И вы считаете, что эти данные отражают уровень физических повреждений мозга?»

«В значительной степени, – ответил Эллис. – В весьма значительной степени. Один из способов установить физическое повреждение мозга у того или иного индивида – это история повторяющихся случаев его агрессивного поведения. Есть немало ярких тому примеров. У Чарлза Уитмена, убившего семнадцать человек в Техасе, была злокачественная опухоль мозга, и за много недель до совершения этого преступления он признался своему психиатру, что его посещает намерение забраться на башню и стрелять с нее в людей. Ричард Спек был повинен в ряде актов крайне жестокого насилия, прежде чем он убил восемь медицинских сестер. Ли Харви Освальд неоднократно нападал на окружающих, в том числе и на собственную жену. Это самые известные случаи. Ежегодно происходит треть из миллионов случаев, которые не столь известны. Мы стараемся предотвратить агрессивное поведение с помощью хирургического вмешательства. Вряд ли к этому стоит относиться с предубеждением. Я считаю, что это благородная цель, имеющая огромную важность для общества».

"Не считаете ли вы, что это и есть «контроль над сознанием?»

«Скажите, как бы вы определили обязательное образование, получаемое детьми в системе средних школ?»

«Средним образованием», – ответил репортер.

На этом интервью закончилось. Эллис вскочил, недовольный.

– Они выставили меня круглым идиотом!

– Ничуть! – возразил Андерс.

13 МАРТА 1971 ГОДА, СУББОТА: ЗАВЕРШЕНИЕ

1

Ее избивали, нанося жестокие сокрушительные удары. Она каталась по земле и стонала.

– Эй! Проснись! – Герхард потряс ее за плечо. – Проснись, Джан!

Она открыла глаза. Вокруг было темно. Кто-то склонился над ней.

– Давай-давай, просыпайся…

Она зевнула. От зевка токи боли пронзили шею.

– Что такое?

– Тебе звонят. Это Бенсон!

Услышав это известие, она в ту же секунду проснулась. Герхард помог ей подняться, и она помотала головой, чтобы окончательно прийти в себя. Шея нестерпимо болела, все тело ломило – невозможно было пошевелиться, но она не обращала внимания на боль.

– Где?

– В «Телекомпе».

Она вышла в коридор и сощурилась от яркого света. В коридоре еще толпились полицейские, но теперь у них был утомленный вид, глаза слипались, губы чуть кривились. Она последовала за Герхардом в «Телекомп». Ричардс протянул Росс телефонную трубку со словами:

– Она идет.

Джанет взяла трубку.

– Алло! Гарри?

Стоя в дальнем углу кабинета, Андерс слушал их разговор по параллельному аппарату.

– Я неважно себя чувствую, – сказал Гарри Бенсон. – Я хочу, чтобы это прекратилось, доктор Росс.

– А в чем дело, Гарри? – Она распознала в его голосе нотки усталости и почти детской капризности. Интересно, что бы сказала подопытная крыса после круглосуточной стимуляции?

– Плохи дела, я ужасно устал.

– Мы можем вам помочь.

– Эти ощущения… – продолжал Бенсон. – Я уже от них устал. Вот и все. Просто устал. Я хочу, чтобы они прекратились.

– Вы должны дать нам возможность помочь вам, Гарри.

– Я не верю, что вы сможете.

– Надо нам доверять, Гарри.

Наступила долгая пауза, Андерс взглянул на Росс. Она пожала плечами.

– Алло, Гарри?

– Лучше бы вы не делали…

Андерс взглянул на часы.

– Что?

– Операцию.

– Мы можем все исправить, Гарри.

– Я хотел сам все исправить. – Он опять заговорил детски капризным голосом. – Мне захотелось вытащить провода.

Росс нахмурилась.

– И вы попробовали?

– Нет. Я попробовал развязать бинты, но было так больно! Не нравится мне эта боль. Не люблю, когда больно.

Да, он и впрямь как ребенок. Интересно, подумала она, эта регрессия – какой-то особый побочный эффект или просто результат его страха и усталости?

– Хорошо, что вы не пытались их вытащить…

– Но надо же что-то делать! Надо же прекратить эти ощущения! Я хочу починить компьютер.

– Гарри, этого нельзя делать! Мы сами все исправим!

– Нет, я сам.

– Гарри! – произнесла она тихим, успокаивающим, почти материнским тоном. – Гарри, пожалуйста, верьте нам.

Ответа не последовало. На другом конце провода слышалось шумное дыхание. Она обвела комнату взглядом, останавливаясь на напряженных лицах присутствующих.

– Гарри, пожалуйста, верьте нам. Хотя бы на этот раз. И тогда все будет в порядке.

– Меня ищет полиция.

– Здесь нет полиции, – сказала она. – Все уже ушли. Вы можете спокойно прийти сюда. Все будет хорошо.

– Раньше вы меня обманывали! – Голос опять капризный.

– Нет, Гарри. Просто произошла ошибка. Если вы сейчас придете сюда, все будет хорошо.

Наступило долгое молчание, потом Гарри вздохнул.

– Извините, – сказал он. – Я-то знаю, чем все закончится. Я должен сам починить компьютер.

– Гарри…

Раздался щелчок, и в трубке послышались короткие гудки. Росс положила трубку. Андерс тут же набрал номер телефонной компании и попросил определить номер, с которого только что звонили. Вот почему он поглядывал на часы, подумала Росс.

– Черт! – воскликнул Андерс и бросил трубку. – Они не могут определить номер. Они даже не могут установить, откуда звонят! Идиоты! – Он сел на стул.

– Бенсон вел себя как ребенок, – сказала Росс, качая головой.

– А что он имел в виду, говоря, что починит компьютер?

– Видимо, он хочет отсоединить контакты, вживленные ему в плечо.

– Но он же сказал, что уже пытался.

– Может, пытался, может, и нет, – ответила Росс. – Он в отчаянии – под воздействием всех полученных стимуляций и перенесенных приступов.

– А это возможно – вытащить провода и отключить компьютер?

– Да. Во всяком случае, наши подопытные животные так делают. Обезьяны… – Она потерла глаза. – Есть кофе?

Герхард налил ей чашку.

– Бедняга Гарри, – сказала она. – Он, наверное, совсем обезумел от ужаса.

– А как вы думаете, насколько велико это чувство отчаяния? – спросил Андерс.

– Достаточно велико… Сахар остался?

– Сахара нет, – ответил Герхард. – Кончился часа два назад.

– Не понимаю… – сказала она.

– У него есть схема прокладки электрокабеля в больнице, – сказал Андерс. – А главный компьютер – компьютер, с помощью которого проводилась его операция, – находится в главном здании, в подвале.

Росс поставила чашку на стол, уставилась на полицейского, нахмурилась, снова потерла глаза, взяла чашку и снова поставила ее.

– Не знаю, – наконец пробормотала она.

– Пока вы спали, звонил патологоанатом, – сказал Андерс. – Он пришел к выводу, что Бенсон ударил танцовщицу отверткой. Бенсон совершил нападение на механика в аэропорту, совершил нападение на Морриса. Машины и люди, так или иначе с машинами связанные… Моррис ведь имел отношение к процессу превращения Бенсона в машину.

Росс улыбнулась.

– Но я-то психиатр.

– Я просто спрашиваю. Это возможно?

– Конечно, вполне возможно…

Снова зазвонил телефон. Росс сняла трубку.

– Центр нейропсихиатрических исследований!

– Тихоокеанская телефонная компания, – сказал мужской голос. – Мы проверили прошлый телефонный звонок для капитана Андерса. Он у вас?

– Минуту! – Росс кивнула капитану Андерсу, и тот снял трубку параллельного аппарата.

– Андерс слушает! – Наступила долгая пауза, после чего он сказал:

– Повторите, пожалуйста! И в каком промежутке вы проверяли? Понятно. Спасибо.

Он положил трубку и стал крутить диск.

– Расскажите-ка мне об этом ядерном энергоблоке, – попросил он.

– А что такое?

– Я хочу знать, что произойдет в случае его повреждения. – Андерс отвернулся от присутствующих в кабинете: на другом конце сняли трубку. – Дайте мне группу гражданской обороны. Это Андерс из отдела убийств.

Он обернулся к Росс.

– Он носит на себе тридцать семь граммов радиоактивного плутония-239, – сказала Росс. – Если контейнер разрушится, все находящиеся в непосредственной близости к нему люди и объекты получат значительную долю радиации.

– Какие частицы излучаются?

Она поглядела на него с удивлением.

– Я ходил в колледж, – пояснил он, – и вообще-то умею читать и писать, когда в том есть необходимость.

– Альфа-частицы, – ответила Росс.

Андерс заговорил в трубку:

– Это Андерс из отдела убийств. Пришлите фургон к Университетской больнице. У нас тут есть вероятность радиоактивной утечки. Человек и непосредственная среда могут получить заражение от излучателя альфа-частиц, плутоний-239. – Он взглянул на Росс. – Есть вероятность взрыва?

– Нет, – покачала она головой.

– Взрыва не будет… Хорошо. Понимаю. Вышлите их как можно скорее.

Он положил трубку.

– Вы не хотите объяснить, что происходит? – спросила Росс.

– Телефонная компания проверила звонок Бенсона. Они уверены, что в этом промежутке времени в больницу не поступали звонки из города. Ни одного.

Росс заморгала.

– Вот именно! – продолжал Андерс. – Бенсон звонил откуда-то из больницы.

Росс выглянула из окна четвертого этажа и стала наблюдать, как Андерс отдает приказания по крайней мере двадцати полицейским. Половина прибывших отправилась в главное здание больницы, остальные разбились на небольшие группы и стояли, переговариваясь и дымя сигаретами. Вскоре подъехал белый фургон гражданской обороны, и из него вышли трое в металлических костюмах. Андерс перебросился с ними несколькими фразами, кивнул и стал распаковывать странного вида прибор. Потом Андерс зашагал к зданию Центра.

Стоя рядом с ней, Герхард тоже наблюдал за приготовлениями на улице.

– Бенсону от них не уйти, – пробормотал он.

– Знаю, – ответила она. – Я все думаю: есть ли способ его обезоружить и обездвижить. Нельзя ли достать переносной микроволновый излучатель?

– Я уже думал об этом, – сказал Герхард. – Но это небезопасно. Невозможно в точности предугадать, какое воздействие он окажет на электронику Бенсона. И к тому же, сама знаешь, микроволновка накроет всех пациентов с сердечными стимуляторами…

– Неужели ничего нельзя сделать?

Герхард покачал головой.

– Должен же быть выход! – настаивала она.

Он отрицательно помотал головой.

– Да и к тому же очень скоро нейтрализующее воздействие будет оказывать инкорпорированная среда Бенсона.

– Теоретически рассуждая!

Герхард пожал плечами.

Понятие «инкорпорированной среды» придумали сотрудники отделения «Развитие» ЦНПИ. Идея была проста, но смысл ее был куда глубже, чем могло показаться на первый взгляд. Началось все с общеизвестного: мозг испытывает воздействие среды. Среда порождает некий психический опыт, который превращается в воспоминания, установки и привычки – конкретные предметы и явления запечатлеваются в проводящих путях мозговых клеток. А эти пути фиксируются каким-то образом химическими или электрическими соединениями. Точно так же, как тело простого рабочего видоизменяется в зависимости от выполняемой им работы, так и мозг человека видоизменяется под воздействием пережитого опыта. Но эти нейронные изменения, как и мозоли на руках рабочего, никуда не исчезают после завершения того или иного воздействия среды.

В этом смысле мозг инкорпорировал среду прошлого опыта. В сущности человеческий мозг есть сумма прошлого опыта – и таковым остается после того, как тот или иной опыт давно стал достоянием истории. А это означает, что причина болезни и метод лечения могут быть совершенно несовместимы. Причина расстройства поведения может лежать в детском опыте, но излечить это расстройство невозможно путем устранения причины, так как сама причина уже давно не имеет места в жизни взрослого человека. Поэтому лекарство надо искать совсем в другом направлении. Как говорили ребята из отделения «Развитие»: «Пожар может возникнуть из-за спички, но уж когда огонь полыхает, его не потушишь, просто загасив спичку. Проблема уже не в спичке. Проблема – в огне».

Что же касается Бенсона, то он испытывал в течение двадцати четырех часов интенсивные стимуляции, порожденные имплантированным компьютером. Эти стимуляции оказали страшное воздействие на его мозг, породив новый опыт, новые ожидания, новые установки. В его мозг была как бы инкорпорирована новая среда. И очень скоро станет невозможно предсказать реакции его мозга. Потому что это уже был не прежний мозг Бенсона, а совершенно другой мозг, продукт его нового жизненного опыта.

В кабинет вошел Андерс.

– У нас все готово, – сказал он.

– Мы видели.

– Я поставил по два человека у каждого выхода из подвала, двоих у входа, двоих у запасного выхода из отделения «Скорой помощи» и по двое – у каждого из трех лифтов. На лечебных этажах людей я снял – не стоит создавать там панику.

Как предусмотрительно, подумала она, но ничего не сказала.

Андерс взглянул на часы.

– Без двадцати час. Ну а теперь кто-нибудь покажет мне главный компьютер?

– Он в подвале, – сказала Росс, кивнув в сторону главного здания. – Вон там.

– Вы не хотите меня туда проводить?

– Конечно! – Ей было все равно. Она уже не питала никаких иллюзий относительно своей способности как-то влиять на ход событий. Она поняла, что попала в неумолимый водоворот, куда вовлечены десятки людей, их поступков и решений… Чему быть, того не миновать.

Она пошла с Андерсом по коридору и вдруг вспомнила миссис Крейл. Странно: она не думала о миссис Крейл уже много лет. Эмили Крейл была ее первой пациенткой много лет назад. Она лежала в психиатрическом отделении. Эта пятидесятилетняя женщина была матерью взрослых детей. Она досаждала мужу. У нее была депрессия с суицидальными наклонностями. Джанет Росс взялась за эту пациентку с чувством личной ответственности за ее судьбу. Она была тогда молода и преисполнена энтузиазма и стала сражаться с фобиями миссис Крейл как генерал на войне: она мобилизовала все ресурсы, она разрабатывала стратегию, намечала планы предстоящих сражений. Она нянчилась с миссис Крейл после ее двух неудачных попыток самоубийства.

А потом она осознала, что существуют пределы ее энергии, умения и знаний. Состояние миссис Крейл не улучшалось, ее попытки самоубийства становились все изощреннее, и в конце концов ей удалось наложить на себя руки. К тому моменту Росс – на свое счастье – уже оставила всякую надежду помочь своей пациентке.

Как рассталась с надеждой помочь Бенсону.

Они уже дошли до конца коридора, как вдруг сзади из «Телекомпа» раздался крик Герхарда:

– Джанет! Джанет! Ты здесь?

Она вернулась в «Телекомп», за ней – и Андерс. На компьютерном пульте беспорядочно мигали сигнальные огни.

– Ты только посмотри! – Герхард указал на один из дисплеев.

ТЕКУЩАЯ ПРОГРАММА ЗАВЕРШЕНА ПРОГРАММА ИЗМЕНЕНА ВХОД 05 0402 01 00 ПРОГРАММА ИЗМЕНЕНА

– Главному компьютеру задали новую программу! – сказал Герхард.

– Ну и что?

– Но это не мы!

– А что за новая программа?

– Не знаю. Мы не давали команду на изменение.

Росс и Андерс смотрели на пульт.

НОВАЯ ПРОГРАММА ЗАДАНА

Далее ничего не последовало. На экране больше ничего не появилось.

– Что это значит? – спросил Андерс.

– Не знаю, – ответил Герхард. – Возможно, нас опережает какой-нибудь параллельный терминал, но это вряд ли возможно. Мы задали нашему терминалу приоритетное программирование на ближайшее время. Так что мы являемся единственным субъектом ввода изменений в программы.

На дисплее вспыхнули новые строчки:

НОВАЯ ПРОГРАММА: НЕИСПРАВНОСТЬ В МАШИНЕ ВСЕ ПРОГРАММЫ ЗАВЕРШЕНЫ ЗАВЕРШЕНЫ ЗАВЕРШЕНЫ ЗАВЕРШЕНЫ ЗАВЕРШЕНЫ ЗАВЕРШЕНЫ

– Что-о-о? – Герхард начал нажимать клавиши на пульте, но скоро бросил это занятие. – Компьютер не воспринимает никаких команд.

– Почему?

– Видимо, что-то случилось с главным компьютером в подвале.

Росс взглянула на Андерса.

– Пойдемте, покажите мне этот компьютер, – сказал полицейский.

И тут один из экранов погас. Все лампочки на пульте потухли. На экране появилась светящаяся точка. Потом погас второй дисплей, за ним и третий. Принтер перестал стрекотать.

– Компьютер сам себя отключил, – сказал Герхард.

– Может быть, ему в этом помогли, – предположил Андерс.

Они с Росс пошли к лифту.

***

Вечер был прохладный и влажный. Они торопливо шагали через парковку к главному зданию. Андерс проверял на ходу свой револьвер, пытаясь рассмотреть обойму при свете фонарей.

– Я вот о чем хочу вас предупредить, – сказала Росс. – Вам не следует угрожать ему револьвером. У него будет неадекватная реакция.

– Потому что он – машина? – улыбнулся Андерс.

– Он просто никак не отреагирует. Если у него сейчас припадок, он просто его не увидит, не поймет, что это такое. Словом, не отреагирует на револьвер должным образом.

Они вошли в здание через ярко освещенный главный вход и прошли к лифтам в глубине первого этажа.

– Где у него расположен ядерный блок? – спросил Андерс.

– Под кожей у правого плеча.

– Где именно?