Текст книги "Бронтомех!"

Автор книги: Майкл Коуни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

Подошел Мортимор Баркер в открытой рубашке с блестками – по случаю жары. Его огромные штаны поддерживал широкий пояс с латунными заклепками.

– Красивое зрелище, – прогудел он. – Ты можешь гордиться, Кев.

– Мне надо еще написать название, – сказал я.

Баркер неожиданно смутился.

– Не торопись с этим. По-моему, Организация не решила окончательно.

– Ну так поторопи их, а? Мы не можем все оставлять на последнюю минуту.

Мы подтащили катамаран к причалу.

Стренг, Сюзанна и я поднялись на борт, спустились в каюту и некоторое время обсуждали, какие нужны припасы, а Стренг составлял списки на листочках. В последнее время он все записывал: батарейки, рис, спички. Он набивал карманы листочками, а иногда и щепками, на которых царапал докторским почерком напоминания, которые только сам мог расшифровать.

Много недель спустя я раскопал в куче стружек кусок фанеры, на котором обнаружил список, исписанный такими каракулями, что я сумел разобрать только слово «марля». Сомневаюсь, что Стренг воспользовался им – или хотя бы одним из списков…

Однако в тот день месяца далета у нас имелись дела поважнее – нужно было провести испытания. Мы уговорили Стренга отложить увлекательную дискуссию и опробовать в рабочих условиях компрессор и прочее оборудование, проверенное пока что только на суше.

Компрессор завелся с хриплым рокотом, а потом, когда Стренг убавил газ, стих до негромкого бормотания. Я осмотрел воду вокруг поплавков и увидел бурление миллионов крошечных пузырьков, поднимавшихся на поверхность.

– Порядок, капитан, – с облегчением сказала Сюзанна, отдавая Стренгу иронический салют.

Он улыбнулся в ответ, и напряжение на время спало. Я подумал о его жене. Ее уже несколько недель не видели в поселке. Кли-о-По, со своими взглядами инопланетянина, предположил, что Стренг ее переварил, и до нас не сразу дошло, что ящер шутит. Потом Уилл Джексон проговорился, что видел Хейзл в окне домика Стренгов, и мы успокоились.

– Завтра попробуем паруса, – сказал я. – Мы еще можем успеть к сроку, а?

Теперь я стал старше и знаю, как глупо делать подобные заявления. В тот же миг послышалось громкое шипение, и нас окутал влажный туман.

Я услышал вопли Стренга, схватился за рычаг компрессора и сбросил газ. Двигатель заглох, шипение стихло, туман рассеялся, и мы уставились на правый поплавок.

Поломка оказалась ерундовой. Ослаб хомутик, прижимающий нагнетательный шланг к патрубку, и шланг соскочил.

– Ничего серьезного, – успокоил я остальных, выбирая отвертку в инструментальном ящике. – Сейчас починим.

– Ничего серьезного? – взвился Стренг. – Господи, катамаран сломался, а этот тип говорит, что ничего серьезного!

– Ральф, это просто хомутик, – сказала Сюзанна.

– Просто хомутик? Господи Боже, да ведь от этого хомутика зависит моя жизнь! Стоит только ему соскочить во время шторма, и что со мной будет? Стренг уставился на свисающий шланг, как на злобное щупальце. – Монкриф, чтобы у меня здесь не было никаких хомутиков! Отныне – только сварные соединения, слышишь?

Я попытался урезонить его.

– Мы это уже обсуждали, Ральф. Мы решили, что когда катамаран в бурном море будет испытывать изгиб, металлические трубки могут сломаться. Поэтому мы взяли резину.

– Изгиб? – завопил он. – Чтоб на этом катамаране, черт возьми, не было никакого изгиба!

Он выбрался на крышу каюты, перелез на поплавок и принялся подпрыгивать на нем, оценивая крепления. Сюзанна перехватила мой взгляд и подняла брови. Я попытался в ответ ободряюще улыбнуться.

К этому времени Стренг, по-видимому, обрадовавшись, что яхта не собирается сгибаться пополам, стал лихорадочно открывать люк на поплавке. Он улегся и засунул руку в отверстие.

– Монкриф, здесь вода! Этот дурацкий поплавок течет, как решето! Я прямо чувствую, как она прибывает, Бог свидетель!

Вообще-то я много яхт спускал на воду в своей жизни – и до того, и после, – но такого неудачного спуска на моей памяти не было. Все детали словно сговорились опорочить мой катамаран перед Стренгом, который и без того не слишком в него верил.

– Ральф, поплавок протекает, потому что ты открыл люк, – прокричал я. Ты выпустил давление, которое не допускало воду внутрь.

– Мы опрокинемся! – закричал он, лихорадочно задраивая люк.

– Не опрокинемся. Там внутри установлены пенопластовые блоки для плавучести.

Он оглянулся, покраснев от натуги.

– Это не спасет меня, если поплавок наберет воду во время бури – когда откажет твой идиотский компрессор или еще что-нибудь.

– Не наберет. У него на входе однонаправленный клапан.

– О Господи. – Ральф вскарабкался обратно и вернулся к нам в кокпит. Господи! Это опасное устройство, Монкриф. Все зависит от компрессора. Ты должен поставить запасной, понял? Теперь я понимаю, почему твоя яхта отправилась на дно.

Красная пелена безумия окутала мой разум, и я шагнул вперед, готовый измолотить проклятую самоуверенную рожу. Между нами откуда-то возникла Сюзанна и прижалась ко мне.

– Стой, Кев! – воскликнула она, когда я попытался обойти ее. – Они только этого и ждут!

Мое зрение несколько прояснилось, я посмотрел на причал и увидел, как улыбаются, глядя на нас, сексуальный маньяк Уилл Джексон, старый дурак Джед Спарк, Чиль Каа и другие. Там был и Баркер с окаменевшим лицом, предпринимающий неуклюжие попытки залезть на палубу.

Я заставил себя успокоиться.

– Хорошо, Ральф, ты получишь дополнительный компрессор, но нам придется забыть об этих чертовых сроках.

За неделю до намеченного дня отплытия поселок посетила Алтея Гант, и я перехватил ее, чтобы обсудить этот вопрос.

– Сожалею, мистер Монкриф, – холодно бросила она, – но вы заключили договор. Организация приурочила к отплытию целую кампанию. Мы никак не можем согласиться на задержку.

– Но ведь это ради безопасности Стренга, ну и ради успеха проекта!..

Раздался сигнал видеотелефона. Звонил кто-то из подчиненных Алтеи Гант, и пока она говорила, у меня пропала охота продолжать эту тему. Если катамаран не будет готов вовремя, никакие оправдания мне не помогут.

После всех навязанных Стренгом переделок оказалось, что мы отстаем от графика на десять дней.

В лихорадочной атмосфере, близкой к панике, мы занимались последними приготовлениями. Помогали все: Сюзанна, Стренг, Баркер, Суиндоны, Бателли, Уолтерс – все приличные люди. Остальные жители поселка тем временем скептически улыбались в сторонке.

Мне пришлось запретить Стренгу появляться в мастерской, иначе мои работники грозили забастовкой. С тех пор как прошла обкатка – не так хорошо, как мы надеялись, – Стренг постоянно дышал нам в затылок. Стоило человеку отойти от рабочего места, как возникал Стренг и начинал проверять качество исполнения. Он появлялся с какими-то фантастическими устройствами и требовал, чтобы мы их установили. Ему понадобились поручни из нержавеющей стали на поплавках – на случай, если возникнет необходимость там постоять; мы их установили. Но когда он начал жаловаться на автопилот и потребовал амортизатор на румпеле, я решил положить этому конец.

– Ральф, уходи отсюда к черту и до ленча не показывайся, понял?

Поэтому он занялся припасами и продуктами. Начал собирать горы запасов на складе. То и дело ездил в Инчтаун и дальше за вещами, которые вдруг оказывались совершенно необходимыми. Наконец, растерявшись из-за множества дел, которые все не кончались, Ральф занялся той областью, которую хорошо знал – медициной. Он начал запасать лубки и бинты, мази и антисептики, желудочные таблетки и антибиотики. Как-то я заглянул в его чемоданчик. По-моему, с этими инструментами Стренг мог бы сделать себе операцию на сердце.

– Возможно, это основной фактор во всяком длительном путешествии, заявил он однажды вечером, когда, вконец измотанные, мы все собрались в «Клубе», чтобы надраться до потери сознания. – Здоровье. Из-за элементарной медицинской неграмотности было потеряно больше жизней, чем по любой другой причине, включая кораблекрушения, столкновения, тайфуны и все остальное. – Зеваки с важным видом кивали. – Даже маленький порез на пальце, если им пренебречь, может через день дать заражение, а через два гангрену. Но я не поставлю под угрозу наше предприятие из-за пузырька антисептика…

Тревожило то, что он уже говорил это раньше – почти слово в слово, когда несколько дней назад Морт Баркер со съемочной группой брал у него интервью…

А подготовка продолжалась – в спешке и алкогольном тумане. За два дня до срока мои люди все еще работали на палубе, и дел оставалось не на один день. Я позвонил Алтее Гант.

– Организация имеет полное право по условиям контракта не оплачивать работу, – отрезала она ледяным тоном.

– Тогда я выведу катамаран в море и потоплю его, идет?

– Мистер Монкриф, нет нужды вставать в позу. Сказать по правде, я ожидала этой задержки и уже отложила все до следующей недели. Но факт остается фактом: вы не выполнили условия контракта, следовательно, вам не заплатят. Пока.

У меня пересохло во рту; я уставился на экран, на худое лицо с резкими чертами.

– Когда же я получу деньги?

– Полная сумма будет выплачена после успешного завершения плавания. Пригласите, пожалуйста, мистера Стренга. Я хочу с ним поговорить.

Слегка обалдев от такого оборота, я разыскал Стренга и вернулся в мастерскую. Если плавание окажется неудачным, я потеряю все, потому что залез в долги еще глубже, чем до заключения договора. И даже в лучшем случае, если все кончится хорошо, мне придется несколько месяцев морочить всех моих кредиторов; всех, кому я обещал заплатить через несколько дней…

И тут до меня дошло. Эти деньги я должен Организации. Они взяли под контроль корабельную торговлю, лесной склад, универмаг…

И они взяли под контроль меня.

11

Два дня до отплытия.

Положены последние слои краски и лака. Бригада аморфов начала очищать эллинг от жестянок из-под краски и обрезков твердого аркадийского дерева, готовя площадку под трехмерные камеры, платформу, скамейки и прочие сооружения для церемонии. Этим рабочим платила Организация. Когда они закончили, на грузовике прибыла другая бригада с досками и брусьями и начала строительство. Мегафоны выкрикивали команды, камеры работали, снимая пробные кадры. В такой обстановке мы пытались закончить катамаран.

Баркер руководил установкой бортовых камер.

– Эту – на топ мачты. Но триста шестьдесят градусов она не даст.

Сюзанна быстро прошла по крыше каюты и встала на носу.

– Это значит, Ральф, что отсюда ты сможешь при необходимости пописать в океан. Только поворачивайся потом осторожно. – Она улыбнулась яхтсмену-одиночке.

– Чертовы камеры! Это вторжение в личную жизнь, – проворчал Стренг.

– А другую – на кормовую палубу прямо над рулем. – Баркер показал рукой. – Она охватит кокпит и главную каюту, а больше и не надо. Пожалуй, в спальню мы камеру не поставим. Сектору не больно интересно знать, какой ерундой ты там будешь заниматься.

– А микрофоны? – спросил я, не зная, чем еще Баркер может испоганить красоту и совершенство моего катамарана.

– Мы поставим их в главной каюте, на кокпите… И на носовой палубе, пожалуй, чтобы Стренг мог лежать там и философствовать, включив автопилот. Это прекрасно передаст ощущение спокойствия и безопасности.

– Вы только не забывайте напоминать мне, что пора пофилософствовать, саркастически заметил Стренг.

Баркер взглянул на него.

– Боюсь, что не получится. Видишь ли, связь будет строго односторонней.

– Это еще что за идиотизм?

– Радиоприемника на борту не будет. Ральф, это одиночное плавание. Ты не будешь иметь никаких контактов с человечеством, пока не вернешься, иначе все теряет смысл. Мы сможем тебя видеть и слышать, но ты будешь предоставлен самому себе. Будет сделано все, чтобы убедить Сектор в подлинности путешествия. На отплытие прибудут наблюдатели и проверят твое чертово судно на предмет скрытых уловок вроде винта с приводом от компрессора или чего-нибудь в этом роде. Так что, Ральф, твой вояж организован на высшем уровне.

– Прекрасно, – пробурчал Стренг, неожиданно обретя прежнюю самоуверенность. – Этим плаванием я бросаю вызов и, конечно, не потерплю никаких подделок.

Он удалился, и до конца дня мы его не видели.

На следующий день нам с Сюзанной пришлось поехать в Аэрогеографический институт в Старой Гавани, чтобы доставить Стренгу фотографии со спутника, которые должны были служить ему картой. Еще целый список покупок мы передали Суиндонам, отправлявшимся в Инчтаун, а сами запрыгнули в мой автомобиль на воздушной подушке и слиняли.

Мы шли рука об руку по дороге вдоль пляжа. Я два года не видел Старой Гавани. Город совсем не изменился. Люди лежали на песке, глядя на волны, плещущиеся у их ног, и мне вспомнилось имя…

Венд и.

Маленькая девочка, очень похожая на Венди, сидела неподалеку со своими родителями; она рисовала на песке пухлым пальчиком. У нее были светлые волосы, стянутые в хвостик, и румяные щечки. Она заметила, что я смотрю на нее, и улыбнулась. На вид ей было лет девять.

Я надеялся, что она проживет до ста.

Сюзанна остановилась; я тоже.

– Что с тобой? – спросила она.

– Я был здесь, когда людьми командовали Разумы.

– Хочешь, поедем домой?

– Нет. Я в порядке… Там была маленькая девочка…

Сюзанна стала подтрунивать надо мной.

– Черт возьми, Монкриф, неужели для тебя не существует границ? Неужели нет возраста, в котором женщина может сказать: я не подхожу Монкрифу по годам? Тебе ведь нравится даже старая миссис Эрншоу, да?

– Пожалуй. Хоть она и стерва. Но симпатичная стерва.

Сюзанна безнадежно вздохнула.

– Везет же мне! Это надо же – связаться с парнем, который любит женщин всех возрастов. – Она села на низкую ограду и усадила меня рядом. – А я думала, он любит меня одну. Теперь оказывается, что он любит меня только за то, что я женщина. Ради Бога, Монкриф, скажи, есть ли на свете хоть какая-нибудь женщина которая осталась бы у тебя за чертой?

Я подумал.

– Не переношу дур, – наконец признался я.

– Даже если дура прекрасна, как океан?

– Даже. Женщины должны быть прекрасны, умны, веселы и сильны, как Сюзанна Линкольн, или на худой конец уродливы, умны, мрачны и угловаты, как Алтея Гант, но глупая женщина отвратительна, и с таковой я не хочу иметь ничего общего. Это относится не только к женщинам. Дураков я тоже не выношу. Например, Чиля Каа.

Она серьезно посмотрела на меня.

– Мы все должны жить, Кев.

– Может быть, в этом моя проблема. Наверно, я чувствую, что такие люди не выжили бы при другой системе. На древней Земле, например, мохнатый мамонт в считанные минуты затоптал бы жалкую жену Стренга – но на Аркадии нет хищников. Да и на сегодняшней Земле, если на то пошло. Меня пугает, что больше ничто не мешает дуракам размножаться – так хорошо они защищены. Естественный отбор не влияет на человеческий генофонд, и я боюсь, что как раса мы вырождаемся.

– Хорошо, – сказала Сюзанна. – Ты это знаешь и я знаю, а политики, страховые кампании, торговцы и рекламные агенты вроде Морта Баркера на этом даже наживаются. Но ты ничего тут поделать не можешь, и кризис наступит через много лет после нашей смерти. Кроме того, ты забыл еще одно.

– Да?

– Процесс обратим. Когда-нибудь появится инопланетная раса, генетически совместимая с людьми.

– До этого далеко, – мрачно констатировал я, рассматривая людей, нежащихся на солнце, как безмозглые животные.

– Ты так думаешь? Кев, у тебя узкий подход. А ты подумай о значении аморфов…

Однажды я спросил у Сюзанны, где она работала до того, как прилетела на Аркадию. И оказалось, что на Земле она была не более не менее как научным сотрудником лаборатории, занимавшейся, представьте себе, темпоральными исследованиями. «Она закрылась, – сказала Сюзанна. – По счастливой случайности мы установили существование параллельных миров… но больше ничего не смогли. Директор погиб, и проект свернули».

Оказывается, она прилетела на Аркадию как ученый, а нашла место модели в рекламном агентстве. Должно быть, она – самая умная модель в Секторе.

– Расскажи мне об аморфах, – попросил я.

Сюзанна встала, подняла меня и рассмеялась.

– Я не хочу пробуждать фальшивые надежды в твоем пессимистичном уме. Спроси лучше Марка Суиндона – он у нас биолог. А теперь давай поговорим о чем-нибудь другом. Я вижу, Старая Гавань плохо на тебя влияет.

Уезжая, мы увидели морской комбайн, который величественно плыл в сторону моря. За ним тянулся слабый шлейф бледного дыма.

К концу дня мы вернулись в Риверсайд, задержавшись из-за того, что километрах в пяти от поселка нас одолела непреодолимая потребность в физической близости, и в результате мы вышли из машины, взобрались по зеленому склону между аркоровьими лепешками и сонными земляными мохнатиками и потеряли рассудок, предавшись страсти почти пугающей силы.

В мастерской на этот раз – для разнообразия – царила атмосфера неистребимого оптимизма, несмотря на присутствие Алтеи Гант. Джейн Суиндон бросила на нас всего один взгляд и понимающе улыбнулась. Что за странная аура окружает двух людей, которые недавно занимались любовью? У меня возникло такое чувство, словно мы с Сюзанной заключены в огромный полупрозрачный кокон, который бросается в глаза всем, кто не допущен внутрь. К счастью, Джейн была единственной, кто это заметил; остальные сгруппировались вокруг телегазеты в руках Алтеи Гант…

– …Итак, Аркадия делает шаг вперед, – надрывался комментатор, – и будущее этой ранее бедствовавшей планеты теперь обеспечено. Каждый аркадень приносит новых иммигрантов, новое оборудование…

Он продолжал разглагольствовать, а на экране по бесконечной бетонной равнине катились огромные строительные машины. На заднем плане, как какие-то боевые жирафы, стояли космические челноки. Это могло происходить где угодно, но я узнал один дом и понял, что это действительно космопорт Премьер-сити.

Только по периметру уже появились новые здания, и их было много. Они сверкали серебряными прямоугольниками и куполами.

Аудитория промямлила слова благодарности. Бросив быстрый взгляд на Алтею Гант, я заметил, что у нее слегка приоткрылся рот и скучное лицо осветил энтузиазм…

Значит, хроника отражала реальность. Аркадия действительно шагала вперед. Из маленького приемника затрубила воинственная музыка, и камера наплыла на человека в форме, который стоял в непринужденной позе, небрежно держа лазер.

– Это не аморф, – тихо заметил кто-то. – Аморфа не заставишь носить оружие.

– Я же говорила вам, что аморфы – лишь временная мера, – укоризненно сказала Алтея Гант.

– А сколько им платят? – спросил тот же голос; я обернулся и увидел миссис Эрншоу, нечастую гостью в моей мастерской.

Алтея Гант не ответила, и атмосфера вдруг сделалась напряженной. Я огляделся и увидел, что на носу катамарана уже выписано название.

«АРКАДЯНИН»

– Они забыли половину названия! – сказал я мисс Гант.

Она холодно посмотрела на меня и ответила, поджав губы:

– Не думаю…

– Это условие было частью того проклятого договора! – твердил я, когда мы позднее собирались в «Клубе», чтобы отпраздновать отплытие. – Мое имя должно быть написано на яхте в качестве рекламы.

– Кев, это ни черта не значит, – успокаивающе рокотал Баркер. – Все знают, что катамаран построил ты.

– Что, и на Альдебаране знают? И на Земле?

– Вы первым нарушили контракт, мистер Монкриф, – сказала Алтея Гант и затем произнесла буквально следующее: – Как бы то ни было, Организация считает, что длинное название будет не таким эффектным. Интересы Аркадии прежде всего.

– Да, это верно, – согласился Стренг, и все кивнули…

– Надеюсь, ваша жена будет присутствовать на церемонии, – сменила тему мисс Гант.

– Конечно. Последнее время Хейзл нездоровилось. В это время года на нее нападает тяжелая аллергия, которая не поддается никаким препаратам. В таком состоянии она неохотно показывается на людях – знаете, женское тщеславие, – но Хейзл, к счастью, способна преодолевать подобные слабости.

Во время этого неуклюжего объяснения я внимательно наблюдал за Стренгом, по он казался более или менее честным. Никто не собирался развивать эту тему, и наступило неловкое молчание, которое прервала компания с миссис Эрншоу во главе. Они уселись за соседним столом. Это были Вернон Трейл, Том Минти с дружками, Элси Коттер с парой Потомков… и какойто незнакомец.

Они уставились на нас в многозначительном молчании, ожидая комментариев. Они смотрели на нас, а мы – на них, и я, да и не я один, никак не мог понять, что за ерунда тут происходит. Наконец Стренг поднялся, подошел к новенькому, протянул руку и представился:

– Ральф Стренг.

Тот пожал руку – невзрачный парень с бледным лицом, волосами мышиного цвета и слегка женоподобный.

– Джон Доу, – ответил он.

– Хватит! – выпалила Алтея Гант и воинственно посмотрела на миссис Эрншоу. – Кто это, черт возьми?

Старушка спокойно улыбалась.

– Вы же слышали, он говорит, что его зовут Джон Доу. Или вы не признаете за ним право носить имя?

Мы вдруг поняли…

Алтея Гант вскочила.

– Это аморф! Вы украли его на Опытной станции! Если вы его не вернете, мы заберем силой. Мы примем меры против вас и ваших соучастников!

– Скажи ей, Джон, ты хочешь вернуться? – спросила миссис Эрншоу.

– Нет, – заявил аморф, – мне нравится здесь.

– Видите? – торжествующе прокаркала старушка. – Джон принадлежит к разумному виду и, следовательно, согласно галактическому закону, имеет право на свободу выбора. Он остается с нами. Со временем он предложит своим товарищам присоединиться к нему. По-моему, очевидно, что они согласятся. Время рабского труда на Организацию истекло!

– Одумайтесь, пока не поздно. – К мисс Гант вернулось самообладание. Я вам все объясню. Аморфы не являются разумным видом, и они принадлежат Организации. В точности так же, как вам, миссис Эрншоу, принадлежит ваш вонючий козел. Аморфы только кажутся разумными, по у них нет свободы воли. Все мысли в их мозги вложены людьми – и при необходимости мы можем эти мысли стереть. Все эти вопросы уже давно обсуждены. Верните собственность владельцам, и вам ничего не будет.

– Бателли! – крикнула пастору миссис Эрншоу. – Наставьте эту женщину на путь истинный!

Бателли посмотрел задумчиво.

– Разуму часто пытались дать определение, – наконец пробормотал он, но я не думаю, что это имеет отношение к делу. Почти все существа разумны в большей или меньшей степени… И очень многие из них являются подданными более разумных видов. Это естественный порядок вещей. Знаете, на меня не производят впечатления эмоциональные слова типа «рабство». Если у миссис Гант достаточно власти, чтобы взять под контроль и увести этого аморфа, или она сумеет заставить миссис Эрншоу отдать его, то это просто факт и ничего больше.

– Слушай, Бателли, – прорычала миссис Эрншоу, – я давно уже знала, что ты чертовски странный пастор. Только ненормальный мог согласиться завтра отслужить обедню на идиотском причале лишь потому, что так велел рекламный агент!

Некоторое время мы переваривали столь быструю смену темы, затем Бателли негромко произнес:

– Морт Баркер сказал мне, что если я отслужу обедню у катамарана, то, с точки зрения рекламы, это будет неплохо выглядеть. Он высказался совершенно откровенно. По его словам, немного религии придаст мероприятию класс.

– Это дьявольское кощунство! – взорвалась миссис Эрншоу.

Бателли спокойно посмотрел на нее.

– Кощунство – бессмысленное слово. Мой Бог – не гордый. Гордыня есть грех, а Бог есть добро. Во имя Его я делаю то, что является наилучшим для большинства.

Мортимор Баркер кашлянул.

– Так ее, Энрико, ты наш парень! – Он повернулся к Стренгу. – Слышишь, Ральф? Конечно, ради такого парня ты согласишься сняться во время молитвы завтра на причале? Серьезно, это понравится Сектору.

Стренг медленно улыбнулся.

– Я ценю твою заботу о спасении моей души, Морт. Но, знаешь, совершить перед множеством планет такое алогичное действие, как молитва, моя гордыня мне все-таки не позволяет. Я, видишь ли, не Бог.

Весь вечер тянулись споры. А что еще можно было ожидать при таком составе компании? Вечеринка временами попахивала гражданской войной. Как водится, никто никому ничего не доказал. Все высказались, обменялись оскорблениями, а в результате каждый стал несколько хуже относиться к остальным.

Около полуночи произошло событие, настолько неожиданное для всех, что о нем еще долго говорили при каждом собрании выпивох в «Клубе». На улице послышался какой-то шум: хлопанье дверей, отрывистые команды.

Вошла группа мужчин в белых куртках. Они говорили между собой и почти не смотрели на зал, заполненный народом. Мы их не знали. Следом за ними вошли четыре женщины, тоже в белом. Они расступились, как театральный занавес, открывая инвалидное кресло.

В кресле сидел человек, закутанный в одеяла; его огромная голова торчала из них, как гигантская жаба из болота. У него были выпуклые глаза, толстые и безвольные губы, красное лицо. Кроме головы, виднелись лишь ступни, аккуратно обутые в блестящие черные ботинки, причем правая выбивала дробь на подножке кресла. Один доктор наклонился, чтобы промокнуть пену в уголке бесформенных губ; другой проверил показания приборов на панели, занимающей всю левую сторону кресла…

В испуганной и завороженной тишине смотрели мы на явление нам Хедерингтона – безрукого магната, владеющего половиной освоенной Галактики.

Когда они выкатили эту страхолюдину в центр зала, на его лице мелькнула искра мысли. Круглый, налитый кровью глаз пытливо скосился на меня, а губы что-то слабо прошамкали – но, надо думать, каждое слово было уловлено микрофончиком, укрепленным перед этим отвратительным лицом…

Я так и не понял, что сказал Хедерингтон. Но, по-моему, он сказал что-то про меня.

– Нарекаю эту лодку «Аркадянином», – пронзительным голосом объявила Алтея Гант. – Благослови Господь человека, который поплывет на ней.

Сказавши так, она бросила бутылку, которая сильно поцарапала краску, но не разбилась. Баркер пробрался вперед, схватил тонкую руку мисс Гант своей огромной лапой, и они бросили вместе; на этот раз пенящаяся жидкость разлилась по носу.

Толпа весело зашумела. Послышались насмешливые выкрики.

«Аркадянин» медленно пополз вниз по эллингу – этот чудесный эффект создавали электрические моторы, тросы и блоки – и погрузился в коричневую воду Дельты. Оркестр заиграл «Вперед, Аркадия». Веревка натянулась. Катамаран описал широкую дугу и остановился у причала, где должен был состояться финал шоу.

– Пока все в порядке, – прокомментировал мне на ухо Марк Суиндон.

Сюзанна приняла соблазнительную позу на крыше каюты – как бы напоминая Галактике о жертвах, которые приносит яхтсмен в одиночном плавании. Мое участие в публичном действе закончилось. Я ответил на несколько коротких вопросов Баркера относительно надежности катамарана, и Баркер свел на нет мои усилия, подчеркивая опасности, с которыми столкнется Стренг.

– Но суть в том, дружище, что он преодолеет их, – утешал меня Баркер впоследствии, – благодаря несгибаемому мужеству и надежной конструкции отважного корабля, построенного Монкрифом. Впереди еще много месяцев, чтобы выдать все это, а сейчас нам нужна драма.

После этих слов успело разыграться предостаточно драм. Пока Бателли читал молитвы у левого борта, мы работали на правом. Загружали в последнюю минуту забытые вещи, прикрепляли паруса к снастям, заправляли баки и проверяли списки, пытаясь не обращать внимания на зловещее молчание Стренга, который мог в любую минуту сорваться и устроить хорошенький скандал.

Но он молчал. Молчал, когда мой помощник порвал парус, когда не нашли пропавший ящик с напитками, когда сломался топливопровод и кокпит залило соляркой. Паника нарастала. Люди становились все более нервными и бестолковыми, а Стренг молча стоял, бесстрастно наблюдая.

Хотелось думать, что он спокоен и уверен в себе, но я больше склонялся к мысли, что доктор впал в коллапс от величия миссии, неподготовленности корабля и некомпетентности окружающих…

Но теперь он стоял в отрепетированной позе рядом с «Аркадянином», держась правой рукой за ванты. Когда камеры разыскали приближающуюся слева унылую фигуру Хейзл Стренг, Сюзанна тактично ретировалась.

– У нее не слишком привлекательный вид, – признавался мне Баркер раньше. – Я даже думал снять Сюзанну вместо его жены, но это большая сцена, и риск слишком велик.

Он кивнул в сторону независимого наблюдателя, который прибыл этим утром и осматривал яхту в поисках скрытых механизмов.

Я посмотрел на монитор. Хейзл Стренг показали крупным планом, и, готов поклясться, на щеках у нее блестели настоящие слезы, когда она подошла к мужу. Они поцеловались абсолютно искренне. За камерой Баркер жестикулировал, как дирижер, произнося инструкции одними губами и воздевая глаза к небу, когда какая-нибудь маленькая деталь оскорбляла его чувства.

Он был художником-профессионалом, преисполненным решимости выжать максимум экспрессии из своего полотна. Я заметил, что независимый наблюдатель – какой-то профессор права с Земли в творческом отпуске – неохотно улыбается, отдавая должное церемонии.

Мимо меня пронесся Баркер.

– Боже мой, – бормотал он, вытирая лоб большим белым носовым платком. Мне показалось, что Стренга чуть не стошнило, когда проклятая жена его целовала.

Баркер подошел к возвышению, на котором толпились почетные гости, сказал несколько слов Алтее Гант, кивнул загадочной фигуре Хедерингтона в инвалидном кресле и вернулся. Мы наблюдали, как Стренг с женой говорят друг другу то, что полагается говорить в подобных обстоятельствах.

– Звук отключен, – благоговейно пояснил Баркер. – Эти бесценные слова не для ушей публики.

Наконец в кадр слева пошла хедерингтоновская свита, Баркер шагнул к микрофону, сказал несколько вступительных слов и уступил место Алтее Гант.

Нет нужды подробно останавливаться на выступлении мисс Гант: она упомянула по очереди Стренга, пустынное море, Бога, Хедерингтона и планы Организации насчет Аркадии. Ее речь никак нельзя было назвать вдохновенной, но, вероятно, она больше всего подходила к такому случаю. Она закончилась на слащавой сентиментальной ноте, и один из подручных положил на стол перед инвалидным креслом какую-то коробку. Великий человек слегка кивнул, как бы давая коробке свое благословение. Алтея Гант сняла крышку.

Она вынула земного сиамского кота среднего размера.

– Корабельный кот – древнейшая традиция путешествий по могучим океанам планеты Земля, – сказала мисс Гант, и ее худощавое лицо сморщилось в задушевной улыбке, тогда как животное тщетно вырывалось у нее из рук. – И мы не станем лишать нашего мужественного пионера единственного маленького товарища. Ральф, я дарю вам Мелиссу, и пусть она сопровождает вас в этом историческом плавании.

Стренг в полной растерянности боязливо взял животное и зажал его под мышкой, освобождая руки, потому что теперь вперед вышел Баркер, неся еще один подарок.