Текст книги "Сумерки Кланов-2: Возрождение Завета"

Автор книги: Майкл А. Стэкпол

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

XXIX

Дворец Святилища Безмятежности

Имперская столица

Люсьен

Военный округ Пешт

Синдикат Дракона

7 января 3059 года

Господи Боже, дай мне силы это вынести.

Виктор Дэвион закрыл глаза, открыл снова и заставил свое тело не так качаться. Прошло двое суток после боя, и он снова оказался в саду, одетый в ту же одежду, опоясанный тем же мечом. Это не было дежа-вю, в основном потому, что растворы и обезболивающие, которыми его накачали, вызывали какое-то чувство отстраненности, зато он почему-то чувствовал себя преступником, вернувшимся на место преступления.

Голос Кая прозвучал прямо в правом ухе – у Виктора был миниатюрный наушник и микрофон.

– Виктор, ты здесь?

Принц приоткрыл рот, чтобы ответить без голоса. Микрофон воспримет звук прямо из евстахиевой трубы, и это очень хорошо, поскольку Виктор был совсем не уверен, что у него хватит дыхания даже на шепот.

– Я здесь, Кай.

– Как ты себя чувствуешь? Не холодно?

На эти два вопроса Виктор сразу ответить не мог. Он был завернут в окровавленное кимоно, и правый бок вместе с правой рукой были голыми. Раны были покрыты очень малыми повязками и окрашены в белый цвет, чтобы крови не было видно. Кимоно скрывало распухший левый локоть. Снимки показали волосяной перелом локтевой кости. Во дворце осталась повязка, которую Виктору полагалось носить – она не подходила к пьесе, что разыгрывалась сейчас в саду.

– Все нормально, Кай. Сколько еще?

– Шестьдесят секунд. Отсчет уже пошел.

– И мы все еще «в запрете Синдиката на вещание»?

– Здесь стоит Прецентор. Через Комстар ничего не пройдет, если ты не дашь зеленый свет. – Голос Кая стал спокойнее. – Он говорит, что, когда мир Блейка начнет передавать информацию, у нас столько будет голозаписей твоих действий, что все их материалы можно будет выставить стопроцентной подделкой.

– Отлично. – Виктор кашлянул, и тело пронизала ниточка боли.

Главной заботой было, чтобы весть о его ранении не просочилась в Федеративное Содружество. Вся Полоса Дракона озвереет и может даже начать военную операцию против Синдиката, чтобы отомстить за принца.

Несколько горячих слепцов могут лишить нас лучшего в истории шанса уничтожить Кланы.

Он также опасался того, как такой вестью может воспользоваться Катарина. Любая слабость с его стороны может дать ей повод заварить кашу. Трудно сказать, как именно она использует его неудачу, но все равно возникнет новая проблема.

Еще одна задача, отвлекающая меня от главной цели.

Этого Виктор допустить не мог, и потому запрет вещания за границы Синдиката был единственным реальным решением. Как ни любил Виктор свободную и открытую прессу, бывают случаи, когда и автократическое устройство Синдиката полезно.

Он тяжело сглотнул, когда в сад вошла Оми. Слева от Виктора огни голокамер осветили ее появление, и от их яркого света ее кимоно казалось светящимся. Что-то неземное появилось в ее красоте, и у Виктора мелькнуло неприятное воспоминание о месте, где он беседовал со своим отцом и ее дедом.

Будто она парит в дверях между нашим миром и потусторонним.

Оми прошла мимо, ничем не показав, что видит его присутствие. Гравий дорожки слегка скрипнул под ее шагами, и кимоно ее чуть слышно зашелестело, когда она опустилась на колени на татами у ног Виктора. Перед ней стоял низенький лаковый столик – чуть больше подноса, – а на нем бутылка саке, чашка, клочок рисовой бумага и острый нож танто. Рукоять ножа обернута белым шнуром, а гарда и крестовина были из литой платины.

Левой рукой Оми взяла бутылку, чуть плеснула в чашку и поставила бутылку на столик. Капля скатилась по стенке бутылки слезой, и у Виктора сжалось сердце. Он хотел остановить ее, отбросить прочь столик и нож, но знал, что это пьесой не предусмотрено.

Оми подняла чашку к губам и осушила ее двумя глотками, потом поставила на стол. Положив руки на бедра ладонями вверх, она обернулась к голокамерам.

– Комбан-ва. Я – Курита Оми. – Она остановилась, сделала глубокий вдох. – Я обращаюсь к вам из Дворца Святилища Безмятежности. Здесь ждала я семь лет назад, пока мой брат, отец и дед бились с Дымчатыми Ягуарами, сокрушая попытку Кланов отобрать у нас Люсьен.

Синхронный перевод Кая давал Виктору смысл слов Оми, но спокойная настойчивость ее голоса не отвечала важности их значения. Она подчеркнула, где была во время нападения Кланов, чтобы установить связь между собой и аудиторией и напомнить, что она была с ними в тот день. Ее интонация говорила людям, что она тоже страшилась и сомневалась, но одолела страх и сомнения и готова была разделить судьбу с воинами, защищавшими планету.

– И здесь, два дня назад, когда я с моим другом, принцем Виктором Дэвионом, вспоминала этот скорбный и торжественный день, три человека сделали то, что не смогли сделать Кланы. Они прокрались безмолвными улицами Люсьена и через стену проникли в мое святилище. Они вошли в этот самый сад. – Оми показала на голокамеры, но подняла руку повыше, чтобы зрители не подумали, что она указывает на них. – Они пришли, чтобы убить меня. – Голос Оми упал до шепота. – Эти люди заявили, будто я нарушила предписания Чистоты и Гармонии. Они назвали меня шлюхой Дэвиона. Они пришли убить меня, и убили бы, ибо в тот вечер здесь я была без защиты. Я бы погибла, не будь здесь Виктора. Он был страшно ранен в этой битве, но сразил убийц, сразил той самой катаной, которую преподнес ему мой отец в день прибытия.

Когда до Виктора дошел перевод лжи Оми, он сумел сохранить бесстрастное лицо. Он знал, что убил лишь двух из троих нападавших. Оми своей рукой подобрала катану первого убийцы и обезглавила его товарища, склонившегося над трупом. Хотя предания самураев полны рассказами о женщинах-воинах и Оми не менее искусна, чем героини этих преданий, ее образ в Синдикате как Хранителя Чести Дома был слишком мягок и утончен для такого деяния. Никто не усомнился бы в ее способности убить нападавшего, но эта реальность противоречила вымыслу, представленному ее народу.

Ради нее и ради меня эта ложь должна стать правдой.

– Виктор, который был моим защитником в эту ночь, стоит здесь как мой кайсяку. Мечом, которым он спас меня от убийц, он сейчас спасет меня от бесчестья. – Оми подняла со стола клочок рисовой бумаги. – Он сделает так, что я почувствую боль лишь сердцем, но не телом. – Оми глядела прямо в голокамеры. – Убийцы сказали, что я нарушила Заповеди Чистоты и Гармонии, и я не могу не предположить, что именно так подумали и вы. Я не могу вынести такое бесчестье, ибо это неправда. Мне больно – так, что не описать словами, – думать, что вы решите, будто я так мало считаюсь с вами, с нашим народом, с нашими традициями, чтобы нарушить Заповеди по личным причинам. Я жила ради нашего Синдиката и продолжать жизнь могла бы лишь ради него. Если я не слуга вам – то я никто и ничто. Я не стану отрицать, что люблю Виктора Дэвиона. Много лет он был моим другом. Он рискнул подвергнуться гневу народа своего, чтобы по моей просьбе спасти моего брата Хохиро из рук Кланов. И всегда Виктор был человеком чести. То, что делили мы сердцем и умом, мы не позволили себе разделить телом. Наша любовь не нарушила Чистоту, она определила Чистоту. – Оми подняла подбородок, обнажая горло, чтобы зрители видели белую кожу, которую сейчас вспорет танто. – Не была наша любовь и дисгармоничной. Я целиком и полностью подчинялась велениям отца моего. Ценой, которой потребовал от меня отец за право просить Виктора о спасении Хохиро, был мой полный отказ от общения и переписки с Виктором. Я повиновалась, хотя каждый день этого запрета уносил частичку моей души. Я пошла на то, чтобы это выдержать, дабы Синдикат не лишился моего брата, чтобы у Дракона остался наследник. Таково было мое место, таково было мое назначение, и я повиновалась ему. Это мой дед, Такаши-сама, снял запрет. Этим он одобрил и поощрил чувства, которые я питала к Виктору. Никто и никогда не сможет сказать, что мой дед позволил бы своей внучке опозорить себя или свой народ. Он знал меня. Он знал, как я поступлю, он знал, что может мне довериться и я никогда не совершу ничего, что покрыло бы мой дом позором. Мой отец понял мудрость своего отца и не восстановил запрет, унаследовав трон Дракона.

Оми опустила руку и взяла танто, обернув рукоять рисовой бумагой. Три сантиметра лезвия остались свободными. Продолжая говорить, она медленно подняла сталь к горлу.

– Стыд, который я испытываю, позор, который я не могу пережить, – в том, что я каким-то образом позволила вам поверить, будто поставила себя выше своего народа. То, что вы можете так подумать, указывает на какой-то недостаток в моем характере. Я не могу его исправить, ибо, если бы могла, зачем было подсылать ко мне убийц? Я всегда старалась представлять ваши надежды, мечты, желания и честь – и не смогла этого. Искупить такой провал можно лишь одним способом.

Виктор заметил едва уловимую дрожь руки Оми, когда она поднесла лезвие к шее. Она приставила острие, и Виктор выхватил катану из ножен. Сомкнув левую руку на рукояти, правой он поднял лезвие. Ему предстояло ударить быстро, обезглавив Оми одним ударом еще до того, как боль от разрезанного горла отразится на лице.

Миллиметр за миллиметром приближалось острие танто. Виктор ждал, рука была как свинцовая, боль в груди стала распространяться, подобно раку. Дрожи в руке Оми, прижавшей острие к коже и чуть вдавившей его, вторил собственный трепет Виктора, отчего лезвие чуть колебалось в воздухе.

В какой-то миг лезвие в руке Оми перестало дрожать, и Виктор понял, что Оми набралась решимости совершить сеппуку. Какой-то голос в душе кричал, что это безумие, но клинок в руке Виктора застыл, и принц был готов исполнить свой долг.

Мой долг – выразить ей сочувствие.

Несмотря на раны и слабость, он знал, что ударит чисто, быстро и сильно. Пусть у него сердце разорвется, но Оми он не подведет.

– Йе!

Крик Теодора от дверей дворца заставил Виктора обернуться. Хотя вмешательство Координатора ожидалось, было записано в сценарии, Виктор думал, что оно случится раньше. И только когда Теодор вышел в сад, когда камень захрустел под его твердыми шагами похоронным маршем, Виктор понял, что и его и Оми увлекла эта драма. Они были готовы сыграть роль до конца.

Мы уже не играли роли, мы проживали их. Теодор мог прервать нас в любой момент, но ждал до тех пор, пока у него не осталось сомнений в нашей искренности и решимости.

Подняв левую руку, Теодор опустил меч Виктора. Потом повернулся и вынул танто из руки Оми, оставив ее сжимать чистый лист белой бумаги. Оглядев лезвие, Координатор с отвращением швырнул его вниз. Танто воткнулся в лаковую поверхность стола, бутылка саке опрокинулась, чашка, вертясь, упала на землю.

– Я – Дракон, и я запрещаю тебе сеппуку на двадцать четыре часа. – Он взмахнул правой рукой, призывая Оми к молчанию. – Тот стыд, который ты возложила на себя, – не твой. Этот стыд, это желание думать худшее о тебе и о Викторе-сама, должен пасть на узколобых людишек, которые привязали себя к прошлому, безвозвратному прошлому. – Теодор развел руками. – Доказательство их глупости – день, в который они на вас напали. Кто из нас может забыть, что в этот день здесь были Кланы? В этот день по Люсьену текли реки крови преданных сынов и дочерей Синдиката. В этот день наемники, присланные Хансом Дэвионом, проливали свою кровь вместе с нами, защищая Люсьен. Этот день был переломным днем вторжения Кланов. Это был день, когда мы доказали, что Кланы можно победить, но считать этот день окончательным поражением Кланов – значит жить в мире фантазии.

Эти люди могут сказать, что это я, мой отец, мои сыновья и дочь живем в мире фантазии, потому что доверились Дэвионам. Давайте рассмотрим эту мысль. Мы с Хансом Дэвионом договорились, что войска Дэвиона не войдут в Синдикат, пока нам грозят Кланы. Ханс Дэвион обошел это соглашение и прислал наемников – единственные имевшиеся в его распоряжении силы, которые могли прилететь на Люсьен без нарушения договора, – чтобы они бились с нами против Кланов. Потом войска Федерального Содружества действительно вошли в Синдикат, но по просьбе моей дочери и с моего разрешения, чтобы спасти ее брата из рук Кланов. У нас не было войск, которые мы могли выделить для этой задачи, но Ханс Дэвион, хотя и сам был осажден, просил своего сына это сделать. Он рискнул своим сыном, чтобы спасти моего.

И теперь Дэвион, здесь, на Люсьене, в этом святилище, которое хранило мою дочь, когда на нашей планете бесчинствовали Кланы, на этом самом месте, в этом саду – Дэвион сразил трех убийц, посланных моим собственным народом убить мою дочь. Дэвион рискнул своей жизнью, пролил свою кровь, чтобы спасти ее, и чуть не погиб сам. Убийце, пронзившему его грудь катаной, Виктор сказал: «Дэвиона убить очень трудно». Истинный воин, не уклоняющийся от долга, который может стоить ему жизни, Виктор Дэвион больше сделал, чтобы сохранить жизнь моей дочери, чем все мы вместе. – Разведенные руки Теодора сжались в кулаки. – Значит, нет доказательств вероломства Дэвионов. С тех пор как напали Кланы, Дэвионы всегда были щитом семьи Курита. Они спасли Хохиро, они спасли Люсьен, и теперь они спасли мою дочь. Они хранили наш Синдикат и вместе с нами противостояли общему врагу.

Эти люди еще скажут, что я чем-то опозорил свою дочь, свою семью и весь Синдикат Дракона, позволив Оми связаться с Виктором Дэвионом. О том, какова была их любовь, вы слышали сейчас из ее уст. Если же ее заявление – недостаточное доказательство чистоты и силы их любви, посмотрите мне за спину. Посмотрите на раны на груди Виктора Дэвиона, на кровь на его кимоно. В его народе говорят, что нет любви выше, чем желание человека положить свою жизнь за другого. У нас доказательство любви – исполнение своего долга, чего бы это человеку ни стоило. Своими деяниями Виктор Дэвион показал по обоим критериям, что он любит мою дочь. Он оказал честь Омико, и она ответила ему тем же, но их чувство долга, их уважение к Чистоте и Гармонии заставило их отказать себе в единении, о котором молили их сердца.

Теодор нагнулся и погладил Оми по щеке.

– Боль в их сердцах – наша вина. Они выполняют свой долг и живут в разлуке, но мы не показали им сочувствия. Легче ли было бы, если бы они не любили друг друга? Конечно, для нас, для всех нас – остальных, было бы легче, потому что мы тогда не были бы вынуждены заглядывать дальше природы того мира, в котором мы выросли. Их чувство было бы немыслимо всего десяток лет назад, но сейчас оно – предвестник будущего и отражение прошлого, когда мы все были едины, как едины сейчас, в составе Звездной Лиги. – Координатор свел руки на пояснице. – И те, кто хотел нанести удар моей дочери, хотели нанести удар по этой основе. Думая, что охраняют наши традиции, они разрушали их. Если у них есть хоть какое-то уважение к нашим путям, к нашей истории, к нашей чести, они должны были сами нести свою ношу, не возлагая ее на женщину, как бы сильна эта женщина ни была.

И пусть не останется несказанным: единственная дисгармония, связанная с Виктором и Оми, – то, что они разлучены. Единственное пятно на чистоте – наш самообман, когда мы отрицаем глубину и красоту их чувств. Больше, чем капель крови он здесь пролил, дал Виктор доказательств, что он достоин моей дочери. Омико доказала, что достойна такой партии, как Виктор. Те, кто будут отрицать истинность моих слов, – беглецы из того времени, которого больше нет. У них один выбор: измениться и работать на новое будущее или умереть вместе с эпохой, которая их породила.

Теодор нагнулся и помог Оми встать. Он смахнул слезы с ее лица и помог ей вернуться во дворец, и тут же погасли огни голокамер. Пройдя мимо Виктора, Теодор и Оми даже не глянули в его сторону. Он понял, насколько они погружены в себя, и не пытался вмешаться. Вложив лезвие в ножны, он смотрел им вслед.

Только когда Кай слегка тронул его за плечо, Виктор понял, что уже не один.

– Спасибо, Кай. И спасибо тебе за перевод.

– Он не слишком удачен. Теодор сочетал очень вежливые термины с весьма вульгарными. Трудно было переключаться.

– И все равно, ты отлично справился. – Виктор вгляделся в белый гравий, тщетно высматривая следы крови от схватки. – Наверное, конечно, какие-то нюансы я упустил.

– Не сомневаюсь – ты же накачан болеутоляющими. Я тоже не уверен, что уловил все, но в речи Теодора были кое-какие сильные намеки. – Кай почесал ладонь. – Он, в сущности, призвал Синдикат к новому национализму. И тебя с Оми он выставил символами этого национализма – гордого и самодостаточного и в то же время воспринимающего помощь и союзников. Он не просил своих соотечественников отказаться от чувства превосходства, но намекнул, что использовать его для оправдания ксенофобии и мании преследования – неправильно.

– Выставил нас «символами»?

– По сути говоря, он воспользовался тобой и твоими чувствами, чтобы показать то лучшее, что несет с собой это новое будущее. Твое счастье будет счастьем нации, и твоя целеустремленность в реализации этого будущего станет целеустремленностью народа. – Кай замялся. – Твое и Оми будущее он использовал как инструмент, чтобы объединить для будущего свой народ.

Виктор заморгал, осознав последствия и неотъемлемый риск того, что сделал Теодор.

– И это получится, как ты думаешь?

– Только время покажет. Виктор кивнул:

– А для этого «покажет» Теодор отвел лишь двадцать четыре часа.

* * *

Через двенадцать часов на ступенях Дворца Единства Теодора Куриты лежали головы трех консервативных политиков. Никто не знал, как они туда попали, но все знали, почему это случилось, и этого было более чем достаточно.

XXX

Дворец Единства Имперская столица

Люсьен

Военный округ Пешт

Синдикат Дракона

13 мая 3059 года

Виктор Штайнер-Дэвион поглядел на голографический дисплей, медленно вращавшийся в центра стола для заседаний.

– Что ж, кажется, все. Мы готовы выступить, – Он оглядел своих советников. – Осталось что-нибудь на последнюю минуту?

Поднял руку полковник Дэниел Аллард из Гончих Келла, сидевший у дальнего конца стола.

– Я только хочу еще раз уточнить приоритеты для частей, остающихся в резерве второй волны или усиления первой, если ее силы встретятся с более сильным сопротивлением, чем ожидается. Оперативная разведка – это достаточно малые силы, чтобы не беспокоить Дымчатых Ягуаров на планетах до нашего прибытия. Почти все они на мирах первой волны, но роту Раймонда из Когделла вы посылаете на Ямаровку, а туда мы сможем попасть не раньше шести недель после них. Что делать, если придет доклад, что их истребляют? Спасать или нет?

Виктор сощурился.

– Я не стану бросать их на гибель, если будет хоть малейшая возможность их поддержать или выручить, но и кидать войска в мясорубку тоже не собираюсь. Гончие и некоторые другие части первой волны остаются в резерве на случай, если Кошки Новой Звезды передумают и надо будет обороняться от них. Будут они выступать против нас или нет, станет ясно очень скоро. Если они не станут, то у нас будут ресурсы, которые можно будет бросить на Ямаровку или аналогичные цели.

Пусть никто из вас не питает иллюзий: мы будем нести людские потери. Моя цель – минимизировать их, и наша оперативная разведка свяжет какие-то силы противника. Эти силы не будут стрелять в нас на других мирах, и тогда мы достигаем своих целей и пойдем дальше. Надо бить сильно, бить быстро и двигаться дальше – как поступали Кланы, когда нападали на нас. Мы хотим, чтобы они отвечали на наши действия, а не мы на их. Такую войну мы. однажды уже проиграли, и повторять ее не следует.

Прецентор встал с места, которое занимал Виктор в начале брифинга, и заменил его во главе стола. Он улыбнулся Виктору, и принц почувствовал такое удовольствие от выполненной работы, которое со смерти отца не испытывал.

Я был рожден для этой работы, и сейчас посвятил себя ей.

– Благодарю тебя, Виктор, за обзор нашей доктрины и задач. Я не в силах достаточно подчеркнуть, что ключ к нашему успеху – это единство цели и побуждений. Все наши операции – многонациональны, но войска наши все пойдут под знаменем Звездной Лиги. – Прецентор улыбнулся. – Силы маршала Хасек-Дэвиона уже тронулись в свой долгий путь к Охотнице, так что мы во многих смыслах выполняем для них разведывательные задачи. Координатор Курита, вы хотите что-то сказать?

Теодор Курита встал со своего места в середине стола.

– Синдикат Дракона – нация, посвятившая много трудов соблюдению кодекса поведения и чести, который мы называем бусидо, или Путь Воина. Для тех из вас, кто воевал против нас, бусидо – это то, что превращало наших воинов в неумолимых врагов. Пощады не просят и не дают, но деяния героизма, доблести, самопожертвования и храбрости ценятся выше той степени, которую вы сочли бы нормальной.

Координатор посмотрел на Дэна Алларда,

– Полковник Аллард и Гончие Келла имеют большой опыт конфликтов с Синдикатом, но они были в составе тех сил, что пришли нам на помощь, когда Кланы вторглись на Люсьен. Такой ответ дружбой на вражду нам достаточно чужд, и даже сейчас мой народ с трудом может это понять, но совместные усилия для изгнания Кланов с миров Синдиката – за это они весьма благодарны. Короче говоря, пусть они и не поймут, почему вы здесь, но ваши усилия встретят уважение, благодарность и поддержку.

Я лично понимаю ту жертву, которую приносите все вы. Эта жертва приносится ради блага всего человечества, но непосредственную выгоду получит Синдикат. Хоть этого и недостаточно, я предлагаю вам и вашему народу мою благодарность и клянусь, что с этого момента ваши труды и жертвы на благо нашего Синдиката никогда не будут забыты.

Присутствующие лидеры стран по примеру Прецентора встали и зааплодировали словам Координатора. Виктор тоже присоединился, искренне аплодируя как из-за сказанных слов, так и потому, что уже видел, как начал меняться Синдикат.

Мой отец никогда бы не поверил, что это может случиться.

За четыре с половиной месяца после ранения Виктор погрузился в культуру Синдиката. Сначала это погружение было связано с тем, что ему не имелось альтернативы. Его выздоровление считалось для Синдиката делом чести. Принцу выделили покои во Дворце Святилища Безмятежности, приставили круглосуточный уход. Он резко улучшил свое владение японским, поскольку большинство приставленных слуг не говорили ни по-английски, ни по-немецки. Виктору выдали одежду воина Синдиката, кормили его кухней Синдиката, выбирая блюда, которые должны были восстановить гармонию его организма и вылечить раны, нанесенные убийцами.

Даже восстановление физической формы проводилось согласно принятой в Синдикате практике. Виктора обучал личный инструктор Хохиро боя на мечах. Тренеры спецназа заставляли его выполнять восстановительные упражнения, и даже Минору, младший брат Оми, учил его упражнениям, где движения тайцзы-цзюань сочетались с распевами и сложным переплетением пальцев для укрепления духа. Виктор отказался бы от вклада Минору в свое восстановление, если бы не настойчивость в глазах юноши, и еще – Минору сказал, что знает о разговоре Виктора с Такаши Куритой, хотя сам Виктор никому об этом не рассказывал.

Через месяц интенсивного лечения Виктор вернулся к своим обычным обязанностям, В основном они состояли в поездках на различные миры, которые намечались в качестве плацдармов. Войска Синдиката были на острие каждого удара, а силы Федерального Содружества, Комстара и других государств Внутренней Сферы предназначались для подкрепления – и для того, чтобы вся кампания была операцией Звездной Лиги. Такие войска, как Волки Фелана и различные наемники, участвующие в наступлении, все были в первой волне назначены на роль резерва. Им предоставлялась возможность отличиться во второй волне.

Оказалось, что командиры частей и соединений – достаточно прямо указавшие, что прибыли воевать и хотят в бой, – понимали необходимость предоставить Синдикату право идти впереди, если эта необходимость объяснялась в терминах сложной общественной структуры Синдиката.

Сам Виктор все лучше и лучше понимал Синдикат, и потому с военачальниками Синдиката ему стало куда легче общаться. Там, где раньше он отдавал приказ и ждал его выполнения независимо от того, чего там желал нижестоящий командир, теперь он понимал возможные трудности и умел сгладить их раньше, чем они могли превратиться в проблемы. Он умел объяснить своим подчиненным, что важно дать задачу в каждой операции и войскам не из Синдиката, потому что они тоже заботятся о своей чести. Не один сиадикатский военачальник понял, что так поступать мудрее, чем ставить свои войска в положение, когда их надо будет спасать. «Лучше поделиться славой войны, чем жить с позором поражения», – научился говорить Виктор, и эти слова пользовались успехом.

Перемены в умонастроении самого Виктора происходили не без помощи Оми. Она следила за всеми мелочами при его выздоровлении, спокойно настаивая на том, чтобы все делалось так, как надо. Если бы не она, Минору никогда не был бы допущен к Виктору, и медики Федеративного Содружества взяли бы лечение полностью на себя, а не ограничились бы ролью консультантов. Скорее всего, слуги у Виктора были бы двуязычными – во всяком случае, они говорили бы на языке, отличном от японского.

Но Виктор сознавал, что его врастание в культуру Синдиката – вопрос выживания не только его, но и Оми. Теодор сказал своему народу, что Виктор достоин его дочери, но эти слова должны быть подтверждены приемом, который окажет Виктору народ. Если он не сумеет добиться их симпатии, его отвергнут, и Оми действительно будет считаться оскверненной и опозоренной. Чтобы этого не случилось – и чтобы увеличить шансы операции на успех, – Виктор погрузился в жизнь Синдиката.

Когда он еще был слаб, Оми следила за его лечением и проверяла уход за ним. Она помогала на перевязках, следила, чтобы он вовремя принимал лекарства. Еще она следила, чтобы он не пропускал занятий лечебной физкультурой, выбирала для него одежду и руководила приготовлениями к поездкам. Часто Виктору казалось, что Оми находит решение проблемы раньше, чем он сам вообще видит проблему.

Когда он выздоровел, когда срослись кости и зажили раны, барьер, который поставило между ними его ранение, рухнул. Виктор как сейчас помнил ту первую ночь, когда она пришла к нему, скользнув в темноте под одеяло.

Казалось, будто тело ее охвачено огнем, и, когда Оми прижалась к Виктору, тепло стало переливаться в него. Он помнил, как гладил ее тело, кожу, такую гладкую, что ему как-то стыдно стало за свои шрамы на груди и на спине. Поцелуями и лаской Оми показала ему, что они ее не смущают, что ее интересует не кожа, а человек, находящийся внутри нее.

В ту ночь их любовь была тороплива, будто они боялись, что вернутся убийцы, чуть не лишившие их счастья. Неловкости – стиснутые зубы, не туда попавший локоть, неуклюжее колено – вызывали нервный смех и извиняющийся шепот. От таких неловкостей переживание было не таким совершенным, но почему-то более интимным. Совершенство подобало соединению принца Федеративного Содружества и Хранительницы Чести Дома Курита. Неуклюжая, игривая и страстная – такова была любовь двоих людей, и той ночью они и были всего лишь людьми, хотели быть. Титулы не обогащают ощущений и потому были отброшены вместе с простынями в горячке мгновения.

После этого они старались всегда ночевать вместе, как только оказывались в одной солнечной системе. Они искренне наслаждались обществом друг друга, и тяга быть вместе связывалась у них не только с желанием испытывать физическую сторону любви. Простые прикосновения, полуночные поцелуи, шепотом рассказанные сны, даже шутливое перетягивание одеяла раскрывали каждому из них истинную душу другого. И так бывало и тогда, когда они бывали вместе за пределами спальни.

Не раз Виктор ловил себя на том, что говорит или делает что-то такое, что бывало между его родителями в семейном кругу. Он удивлялся, как много живет в нем от отца и матери, и в то же время видел, насколько стал самостоятельной личностью. Он понял, какого поведения хочет от себя добиться, и сделал многое, чтобы изменить себя к лучшему – ради Оми и ради дела своей жизни.

Кто-то хлопнул его по спине. Виктор моргнул и очнулся от мечтаний.

– Прости, Кай, ты что-то сказал?

Друг улыбнулся:

– Я должен был сам понять. Мне знаком этот остекленевший взгляд.

Принц покраснел, радуясь, что в зале совещаний никого не было, кроме него и Кая.

– Я в таком плохом состоянии?

– Я видал и похуже. Виктор прищурился:

– Кажется, я вспоминаю, как ты страдал по одной женщине в Военной Академии Нового Авалона, когда я туда перевелся.

– Верно. Венди Сильвестр. – Кай медленно кивнул. – Она сейчас в Тяжелой Гвардии Дэвиона.

Виктор задумался, потом тоже кивнул:

– Венди Карнер. Несколько лет назад она вышла замуж.

Кай улыбнулся:

– Да, и можешь себе представить – за поэта.

– Тебе это кажется забавным?

– Да нет, я думаю, это отражает перемены в ее мышлении. Ломает семейную традицию, как и твой выбор возлюбленной. – Кай пожал плечами, но улыбаться не перестал. – Я за нее рад так же, как за тебя.

– Отлично. – Виктор нахмурился и опустил глаза. – Тогда, может быть, ты согласишься сделать мне одолжение?

– Скажи только какое.

Виктор пожевал губу и вновь поднял глаза.

– Ты, Морган и вообще почти все в экспедиционном корпусе расстались с любимыми. Мне никогда этого делать не приходилось. Не было никого, кого я любил бы по-настоящему, и теперь я не знаю, что сказать.

– Понимаю. Штампы вроде «завтра я могу погибнуть» верны, но им недостает искренности. Все остальное преуменьшает опасность, а это фальшиво и опошляет страх, который будет испытывать остающийся дома.

– Ты явно это обдумывал.

– Дейдра большая реалистка, так что, общаясь с ней, лучше всего смотреть правде в глаза. – Кай положил руки Виктору на плечи и поглядел прямо в глаза. – Важно одно: поделись с нею тем, что у тебя на сердце. Помни, что у тебя может не быть другой возможности сказать ей, что ты чувствуешь, а то, что ты сейчас скажешь, – может быть, последнее, что она о тебе запомнит. И еще важнее: твои слова будут поддерживать ее в те долгие ночи, когда она будет гадать, жив ли ты или погибаешь на каком-нибудь безвоздушном планетоиде.

– Ты мудрый человек, Кай Аллард-Ляо.

– Знаешь, Виктор, на самом деле нет. – Кай улыбнулся. – Будь я мудр по-настоящему, я бы давно уже придумал способ решить вопрос с Кланами, чтобы нам никогда не надо было расставаться с любимыми.

* * *

В этот вечер Оми ждала Виктора в саду дворца, и вся сцена была залита живым светом сотен свечей. Виктор удивился, увидев ее в саду, поскольку это место было связано с мучительными воспоминаниями.