Текст книги "Искушение"
Автор книги: Майерс Джойс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)
ГЛАВА 12
Без рубашки плечи Габриеля казались шире, массивнее.
– Не заставляй меня долго ждать, Габриель, – улыбаясь, она потянулась к нему.
Агнелли стоял у кровати с бокалом вина в руке, лаская глазами ее обнаженное тело. Толстая, мягкая перина прогнулась, когда он оперся коленом о край постели, и ее длинные стройные ноги слегка раздвинулись.
– Не торопи меня, cara, – он пылко улыбнулся. – Я услаждаю свои глаза. Дай им полюбоваться тем, что я ласкал, но мог представить только в своем воображении. Ты – скандинавская богиня любви во плоти.
– Фрея. Ее зовут Фрея. Ее возлюбленный – бродяга и мечтатель – заставил ее страдать. Слезы Фреи были капельками чистого золота. – Рука Дженни коснулась жестких темных волос, завивающихся кольцами на смуглой груди, и постепенно опустилась вниз по ровному плоскому животу. – Не похоже… – вздохнула Дженни, опуская пальцы еще ниже, – что ты возбужден. К тому же, не слишком вежливо разглядывать человека. Ты давно все рассчитал. У нас целая ночь впереди, поэтому тебе хватит времени… полюбоваться мною… немного позже.
Он опустился на нее и с глубоким благодарным смехом и стоном наслаждения вошел в нее мягкими ритмичными ударами. Его бедра были плотно прижаты к ее бедрам, его грудь скользила по ее отвердевшим соскам.
Наконец-то их тела слились воедино, касаясь обнаженной кожей.
– Я не слишком тяжел для тебя, cara? – прошептал Габриель.
Дженни отрицательно качнула головой и обняла его за плечи. Он перевернулся на спину, и она оказалась сверху.
– Ты совсем легкая, как пушинка или легкий ветерок… как луч солнца, но сильная. – Он закрыл глаза, лаская ее соски языком.
– Я хочу… чувствовать тяжесть твоего тела, – шепнула Дженни.
– Как ты скажешь… Я хочу тебя, Дженни, – ответил он, и уложил ее на спину. Она прогнулась под ним.
– Ах… Karlek – шептала она снова и снова.
* * *
– Какой прекрасный способ изучения шведского языка! – сказал Габриель, проснувшись.
Дженни сидела в сорочке на широком подоконнике, глядя на парк и тихонько напевая.
– Что значит Karlek, cara?
– Karlek… cara… любовь.
Он рассмеялся от удовольствия, с наслаждением потянулся и резко вскочил с постели.
– Эй, вы, сидящая в лунном свете с заспанными глазками! Вы любили другого мужчину, как меня?
– Никогда, Габриель.
– Я так и думал! – завернувшись в мягкое полотенце, он подошел к двери и взял поднос. На нем стояли бутылка французского шампанского в ведерке с полурастаявшим льдом, два тонких, звенящих фужера, хлеб, нарезанное ломтиками холодное мясо и большое, прикрытое салфеткой кашпо.
– Я знал, что Ута принесет нам поесть, Дженни, посмотри! – радостно позвал он. Пробка хлопнула в потолок.
– Браво, Габриель Ангел! – Дженни рассмеялась и захлопала в ладоши. – У тебя все получается красиво, ловко и… с большим вкусом.
Он протянул ей фужер.
– Готова снова приступить к изучению итальянского? Наш метод изучения языка – лучший из всех существующих на земле, – сказал Габриель, целуя ее в шею.
– Охотно. Мне нравится вид из окна, – она осторожно отпила глоток пенящегося вина и тихонько хихикнула. – В горле щекотно от пузырьков. Я первый раз пью шампанское.
Агнелли сел рядом на подоконник и прижал Дженни к себе.
– Я привел тебя в этот шикарный отель, под окнами которого раскинулся богатый город. Я угостил тебя первым в твоей жизни бокалом шампанского… – сказал он нарочито насмешливо. Потом смущенно улыбнулся. – И я усыплю твою постель розами. – Он высыпал на тонкие простыни лепестки роз из кашпо. – О чем еще может мечтать женщина?
– Прямо сейчас – ни о чем, – ответила она осторожно. Она решила пока не думать о будущем.
– Что за песню ты пела? Спой ее мне. Научи меня петь ее, а? – попросил Габриель.
И Дженни запела кристально-чистым голосом:
Море широкое не переплыть,
И крыльев нет у меня.
Построй мне лодку для двоих.
Грести будем вместе, любовь и я.
– Я смотрела на восток, Габриель, на Европу. Она так далеко, за океаном. Вспоминала родных. Представила, что сейчас они спокойно спят в теплом, уютном домике, в котором они родились, – все, кроме мамы. Я никогда их не увижу. Я вспомнила себя маленькой девочкой. Об этом я когда-нибудь расскажу Ингри.
– А мне ты и сейчас кажешься маленькой девочкой. Продолжай…
– Вдали виднелись покрытые снегом горы. Когда идешь – даже весь день – к этим заснеженным склонам, они все так же далеки от тебя, как и в начале пути. И я спрашиваю себя, не так ли призрачны мои американские мечты, как те далекие шведские горы.
– В Америке мечты всегда сбываются, – сказал Габриель серьезно. – Если очень захочешь. Но даже если они не сбудутся, здесь теплее, чем в Швеции.
– Ты никогда не видел северного сияния или огромной белой зимней луны, глядящейся в ледяное зеркало нашего озера. Тебе не приходилось выскакивать из жаркой сауны прямо в чистый, белый, как звездный свет, снег. Сауна для нас – священное место. Там рождаются наши дети.
– И я никогда не плясал накануне летнего солнцестояния, глядя в сияющие синие глаза золотоволосой красавицы, и не целовал ее губ – вот так, под луной.
– Наш ландшафт прекрасен и величествен… и я его больше никогда не увижу, – печально прошептала девушка.
– Сможешь увидеть, если выйдешь замуж за богача. Вы съездите в гости.
Дженни бросила на Габриеля безразличный взгляд, но постаралась запомнить его слова. Единственное, что она знала об Агнелли точно, что он так же беден, как и она. «Даже сейчас, когда нам хорошо вдвоем, – подумала она, – его совет выйти замуж за другого – предупреждение, чтобы не рассчитывала на его постоянную привязанность, не говоря уж о замужестве».
– Я никогда не выйду замуж за избалованного богача. Не знаю, смогу ли я вернуться в Лександ, даже если заработаю на билет первого класса, – сказала она.
– Разве ты не хотела бы познакомить своего мужа и детей с теми, кто очень любит тебя? Мне бы хотелось. Я хотел бы увидеть гордость в глазах отца, ласковую улыбку матери, непредсказуемую реакцию деда, когда он увидит первого правнука. Если, конечно, первым родится мальчик. Разве тебе не хочется показать своим братьям и сестрам, тетям и дядям… и всем родственникам своего ребенка?
– Хочется, – Дженни вздохнула. – Но это невозможно.
– Почему? Твоя семья не такая дружная, как моя? – спросил он сочувственно.
– Не в этом дело. Просто у меня нет мужа, у Ингри нет отца, никого, кто бы заботился о ней. – В глазах Габриеля вспыхнул гнев. Он долго и молча смотрел на нее. Потом поднялся и налил в фужеры шампанского. Габриель усадил Дженни на скамеечку в алькове, подтащил стул и сел напротив нее.
– А теперь, Дженни Ланган, не хочешь ли ты рассказать мне о том негодяе, который бросил свою дочку и ее прекрасную, добрую мать?
– Ингри родилась после отъезда Чарльза Торндайка.
– Он знал, что будет ребенок? – Лицо Габриеля горело гневом.
Дженни кивнула.
– Было бы проще, если бы ты рассказала подробнее. Чтобы я мог понять тебя… Или я глухой, или ты… сумасшедшая.
Габриель казался озабоченным. Он откинул волосы, закурил. Дженни подала ему тяжелую стеклянную пепельницу, и он поставил ее на колено.
– Только дурак или негодяй мог бросить тебя, cara, оставить одну, без денег, беременную. Почему ты не поехала домой? Разве родители не приняли бы тебя?
– Пойми, Габриель, – сказала Дженни, когда он встал и начал мерить комнату большими шагами. Она выпрямилась, лицо решительное. – Даже если бы папа… оправился от удара и простил меня, я бы не рискнула везти в Лександ невинную крошку. На нее бы смотрели косо и шептались на каждом шагу. Я не хочу, чтобы Ингри слышала эти разговоры и чувствовала себя виноватой, не зная, почему. Поэтому я уехала из Швеции. Я хочу начать жить по-новому ради Ингри и ради себя. Папа всегда называл меня своенравной, но я просто упряма.
– Ты смелая, жизнерадостная, милая женщина, хрупкая, но очень сильная. Я заставил тебя вспомнить о прошлом. Понимаю, как тебе больно. Извини, Дженни, и прости меня. – Габриель взял ее за подбородок и заглянул в глаза. Слегка улыбаясь, она кивнула. Она рассказала не всю правду. Она никому не сможет рассказать, что произошло на самом деле. Габриель обнял ее, и она склонила ему на плечо золотистую головку. В молчании они допили шампанское.
– Стойкая, – сказал он вдруг.
– Что? – удивленно спросила Дженни.
– Стойкая, а не упрямая, Она улыбнулась.
– О'кей, если тебе так больше нравится.
– Больше всего мне нравится, cara, как ты любишь меня, – сильно, нежно, неистово, – он страстно поцеловал ее. Его руки ласкали ее тело, уже знакомое, но все еще таящее массу неожиданностей, которые раскрывались, когда она тянулась ему навстречу.
– Не пора ли снова заняться любовью? Потому что я думаю о том, что хочу сделать с тобой, и мне становится… ну… очень..
– Caldo? Холодно? – невинно спросила она.
– Совсем наоборот, маленькая крестьяночка.
– Я потрясена, Ангел Габриель, и…
– Я сказал тебе – не спеши, – он задышал ей прямо в ухо, а ее рука скользнула пол полотенце, все еще обернутое вокруг его пояса.
– Вы прервали меня, сэр, когда я собралась сказать, что потрясена и в восторге от пуховой перины и постели из роз, которую ты мне обещал, Габриель.
Он положил ее на постель из роз. Золотистые волосы рассыпались по подушке.
– Давай насладимся любовью, cara, – прошептал он. – Мы должны уйти до прихода утренней смены, до пяти часов, чтобы успели убрать комнату. Если этим двоим из Чикаго будет здесь так же хорошо, как нам, они не пожалеют, что приехали.
* * *
– Ах, как мне не хватает огня молодости и любви, друзья, – швейцар с доброй улыбкой посмотрел на них, дотронулся до козырька и распахнул перед ними двери. Дженни поблагодарила Огги и улыбнулась ему своей сияющей солнечной улыбкой.
ГЛАВА 13
– Габриель, я нашла работу! – Дженни сияла от счастья. – Теперь мы с Медеей и малышами можем переехать в свободную квартиру на первом этаже. Там всем хватит места. И у Софии станет свободнее. Медее будет легче заниматься своим ремеслом. Она сможет выставить в окне объявление.
– У Софии сейчас совсем пусто. Братья Мейхен ушли, не уплатив за неделю. Хорошо, что у нее на пансионе Джоко и Фред. Значит, ты хочешь перебраться в квартиру, где жил старик? Либо Медея настоящая колдунья, либо просто совпадение, что он умер на прошлой неделе, – заметил Габриель.
– Габриель Ангел! Как только у тебя язык повернулся сказать такое о Медее? – возмутилась девушка, но тут же довольно рассмеялась. Агнелли по-мальчишески дернул плечом и ласково усмехнулся.
– Она заприметила эту квартиру – кто знает, с добрыми или дурными намерениями, – как только появилась здесь. Маленькая, но уютная квартирка: две комнаты для вас четверых… и случайного посетителя. Она может стать нашим собственным местом встреч, cara? – Он нежно поцеловал Дженни. Они сидели на крыше своего дома, любуясь закатом. Их песней о любви было тихое воркование голубей. Она ответила на поцелуй, потом вдруг застыла.
– Габриель, я знаю, что хорошо, что плохо. Я знаю, чего хочу – тебя, но твое предложение мне не подходит, – твердо сказала Дженни. Уверенная в себе и восхитительная, она упрямо и вызывающе смотрела на него. Габриель мысленно застонал. – Ты мне напомнил как-то, что у меня уже есть двое детей, которые связывают меня. Я ответила, что не стану рисковать своей судьбой, особенно ради человека, который стремится в Калифорнию. – Она вздохнула, выражение лица смягчилось, в глазах появилась нежность.
– Я не Чарлз Торндайк. Я не брошу женщину, которая носит моего ребенка, – оскорбленно сказал Габриель.
– Ты хорошо знаешь, что я имела в виду не это, – девушка вспыхнула.
– А ты знай, что я буду заботиться о тебе, если возникнет такая необходимость.
– Боже упаси! Ни у кого – ни у тебя, ни у кого-либо другого не будет необходимости заботиться обо мне, Габриель. Благодарю тебя, я справлюсь сама и выращу своих детей. Нам хватит моего заработка, но прокормить еще одного человека мне не по силам.
* * *
Под различными предлогами Дженни не оставалась наедине с Габриелем с ночи, проведенной в отеле неделю назад. Она послала письмо дяде Эвальду по известному ей адресу и каждый день ходила в порт в надежде на встречу с ним. Дядя не появлялся. Она заплатила молочнику за молоко детям последний доллар. Пришло время искать работу. Девушка надела свое лучшее платье с белым воротничком и отправилась в особняк на Пятой авеню. Она подошла к черному ходу и постучала. Дверь открыл тот самый лакей, которого Дженни и Габриель видели у парадной двери, когда из нее выходила элегантная молодая пара. Лакей был в рубашке с короткими рукавами, его расшитая галунами ливрея висела на вешалке позади него… Мужчина молча смотрел на девушку.
– Мне нужно видеть мистера Карвало, если вас не затруднит…
– Которого мистера Карвало? – спросил лакей с явным английским акцентом и отступил вглубь буфетной, безмолвно приглашая ее войти. Высокий, лысеющий мужчина с длинной шеей и выступающим кадыком рассматривал девушку с британским хладнокровием. У нее упало сердце: он напомнил ей Чарльза Торндайка.
– Мне неизвестно его имя… – она торопливо искала в кармане записку Глэдис Райт.
– Если вас прислал мистер Джеси, мисс, – сказал он, – то его отец распорядился не принимать знакомых сына. Сожалею, мисс.
Со вздохом облегчения Дженни протянула ему сложенный листок бумаги. Лакей нацепил на нос очки в металлической оправе и стал читать.
– О, чудесно. Прошу прощения, мисс Ланган, – он приветливо заулыбался. – Я совсем не хотел вас обидеть. Вам нужен мистер Карвало-старший, мистер Алонзо. Вас прислала миссионер. Я уверен, будь он дома, то, несомненно, принял бы вас. Могу я быть вам чем-нибудь полезен?
Двадцать минут спустя Элфрид Грин представил Дженни Эдвидж, своей жене-француженке, поварихе, мисс Хильдегард Мюллер, немке-домоправительнице. Ее доброжелательно встретили, предложили работу помощницы няни самого младшего мистера Карвало за четыре доллара в неделю и обед. Новые коллеги угостили девушку чаем в кухне. Она спросила: «Наши хозяева из Италии?» – И ей тут же рассказали краткую историю семьи.
– Они сефарды, [16]16
Сефарды – часть евреев, пользующихся яз ладино. Выходцы с Пиренейского полуострова.
[Закрыть]мисс Ланган, самые благородные из иудеев. Их предки приехали в этот город еще тогда, когда он назывался голландским Новым Амстердамом. Они участвовали в войне за независимость, потом стали купцами и финансистами. Сейчас Карвало сказочно богаты. Это культурные и очень гордые люди. – Эдвидж снова наполнила чашки, и Элфрид отрезал Дженни большой кусок торта.
– Некоторые считают их полные достоинства манеры заносчивостью, – сказала Эдвидж. – Но они брали жен и мужей только из самых богатых семей Нью-Йорка. Карвало – настоящие американцы. Они даже молятся по-английски и их священник – его называют «ваше преподобие» – тоже.
– Да, они держат на почтительном расстоянии богатых немецких евреев, что приехали в Америку лет на двести позже них такими же бедными, как и русские, приезжающие сейчас тысячами. – Она замолчала. В дверях кухни стоял безупречно одетый красивый молодой человек с мелкими, правильными чертами лица и яркими голубыми глазами. Однажды вечером Дженни видела этого мужчину выходившим из дома с прекрасной женщиной.
– Меня зовут Джеси Карвало. Вы новая няня? – спросил он Дженни.
– Она помощница няни. Ее имя Дженни Ланган. Ее прислала Глэдис Райт из благотворительного общества. Надеюсь, на этот раз вы не забудете о приличиях, сэр? – Мисс Хильдегард строго посмотрела на юношу. Джеси продолжал разговаривать с Дженни, словно домоправительницы здесь не было.
– Вы поймете, мисс Ланган, что мы – такие же люди, как все. В наши дни признанный авторитет католического духовенства подорван новыми итальянцами и ирландцами из лачуг, съехавшимися сюда, а авторитет немецких евреев покачнулся с приездом русских. Вот почему протестантские миссионеры, как ваша мисс Райт, успешно вербуют новообращенных в Маленькой Италии в Нью-Йорке и в еврейских гетто. Мы, из Испании, были первыми евреями, проложившими путь в Северную Америку. Сейчас мы сторонимся своих немытых, необразованных единоверцев, хотя сами ступили на эту землю нищими. Нас изгнала из Испании и Португалии инквизиция. Мы бродили по Карибскому морю, по Южной Америке в поисках свободы еще до появления там испанцев. Люди все еще стремятся в Америку в надежде обрести свободу и достойную жизнь. А вас, мисс Ланган, Красивую и нежную, как сказочная снегурочка, что привело вас на этот далекий берег?
– Надежда на лучшую жизнь для детей и для себя, мистер Карвало, – ответила Дженни. Она улыбнулась светло и ясно.
– Дети? Вы замужем? – воскликнула мисс Хильдегарт. – Тогда вы нам не подходите. Вы должны быть со своими малютками и мужем. Я не найму вас. Это противоречит моим принципам, – Хильдегард встала, лицо суровое, непреклонное. – Возможно, мистер Грин предложит вам какую-нибудь работу на дому, но мой совет ему – не делать этого.
Улыбка Дженни угасла, лицо побелело. Она радовалась, что нашла работу. И вот внезапное жестокое разочарование. Она потеряла ее в одно мгновение. Дженни была близка к отчаянию.
– Мисс Мюллер, прошу вас. Мне очень нужна работа.
– Какую плату предложила вам наша дорогая мисс Хильдегард? – спросил Дженни мистер Джеси Карвало. – Какой бы она ни была, я позабочусь, чтобы вы получали больше на два доллара в неделю.
– И что она должна сделать для этого, сэр? – беспокойно нахмурившись, спросил Элфрид Грин.
– Внешние данные и хороший английский позволяют мисс Ланган стать продавщицей. Я отвезу ее к своему другу Штраусу. Он руководит отделом фаянсовой посуды в большом магазине Мейси. Он не будет возражать против приема на работу замужней женщины, особенно такой очаровательной и с хорошим вкусом.
Когда Дженни покидала особняк на Пятой авеню в сопровождении мистера Карвало, Эдвидж шепнула ей:
– Загляните к нам потом, дорогая, и будьте осторожнее с этим молодым повесой. Он очень мил, но неисправим.
– Спасибо, что предупредили, Эдвидж, но не беспокойтесь, мой прошлый опыт научил меня остерегаться мужчин подобного сорта, – и Дженни кивнула, готовая в случае необходимости постоять за себя. Но такого случая ей не представилось. Джеси вел себя как джентльмен. Вежливо расспрашивал о доме и семье. Рассказывал о своих сестрах и братьях. Говорил о красавице Бейбет – это ее Дженни видела тем вечером, – которая старше его всего на два года. Сестра поссорилась со своим последним женихом и в тот вечер заставила брата сопровождать ее на бал.
Мистер Штраус встретил их очень любезно, и через час Дженни была принята на работу. Джеси пригласил ее отметить счастливое событие мороженым и содовой в кондитерской Генри Мейларда, а потом сразу отвез ее домой. Ее появление в двухместном экипаже с множеством свертков и бумажных пакетов с конфетами, вызвало переполох в их квартале на Первой авеню. Только что закончился рабочий день, и улицы заполнила армия работниц табачной и швейной фабрик. Усталые, с серыми лицами женщины спешили по домам. Некоторые останавливались и наблюдали, как элегантно одетый джентльмен помогал Дженни выйти из кеба. Из окон домов выглядывали любопытные лица. Громко и подробно обсуждалось событие, нарушившее привычное течение жизни. Мальчишки пытались влезть на запятки и высказывали свое мнение о лошади. Стоя у двери подъезда, Дженни помахала рукой уезжавшему Джеси. Вечером она принесет с собой пакетик конфет на крышу, когда пойдет на свидание.
* * *
– Это тебе, – она улыбнулась Габриелю и положила ему в рот шоколадную конфету.
– Значит, ты понравилась этому распутнику Карвало! – сказал он, прожевав конфету. – Хорошо, что ты не будешь работать в их доме, а то все могло закончиться, как в Стокгольме.
Дженни вспыхнула.
– Я не повторяю своих ошибок, Габриель. Запомни это навсегда. К тому же я повзрослела, поумнела, стала сильнее, и мне надо кормить детей.
Габриель ни на минуту не усомнился в ее словах.
– Сегодня вам удалось найти что-нибудь получше? – Габриель и Рокко работали путевыми обходчиками, а после работы уходили на поиски чего-нибудь более подходящего.
– Кажется, – улыбка скользнула по его лицу, и Дженни с трудом сдержалась, чтобы не погладить веселые морщинки в уголках его глаз. – В Нью-Йорке собираются строить собор. Он будет больше и величественнее собора святого Патрика на Пятой авеню. Он будет огромным, как европейские соборы, но очень американским. Мистер Хантингтон сказал, что это «молитвенный дом» для всех наций. Высокий, выше статуи Свободы, он будет состоять из семи капелл – маленьких церквушек – для приезжающих сейчас в Америку французов и испанцев, англичан и кельтов, скандинавов и итальянцев. Мистер Хантингтон говорит, что они называют будущий собор «Новым Акрополем». Он поднимется в самой высокой точке Манхэттена, на Утренних холмах.
– И в чем заключается твоя работа над этим грандиозным проектом, Габриель? Кто такой Хантингтон?
– Он пастор церкви неподалеку от доков Бэттери и председатель комитета по строительству собора. Я буду давать рекомендации по выбору материала, отделочного камня, а позднее – наблюдать за работой резчиков. Котлован еще не начали копать, но как только заложат угловой камень – говорят, в этом году, – я начну работать с Рафаэлем Густавино и его отцом, тоже Рафаэлем. Их специальность – изготовление черепицы. Мне обещали хорошую работу.
– Какая приятная новость, Габриель! Работа может стать делом всей жизни, великим делом. Но чем ты будешь заниматься до начала строительства?
– Думаю съездить на несколько месяцев в Калифорнию, посмотреть на землю, где хочу поселиться. Есть очень красивое место на Русской речке, – сказал он быстро, не глядя Дженни в глаза.
Если он хочет выиграть пари у деда, – как они условились, в течение года – пора начинать вкладывать заработанные деньги и решиться пойти на риск. Он уже переговорил со Скотом Данлоном о его новом изобретении – резиновой покрышке – и с Уильямом Берроузом о счетной машине, которая умеет вычитать и даже печатать. Скромные инвестиции в производстве обеих новинок могут быстро принести солидные доходы, и он победит в споре с графом Агнелли. После этого Габриель, если сочтет необходимым, сможет распорядиться своим наследством. Вызывала интерес мысль отказаться от наследства только из-за того, чтобы увидать выражение лица деда. К тому же, зная отношение Дженни к «испорченным богатым повесам», он не осмеливался рассказать ей правду о себе, пока они не будут связаны на всю жизнь. Пока они не поженятся, он будет для Дженни трудолюбивым человеком, обязанным всем самому себе, что, большей частью, не противоречило истине. Когда он разбогатеет, то скажет ей о своей любви, увезет ее на запад, купит землю. Они счастливо проживут жизнь в красивом особняке, который он построит для нее.
Но на это потребуется не один день. А что, если Дженни не захочет ждать его, если полюбит другого? Тогда всем его мечтам придет конец. Габриель почувствовал, как в сердце зашевелилась ревность.
– Когда ты едешь? – Дженни отвернулась от заходящего солнца. В алом свете заката ее волосы вспыхнули золотым огнем. – Тебе хватит денег на билет?
– Я сорвал куш на голубиных играх. Вместе с заработком на будущие две недели хватит. Ты будешь скучать по мне? – Его бесхитростная улыбка, мгновенная смена настроения обычно захватывали Дженни врасплох. Но на этот раз она была начеку.
– Конечно, Габриель. Я всегда скучаю, когда уезжает хороший друг. – У нее замерло сердце, но голос звучал ровно, спокойно. Она будет ужасно тосковать по нему. Уже сейчас в его объятиях, ощущая его тепло… упругие мускулы… она грустила по нему. Но Габриелю ни к чему знать об этом. – Через неделю я смогу вернуть тебе часть долга, чтобы ты смог раньше уехать.
– Благодарю, – сухо сказал он. Он злился, что Дженни назвала его «другом», хотя они были более, чем друзья. Его бесили ее холодное равнодушие и желание показать, что он для нее не такой уж близкий и дорогой человек.
– Похоже, тебе хочется отделаться от меня?
– Нет, но твое поведение заставляет меня держаться от тебя подальше. Ты всегда стараешься соблазнять меня, и я должна или забыть тебя, Ангел Габриель, или отказаться от своего будущего.
– Разве твое и мое будущее не могут переплестись, хотя бы ненадолго? – он умоляюще улыбнулся.
– Нет, особенно «ненадолго», – ее быстрый ответ сказал больше, чем ей хотелось. – Габриель, я не хочу обманывать тебя. Мне тоже хочется быть с тобой. Я все время вспоминаю… ночь, проведенную с тобой в отеле. И все же я говорю «нет».
«У этой женщины железная воля, – подумал Габриель, – ласковый голос, шелковистая кожа, мягкие, как пух, волосы и полудетская улыбка».
– Это все, что я могу предложить тебе сейчас, cara. Я уже предлагал тебе отдать эти двадцать долларов, что ты должна мне, тому, кому они нужнее, чем мне или тебе. Бог знает, сколько бедняков в этом городе. Послушай, мне пора идти по делу. Давай встретимся позже?
– Не стоит. Завтра мне нужно быть вовремя на работе. Не хочу опаздывать в первый же день. Лягу сегодня спать пораньше.
Дженни запечатлела на щеке Габриеля легкий сестринский поцелуй и быстро направилась к пожарной лестнице. У нее за спиной Габриель заскрежетал зубами и погрозил кулаком темнеющим небесам. «Сейчас она нужна мне, как никогда раньше», – признался он себе. Возможно, у него начался бред. Его мысли постоянно вертятся вокруг Дженни, семьи, их детей. Может быть, рискнуть и рассказать ей правду о себе, не дожидаясь удобного случая. Если бы Дженни оставалась с ним и теперь, он бы преодолел соблазн рассказать ей правду раньше времени. «Нужно ехать», – сказал себе Габриель. В душе у него зашевелилась ревность и зародились мучительные сомнения в любви Дженни.
