Текст книги "Колдун Нагаш"

Автор книги: Майк Ли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 29 страниц)

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Эликсир жизни

Кхемри, Живой Город, 46 год Уалатпа Терпеливого

(—1950 год по имперскому летосчислению)

Царь-жрец Кхемри скрестил руки на груди и нахмурился, глядя на большой лист пергамента с картой, развернутый на столе.

– Где они сейчас? – спросил Нагаш визиря.

Архан Черный быстро обошел длинный стол и встал рядом с царем. Он сверился со своими записями, нацарапанными на клочке пергамента, и провел пальцем вдоль линии Большого торгового тракта к западу от Кхемри.

– Согласно последним сообщениям наших лазутчиков, армия Зандри сейчас здесь, – сообщил он, показав на точку примерно в неделе пешего марша от Живого Города.

Полдюжины аристократов, в том числе жестокий Раамкет и изможденного вида Шепсу-хур, подались к столу, чтобы как следует расслышать Архана. Библиотека занимала целое крыло во дворце. В молодости Нагаш провел немало времени, изучая древние свитки. Теперь, став царем, он превратил это большое помещение в свой кабинет, где и занимался государственными делами.

Хотя уже давно наступил вечер, в комнате было много писцов, гонцов и замученного вида рабов; все они занимались своими делами под неодобрительным взором старшего служащего библиотеки. Это продолжалось уже много дней – с тех пор, как во дворец прибыл купец-бхагарец, продавший важную новость: царь Зандри Некумет собрал войско и готовится освободить Живой Город от Нагаша Узурпатора. Впервые за последние восемнадцать лет Кхемри оказался на военном положении.

Новость о грядущем нападении не стала большим сюрпризом. Собственно, Нагаш ожидал чего-то подобного и делал необходимые приготовления. Известие о падении Тхутепа пронеслось по Неехаре, как буря, вызвав негодование во дворцах других городов-государств.

Претило не столько низвержение Тхутепа, ибо молодого царя повсеместно считали наивным дурачком, сколько тот факт, что Нагаш нарушил Соглашение с богами, заявив о своих правах на корону. Его жизнь, как перворожденного, принадлежала богам, и своим поступком он создал опасный прецедент, с которым остальные цари мириться не хотели. Хуже того, Нагаш запретил Неферем, жене Тхутепа, присоединиться к мужу в загробной жизни, как того требовал обычай, тем самым поставив под угрозу Соглашение и нанеся богам жестокое оскорбление.

Нагаш потерял счет разгневанным делегациям из священного города Махрака, требовавшим от него немедленно отречься от престола в пользу сына Тхутепа.

Тем временем, как он подозревал, Жреческий совет отправлял посланников в другие города, надеясь собрать армию и силой сместить его. Однако до сих пор цари Неехары предпочитали тянуть время в надежде, что боги (или, что более вероятно, возмущенное население Кхемри) вмешаются и уберегут их от затрат на дорогую военную кампанию.

Целых девять лет боги, как это ни странно, молчали, а народ Кхемри принял правление Нагаша покорно. Его приход к власти ознаменовался окончанием чумы и возвестил начало эпохи покоя и стабильности. Царь пополнил ряды аристократов, возвысив выдающихся купцов, и подавил преступность с помощью тайных соглашений, заключенных с городскими преступными элементами. Инакомыслящих вычисляли очень быстро, и с ними разбирались агенты Раамкета, дав царю возможность заниматься другими делами.

Нагаш с самого начала знал, что это всего лишь вопрос времени. Рано или поздно царь Некумет почувствует себя достаточно сильным, чтобы выступить против Кхемри. И сейчас настал час проверить, что дали труды прошедших лет.

– Что нам известно о его армии? – вопросил царь.

Архан снова сверился со своими записями:

– Наши лазутчики сообщают, что у него восемь тысяч пехотинцев, смешанные отряды копейщиков и варваров, а также две тысячи лучников и пятнадцать сотен колесниц.

Аристократы обменялись взглядами и беспокойно зашептались. Армия Зандри почти в два раза превосходила числом армию Кхемри. Нагаш задумчиво покивал.

– Царь Некумет собрал идеальное войско для того, чтобы сразиться с нами, – сказал он. – Очевидно, шпионы превосходно информируют своего царя. – И взглянул на Раамкета. – Что насчет наших войск?

– Последние полки копейщиков и лучников покинули город в середине дня, как ты и приказал, – ответил тот. – Легкая кавалерия и колесницы заканчивают последние приготовления сейчас, пока мы разговариваем.

Нагаш коротко кивнул и повернулся к Шепсу-хуру.

– Что с твоими войсками? – спросил он.

Красивый аристократ высокомерно усмехнулся.

– Все готово, – беспечно бросил он. – Можем выступить в любую минуту, о великий.

Нагаш еще какое-то время всматривался в карту, а потом удовлетворенно кивнул.

– Значит, и обсуждать больше нечего, – сказал он. – Кавалерия выступает через два часа, как запланировано. Шепсу-хур, ты покинешь Кхемри через час после полуночи. Встретимся здесь, – добавил царь, показывая на точку на берегу Реки Жизни, – на рассвете.

Шепсу-хур поклонился царю, и остальные аристократы восприняли это как сигнал расходиться. Архан быстро свернул карту Неехары, торопливо поклонился и вышел. Два часа для подготовки – это очень мало. Нагаш тут же выкинул все из головы и вернулся к книгам и пергаментам, до того прикрытым картой. Книги и свитки лежали на листе с планом величественной пирамиды. Предполагалось, что в ней будет более десяти уровней с тщательно обустроенными помещениями, больше половины – глубоко под землей. На полях плана размещались точные измерения и списки материалов, требующихся для возведения пирамиды: несколько тонн черного мрамора, сотни фунтов серебра и множество кувшинов драгоценных камней.

Одни лишь затраты на строительные материалы разорят все крупные города Неехары. И все же, с точки зрения Нагаша, каждая мелочь здесь была жизненно важной. Он основывался на знаниях, полученных от друкаев, и на собственных опытах последних полутора десятков лет, и понимал, что именно это необходимо для того, чтобы привлечь ветры черной магии в Неехару и сохранить их силу.

Но его заботила не стоимость сооружения. Пугало время, которое потребуется, чтобы возвести такую громадную конструкцию. Царь обвел пальцем ряд цифр на полях, снова приходя к тому же неизбежному заключению: от двухсот до двухсот пятидесяти лет.

Нагаш прижал ладони к столу и снова перепроверил подсчеты, пытаясь найти способ воплотить грандиозный проект за срок меньший, чем одна человеческая жизнь, и так сосредоточился на этом, что прошло несколько долгих минут, прежде чем понял, что в библиотеке стало совершенно тихо.

Нахмурившись, он поднял глаза и увидел Неферем и ее свиту, стоявших в центре помещения. Дочь Солнца была в царском наряде, включая церемониальный венец и тяжелое золотое солнце с лучами, полагавшееся царице Кхемри. Зеленые глаза она подвела углем, а губы слегка припудрила толченым жемчугом, но все эти ухищрения выглядели дешево в сравнении с природной красотой Неферем. Даже ледяной презрительный взгляд, устремленный на царя, не портил ее потрясающую внешность.

Все в библиотеке: рабы, ученые, даже вечно всем недовольные библиотекари – упали на колени и склонили головы.

– Оставьте нас, – приказал Нагаш, и все присутствовавшие торопливо выскочили за дверь.

Царь оценивающе посмотрел на Неферем. Прошло почти двадцать лет, она полностью расцвела, превратившись в ту легендарную красавицу, какой боги ее задумали, и Нагаш против своей воли еще острее ощутил силу желания.

– Я вижу, ты наконец-то сняла эти проклятые траурные одежды, – заметил он. – И снова выглядишь царицей. Значит ли это, что ты передумала?

Неферем проигнорировала вопрос.

– Я хочу видеть моего сына, – произнесла она. Ее голос с годами сделался ниже, огрубев от горьких рыданий.

– Это исключено, – холодно ответствовал Нагаш.

– Ты берешь Сухета с собой на войну, – сказала царица, и голос ее задрожал от гнева. – Он же еще ребенок, ты, бездушное чудовище.

– Мне прекрасно известен возраст Сухета, – пожал плечами царь. – Поверь, я бы с радостью не брал его, потому что во время очень тяжелой кампании он будет только обузой, но ты не оставляешь мне выбора. Как иначе я могу быть уверен, что ты не натворишь глупостей, пока меня здесь нет?

В глазах Неферем заблестели слезы. Она их проглотила и заговорила с большим достоинством:

– Мое место рядом с моим супругом. И ты знаешь это лучше всех прочих.

– Со временем ты к нему присоединишься, не бойся, – ответил Нагаш. – И как скоро это произойдет, зависит только от тебя.

– Я никогда за тебя не выйду! – закричала Неферем, и слезы все-таки хлынули из глаз. Горячие от ярости, они текли по ее безупречным щекам, оставляя на них черные следы. – Меня тошнит от твоей навязчивой идеи! Продержи меня пленницей во дворце еще сотню лет, и моя ненависть к тебе станет только сильнее!

Нагаш обошел стол и уже был на полпути к царице, когда понял, что происходит. Его рука взлетела вверх, готовая ударить. Служанки Неферем взвыли от ужаса и отчаяния и кинулись вперед, чтобы заслонить от Нагаша возлюбленную царицу. Дочь Солнца даже не дрогнула. Она гневно сверкнула глазами на царя, словно подстрекая его ударить.

Царь замер, ноги его будто прилипли к полу. Тяжело дыша, он с трудом разжал кулак.

– Заткнитесь, вы, коровы! – заорал он на всхлипывающих девушек и жестко посмотрел на царицу. – Твои чувства не имеют ни малейшего значения, – произнес царь сквозь стиснутые зубы. – Посмотрим, останешься ли ты такой же упрямой через пятьдесят лет, когда твой сын окончательно о тебе забудет. – Он подошел еще ближе. – Выбор за тобой, Неферем. Ты подчинишься мне, сейчас или позже.

Царица содрогнулась от гнева и тоски. Слезы текли по ее щекам и падали на каменный пол, но Неферем не сдалась.

– Позволь мне увидеть моего сына, – повторила она. – Пожалуйста. Пусть он перед уходом на войну получит материнское благословение.

Нагаш посмотрел на нее, обдумывая просьбу, сделал еще шаг к Неферем, приблизил свое лицо к ее лицу, посмотрел прямо в глаза царице и улыбнулся.

– Сухет не нуждается в твоих благословениях, – негромко произнес он. – Он все время будет находиться рядом со мной. Думай об этом в наше отсутствие, Неферем, и будь довольна.

Два часа спустя последние подразделения небольшой армии Кхемри покинули город под звук фанфар и грохот копыт. Нагаш ехал во главе колесниц, укомплектованных недавно возвышенными сыновьями из новых знатных домов. Рядом с царем стоял Сухет, серьезный юноша пятнадцати лет, в плохо сидящих на нем отцовских доспехах. Они выехали из города через западные ворота и повернули на Большой торговый тракт на виду у шпионов царя Некумета, которые находились в городе. Делегации от всех городских храмов смотрели, как царь уезжает, но никто его не благословлял. Нагаш не принес жертв богам перед уходом на войну и не попросил жрецов поддержать армию, и подобный поступок был беспрецедентным.

Они ехали глубокой ночью по широкой мощеной дороге, и скоро быстрые кони догнали пехоту. Нагаш потребовал короткой остановки, чтобы объяснить командирам, как важно успеть на встречу вовремя, и кавалерия поскакала дальше.

Через час после полуночи всадники добрались до главного лагеря армии Кхемри у берегов Реки Жизни. Там царь в последний раз посовещался с Арханом, на которого возлагалось командование всеми кавалерийскими силами, и больше ему не оставалось ничего, как только дожидаться зари.

Шепсу-хур прибыл точно вовремя, когда первые лучи рассвета забрезжили на востоке над Хрупкими Пиками. Огромные пузатые грузовые баркасы с длинными веслами покачивались, как гиппопотамы, на волнах широкой реки, освещенные сзади восходящим солнцем. Как только первый баркас пристал к берегу, царь приказал грузиться на него.

В течение дня четыре с половиной тысячи человек, пройдя мелководье возле берега, забирались на суда Шепсу-хура. Ближе к вечеру все пятнадцать судов загрузились, на берегу остались только легкие кавалеристы и колесницы. Архан с кавалерией продолжит свой путь на запад, совершая набеги на армию Некумета и отвлекая ее внимание.

Четыре ночи спустя флот грузовых баркасов незамеченным проскользнул мимо сторожевых костров войск Зандри и вышел в море.

Суда из Кхемри добрались до устья Реки Жизни на рассвете шестого дня и выплыли во вздымающиеся синие воды Великого океана. Оттуда оставалось всего несколько миль до гавани Зандри. Грузовые баркасы прошли мимо волнорезов и пристали к первому же пустому пирсу, который увидели. Поначалу туповатый причальный мастер и его помощники не поняли, что нужно делать с этими нежданными судами – то ли они привезли рабов, то ли это торговый флот, прибывший раньше времени. Флагов на судах не было, и внешне они ничем не отличались от торговых кораблей Зандри. Так что причальный мастер почесал в затылке и полез проверять свои записи, а баркасы пришвартовались и войска начали выгружаться, прежде чем он сообразил, что происходит, и поднял тревогу.

Армия Кхемри взяла город приступом. Поскольку все войско ушло далеко на восток, Зандри оказался совершенно беззащитным перед нападением Нагаша. Городская стража попыталась помешать высадке, но ее сопротивление удалось сломить за какой-то час.

Разорение Зандри длилось три ужасных дня. Воины Нагаша методично грабили и сжигали все на своем пути. Опустошили большие невольничьи рынки, а весь живой товар погрузили на суда Кхемри. Мародерствовали в знатных домах города, людей брали в рабство. В лавках не осталось товаров, а баркасы забили под завязку. Все остальное сожгли, в том числе и две трети кораблей, стоявших в порту. Посольства других крупных городов нашли убежище в городских храмах и оттуда униженно наблюдали за погромом, учиненным Нагашем в отместку за унижения, которым царь Некумет подверг Кхемри.

Утром четвертого дня исстрадавшиеся люди, которым удалось выжить, робко выбрались на улицы города и обнаружили, что их мучители исчезли. Баркасы, груженные награбленным добром и несколькими тысячами рабов, ночью уплыли. А в это время армия Нагаша уже прошла сквозь восточные ворота Зандри и по Большому торговому тракту устремилась в сторону войска царя Некумета.

Нагаш установил для своей армии жесткий темп, заставляя воинов идти весь день и половину ночи, чтобы догнать войско Зандри. Они разбивали лагерь на обочине дороги и перекусывали тем, что имелось под рукой, потом несколько часов отдыхали, а на заре снова поднимались и шли дальше. По пути они несколько раз грабили купеческие караваны, направлявшиеся на восток с припасами для зандрийцев.

Прошли две тяжелые недели, и наконец лазутчики армии Кхемри увидели костры лагеря Зандри. Продвижение врага замедлилось, теперь его войска едва ползли, потому что их изматывали неослабевающие атаки кавалеристов Архана, к тому же стало заканчиваться продовольствие. Отправив лазутчиков искать армию Нагаша на восток, царь Некумет не имел не малейшего представления о том, что основной корпус военных сил Кхемри стоит лагерем в нескольких милях – в тылу его собственного войска.

Пока армия Кхемри устало располагалась на песке по обе стороны дороги, Нагаш приказал своим людям поставить для него палатку в нескольких сотнях ярдов западнее. Сухета, юного князя, оставили на попечение Раамкета, а Кефру царь отправил за двумя десятками рабов из тех, кого армия увела из Зандри. Сражение должно было начаться сразу после того, как забрезжит рассвет, но в эти холодные ночные часы Нагаш собирался как следует к нему подготовиться.

Начертить ритуальный круг было сложно из-за неровной земли, на которой стояла палатка, и это напомнило Нагашу о почти неразрешимой проблеме, с которой ему придется столкнуться утром. Его войско уступало противнику в численности в два раза, а люди после долгого похода окончательно измучились. В грядущей битве колдовство должно стать решающим фактором, но как он сможет получить жизненные силы, необходимые, чтобы произносить заклинания? Он окажется слишком далеко от линии фронта, чтобы воспользоваться гибелью воинов, как своих, так и вражеских, к тому же на открытом воздухе будет очень сложно создать и поддерживать хороший ритуальный круг. Нагаш как раз закончил рисовать круг, когда вернулся Кефру, волоча за собой молодого раба. Юноша, длинноногий и длиннорукий северный варвар, едва шевелился от усталости, голода и страха. Он ввалился в палатку, как жертвенный бык, плохо соображая и не понимая, что за судьба его ждет. Царь представил себе, как Кефру перерезает варвару горло и сливает кровь в медную чашу, как это делает самодовольное дурачье в лагере Зандри.

Внезапно Нагаш замер и нахмурился. Кефру уловил перемену настроения хозяина и обеспокоенно посмотрел на варвара.

– Он что, не подходит? – спросил жрец. – Заверяю тебя, он сильный и здоровый.

Нагаш махнул на Кефру рукой, чтобы тот замолчал. Он лихорадочно думал. Наконец, кивнув самому себе, царь провел ногой по ритуальному кругу, стирая начерченные линии.

– Что ты делаешь? – удивился Кефру, в замешательстве морща лоб.

– Сними с него тунику, – велел Нагаш, подошел к кедровому сундуку, стоявшему у входа в палатку, и вытащил из него кисть и склянку с чернилами. – И найди мне медную чашу. Хочу провести опыт.

Жрец растерянно покачал головой, но повиновался. Нагаш воспользовался двумя медными иглами, чтобы раб не мог пошевелиться, и начал рисовать ритуальные символы Заклинания Жатвы прямо на бледной коже варвара. К тому времени как Кефру вернулся с подходящей чашей, тело раба было полностью покрыто иероглифами.

– Что это, во имя всех богов? – ахнул Кефру, уставившись на раба.

– Во имя богов, в самом деле, – отозвался Нагаш. Рисуя, он кое в чем улучшил ритуальные знаки, подгоняя заклинание к новому процессу, который себе представил. – Ответ все это время был прямо у меня под носом, Кефру. Жрецы сливают в чашу кровь жертвенного быка и делят ее между царем и его людьми перед сражением. Для чего?

Кефру, задумавшись, нахмурился.

– Чтобы усилить действие ритуала.

– Именно! – воскликнул Нагаш. – А почему кровь? Потому что в ней содержится жизненная сила животного. Понимаешь? Сила – в крови! – Некромант выпрямился и вытащил кривой кинжал. – Иди сюда, держи чашу наготове.

Протянув руку, некромант схватил раба за волосы, наклонил вперед его голову и подсунул нож под подбородок. Кефру едва хватило времени подставить чашу, как Нагаш перерезал горло варвару от уха до уха. Дымящаяся кровь хлынула в чашу, и некромант начал читать Заклинание Жатвы.

Несколько мгновений спустя безжизненное тело раба рухнуло на землю. Нагаш вытер кинжал о его волосы и поднял дрожащую руку над чашей. Глаза его жадно сверкали.

– Я чувствую ее, – прошептал он. – Сила здесь, в крови. – Он вытянул руки. – Дай ее сюда. Быстро!

Кефру протянул ему чашу, и Нагаш, не колеблясь, поднес ее к губам. Кровь была горячей и горькой, она текла по подбородку и капала на одежду, но нервы его словно запылали. Энергия раба хлынула в него, наполняя царя небывалой силой. Он жадно делал большие глотки, кровь широкими струйками текла по груди.

И вот опустевшая чаша выпала из его рук. Сила исходила от него, как жар от кузнечного горна.

– Еще! – прошипел некромант. – Еще!

И кинул на Кефру такой взгляд, что жрец, спотыкаясь, в ужасе выскочил из палатки.

Пылая украденной жизненной силой, Нагаш запрокинул голову и разразился жутким торжествующим хохотом, а потом начал сплетать заклинание, которое окончательно решит судьбу Зандри.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Духи унылых пустых земель

Великая пустыня, 63 год Птра Сияющего

(—1744 год по имперскому летосчислению)

В первую ночь всадники-скелеты атаковали временный лагерь несколько раз, и так продолжалось все последующие ночи.

Мертвецы выезжали из темноты, топот копыт по песку почти не был слышен, выпускали один-два залпа стрел в самую гущу людей, а потом резко поворачивались и снова исчезали в ночи. Воины просыпались от крика раненых и с трудом поднимались на ноги, думая, что орды нежити из Бел-Алияда их все-таки догнали. Пошатываясь от усталости, дрожа от страха, они сжимали оружие так, что белели костяшки пальцев, и пытались отыскать врага, но к тому времени он уже исчезал. Замерзшие, возмущенные собственным бессилием, они снова заворачивались в короткие плащи и пытались успокоиться, чтобы поспать еще немного, но через час-другой всадники нападали опять.

Иногда они стреляли наугад. Иногда выбирали определенные цели – целились в любого увиденного жреца, в особенности в послушниц Неру, уцелевших во время резни под Бел-Алиядом. Защита, которую те выстраивали вокруг лагеря, не позволяла нежити приблизиться, но магические чары следовало поддерживать постоянным ночным бдением. Акмен-хотепу пришлось посылать воинов в прочных доспехах, чтобы уберечь послушниц от вражеских стрел, пока они по периметру обходят лагерь под сияющей луной.

Это было рискованно, и телохранители послушниц каждую ночь получали ранения, но без защитных чар армия подвергалась бы опасности не только со стороны всадников Нагаша. Великая пустыня служила пристанищем множеству голодных и злобных духов, охотившихся на людей, и их завывания слышались среди барханов, когда лунный свет тускнел.

А на заре воины обнаруживали, что их стало меньше. Раненые умирали ночью от ран или от холода. Лихорадка Калифры усилилась, потому рана воспалилась. Жрица бредила еще четыре дня и, несмотря на постоянный уход и молитвы Мемнета, все же сдалась. Послушницы, как могли, обработали ее тело и завернули в чистую ткань, приготовив к долгой дороге домой.

Тела простых воинов уносили из лагеря под присмотром Хашепры, верховного жреца Гехеба. Вдалеке от посторонних глаз трупы расчленяли, извлекая внутренние органы, чтобы Нагаш не смог воскресить мертвецов и включить в ряды своей армии. Хашепра поручал их души Джафу и Усириану, а изувеченные тела хоронили в песке.

Воды было мало, еды еще меньше. Спустя три дня пришлось начать забивать раненых коней и тщательно делить их мясо, чтобы каждый воин мог хоть что-то съесть. Не пропадало ничего, даже кровь тщательно собирали в большие жертвенные чаши Гехеба и давали каждому выпить по глотке. Постоянные ночные атаки всадников-скелетов изматывали людей и замедляли передвижение.

Прошло восемь дней, прежде чем Бронзовое Войско достигло первого из бхагарских тайников. Уцелевшие волки пустыни после отступления из Бел-Алияда сделались замкнутыми и агрессивными. Они злились на то, что царь отнял у них мечи, оставив на милость умерших жителей города, но при этом, как ни парадоксально, возмущались, что им не позволили умереть и соединиться со своим родом, как они рассчитывали. Воины Бронзового Войска относились к ним с неприкрытой враждебностью, обвиняя бхагарцев в своем нынешнем жалком положении даже больше, чем Нагаша. После того как одного из проводников подстерегли новобранцы и чуть не забили насмерть, царю пришлось приказать своим ушебти охранять бхагарцев от собственных воинов.

После недели в пустыне, убегая от неумолимой армии мертвецов, оголодавшие люди Акмен-хотепа стали злейшими врагами друг другу.

– Сколько? – спросил царь, сидя в прохладной тени возле оврага.

Он уже не говорил, а хрипло сипел, и губы его потрескались от жажды. Как и воины, он выпивал три чашки воды в день и в последний раз пил больше четырех часов назад.

Войско дошло до третьего тайника бхагарцев – пещер, что располагались вдоль узкого ущелья, образованного утесами из песчаника, которые торчали словно изъеденные ветрами и непогодой памятники. Добравшись туда, воины, как ящерицы, заползали в тень, не думая о змеях и скорпионах, наверняка живущих под камнями. Многие бросили тяжелые бронзовые доспехи много дней назад, потом настала очередь щитов и даже блестящих шлемов. Некоторые расстались и с оружием, избавившись от ненужного груза. Одежда превратилась в лохмотья, глаза потускнели, все были грязными и всё больше напоминали животных, пытающихся выжить во враждебной обстановке. Только царские ушебти сохранили доспехи и оружие, по-прежнему верные священной клятве служить богу и царю. Львиноподобных преданных словно не коснулись лишения мучительного отступления, тело их и дух поддерживали дары могущественного Гехеба. Ушебти являлись десницей царя и, возможно, тем единственным, что еще объединяло армию после всего, что пришлось пережить.

Хашепра вздохнул, стряхнул грязь с ладоней и оглянулся на вход в пещеру, видневшийся в дальнем конце ущелья.

– Там внутри есть источник, хвала богам, – сказал он. – И восемь кувшинов зерна.

Акмен-хотеп с трудом скрыл разочарование. Сидевший рядом Мемнет молча заерзал на месте. За время кампании верховный иерофант сильно похудел. Его когда-то круглые щеки впали, а живот висел, будто полупустой мешок. Хотя Мемнет имел полное право требовать себе больше еды, чем остальные, жрец ел даже меньше, чем царь. Кошмарный переход через пески как будто сделал верховного иерофанта сильнее и увереннее, чем когда-либо раньше, и Акмен-хотеп внезапно обнаружил, что теперь, когда положение ухудшилось, он очень зависит от брата.

– Тайники становятся все меньше, – устало произнес царь.

Хашепра кивнул.

– Честно говоря, мне кажется, что бхагарцы не собирались дожить до возвращения и не беспокоились об обратной дороге, – сказал он. – Полагаю, мы опустошили их основные тайники по пути в Бел-Алияд, и все, что осталось, – это разбойничьи укрытия вроде этого.

Акмен-хотеп потер сморщенной рукой лицо и вздрогнул, задев воспаленные места на лбу и щеках.

– Восьми кувшинов хватит на пару дней, не больше. Далеко до следующего тайника?

Иерофант Гехеба поморщился и сказал:

– Три дня, может, чуть больше или чуть меньше. Но бхагарцы говорят, что он расположен к северу отсюда, а не к востоку.

– А ближайший на восток?

– Они говорят, что до того не меньше недели пути.

Царь покачал головой:

– Придется убить еще коней. Сколько их осталось?

Хашепра помолчал, пытаясь вспомнить. Мемнет поднял голову и хрипло кашлянул, прочищая горло.

– Двенадцать, – сказал он.

– Двенадцать из тысячи, – пробормотал Акмен-хотеп, с горечью думая об утраченном богатстве.

Отступление оказалось более разорительным, чем любое поражение в битве. Царь даже представить себе не мог, как город будет оправляться после этого.

– У бхагарцев по-прежнему двадцать, – заметил Мемнет. – Можно начать с них.

– Да они скорее отдадут правые руки, – отозвался царь. – Кони – это единственное, что обеспечивает нам их поддержку.

Хашепра опустился на корточки рядом с царем.

– Люди этого не поймут, – негромко произнес он. – Они и так уже ворчат, что бхагарцы кормят своих коней, в то время как армия голодает. Скоро тебе придется ставить часовых и возле них.

Акмен-хотеп встревоженно глянул на жреца и сказал:

– Что, все настолько плохо?

Хашепра пожал мощными плечами.

– Сложно сказать, – ответил он. – Мои послушники слышали разговоры. Люди голодны и боятся. Они не доверяют бхагарцам, и им не нравится, что ты их защищаешь.

– Но это же безумие! – прошипел царь. – Я их тоже терпеть не могу, но без них мы не выберемся из пустыни.

– Это не имеет никакого отношения к логике, о великий, – покачал головой Хашепра. – Сейчас люди вряд ли в состоянии рассуждать разумно.

– Нет, – вмешался Мемнет. – Дело не в людях. Это все Пак-амн. Он настраивает их против тебя, брат, а ты ему позволяешь.

Акмен-хотеп уставился в землю у себя под ногами и нахмурился. После той ночи в пустыне он почти не видел Мастера Коня. Юный аристократ держался в арьергарде, заявив, что должен находиться там на случай, если Нагаш нападет на колонну, но пока этого не случилось.

Хашепра с сомнением посмотрел на Мемнета и сказал:

– Возможно, Пак-амн и вправду наглец, но он не предатель. Он отлично служил царю после того, как мы выступили из Ка-Сабара.

– Правда? Интересно, – заметил верховный иерофант. – Ему нравится восхищение воинов, но он не желает делать ничего, чтобы помочь армии выжить. Предпринял он хоть какие-нибудь усилия для того, чтобы уменьшить недовольство людей?

На этот вопрос Хашепра ответить не смог. Акмен-хотеп упрямо выпятил челюсть.

– Мятеж не увеличит наши шансы выжить, – возразил он.

– Пак-амну не нужна армия. Его интересует трон, – сказал Мемнет. – И ему плевать, если даже он выйдет из пустыни один, лишь бы Ка-Сабар принадлежал ему.

– Довольно! – вспылил царь, резким жестом заставив брата замолчать. – Все это я уже слышал. Если Пак-амн надумал выступить против меня, пусть. А пока давайте вытаскивать все из тайника и пойдем дальше. Мы зря теряем драгоценное время.

Царь неуверенно поднялся на ноги. Ушебти, как один, тут же грациозно вскочили и пошли вслед за Акмен-хотепом, направившимся к колесницам. Хашепра задумчиво смотрел вслед царю.

– Происходит что-то зловещее, – произнес он. – Послушницы Неру обнаружили места, где их ночная защита повреждена. Кто-то ночами тайком уходит из лагеря, но пока часовые не сумели его поймать.

Мемнет напряженно взглянул на Хашепру.

– Ты сказал царю? – спросил он.

– Еще нет, – ответил жрец. – Боевой дух армии и так неустойчив. Я со своими послушниками потихоньку пытаюсь с этим разобраться. Скажи, у тебя есть хоть какие-то доказательства намерений Пак-амна?

– Нет, – покачал головой Мемнет. – Для этого Мастер Коня слишком умен. Мы можем лишь следить за ним и ждать, когда он соберется сделать решительный шаг. Боюсь только, что тогда времени у нас останется совсем мало, вот почему я и просил брата что-то предпринять, пока не стало слишком поздно.

Хашепра кивнул.

– Ну, по крайней мере теперь я знаю, на что обратить внимание. – Он поднялся на ноги. – Буду приглядывать за Пак-амном, надеюсь, пойму, что он задумал. Может быть, я сумею отыскать свидетельства против него.

– Буду молиться богам за твой успех, о святейший, – кивнул Мемнет, но особой надежды в его голосе не прозвучало.

Три дня спустя Хашепра погиб. Его, плотно завернутого в плащ, ранним утром нашли послушники. Размотав потертую ткань, они обнаружили гигантского скорпиона, угнездившегося в углублении между плечом и шеей жреца. Он был далеко не первым человеком, погибшим таким образом во время отступления, потому что дети Сокта с удовольствием поселялись среди живых и досаждали им своими ужасными жалами. От яда черного скорпиона тело становится неподвижным, как камень, и Хашепра умер в мучительном молчании, не в силах выдавить ни звука, пока яд прокладывал себе путь к его сердцу.

Известие о смерти Хашепры вселило в остальных воинов суеверный страх. Люди начали делать подношения Сокту из своего и так скудного рациона в надежде, что бог отравителей пощадит их. Акмен-хотеп пытался прекратить эту практику, доказывая, что страх уже сам по себе яд, но воины его не слушали и поэтому слабели все больше.

В конце концов царю пришлось приказать зарезать еще четырех коней и тщательно разделить мясо и кровь, чтобы люди смогли дотянуть до следующего разбойничьего тайника, но оказалось, что пещеры кто-то опустошил. Гнев и отчаяние сделались осязаемыми, а негодование по отношению к бхагарцам едва не привело к мятежу. Только царские ушебти сумели остановить попытку убить волков пустыни. Однако этой же ночью кто-то зарезал и разделал двух коней бхагарцев, и когда всадники пустыни на следующее утро нашли их кости, они взвыли от ужаса и горя. Виновников содеянного, разумеется, не обнаружили.