Текст книги "Тропик ночи"

Автор книги: Майкл Грубер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 29 страниц)

День 34-й, Даноло

Привела Турму к себе, в мой маленький домик (бон), чтобы показать ей свои сокровища. На нее они не произвели особого впечатления. Она хотела знать, сама ли я сделала шариковые авторучки, фонарик, цветные карандаши, разные другие предметы и инструменты, и сразу поскучнела, когда я сказала, что нет, и попыталась объяснить ей, что такое поздний капитализм. Торговцы не пользуются особой популярностью у оло. Визит кончился плачевно, едва я показала ей без всякого умысла свой артефакт оло. Я увидела это свое приобретение в сумке и спросила Турму, что это такое. Видимо, идубде? Турма закричала, отпрянула и бросилась бежать к большому дому с такой поспешностью, словно за ней гнались все демоны ада.

Позже я поговорила с ней, но она наотрез отказалась ответить мне на вопрос, для чего предназначен этот амулет. Секли сделала мне выговор за то, что я показала его Турме: это самое худшее, что можно показать беременной женщине, – ч'андоултет, самый сильный амулет колдовства. Неужели я этого не знала? Я сказала, что знаю пока немногое.

Турма поет своему еще не рожденному ребенку и разговаривает с ним. У нее будет девочка, Турма это знает. Она надеется, что будет сефуне с этим ребенком. Такое иногда случается, и это великое знамение. Турма поет облакам и птицам, кустам и камням. Уверяет, будто они тоже ей поют. Неужели ты не слышишь, Гдездикамаи? Нет, я не слышу.

День 36-й, Даноло

Улуне сегодня в разговорчивом настроении, точнее сказать, он склонен к рассуждениям, но нередко изъясняется афоризмами или просто загадками.

Его взгляд на время. Каждый миг времени находится во власти невидимого мира, м'доли, существующего вне обычного времени и пространства. Ифа – хранитель времени, вот почему мы обращаемся к нему за предсказаниями, но он также и хранитель прошлого. А почему прошлое надо охранять? – задает вопрос неофит в моем лице. Улуне смотрит на меня с огорчением во взоре. Потому что оно может быть изменено. Однако это адонбана. Действие, которое причиняет миру страдания, переводит он. Причина наших странствий. Как я понимаю из дальнейшего, это и причина переселения оло из Ифе, великолепного Ифе, в это место, Даноло, что можно перевести словами «где люди должны остаться». Я загораюсь, полагая, что вот сейчас он изложит мне величайшую тайну, но Улуне этого не делает. Просто сказал, что сообщит мне обо всем, когда я буду в этом нуждаться. А как мне узнать, что я в этом нуждаюсь? Ты это узнаешь, заявил он и больше ничего не добавил.

Я спросила, как можно изменить прошлое. Оно свершилось, и все. Разве что в собственной памяти можно его изменить. Улуне осторожно постукивает пальцами меня по лбу. Жанна, Жанна, как же ты не можешь понять? Следует небольшой курс онтологии оло – философии их бытия. Реален только м'арун, потусторонний мир. Здешний мир, м'фа, – всего лишь видимость, тени, игра. Философия Платона в Африке! Но это подарок ориша. Они позволяют нам, чародеям, играть с ним, как отец позволяет маленькому сыну играть со своим копьем или луком. Но не пользоваться ими. Не ломать их. Мы должны соблюдать дебентчуайе. Новое слово, оно значит «гармоническая связь». Именно благодаря ей и существуют вещи? А что происходит, если чародей этого не соблюдает? Тогда приходит ориша, говорит Улуне. Я возразила, что ориша приходят постоянно. Ифа является в качестве оракула, Эшу приходит, чтобы отворить ворота, ориша вселяются в своих медиумов во время церемоний йоруба… Нет-нет, говорит он, я имею в виду, что ориша приходит сам, не дух его, как в церемониях йоруба и сонгаи. Истинный ориша. А что происходит потом? – спрашиваю я. Он пожимает плечами. Это зависит от обстоятельств. Несчастье. Великое проклятие. Я спрашиваю, видел ли он сам такое когда-нибудь. Однажды, ответил он, очень давно. И не хочу увидеть снова.

Глава двадцать седьмая

Они сидели в отделе убийств за письменным столом Барлоу. Паз изложил Барлоу всю историю с самого начала, опустив сверхъестественные подробности или смягчив их и переведя в рациональный план. Барлоу посидел молча, переваривая услышанное, а Паз тем временем испытывал знакомое и неприятное чувство неуверенности.

– Ты больше никому не рассказывал об этом, Джимми?

– Никому, счел за лучшее рассказать первым долгом тебе.

– Хорошо, – раздумчиво произнес Барлоу. – Давай посмотрим, верно ли я тебя понял. Здесь у нас находится под замком леди, которая выдавала себя за Тьюи, но на самом деле она Джейн Доу. Она замужем за Де Уиттом Муром, знаменитым писателем, а он находится в нашем городе и участвует в постановке своей пьесы в театре «Гроув», но в то же время занимается этими убийствами, поскольку он к тому же африканский колдун-лекарь, и убийства плюс каннибализм и есть для него самое важное. Есть предположения, что он наделен необычными способностями, у него имеется шайка соучастников и некий наркотический африканский порошок, при помощи которого он одурманивает свои жертвы и тех, кто эти жертвы охраняет. Это он убил Мэри Доу два года назад, хоть мы и установили, что у него вроде бы неопровержимое алиби. Итак, опять эти африканские порошки. Я ничего не упустил?

– Но ты этому не веришь, так?

– Я бы не сказал. Я верю, что ты заполучил настоящую Джейн Доу и что этот тип Мур – убийца. Это хорошо. Что касается прочего… оно весьма невероятно.

– Невероятно? Некоторое время назад не ты ли утверждал, будто сам Сатана сорвался с цепи в округе Дэйд?

– Что он сорвался с цепи, нет никакого сомнения, – ответил Барлоу, нимало не уязвленный. – Но это не тот факт, который я мог бы предложить вниманию прокурора штата. Предоставим кесарю кесарево, изложив начальству объективные свидетельства и ту версию, которую они должны проглотить, а не выплюнуть. Но твоя барышня не кажется мне надежным свидетелем.

– Так поговори с ней сам! Проверь свои предположения. Замешана она в преступлениях или нет, она все еще защищает его в связи со всей этой знахарской колдовской чепухой. – Паз невесело рассмеялся. – Помешанная? Давай я приведу к тебе эту помешанную.

Джейн Доу перевели из камеры предварительного заключения в комнату для допросов. Паз наблюдал за тем, как Барлоу разговаривает с ней в своей обычной спокойной и эффективной манере. Ни единого саркастического замечания, ни малейшей демонстрации собственного превосходства, просто два человека беседуют. Магнитофон включен, ведется запись. Паз наблюдал это много раз, и его выводило из себя, что сам он так не умеет и вечно старается дать подозреваемому понять, будто он, Паз, важная птица и его не обведешь вокруг пальца. Он знал, что это глупо, но не мог справиться с собой и грыз себя, называя плохим полицейским, которому никогда не добиться доверия подозреваемого и не распутать дело.

История, которую Джейн рассказывала, была в точности та же самая, какую Джимми слышал от нее, однако более подробная и более связно изложенная. Барлоу спрашивал ее, где она была в те ночи, когда происходили убийства. У Джейн не существовало алиби в случае с убийствами Уоллес и Варгас; что касается убийства Эйлис Пауэре в «Милано», Джейн сказала, что была в тот вечер на бембе.

– Повторите, пожалуйста.

– Бембе – это ритуал сантерии, – объяснила Доу. – Люди танцуют, и к ним нисходят ориша, это духи, они временно вселяются в людей и делают предсказания, дают советы.

– И вы получили совет от этих духов, мэм?

– Да. Мне было сказано, что, прежде чем закрыть дверь, надо открыть ее. И что я должна привезти отцу желтую птичку. Мне дан был совет уехать по воде.

– Это воистину интересно. И что вы намерены предпринять?

– Пока не знаю. Ифа нередко говорит загадочно. Вполне понятен только совет о поездке по воде.

– По воде, хм? Почему же вы не последовали совету?

Паз заметил, что Барлоу доволен собой. И что самое примечательное, довольна была и женщина. Выражение ее лица просветлело, поэтому Паз пригляделся к ней с уже большим интересом. Такое худое, с выступающими костями лицо вряд ли могло бы появиться на обложке журнала, но ей все же стоило бы заняться своей наружностью и одеждой; у нее, видимо, нет вкуса. Паз предпочитал женщин со вкусом. И стилем. А у этой не прическа, а настоящее стихийное бедствие.

Доу сказала:

– У меня нет судна. К тому же сначала я должна найти нескольких друзей и должна остановить своего мужа. Я чувствую себя обязанной сделать это.

– Ясно, – произнес Барлоу. – Итак, вы сообщите нам некоторые имена, и мы их проверим. Ну а насчет друзей… вы имеете в виду шайку, о которой говорил здесь детектив Паз, то есть сообщников вашего мужа?

Джейн бросила на Джимми быстрый взгляд.

– Нет, я имела в виду магических друзей. Никакой шайки не существует. Это фикция, продиктованная детективу Пазу его воображением. Мой муж проделывает все это сам.

– Вы могли бы объяснить, каким образом?

Она готова была это сделать. И снова посыпалось: тысячелетняя история, различные растения, шишковидная железа, меланоциты… Барлоу некоторое время слушал молча, потом магнитофон мягко щелкнул, и запись прекратилась.

– Вы имеете представление, ради чего все это, мэм?

– Что именно?

– Почему он делает это?

– Но объяснила: нейролептические субстанции в извлеченных из тела органах…

– Не надо, это я усвоил. Он хочет получить дополнительные, ускоряющие процесс средства для своего колдовства. Я хочу понять, для чего ему это нужно. Что он намерен делать, когда получит эти средства?

– Я не знаю. Не имею представления, каким он стал теперь. Может, он воображает себя мстителем белой Америке за Африку. Хочет показать, что существует черная технология уничтожения, более сильная, нежели технология того же типа у нас. Что-нибудь в этом роде. Он исключительно жестокий человек.

– Полагаю, что так, – сказал Барлоу. – И эту идею он вывез из Африки?

– В Африке он научился способам действия. Быть может, у него всегда была в голове эта идея. Нет, это неправда. Он хотел быть замеченным, реально замеченным как личность, именно он как таковой, а не как личность с добавлением определения «черный», как пишут в разных анкетах. Не как черный поэт, черный драматург, черный муж богатой белой женщины. Он чувствовал, что никогда не добьется своей цели, и это приводило его в бешенство. Тогда он вбил себе в голову, что расе, черной расе разумеется, необходим свой Гитлер, без этого белые люди никогда не станут принимать черных всерьез. И Африка, куда мы поехали, и то, чему он научился там, я думаю, изменили его кардинально. То скверное и злое, что пряталось в глубинах души, возобладало и поглотило все остальное, даже о роли Гитлера он позабыл. Такое случается. Возможно, такое произошло и с Гитлером. Один мой друг имел обыкновение говорить, что вступать в контакт с миром магии, не имея стойкой, очень цельной нравственной основы, – значит подвергать себя самой грозной опасности, какую только можно себе представить. А Уитт ее не имел.

– Ничего себе история, Джейн, – после долгой паузы проговорил Барлоу.

– Расскажите нам о вашей сестре, – вдруг заговорил Паз; Барлоу поглядел на него вопросительно, но Джимми было плевать на это. Он был зол – и не только на убийцу.

Джейн Доу попросила воды; Барлоу вышел и принес воду в большой пластмассовой чашке. Джейн выпила ее медленно, большими глотками и начала рассказывать:

– В Африке я заболела. Кончилось это больницей католической миссии в Бамако. Я долго была без сознания, при смерти, и кто-то из окружающих связался с моим братом. Он приехал за мной и отвез в Лонг-Айленд, родные поместили меня в клинику. Я этого не помню. Врачи не обнаружили у меня никакой патологии, но кажется, я утратила способность усваивать пищу. Уитт появился примерно через месяц, выглядел как обычно и был очень мил. К этому времени мне уже стало лучше. В моей болезни прежде всего был повинен он… ради забавы хотел наказать меня за… что-то… потом помог мне. Я ничего не говорила родным об этом и о том, что произошло. Это трудно описать или объяснить, но… когда я вернулась в Сайоннет, Африка стала казаться мне длинным дурным сном. Я считаю, что была тогда не совсем в здравом уме. Твердила себе, что слишком долго проболела. Я хотела, чтобы ничего этого не произошло, и в конце концов убедила себя, что этого на самом деле и не было. А он обладал теперь некоей силой… аурой, наводящей страх. Чувствуешь себя птицей, которую гипнотизирует змея. Я видела сны. Он действовал на меня через мои сновидения. – Джейн издала звук, похожий на всхлип и, скорее всего, предвещающий истерический припадок, но подавила импульс. – Это звучит нелепо, безумно. Во всяком случае, я ничего не натворила. Но настал день, когда он убил Мэри и ее ребенка. Думаю, ради того, чтобы показать мне свою силу и причинить страдания нашей семье, хотя все мои родные относились к нему очень по-доброму. А я боялась, что он убьет их всех. И чтобы спасти их, я увела «Ястреба» и убила себя.

– Но вы не убили себя, – заметил Паз.

– Не убила? Мне кажется, что убила. Я решила превратиться в Долорес, ведь из-за путаницы в Бамако у меня оказались все ее документы. Я взяла их с собой в таком жестяном ящичке, в нем были и некоторые другие вещи. Я все подготовила к взрыву яхты: вылила на днище все дизельное топливо, испортила регулятор подачи газа на баллоне с бутаном, подсоединенном к плите на камбузе. И не смогла этого сделать. Я хотела жить, чтобы… даже не знаю… чтобы свидетельствовать против него. Я чувствовала, что мне рано уходить из жизни, Ифа ждет, чтобы я исполнила его волю. У меня был пистолет. Я собиралась поджечь все это и застрелиться, но не сделала этого. У нас на борту была надувная лодка. Я надула ее, заливаясь слезами, как маленький ребенок. Потом я подготовила яхту к взрыву. Воспользовалась кухонным таймером, подсоединив к нему два проводка от стартера, закрепила их клейкой лентой, открыла газовый вентиль, установила таймер на срок в полчаса, заперла каюту и спустилась в надувную лодку. Высадилась на берег возле Бриджпорта, оттолкнула лодку от берега и поплелась в Дампстер. В это время яхта взорвалась и загорелась. Я не оглянулась. Пешком вошла в город, сняла комнату в мотеле под именем Долорес. На мне были большие солнечные очки и шляпа с большими полями. Впрочем, мотель был не из тех, где обращают внимание на вашу физиономию. Купила краску, изменила цвет волос, сунула за щеки ватные тампоны. Потом я купила дешевую подержанную машину у вьетнамских дилеров.

– А как с деньгами? – спросил Паз. – С ваших счетов вы ничего не снимали. Это проверено.

– Папа всегда держал пару тысяч в рундуке на яхте – на всякий случай, если деньги понадобятся где-нибудь в иностранном порту. Я уехала в Майами и обзавелась хозяйством.

– Вы думали, он станет разыскивать вас? – спросил Барлоу.

– Да. Он кое-что говорил перед тем… как убил Мэри. Полагаю, хотел вовлечь меня в свои дела. Он считает, что мы принадлежим друг другу. Хочет, чтобы я любовалась его делами и восхищалась им. Я говорю так, ибо понимаю, какой он и на что способен. А вы, парни, не понимаете. – Она взглянула на Паза. – Поймите, что вы не в силах остановить его. Вы считаете, будто можете, так как в глубине души расцениваете то, о чем я говорю, как безумные бредни. И думаете, будто пистолеты, наручники, тюремные камеры и так далее сделают свое дело. Но это не так.

– Ясно, – сказал Барлоу. – Ну и что же вы нам советуете предпринять? Делать перед ним пассы?

Она что-то пробормотала, и тут взорвался Джимми:

– Говорите же? Какое средство? Святая вода?

– Джиладоул.

– Это еще что за чертовщина? – прорычал Паз и увидел, как Барлоу поджал губы.

В дверь постучали, и в комнату влетела взбудораженная женщина-полицейский; она объявила, что прибыл адвокат миссис Доу и требует немедленной встречи с ней, а капитан Мендес в свою очередь хочет видеть обоих детективов – и тоже немедленно. Оба детектива посмотрели друг на друга. Паз пробурчал что-то себе под нос и, громко топая, вышел. Барлоу выключил магнитофон из сети, взял его с собой и тоже удалился, оставив задержанную наедине с женщиной-полицейским.

Мендес выглядел отнюдь не блестяще. Паз решил, что начальник находится почти в полной прострации и дрожит от страха. Мендес обычно имел очень аккуратный и даже элегантный вид – этакий хладнокровный манипулятор, распоряжающийся людьми и обстоятельствами по своей воле. Сейчас узел галстука сполз ему на грудь, две верхние пуговицы шелковой рубашки были расстегнуты, а где-то на уровне брючного ремня на этой рубашке темнело пятно от кофе. Пепельница на письменном столе была полна окурков сигарет и сигар. Паз и Барлоу сели, но Мендес продолжал мерить шагами пол. Зажужжал зуммер телефона, однако капитан и не подумал поднять трубку.

– Мэру позвонили из офиса губернатора по поводу этой суки, которую вы задержали, – начал Мендес. – Этой богатой суки. Вы знали, черт ее дери, кто она такая? Проклятый архиепископ тоже влез в это дело. Вы говорили с ее адвокатом?

– Нет, босс, парень только что приехал, и потом…

– Это она совершила преступление? У вас есть доказательства ее вины?

– Нет, – ответил Барлоу, – и еще раз нет. Она утверждает, что все преступления совершил ее муж. Уитт Мур.

Мендес перестал ходить.

– Это сделал он?

– Если она не окончательно спятила, получается, похоже на то. Проблема в том, что нет никаких вещественных улик, а на все время совершения преступлений у него есть безупречное алиби. И он не какая-нибудь вам шпана. Знаменитый черный писатель.

– Мне плевать на то, кто он такой. Мне нужен тот, кого я могу предъявить. Вы представляете, что там снаружи творится? Половина репортеров страны окружила здание. Это уже не местное преступление. Представлена вся сеть каналов телевидения. Они хотят знать, каким образом какой-то маньяк мог проникнуть в здание, охраняемое полицией, и располосовать женщину у нее в комнате, не разбудив женщину, спящую на соседней кровати. Я тоже хотел бы это знать. Мне предстоит спуститься к ним и говорить с ними. Я должен дать объяснения Хортону и мэру. И что я скажу? Что вы не детективы, а полное дерьмо? Это вы прикажете им сказать?

Мендес выпучил глаза, лицо у него побагровело.

– Он пользовался наркотиком, действующим на психику порошком из Африки, – сказал Паз.

Мендес уставился на него.

– Кто, Мур? Вам это известно?

– Это единственное объяснение, имеющее смысл, – соблюдая разумную осторожность, подтвердил свое заявление Джимми. – Он может одурманивать людей, временно погружать их в глубокий сон. Так он это и делает.

– Это теория, Арни. У нас нет прямых доказательств, – вставил свое слово Барлоу.

– В таком случае, так вас и этак, найдите их! Сфабрикуйте, в конце концов! Мне необходимо хоть что-то. Я не могу выйти к ним нагишом, помахивая пенисом! Схватите, задержите его. Возьмите любое количество людей себе в помощь, газовые маски, все, что угодно. Все! Идите.

Они встали. Паз спросил:

– А как быть с Джейн Доу?

Мендес махнул рукой.

– Отпустите ее! Мне вполне хватает архиепископа и прочей публики.

Они отправились назад в комнату для допросов. Барлоу шагал впереди, распрямив спину. Паз мог бы сказать, что его напарник зол, только неясно на кого: то ли на себя самого, то ли на Мендеса. В комнате Джейн Доу беседовала с крупным лысым мужчиной в очках в золотой оправе и отлично сшитом сером костюме. Ясно, это адвокат Томас П. Финнеган. Он сообщил, что на сегодняшний день миссис Доу закончила давать показания.

– Я так не думаю, – сказал Паз. Он не хотел отпускать эту женщину. – Миссис Доу обладает чрезвычайно ценной информацией по исключительно важному делу о серийных убийствах. Мы не закончили ее допрашивать.

– Нет, вы закончили, – возразил Финнеган.

– Кроме того, мы вправе обвинить ее в том, что она вводит нас в заблуждение.

– Дело ваше, – сказал Финнеган. – В таком случае она вам определенно ничего более не сообщит.

Обмен соответствующими взглядами. Джейн нарушила затянувшееся молчание.

– Они мне не верят. Считают меня сумасшедшей.

– Это правда, детектив? – с подчеркнутой вежливостью спросил Финнеган.

Паз сообразил, что именно это написано у него на физиономии. Он и в самом деле думал, что она психованная. Однако… Он почувствовал, как кровь у него приливает к щекам, и хотел было для достижения цели заговорить о маленькой Лус, но понял, что делать этого не стоит.

– Вы можете увести ее, советник, – заговорил Барлоу. – Полагаю, вам известно, что вам не следует уезжать куда-либо, где мы не сможем вас найти в случае необходимости.

Финнеган пророкотал должные слова о незаконном задержании и ущемлении прав личности. Джейн встала, чтобы последовать за ним. Паз остановил ее, тронув за руку.

– Скажите, что такое джилладо? – спросил он.

– Джиладоул, – поправила она. – Это война между колдунами. Желаю удачи, детектив Паз. Будьте осторожны.

Когда Финнеган и Джейн ушли, Барлоу сказал:

– Ну и впутал ты нас в историю, Джимми. Ты считаешь, надо привлекать вспомогательные силы особого назначения и запасаться газовыми масками?

– Я должен был что-то сказать.

– «Язык глупого – гибель для него, и уста его – сеть для души его», как сказано в Притчах Соломоновых, глава восемнадцатая, стих седьмой. У тебя же нет доказательств, что этот человек рассыпает свой дурманный порошок по всему городу.

– Ладно, великий умник! Не хочешь ли еще разок заскочить к Арни и сообщить ему версию Джейн? Пусть он изложит ее по национальному телевидению. Полиция Майами спасовала перед лекарем-колдуном, смотрите наш следующий выпуск в одиннадцать часов.

Джимми пошел было прочь, но Барлоу догнал его и схватил за плечо.

– Куда это ты собрался?

Паз стряхнул с плеча руку Клетиса.

– Собираюсь задержать Мура.

– А если при нем порошок?

– Задержу дыхание.

– Это неправильно. Надо все продумать хорошенько. Успокойся малость.

– Я спокоен и ничего не боюсь. Ты что, веришь во всю эту колдовскую чушь?

Глаза у Барлоу были очень светлые, почти бесцветные, но тем более жестким делалось их выражение, когда он того хотел.

– Слушай, парень. Капитан сказал, что мы должны вызвать команду особого назначения, и мы ее вызовем. Согласен ты на такую игру – отлично, а если не согласен, я иду сейчас в офис к Арни и требую, чтобы тебя отстранили от этого дела.

Паз перевел дух и сказал:

– Идет. Что я должен делать?

Они прибыли к «Пойнсиана-Сьют» чуть позже семи. Это было четырехэтажное оштукатуренное здание светлого цвета со множеством небольших квартир для хорошо обеспеченных временных жильцов. Стояло оно напротив Брикелл-парка, в некотором отдалении от проезжей части улицы. Машина Паза, в которой находились он сам и Барлоу, большой фургон, полный парней из команды особого назначения в белых пластиковых комбинезонах и с газовыми масками, и фургон с сотрудниками отдела криминалистики припарковались на улице возле дома. Барлоу предложил начальнику команды особого назначения с его подчиненными остаться здесь и ждать, пока он и Паз произведут арест, однако лейтенант Диксон смотрел на дело иначе: первыми должны войти в здание его ребята и захватить подозреваемого. Ведь он может применить газ, не так ли?

– Нет у него никакого газа, сынок, – возразил Барлоу. – Он пользуется иными приемами, и я считаю, мы с этим справимся. Вас вызвали в качестве прикрытия. Мы войдем, я и Джимми, и выведем этого типа. Вы делайте то, что и должны делать: охраняйте здание, все его выходы, особенно задние двери. Если мы не появимся через полчаса, надевайте маски и входите, открыв огонь. Но я думаю, до этого не дойдет.

Диксон сдался и начал расставлять своих людей. Барлоу и Паз в полном молчании поднялись на верхний этаж. Джимми нажал кнопку звонка на двери с номером 393. Дверь отворилась, за нею стоял Мур в желтой футболке и мешковатых серых брюках. На ногах у него были кожаные сандалии. Детективы показали ему свои удостоверения.

– Малькольм Де Уитт Мур? – спросил Барлоу.

– Это я, – ответил тот, глядя при этом не на Барлоу, а на Паза.

Джимми увидел мужчину примерно своего роста, более мелкого сложения, со светло-карими глазами.

– Мы хотели бы поговорить с вами, – сказал Паз.

Мур отступил от двери.

– Разумеется, прошу, входите. Я тут кое-чем занимался, позвольте, допишу пару слов.

Они вошли следом за ним в квартиру, которая состояла из большой гостиной, обставленной современной деревянной мебелью светлого дерева – в стиле мотеля высшего класса, – и маленькой спальни; дверь спальни была открыта. Мур подошел к письменному столу, наклонился над ним и внес что-то в записную книжку. Потом он сел на стул с прямой спинкой, который стоял перед столом.

Он даже не спросил, в чем дело, подумал Паз. Любой человек, в квартиру к которому явились с визитом полицейские, непременно задает такой вопрос, а он не задал.

– Мне пришло в голову то, что мне хотелось зафиксировать, – заговорил Мур. – Даже забавно: когда вы позвонили в дверь, я как раз работал над поэмой о преступлении. – Он взял в руку записную книжку. – Не хотите прочесть?

Паз остался стоять, где стоял.

– Не сейчас, – ответил он и тут вдруг заметил велосипед, вернее, часть его: переднее колесо и руль, которые только и видны были в дверь спальни.

Велосипед был, видимо, к чему-то прислонен; на переднем колесе сохранилась грязь, и Паз был более чем убежден, что она та же самая, что и у дома убитой Тересы Варгас. Мур между тем говорил:

– Было бы лучше, если бы вы познакомились со всем текстом. В основе своей это поэма о жизни чернокожих в Америке. Она называется «Капитан Динвидди». В этой ее части речь идет о том, как герой возвращается в Африку после того, как был рабом…

– Мистер Мур…

– Там он находит колдуна, который учит его, как стать свободным от времени и пространства. Как бы то ни было, он начинает путешествия сквозь десятилетия, наблюдая, понимаете ли, за тем, как живут чернокожие, и сейчас я работаю над той частью, в которой он видит двух мальчишек в Нью-Йорке восьмидесятых годов. Они грабят магазин и убивают его хозяина, корейского торговца…

Паз заговорил громче:

– Мистер Мур, ваше имя упоминается в связи с серией убийств беременных женщин. Мы хотели бы доставить вас в штаб расследования, чтобы вы помогли нам кое в чем разобраться.

Улыбка Мура расплылась еще шире. Что-то необычное было у него в глазах. Остекленение? Нет, не то. Странно. Может, наркотик?

– Фрукты и кровь в душевой. Мертвый торговец среди раскатившихся по полу мандаринов. По-моему, мне это удалось. Правда, случается и так, что если тебе очень нравится написанное тобой, то после, хорошенько все обдумав, ты это вычеркиваешь. – Он усмехнулся. Оба копа уставились на него. – Вы говорили с Джейн, – сказал Мур. – Уверен, она рассказала вам очень интересную историю. У нее живое воображение. Однако она не все понимает.

Паз посмотрел на Барлоу. Обычно тот брал на себя руководство разговором, но на этот раз не говорил ни слова.

– Чего же она не понимает, мистер Мур?

– Того, что я делаю. Джейн исповедует древний иудаистско-христианский взгляд на мир, я имею в виду, она принимает его всерьез, хотя совершенно очевидно, что это жульничество, всегда было жульничеством и всегда им будет, но, разумеется, оно полезно, невероятно полезно, так как позволяет держать всех пентюхов в дерьме и унижении. В то время как единственная реальность есть реальность власти. Единственный смысл жизни заключается в том, чтобы заставлять людей подчиняться тебе, и тогда ты получаешь все блага, а они получают дерьмо. Разве вы не согласны с этим, детектив… Паз, кажется, так вас зовут? Разве вы не тот человек, которого кормят каждый день в вашей жизни дерьмом такие, как этот ваш неотесанный болван?

Паз перевел взгляд на Барлоу. Тот стоял недвижимо, как телефонный столб. Мур продолжал:

– Вот видите, вы даже не можете ответить мне без оглядки на белого. Вы получили бляху, получили пистолет, гражданскую должность, но разумом вы ниггер. Вы трахаете белых женщин? Уверен, что да. И все еще ниггер разумом. Разве это не смешно? Меня это всегда забавляло. И я стал думать, что может изменить такое положение?

– Колдовство?

– Это не то слово, которым я пользуюсь. Полностью иной взгляд на мир. Между ним и прежним такая же разница, как между наукой и религией в Средние века. И он в действии, дорогой мой! Он в действии.

– Вы совершили эти убийства. Вы убили черную девушку и вырезали из ее чрева ребенка.

Мур все еще улыбался, как будто между ними шел спор в студенческом общежитии.

– Равные возможности, коп. Но на самом деле, друг, вся эта чепуха ничего не значит. Я тебе говорю, это совершенно другой мир!

– Просто необыкновенный, но вы можете обо всем этом рассказать нам в даунтауне. Малькольм Де Уитт Мур, я арестовываю вас за убийство Диндры Уоллес, Тересы Варгас и Элис Пауэре, а также за убийство их младенцев.

С этими словами он защелкнул на запястьях Мура наручники.

– Слушай, мне наплевать и на тебя, и на твой город Майами, – сказал Мур, – но ты за это поплатишься, говорю тебе, брат. Рискуешь головой.

– Да, само собой, ведь ты повелеваешь мистическими силами, – сказал Паз. – И ты все расскажешь нам об этом в даунтауне. – Он взял Мура за локоть и повел к двери. Потом вдруг остановился. Барлоу все еще стоял столбом на прежнем месте. – Клетис? – Барлоу обратил к нему совершенно бессмысленный взгляд, но последовал за Джимми. – Клетис, с тобой все нормально?

– Нормально, лучше не бывает.

Они спускались вниз на лифте, стоя в ряд: Паз продолжал удерживать Мура, Барлоу просто стоял с ним рядом с другой стороны. Это все на самом деле, думал Паз, я держу этого типа за руку. Все вокруг реально и ощутимо, все соответствует законам физики и биохимии… Кабина остановилась. Открылась дверь. Они, все трое, вышли из лифта в холл. Их встретили два парня из команды особого назначения в своих нелепых костюмах, в масках, с угрожающе нацеленными вперед автоматами МП-5.

– Все в порядке? – спросил один из них, не снимая маски, отчего голос его звучал неестественно.

– Да, доехали благополучно, – ответил Паз. – Можете сниматься с поста. Мы оставили дверь номера открытой, туда сейчас нагрянут криминалисты.

Они прошли к машине Паза. Было уже темно, пожалуй, немного слишком темно для летнего вечера в половине восьмого. Паз усадил Мура на заднее сиденье, при этом он, как всегда, придерживал голову арестованного и ощутил на ладони покалывание вставших дыбом волосков у того на затылке. Джимми включил мотор и, отъезжая, глянул в зеркало заднего вида. Арестованный был на месте; на лице его сохранялась все та же легкая улыбочка.

В зеркале Паз увидел и мигающие огни, красные и синие, – машина спецслужбы следовала за ними и сигналила. Паз подрулил к бровке, остановился и вышел. Командир особой группы, уже в своей обычной черной форме, бронежилете и шлеме, тоже вышел из фургона.