Текст книги "Потаенный свет"

Автор книги: Майкл Коннелли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

7

Корабли тонут не столько от болтанки, сколько от болтовни. Версия, которую четыре года назад выдвинули и разрабатывали Кросс и Дорси, была нехитрая. По их убеждению Анджелла Бентон в силу служебных обязанностей знала о двух миллионах, которые должны быть доставлены на место съемки фильма, и случайно проговорилась или намеренно сообщила об этом преступникам. Ее болтливость повлекла за собой ограбление, а следовательно, и собственную гибель. Бентон могла стать важным свидетелем, и преступники решили ее убрать, чтобы замести следы. Поскольку женщину убили за четыре дня до ограбления, двое сыщиков посчитали, будто она оказалась связанной с преступниками помимо своей воли. Тем не менее она была виновницей утечки информации, позволившей совершить ограбление, и подлежала устранению, прежде чем она поняла, что натворила. Причем подлежала устранению таким способом, который не возбудил бы подозрений в связи с готовящейся перевозкой большой суммы наличности. Значит, психосексуальные приметы преступления – порванная одежда, следы мастурбации – всего лишь ширма.

И наоборот, если бы Анджелла Бентон была сознательной участницей преступного замысла, то бандиты, по расчетам Кросса и Дорси, убили бы ее после ограбления.

Лоутон Кросс изложил мне эту версию, когда я впервые приехал к нему, и она показалась убедительной. Я и сам действовал бы в том же направлении, если бы мне позволили продолжить расследование. Однако в итоге данная версия ни к чему не привела. Кросс и Дорси всесторонне прощупали известные факты, но ключика к делу не подобрали. Потратив полных пять месяцев, они узнали привычки и распорядок дня Анджеллы Бентон, изучили ее кредитную карточку, банковский счет и квитанции об оплате телефонных разговоров. Опросили родных, знакомых и сотрудников Анджеллы Бентон, некоторых по два раза. Они неделю проторчали в Колумбусе и столько же на киностудии «Эйдолон», где им выделили отдельную комнату для допросов. Дорси даже смотался в Финикс в погоне за пресловутой стодолларовой банкнотой. Никаких результатов.

Как это часто бывает при расследовании дел об убийстве, Кросс и Дорси накопили массу сведений, но им не хватало одного, которое указывало бы на личность убийцы. Кончилось тем, что они выяснили, с кем спала жертва в колледже, но не докопались до того, где она провела последний в своей жизни вечер. Они узнали, что на ужин Анджелла Бентон взяла мексиканские блюда – в ее пищеводе нашли следы тортилий и фасоли, – но в каком из тысячи подобных заведений она ужинала, осталось неизвестным.

Прошло полгода, но никакой связи между гибелью Бентон и ограблением на Сельма-авеню установлено не было – разве если не считать за таковую факт, что она служила в кинокомпании, которая снимала фильм, где фигурировали большие «живые» деньги.

Угробив полгода, Кросс и Дорси уперлись в глухую стену. По части доказательств они располагали сорока шестью пустыми гильзами, собранными на месте перестрелки, следами крови на брошенном грабителями фургоне и следами спермы на теле убитой. Это верные улики. Данные баллистической и генной экспертиз уличили бы подозреваемого на сто процентов, если только он не в состоянии нанять Джонни Кокрана. Но имеющиеся доказательства были как глазировка на торте, они помогли бы, например, установить принадлежность оружия задержанному подозреваемому, но не задержать подозреваемого. За полгода два детектива подготовили глазировку, но торта не было.

Полгода – критический срок, тут надо подводить итоги и делать трудный выбор. На одной чаше весов – вероятность раскрытия преступления, на другой – крайняя нужда в дополнительной паре сыщиков, которые могли бы помочь отделу нести тяжесть новых и новых дел. Их начальник принял соломоново решение: они незамедлительно подключаются к общей работе, хотя за ними сохраняется право заниматься делом Анджеллы Бентон, когда и если эта общая работа позволяет, что случалось крайне редко. Кросс охотно в этом признался. Эпизодическое расследование дела продолжал один Дорси, а Кросс выполнял другие задания.

После нападения на них в заведении «У Ната» вопрос приобрел сугубо академический интерес. Дело Бентон попало в категорию НО – не раскрытых, но открытых. Ни один сыщик не любит копаться в залежавшихся делах, ворошить груды бумаг и доказывать, что его коллеги ошибались или заблуждались, а то и вовсе ленились или показали свою некомпетентность. Возможного охотника отпугнула бы и мрачная тень, повисшая над делом. Полицейские – народ суеверный. Судьба Джека Дорси и Лоутона Кросса – один мертв, другой прикован к инвалидной коляске – у кого хочешь отобьет желание ввязываться. Нет, никто, решительно никто, не станет заниматься Анджеллой Бентон.

Никто, кроме меня. Лица неофициального.

Сейчас, через четыре года, мне ничего не остается, как поверить, что Кросс и Дорси хорошо поработали и в отношении гибели Анджеллы Бентли, и в отношении налета на съемочную площадку. Идти по исхоженному ими пути не имело смысла. Вот почему я напросился на свидание с Тейлором. Моя идея состояла в том, что я признаю расследование своих коллег если не исчерпывающим, то достаточно тщательным и подхожу к делу с иной стороны. Дорси и Кросс не нашли связи между убийством женщины и ограблением, потому что связи не было. Устранение Анджеллы Бентон являлось частью плана направить следствие по ложному пути. Теперь я располагал списком из девяти фамилий, который я вынес из «трехмильной поездки» с Александром Тейлором. Все они так или иначе связаны с предстоящими съемками эпизодов с деньгами. Эти люди, по его мнению, знали, кто и когда привезет сумки с наличностью на Сельма-авеню. Отсюда я и начну.

А мне, фигурально выражаясь, был послан крученый мяч – то, что сказал Кросс о записанных номерах некоторых банкнот и что по крайней мере один из них ошибочен. Большего Кросс не знал, ведь номерами занимался Дорси, а он мертв. Вдобавок Киз Райдер туманно намекала, будто за дело взялись люди, «которые не церемонятся». События обрастали необычными обстоятельствами. Впервые за последние годы я почувствовал, что во мне что-то шевельнулось. Меня потянуло во тьму, которую когда-то я так хорошо знал.

8

От Кросса я поехал в Голливуд, в ресторан «Массо». Время ленча давно прошло. Порция мартини для пробуждения аппетита, пирог с жареным цыпленком, шпинат со сметаной – хорошая еда, но и она не дала мне забыть о состоянии Лоутона Кросса. Я попросил принести еще мартини и попытался подумать о другом.

Я не был в «Массо» с той прощальной вечеринки и скучал по этому уютному заведению.

Я уже кончил есть и, наклонившись над столом, делал кое-какие заметки, когда услышал неподалеку знакомый голос. Неизвестный мне мужчина вел к столику капитана Левэлли. Капитан Левэлли была начальником голливудского отделения, которое помещалось в нескольких кварталах отсюда. Через три дня после того, как я вернул полицейский значок и «вышел на волю», она позвонила мне и спросила, не передумал ли я. Капитан почти убедила меня остаться, но я решительно сказал «нет». Я попросил ее переслать мне мои документы. На прощальной вечеринке она отсутствовала, и с тех пор мы не виделись.

Левэлли сидела в кабинке со своим спутником довольно далеко и спиной ко мне. Разговора их я, естественно, не слышал. Не допив вторую порцию мартини, я вышел через боковую дверь, рассчитался со служителем на парковке и сел в свой «мерседес-бенц». Машина была единственной роскошью, которую я позволил себе после отставки. «П-55» означало «Пропащие 55 тысяч», ведь именно столько я заплатил за нее, купив у одного человека, переезжавшего во Флориду. Этот автомобиль считался спортивно-скоростным. Но меня привлекли не высокая скорость и не малый пробег. Я остановил свой выбор на нем, потому что он был черного цвета и не сильно выделялся. Каждая пятая машина в Лос-Анджелесе была «мерседесом», и каждый пятый «мерседес» – черного цвета. Мне кажется, я знал, куда поеду, задолго до того, как отправился в путь. Приобрел машину, которая понадобится мне только через восемь месяцев в качестве средства передвижения частного сыщика. Быстрая, удобная, маневренная, с затемненными тонированными стеклами.

К «мерседесам» надо привыкнуть – как в смысле удобств, так и в смысле ухода и текущего ремонта. У меня уже дважды посреди дороги заканчивался бензин. Это было одним из тех маленьких неудобств, которые возникают, когда снимаешь полицейский значок. Несколько лет я числился детективом первой категории. Должность давала право пользоваться служебным автомобилем в личных целях – фордовской «краун-викторией», полицейской машиной-перехватчиком, тяжелой, как танк, с мощной подвеской, моющимися сиденьями из синтетической кожи и бензобаком повышенной вместимости. На работе у меня никогда не кончался бензин. Машину регулярно заправляли ребята из гаража. Став рядовым налогоплательщиком, мне пришлось самому следить за уровнем топлива. Иначе буду загорать на обочине.

Я достал мобильный телефон, которым пользовался на службе. Сейчас он мне практически не нужен, но я сохранил его на случай, если кто-нибудь из отделения позвонит и попросит совета по трудному делу. Четыре месяца я регулярно заряжал телефон и держал включенным. Ни одного звонка не поступило, и я забыл о мобильнике. Но когда у меня на пустынной дороге вторично закончился бензин, я воткнул телефон в зарядное устройство на приборной панели и оставил там, чтобы при надобности позвонить.

Теперь такая надобность появилась, правда, иного рода. Я набрал городскую справочную и узнал телефон лос-анджелесского филиала Федерального бюро расследований. Потом позвонил по данному мне номеру и попросил соединить с кем-нибудь из руководителей группы, которая работает с банками. Я рассудил, что звонившая Дорси женщина-агент служит в подразделении, расследующем ограбление банков. Как правило, оно имело дело с фальшивыми деньгами и мечеными банкнотами.

Меня соединили. Трубку взял человек и произнес:

– Нуньес.

– Агент Нуньес?

– Да. Чем могу быть полезен?

Я знал, что разговаривать с фэбээровцем следует иначе, чем с секретарем киномагната. С этим Нуньесом приходится быть по возможности откровенным.

– Меня зовут Гарри Босх. Я около тридцати лет прослужил в ПУЛА, недавно вышел в отставку и…

– Замечательно, – коротко промолвил он. – Чем могу быть полезен?

– Четыре года назад я расследовал дело об убийстве, которое было связано с кражей крупной суммы наличности…

– Какое дело?

– Название вам никто не скажет, но я говорю об убийстве Анджеллы Бентон. Ее убили за несколько дней до ограбления, которое произошло на одной съемочной площадке в Голливуде.

Происшествие тогда наделало много шума. Похитителям удалось скрыться с двумя миллионами долларов. Номера и серии восьмисот стодолларовых банкнот были в банке записаны.

– Я помню. Мы это дело не расследуем. Не имели к нему…

– Мне известно. Я хочу сообщить, что занимаюсь этим делом.

– Ну и занимайтесь. От нас-то вы чего хотите?

– Через несколько месяцев после событий ваш сотрудник сообщил в ПУЛА о странности записанных в номерах банкнот. Получили полный их список, мы его повсюду тогда рассылали.

– Какая странность?

– Агент сказала, что в списке есть опечатка, в одном из номеров переставлены цифры или что-то подобное. Но я звоню по другому поводу. Она пояснила, что разрабатывает компьютерную программу, позволяющую сопоставлять и перепроверять данные аналогичных случаев. Она собирала помеченные номера не в порядке служебного задания, а по собственной инициативе. Вам это ничего не говорит? Не событие, а этот ваш агент, который разрабатывал программу? Женщина.

– А вам это зачем?

– Я хотел бы побеседовать с ней, если возможно. Но не знаю ее фамилии. Она не со мной общалась.

– Поговорить? О чем? Вы же упомянули, что ушли в отставку.

Я понимал, что собеседник рано или поздно доберется до моего уязвимого места. У меня ни положения, ни веса. Человек либо имеет полицейский значок, который открывает перед ним все двери, либо нет. Я не имел.

– Как вам сказать, агент Нуньес. Некоторые дела не забываются. Я пытаюсь все-таки раскрыть его. Раз никто не берется, дай, думаю, я попробую. Вы же знаете, как это случается.

– Не знаю, я в отставке не был, – отрезал он и замолчал.

Уперся, как осел. Я чувствовал, как во мне поднимается волна неприязни к этому неизвестному человеку, пытавшемуся уравновесить количество дел с количеством рабочих рук и отпускаемых средств. Лос-Анджелес является мировой столицей банковских ограблений. Три налета в день – такова норма, и местное ФБР должно реагировать на каждый.

– Послушайте, приятель, я не стану тратить ваше время. Если не хотите помочь, так и ответьте. Вы должны знать, о ком я говорю.

– Я знаю.

Оставался еще один, последний заход, я придерживал его до конца, поскольку не собирался распространяться о том, что делаю. Однако посещение Киз Райдер показывало, что, где надо, об этом уже знают.

– Слушайте, вы, наверное, желаете, чтобы кто-нибудь подтвердил, что я – это я. Голливудское отделение ПУЛА подойдет для удостоверения моей личности? Позвоните лейтенанту Биллетс, она может поручиться за меня. Хотя о моем деле ей ничего не известно. Думает, что я дремлю в гамаке.

– Хорошо, я так и поступлю. Позвоните мне через десять минут.

– Ладно.

Я выключил мобильник и засек время. Было почти три часа дня. Я тронулся в восточном направлении и включил радио. Какофония, доносившаяся из приемника, мне не понравилась, и я его выключил. Через десять минут я подъехал к краю тротуара и остановился напротив дома для престарелых «Великолепный возраст». Взял в руки мобильник, чтобы набрать номер Нуньеса, но он зазвонил.

– Гарри Босх слушает.

– Гарри, это Джерри.

Джерри Эдгар! Сначала Киз Райдер, теперь вот он. Словно домой прибыл на недельную побывку.

– Джерри, как ты там?

– Да я ничего. А твоя вольная жизнь как?

– Отдыхаю.

– Что-то не похоже, чтобы ты загорал на солнышке…

Он прав. «Великолепный возраст» находился всего в нескольких метрах от голливудской скоростной магистрали, и здесь всегда стоял сизый туман от выхлопов. Квентин Маккинзи рассказывал, что администрация селит глуховатых клиентов на западной стороне, где шум от шоссе.

– Не люблю загорать. Ты чего звонишь? Только не вздумай говорить, что я тебе по делу понадобился. После восьми месяцев молчания.

– Мне тут один человек позвонил. Насчет тебя спрашивал.

– Из ФБР? Его, случайно, не Нуньесом зовут?

– Да. Зачем ты ему – не сообщил. Ты за новую работу принимаешься?

– Пока только подумываю.

– Лицензию частника имеешь?

– Ага, взял на всякий случай полгода назад. Где-то в ящике валяется… Ты что Нуньесу сказал? Надеюсь, рекомендовал меня как человека необыкновенно мужественного и высоких моральных качеств?

– Держи карман шире. Я ему всю правду-матку про тебя выложил. На Гарри Босхе где сядешь, там и слезешь. И палец ему в рот не клади.

Я слышал смешок в его голосе.

– Спасибо, дружище. Ты настоящий друг.

– Не хочешь рассказать, что ты там затеял?

Я не хотел. Я доверял Эдгару, но всегда придерживался принципа: чем меньше знают о том, что делаю, тем лучше.

– В другой раз, – помолчав, ответил я. – Сейчас мне пора двигать. На встречу опаздываю. Может, посидим как-нибудь за ленчем? Давай в ближайшие дни. Я тебе поведаю, какая замечательная жизнь у нас, пенсионеров.

Я едва сдерживал смех. Приглашение подействовало, как я и рассчитывал. Эдгар согласился. Да, обязательно, в ближайшие дни. Только он предварительно позвонит. По опыту знаю, как трудно назначать свидания, когда приходится возиться со жмуриками. «Будем держать связь», – сказал он напоследок, и наша беседа закончилась. Мне было приятно, что он не держит на меня зла, как Киз Райдер, за мой внезапный уход.

Я набрал номер ФБР и попросил соединить с Нуньесом.

– Удалось связаться с голливудским отделением?

– Удалось, но лейтенанта Биллете не оказалось на месте. Говорил с вашим прежним напарником.

– С Райдер?

– Нет, с Эдгаром.

– А-а, Джерри… Как он поживает?

– Не интересовался. Уверен, вы сами спросили, когда он позвонил.

– Не понял.

Он-таки обвел меня вокруг пальца.

– Не морочьте мне голову, Босх. Эдгар сказал, что обязан позвонить вам и сообщить, что о вас наводят справки. Я, разумеется, не возражал, но попросил ваш телефон, чтобы убедиться, что действительно имею дело с Гарри Босхом, а не с кем-либо еще. Телефон он дал, и я позвонил вам несколько минут назад, но было занято. Вы, конечно, с Эдгаром разговаривали. Так что не валяйте дурака.

Нуньес не только обвел меня вокруг пальца, но и загнал в угол. Я разозлился. Очевидно, действовал алкоголь или неприятное напоминание, что я посторонний.

– Нуньес, вы, конечно, величайший сыщик, у вас блестящие способности к логическим умозаключениям, но вы мне вот что скажите: эти свои способности вы в настоящем деле используете или лишь для того, чтобы тащить и не пущать?

– Я должен знать человека, с которым делюсь информацией. Неужели не понятно?

– Понятно, но мне понятно и то, что правоохранительные органы в этом городе так же эффективны, как система общественного транспорта.

– Напрасно горячитесь, Босх. Просто бросьте трубку.

Я огорченно покачал головой. Значит, я проиграл эту словесную стычку? Или он всю дорогу водил меня за нос?

– Вы упрекнули меня, что я валял дурака. Выходит, что вы валяете дурака, а не я. Или с самого начала решили, что ничего мне не ответите.

Он молчал.

– Разве я о многом прошу? Мне лишь фамилия нужна, Нуньес, лишь фамилия. Кому от этого вред?

Он молчал.

– Ну, хорошо. Вы знаете, о ком я говорю. Давайте сделаем так. Пойдите к ней и назовете мою фамилию и телефон. Пусть сама решает. Мне наплевать, что вы обо мне подумаете. Но вы должны это сделать из профессиональной солидарности.

Все. Это был мой последний козырь. Я молчал, ожидая его реакции.

– Знаете, Босх, я бы сказал ей, что вы ее разыскиваете. Сказал бы даже без звонка Эдгару, но агента, который вам нужен, здесь больше нет.

– Что значит «нет»? Где же она?

Я выпрямился на сиденье. Мой локоть ударил по рулю. Раздался резкий гудок. В памяти мелькнуло упоминание в газетах о какой-то женщине-агенте, но о чем шла речь, я не помнил.

– Нуньес, она погибла?

– Босх, хватит! Не люблю разговаривать по телефону с человеком, которого в глаза не видел. Если хотите, приезжайте к нам. Может, поговорим.

Часы на приборной панели показывали пять минут четвертого. Я посмотрел на вход в «Великолепный возраст».

– В четыре вас устроит? – спросил я.

– Мы будем ждать.

Я выключил телефон и долго сидел неподвижно. Я не захватил записную книжку, и телефонные номера, которые всегда помнил наизусть, за эти восемь месяцев смыло, будто они были написаны на песке. Включив мобильник, я набрал справочную и спросил телефон отдела новостей в «Лос-Анджелес таймс». Там меня соединили с Кейшей Расселл. Она узнала меня, словно я и не уходил из полиции. У нас с ней сложились добрые отношения. Я много лет снабжал ее конфиденциальной информацией, а она помогала мне по редакционной справочной восстановить те или иные события прошлого.

– Гарри Босх?! – воскликнула она. – Как ты?

Я заметил, что у нее пропал приятный ямайский акцент. Интересно, она сознательно избавилась от него или он исчез в результате десятилетней переплавки в котле американизма?

– Нормально. А ты все уголовную хронику пишешь?

– Само собой. Есть вещи, которые не меняются.

Однажды Кейша Расселл призналась, что уголовная хроника – начальная ступень в журналистике, но бросить ее она не собирается. Освещение работы городского совета, или выборов, или торговли – жуткая скука по сравнению со статьями о жизни и смерти, о преступлениях и наказаниях. Она писала увлекательно, и ее материалы отличались полнотой и точностью. Расселл была хорошим репортером, настолько хорошим, что ее пригласили на мою прощальную вечеринку. Такой чести редко удостаиваются люди со стороны, тем более пишущие.

– Я думала, что и ты навсегда приписан к голливудскому отделению. Почти год миновал, а я все не могу поверить, что ты ушел. Знаешь, несколько месяцев назад я по привычке набрала твой номер в связи с одним происшествием. И вдруг слышу незнакомый голос. Пришлось положить трубку.

– Интересно, кто это был?

– Перкинс. Его из автоотдела перевели.

Отстал я от жизни. Не знал, кто занял мое место. Перкинс – неплохой человек, но как сыщик – так себе. Но этого я Расселл не сказал.

– Ну и о чем шухер, мэн?

Она иногда нарочито переходила на жаргон и подпускала акцент. Это означало, что пора говорить по делу.

– А ты не занята?

– Немного.

– Не хочу тебя беспокоить.

– Что ты, никакого беспокойства! Я тебя слушаю. Ты в частники подался, заказ получил?

– Нет, мне просто нужно кое-что разузнать. Но это не срочно. Позвоню в другой раз.

– Подожди!

– Чего?

– Не так уж я занята, чтобы не уделить несколько минут старому товарищу. О чем ты хотел разузнать?

– Помнишь, некоторое время назад пропала женщина, агент ФБР? Кажется, это случилось в Долине. Последний раз видели, как она ехала из…

– Это была Марта Гесслер.

Все встало на свои места. Я вспомнил.

– Точно, она! Что с ней произошло?

– Насколько мне известно, она до сих пор числится пропавшей без вести. Но многие считают, что Марта Гесслер погибла.

– В ближайшее время о ней ничего не было? Статей или иной информации?

– Нет. О ней только я написала, но вот уже года два, как не выдала ни строчки.

– Значит, она пропала два года назад?

– Скорее, три. Помню, я напечатала материал в годовщину ее исчезновения. Это была последняя публикация. Хорошо, что напомнил, спасибо. Надо опять вернуться к этой теме.

– Только подожди несколько дней, ладно?

– Сам решил покопать?

– Да. Правда, не уверен, связано ли это с Мартой Гесслер. Дай мне недельку.

– Ладно, если обещаешь потом обо всем рассказать мне.

– Обещаю, звони. А пока можешь подобрать мне вырезки? Любопытно почитать, что ты тогда писала о ней.

Я знал: журналистская братия по-прежнему называет газетными вырезками то, что сейчас закладывают в компьютер.

– Обязательно. У тебя факс или и-мейл?

Ни факса, ни электронной почты у меня не было.

– Нет, пошли обычной почтой.

Я слышал, как она рассмеялась.

– Гарри, какой же ты современный сыщик? Без современной техники далеко не уедешь. Очевидно, и кожаную куртку носишь?

– У меня есть мобильный телефон.

– И то хорошо для начала.

Я улыбнулся и продиктовал ей свой домашний адрес. Кейша сказала, что пошлет вырезки завтра с дневной почтой. Дал ей и номер мобильника, чтобы она могла позвонить на следующей неделе.

Мы попрощались. Я отключил телефон и сидел несколько минут, размышляя. Вовремя я поинтересовался Мартой Гесслер. Сам я ее не знал, но моя бывшая жена была с ней знакома. Много лет назад они вместе работали в лос-анджелесском филиале ФБР – в отделе, где расследовали ограбления банков. Об исчезновении Марты Гесслер газеты писали несколько дней, затем сообщения стали реже, а потом и вовсе пропали. Я и сам-то забыл о ней.

Я чувствовал, как колотится у меня сердце, и понимал, что это не из-за мартини. Возникало ощущение, что я вот-вот на что-то наткнусь. Как ребенок, который ничего не видит в темноте, но знает, что там кто-то есть.